Римская провинция Азия и начало 1 Митридатовой войны
В провинциях долгое время к римским гражданам относились крайне негативно. Характерна фраза Сенеки: провинция болтлива и изобретательна на брань по адресу начальствующих лиц (Ad Helv. 19.6). Города Малой Азии принимали беглых и с нетерпением ожидали прихода парфян (см.: Cic. Fam. XV.4.10). Показательна фраза из другого письма Цицерона - жители восточных провинций «вследствие свирепости и несправедливости нашего владычества» либо настолько слабы, что не могут помочь нам против парфян, либо «настолько враждебны нам», что на них нельзя полагаться (Fam. XV. 1.5). О том же ярко свидетельствует «Эфесская резня» 88 г., по определению М.Гранта» шокирующая демонстрация непопулярности Рима». Дополнительный интересный аспект - вопрос об этнической принадлежности её жертв. Тема эта практически не разработана.
Вкратце предыстория и фактическая сторона интересующего нас события заключается в следующем. В 130 г. Пергамское царство стало римской провинцией Азия. Началось более активное проникновение римских откупщиков и негоциантов на Восток, прежде всего - в Малую Азию. Мы считаем, что нельзя преувеличивать масштабы такого проникновения, однако признаем, что деятельность римских дельцов к востоку от Эгеиды стала заметной.
Одновременно усилилось «политическое присутствие» римского сената: наместник провинции старался контролировать политическую ситуацию на всем протяжении полуострова. Римские комиссии стали чаще посещать вассальные царства Малой Азии. Используя методы политического арбитража для укрепления своего господства, они вмешивались во внутренние дела мелких государств, регулировали взаимоотношения межу ними. Римский сенат являлся «верховным арбитром» при разрешении династических споров и пограничных конфликтов местных подвластных монархов, вынужденных обращаться в Рим за защитой своих интересов.
Придерживаясь стратегии «политического равновесия» сил соседних государств, римское правительство не позволяло усилиться ни одному династу Малой Азии. Растущие амбиции царей Понтийского царства и их попытки расширить пределы Понта не раз пресекались римлянами, притом достаточно грубо и бесцеремонно. Это, в свою очередь, вызывало сильнейшую ненависть понтийцев к Риму (См.: Justin. V,3-10; VI, 1-2; Sallust. Hist. VI.6, VI.10-12), до поры до времени тщательно скрываемую. Когда в Риме начались внутренние смуты, контроль над Малой Азией существенно ослаб. В этих условиях Митридат VI Евпатор решил, что наступил благоприятный момент для реализации затаенной ненависти к римлянам и установления своей гегемонии на Востоке. Так началась 1 Митридатова война (89 - 85 гг.).
Используя временную слабость Рима, царь быстро захватил обширные владения на Востоке. В 88 г. в Эфесе Митридат издал приказ об истреблении всех римлян и италиков на оккупированных им территориях. Начался погром, который Г. Бенгтсон назвал «Эфесская вечерня», а Ф. Инар - «Азиатская вечерня». Трупы убитых запрещалось хоронить, а их имущество делилось между убийцами и царем - половина конфискованного добра поступала в царскую казну. Это позволило «решить проблему» частных и общественных долгов, а Митридату - существенно пополнить свою казну, что было совсем не лишним накануне больших сражений с Римом.
Отсюда возникают три важных предварительных вопроса.
1. Зачем царь осуществил эту жестокую акцию? Мнения, объясняющие все лишь патологической кровожадностью Митридата VI и его маниакальной ненавистью к Риму, воспринимать всерьез мы не будем. При всей жестокости Евпатора, отрицать которую нет необходимости, он был слишком умен и расчетлив, чтобы просто идти на поводу своих эмоций. Уничтожение огромного количества «гражданского населения» - акт, тщательно продуманный и имеющий несомненные политические цели.
Безусловно, правы те исследователи, которые считают, что Митридат пролил столько крови безвинных жертв для того, чтобы сделать невозможным свое примирение с Римом. Несомненно, тем самым он хотел продемонстрировать серьезность своих намерений и заставить Рим считаться с собой как с серьезным и опасным противником. Кроме того, он стремился привязать к себе и навсегда оторвать от Рима жителей городов, принявших участие в резне римлян и италиков. Ему была крайне необходима поддержка малоазийцев для удержания покоренных территорий, поэтому он и решил «повязать их кровью» и вынудить их связать свою судьбу с военными успехами царя. Теперь малоазийцы должны были драться с Митридатом против римлян до конца, поскольку все понимали, что римское правительство никогда не простит убийства своих граждан и будет стремиться покарать виновных. Злопамятность и мстительность римского сената на Востоке знали очень хорошо, на множестве примеров: требование выдачи Ганнибала, унижение Эвмена II, казнь Югурты, Андриска, Аристоника
Таким образом, участие в «Эфесской резне» отрезало населению Малой Азии пути к возможному примирению с римлянами и вынуждало его отныне делать ставку на сотрудничество с Митридатом.
2. Почему эллины и восточные народы охотно выполнили жестокий приказ царя? В это время Рим рассматривал покоренные земли лишь как объект безудержного грабежа, не предпринимая реальных попыток органично включить их в экономическую систему державы. За годы римского владычества произвол римских наместников, злоупотребления чиновников, хищничество публиканов и ростовщиков вызвали сильнейшую ненависть населения провинции Азия и соседних зависимых царств. Для эллинов Митридат стал освободителем от тирании римлян, они действительно воспринимали его как лидера движения «против владычества римлян за всеобщую свободу». Это объясняется не столько успехами пропаганды царя, сколько реально существовавшей ненавистью к римлянам.
Ф. Инар пишет об убийстве «безобидных торговцев маслом и вином, часто сильно интегрированных в местную жизнь». Однако степень интегрированности; римлян в восточную жизнь он явно преувеличивает, очевидно, они предпочитали держаться обособленно и даже высокомерно. Что же касается «безобидности» убитых, на это у греков и малоазийцев был совсем другой взгляд. Из текста Аппиана (Mithr. 22-23) следует, что они воспринимали погром как наказание римлян за их алчность. Ненависть малоазийских греков к угнетателям - римлянам, действительно, была очень велика. Людей, пытавшихся спастись в храмах, отрывали от статуй богов и убивали на месте. Только великая ненависть могла толкнуть убийц на такое кощунство! Как отмечает Аппиан, делали это не столько из-за страха перед Митридатом, сколько «вследствие ненависти к римлянам» (Арр. Mithr.23). Жители Коса приняли Митридата с радостью (Ibid.). Неслучайно М. Бёрд и М. Кроуфорд подчёркивают, что в восточном Средиземноморье одинаково не любили как римлян, так и италиков, поскольку рассматривали их как партнеров в проведении «империалистической» политики Рима и в эксплуатации Востока.
Митридат разумно использовал эллинистический принцип «освобождения» подданных своего врага от его власти - чтобы поставить под свою власть. Для этой цели он всячески демонстрировал свое «филэллинство» и одновременно подчеркивал свои восточные корни. Такая политика позволила ему привлечь на свою сторону не только эллинов и эллинизированные народы, но и племена, противостоящие эллинизации. Он сумел стать «своим» для всех! Немалую роль в этом сыграли и лингвистические способности царя. Известно, что он свободно владел 22 языками и мог общаться почти со всеми своими подданными на их родном наречии.
Был задействован и «материальный фактор»: имущество жертв делилось поровну между их убийцами и царем. Для многих людей, измученных долгами и бессовестно высокими процентами на долг, появилась «прекрасная возможность» избавиться сразу и от долга, и от кредитора, к тому же - поживившись его имуществом. Психологический расчет царя на задействование низменных чувств и устремлений толпы оправдал себя полностью - в убийцах не было недостатка.
Кроме того, за неисполнение приказа Евпатор грозил суровым наказанием. Прекрасно зная крутой характер царя, все понимали, что он не бросает слов на ветер, а италики в любом случае обречены, и лучше не рисковать собственной безопасностью.
3. Количество жертв так называемого «Эфесского декрета». Вопрос этот имеет особую важность, так как ответ на него поможет реально оценить степень «римского засилья» на Востоке и его воздействия на экономическую, социальную и этническую ситуацию здесь к началу 80-х годов I в.
Два автора приводят цифру в 80 тыс. погибших, включая жен, детей, рабов и вольноотпущенников вырезанных «римлян» (Memnon. XV.XXXI.3; Val. Max.IX.2.3). Сильно отличается сообщение Плутарха о 150 тыс. убитых (Sulla. XXIV). Мы согласны с Г. Бенгтсоном, что это - тенденциозное преувеличение. Л. Бальестерос Пастор, отмечая явное преувеличение числа погибших Плутархом, настаивает на цифре, «которая общепринята». Однако исследователи даже не пытаются выяснить причину, по которой версия Плутарха так отличается от остальных.
Устроив «перекрестный допрос» источников и сверив их данные, мы можем констатировать, что в данном случае Плутарх в одиночку противостоит всей сохранившейся античной традиции. Чем это можно объяснить и насколько заслуживает доверия именно его версия?
Исходя из всего, что нам известно об этом авторе, можно заключить, что его расхождение с данными других источников объясняется несколькими факторами.
1. Сильно выраженные морализаторские тенденции Плутарха. Его стремление к ярким преувеличениям при осуждении жестокости и насилия как таковых. Свойственное ему философское неприятие «силовых методов» при решении проблем.
2. Личная неприязнь автора к жестокости и коварству Митридата, рассорившего греков с Римом и спровоцировавшего римлян покарать греческие города, принявшие участие в резне. Всё, дополнительно очерняющее царя, надлежало использовать. Учитывая общее стремление Плутарха примирить побежденных греков с победителями римлянами, - он должен был особенно болезненно воспринимать наказание римлянами греков, перешедших на сторону «обманувшего их» царя. Сюда же следует добавить достаточно заметный «эллинский патриотизм» нашего автора.
3. Присущая многим античным историографам «любовь к впечатляюще большим цифрам», способным поразить воображение читателя.
4. Хорошо владея греческими и римскими источниками, наш автор едва ли мог широко привлекать «греко-варварских» авторов из Малой Азии, в данном случае - наиболее достоверных. Они сообщали в основном о местных событиях и давали меньше информации о том, что больше всего привлекало Плутарха (биографии великих личностей). Следовательно, представляли для него меньше интереса.
Исходя из вышеперечисленных соображений, мы вынуждены отклонить вариант Плутарха и принять общее количество жертв в 80 тыс. человек. Не исключено, впрочем, что и эта цифра несколько преувеличена.
Авторитет Плутарха всегда оказывал давление на исследователей, поэтому в историографии вопроса наблюдается разнобой в оценке численности жертв «Эфесской резни». Правда, большинство ученых все-таки принимает цифру в 80 тыс. человек, однако некоторые придерживаются версии Плутарха. В ряде работ авторы вообще избегают каких бы то ни было цифр, не желая ввязываться в этот дискуссионный вопрос, и ограничиваются осторожной констатацией - «было перебито много тысяч римлян и италиков». Либо - «погибло от 80 до 150 тысяч свободных и рабов независимо от возраста и пола».
Главный вопрос, который нас интересует - какова была этническая принадлежность жертв? Выяснив это, мы сможем совершенно по-новому взглянуть на некоторые устоявшиеся в историографии мнения и выводы.
Наши источники не акцентируют на этом внимание, сообщая лишь, что убитые - римляне и италийцы. По приказу царя Митридата «все римляне, находившиеся в Азии, перебиты в один день» (Liv. Per. 78). Римляне и италийцы были уничтожены вместе с семьями и вольноотпущенниками (Cic. De Imp. Gn. Pomp. 7).
Почему римские авторы ограничиваются лишь столь общими указаниями? Означает ли это, что все жертвы были родом с Апеннинского полуострова? Отнюдь нет! Объяснение следует искать в специфике чисто римского восприятия. Для римлянина государство всегда стояло выше личности. Поэтому в республиканском Риме государственная, или гражданская, принадлежность человека была намного важнее его «национального происхождения». После получения римского гражданства (что давало привилегированное положение в державе, где граждане составляли меньшинство населения) уроженец любого племени официально считался «римлянином». Со всеми вытекающими отсюда последствиями. То есть термин этот имел не столько «национальное», сколько «государственное» значение. «Римлянин» - это надэтническое понятие, фиксирующее состояние римского гражданства. Вероятно, более узкое значение имело определение «квирит» - это уже «коренной» римлянин, в жилах которого текла чистая римская кровь.
При этом «новые римляне» внешне быстро вливались в римскую гражданскую общину, меняли свои одежды и имена, принимали римские обычаи и образ жизни. И, естественно, прочнее осваивали латинский язык, которым, видимо, пользовались не только на улице, но и дома, в семье. В результате уже второе-третье поколение новых граждан ощущало себя настоящими римлянами, да по сути они и были таковыми. В Италии, разумеется, этот процесс протекал быстрее. В провинциях - медленнее, поскольку окружение новых граждан оставалось прежним и этническая среда не менялась.
Можно провести любопытную параллель с восприятием «национальной» и «культурной» принадлежности человека греческим оратором Исократом. Исократ, как предтеча эллинистической идеологии, еще в 380 г. писал: « благодаря эллинской культуре имя «эллин» означает уже не происхождение, а духовный склад. Эллинами теперь называют уже не людей, связанных кровным родством, а приобщившихся к нашему просвещению» (Paneg. 50). Греками постепенно стали называть тех, кто независимо от происхождения пользовался греческим языком и вёл греческий образ жизни. Для Исократа и общественного мнения последующей эпохи эллинизма «культурное» было выше этнического. Любой человек, если он говорил по-гречески и был приобщен к греческой культуре, считался эллином. Разница лишь в том, что в период Римской республики только римское гражданство делало любого человека «римлянином», то есть определяющим был не культурный, а именно государственный (гражданский) аспект. Поэтому «римлянином» официально считался и вчерашний раб-иллириец, ставший отпущенником квирита, и ликиец, которому сенат даровал римское гражданство. Правда, на бытовом «неофициальном» уровне все было не так просто - квирит не мог видеть в либертине ровню себе. Существовали и официальные ограничения политической карьере «новых граждан», долго - даже законодательный запрет на их браки со свободнорожденными. Но при этом государство декларировало их равенство и свое покровительство.
Что касается термина «италики» или, вернее, «италийцы», то он имел очень широкое значение и обозначал всех жителей Италии, не являвшихся римскими гражданами - безотносительно к их языковой или этнической принадлежности.
Отсюда первый важный вывод: уничтоженные Митридатом «римляне» и «италики» - это обозначение не этнической, а всего лишь государственной (римляне) и географической (италийцы) принадлежности. Из этих сообщений римских авторов мы просто ничего не сможем узнать об этнической принадлежности жертв.
Пожалуй, единственный источник, который способен нам помочь - это текст Афинея, почему-то обычно игнорируемый исследователями. Повествуя о последствиях Эфесского декрета Митридата, Афиней, используя информацию Посидония, передаёт, что среди убитых римских граждан было много таких, чьей родиной был не Рим. Одни из них пытались спастись бегством из Азии. Другие меняли тоги на гиматий (ilioctiov) и вновь начинали именовать себя по прежнему отечеству (Poseid., fr. 36J ар. Athen.V.213b).
Краткая, но чрезвычайно ценная информация. И если эти люди стали именовать себя «по прежнему отечеству», то это может означать только одно - вместо «римлянин Ксилл Минуций» они опять стали называть себя, к примеру, «Ксиллидиец из Сард».
Ф. Инар, неправильно поняв этот текст Афинея, пишет - «некоторым удалось выбраться: тем, кто вовремя сменил тогу на какую-нибудь местную одежду». Афиней совершенно определенно сообщает не только о «перемене одежд», но и, что намного важнее, о возвращении «римлян» к их прежним этническим самоназваниям]
Почему же из всех авторов один только Афиней четко указывает на неримское происхождение «римлян»? Попытаемся «вступить в диалог» с нашим автором, чтобы попытаться понять это. Та немногая информация, которой мы о нем располагаем, позволяет установить следующее.
1. По своему происхождению Афиней был эллином, проживавшим в Египте в греческом городе Навкратис. Не будучи римлянином, он не мог воспринимать события «по-римски». Для римских авторов «римляне» - это гражданство Рима, объединяющее понятие, не предполагающее дробления по каким-то другим, в том числе этническим, показателям. Просто римляне и все здесь этническое поглощено государственным.
Афиней, очевидно, выражал чисто греческое восприятие: эллины - тоже объединяющее понятие, но не государственное, так как единого общеэллинского государства никогда не существовало, а этническое. Поэтому для грека всегда было необходимо уточнение-дробление: эллин из Афин, Пергама, Александрии. В этом ярко проявляется типично эллинское «партикулярное» мышление.
Отсюда: Афинею легче было обратить внимание на то, чего римские и позднегреческие авторы периода Римской империи просто не замечали, не считая важным, - «национальность» упомянутых «римлян».
2. Афиней жил в Навкратисе, окруженном сельским египетским населением. В Египте, начиная с периода эллинизма, несмотря на общий дух космополитизма, «национальности» человека придавали особенно большое значение. Во-первых, при этнической пестроте и довольно непростых межэтнических отношениях необходимо было четко самоидентифицироваться - кто ты? Это означало - с кем ты? Для этнических диаспор это вообще очень характерно, как для современного мира, так и для античного. Во-вторых, при Птолемеях и в последующую римскую эпоху в Египте этническая принадлежность человека определяла его социальный статус, как в Римской республике - государственная (не «национальная»!) принадлежность. И если «римляне» - господствующий слой населения в республиканском Риме, то для Египта вплоть до византийской эпохи эллины - представители господствующего этноса. Хотя при Лагидах формально они были такими же гражданами Египта, как и представители любого другого этноса.
Видимо, поэтому для Афинея было так же естественно отметить «национальность» погибших «римлян», как для римских авторов - ее не отмечать.
3. Время жизни Афинея - И-Ш вв. н.э. Хронологически он далек от описываемых событий. Однако общеизвестно, что он использовал текст философа, историка, географа и астронома Посидония, жившего в 135 - 51 гг. Посидоний из Апамеи в Сирии и территориально был близок к описываемым событиям, и, что особенно важно, являлся их современником. Поэтому сведения, приводимые Афинеем, имеют особую ценность и несомненный приоритет по сравнению с информацией, исходящей от Плутарха.
По сравнению с Афинеем, Посидоний жил в еще более многонациональной Сирии. Но оставался довольно типичным эллином и, очевидно, также выражал «эллинский взгляд» на проблему соотношения значимости этнической и государственной принадлежности личности. Следовательно, все вышесказанное в пункте 2 об Афинее еще в большей степени применимо к Посидонию.
4. Оба автора, и Посидоний, и Афиней, были не просто эллинами, а эллинами с Востока, не из Балканской Греции. Проживая в инонациональных и многонациональных государствах, они совершенно естественно должны были интересоваться этнической принадлежностью других людей, перенося свой интерес и в свои описания исторических событий.
У нас нет никаких оснований не доверять процитированной фразе Афинея. Следовательно, предположение Л.С. Ильинской о том, что накануне Митридатовых войн на Востоке было много азиатов, получивших римское гражданство, является верным и подтверждается данными источника.
Важный промежуточный вывод: очевидно, значительная часть погибших - это не римляне и даже не италики, а именно азиаты с римским гражданством. Кроме того, безусловно, большинство убитых - рабы и вольноотпущенники, погибшие вместе со своими хозяевами. То есть, настоящих римлян в Малой Азии было совсем не много. Мнение Т. Франка, вслед за Аппианом (Арр. Mithr.28) утверждавшего, что убитые в основном были италиками, нуждается в проверке.
Примем в расчет, что при каждом «римлянине» или «италике» находилось хотя бы по 2-3 раба и либертина. Очевидно, на самом деле их должно было бы быть намного больше, так как рабы в это время стоили очень дешево, хотя и являлись «престижным имуществом», подчеркивающим высокий имущественный и социальный статус своего владельца. Наконец, чиновникам, должностным лицам, торговцам и просто знатным и состоятельным людям (а реально только они могли получить римское гражданство) необходим был целый штат прислуги, писарей, секретарей, доверенных лиц из рабов.
Следовательно, есть все основания попытаться распределить погибших на несколько групп по степени убывания их численности.
1) Рабы и вольноотпущенники. Только вольноотпущенники римских граждан получали римское гражданство. Либертины италиков гражданского статуса не получали и переходили в социальный статус своего патрона. Здесь, несомненно, спектр этнической принадлежности был самый пестрый и включал в себя представителей практически всех племен Средиземноморья.
Эта категория жертв Митридата и была самой многочисленной. Как минимум, три к одному по отношению ко всем остальным.
2) Италики - уроженцы и коренные жители Апеннинского полуострова, прибывшие на Восток по своим торговым, служебным или личным делам. Известно, что они проявляли большую деловую активность во всех провинциях, в меньшей степени - в зависимых царствах. Это чиновники, коммерсанты, мелкие торговцы, торговые агенты и резиденты крупных деловых кругов Италии и Рима. Как минимум, - несколько тысяч человек.
3) Эллины и азиаты, получившие римское гражданство. До окончания Союзнической войны 91-88 гг. римский сенат раздавал гражданство очень скупо. Едва ли количество «новых граждан» в Малой Азии могло быть значительным. Гражданство давало и чисто экономические преимущества, в том числе возможность платить другие налоги (по сравнению с провинциалами). Безусловно, коммерсанты рвались к получению столь выгодного статуса. Используя свои деловые связи с квиритами и италийцами, за спиной которых зачастую стояли сенаторы, связанные с ними денежными отношениями, они могли «педалировать» этот вопрос в Риме. Как видно из писем Цицерона, экономические контакты нобилей с нелюбимыми ими всадниками и италийскими коммерсантами были обычным делом. Из этих же писем ясно, что даже наместнику провинции иногда приходилось выполнять какие-то просьбы этих людей.
С другой стороны, римское правительство нуждалось в дополнительной опоре на Востоке. Лояльный состоятельный азиат, имевший рекомендации от представителей италийских деловых кругов и всадников, получал шанс пробиться в граждане. За 40 лет, прошедших после образования провинции Азия, каким бы трудным ни было получение гражданства, хотя бы по 50 человек в год могли его добиться. Если принять в расчёт даже эту минимальную цифру, получим около 2-3 тыс. «новых граждан». А ведь семьи Востока традиционно были многодетными. Скорее всего, численность этой группы несколько уступала числу погибших италиков. Ориентировочно - тоже несколько тысяч, едва ли больше, т.к. какая-то часть из них смогла спастись.
4) Римляне. Имеется в виду - ingenii, то есть свободнорожденные «чистые» квириты, настоящие римляне по крови и происхождению. Можно смело предположить, что их было никак не больше 3-5 % от общего числа жертв - от 2 до 4 тыс. человек вместе с жёнами и детьми. Разумеется, это довольно произвольная цифра, и она вполне может колебаться в пределах от 1 до 10 тыс. человек. Если учесть, что общее количество погибших явно преувеличено, то максимум для этой группы - 5 тыс. человек.
Мы продолжаем настаивать на том, что большее количество римлян просто никак и не могло оказаться в Малой Азии к 88 г. Безусловно, в процентном отношении они составляли абсолютное меньшинство погибших. Сейчас это представляется нам вполне доказанным.
Это можно подтвердить с цифрами в руках. По цензовой переписи 114 г. до н.э. зафиксировано 394336 римских граждан (Liv. Per. 63). По сравнению с переписью 128 г. до н.э. (390736 чел. - Liv. Per. 60) за 14 лет гражданский коллектив увеличился всего лишь менее чем на 4 тыс. человек. Войны и смуты после 114 г. до н.э. едва ли способствовали заметному росту численности граждан. По подсчетам П. Сорокина, с 200 по 100 гг. до н.э. Рим потерял в войнах 83 тыс. человек. Даже если принять количество граждан к 88 г. до н.э. в 400 тыс. человек - и в этом случае невозможно поверить, что почти половина из них оказалась в Малой Азии! Не вызывает сомнений, что лишь небольшая часть римлян могла находиться так далеко к востоку от Италии.
Суммируем и попытаемся примерно определить процентное соотношение и численность убитых из каждой группы. Для 2-4 групп - вместе с жёнами и детьми. Рабы, составлявшие большинство в первой группе, семей не имели, видимо, как и часть вольноотпущенников.
1. Рабы и вольноотпущенники: не менее 75 % - примерно 60 тыс. убитых.
2. Италийцы: около 12 % - приблизительно 10 тыс. погибших.
3. «Новые граждане»: 8 % - максимум 6 тыс. человек.
4. Квириты: не более 5 % - не больше 4 тыс. человек (скорее - даже меньше).
Для 4 группы количество убитых составляло менее 1 % от общей численности граждан на тот момент. Из погибших квиритов, вероятно, только менее 1 тыс. человек могли быть взрослыми мужчинами, - их жёны и дети. Прекрасно понимая всю приблизительность и неточность вышеприведённых подсчётов, а также их уязвимость для критики, мы приводим их лишь для того, чтобы проиллюстрировать вероятностный расклад жертв резни по четырём разным группам. Кроме того, мы полагаем, что в целом они относительно точно отражают общую картину присутствия италиков и граждан на Востоке. Пытаясь восстановить этническую и социальную принадлежность убитых, мы не брали в расчёт тех, кто был уничтожен позже стратегом Митридата Архелаем на Делосе. По сообщению Аппиана их было 20000, большинство из них - римляне и италийцы (Арр. Mithr.28). Мы полагаем, что на Делосе в это время просто не могло быть много римлян, и основную массу погибших должны были составлять именно италийцы, прочно обосновавшиеся там ещё во второй половине II в.
Некоторые положения данного параграфа, ранее опубликованные отдельной статьёй, подверглись критике со стороны К.Л. Гуленкова, которому мы за неё искренне признательны. Однако приписываемого им нам утверждения, что большинство погибших составляли получившие римское гражданство варвары, в тексте статьи просто нет. Там говорится, что «новые граждане» могли составлять лишь третью по численности категорию жертв». Касаясь различия в цифрах, приведённых Плутархом, по сравнению с информацией Мемнона и Валерия Максима, К.Л. Гуленков критикует наше предположение о том, что Плутарх мог преувеличить их из-за склонности к морализаторству и ненависти к насилию. Однако на предыдущей странице своей статьи он сам опровергает мнения, что авторы просто пользовались разными источниками, но при этом не пытается дать собственного объяснения двукратному расхождению в цифрах Плутарха с Мемноном и Валерием Максимом.
Можно отметить как минимум ещё один случай, когда цифры Плутарха многократно отличаются от данных других авторов. Так, по информации Ливия, после разграбления Эпира каждому воину досталось по 200 денариев (Liv. XLV.34). По Плутарху - чуть меньше 7 денариев (см.: Aem.Paul. XXIX). Такое почти тридцатикратное расхождение невозможно объяснить разными источниками авторов. Как и нельзя предположить, что Плутарх, постоянно использовал некие источники, хронически недоступные всем другим авторам. Вероятно, мнение, что беотиец мог сознательно оперировать цифрами, исходя из своих морализаторских устремлений, всё-таки имеет какое-то право на существование.
С другой стороны, ряд утверждений в статье К.Л. Гуленкова представляются нам недостаточно обоснованными. Он соглашается с мнением Л. Бальесторос Пастора и Б. МакГинга, что Митридат опасался той помощи, которую могли бы оказать легионам римские граждане в Азии. Однако трудно предположить, чтобы римляне и италийцы стали нападать на войска царя с тыла. Сложно поверить, что они представляли собой до такой степени угрозу его силам, что Евпатор действительно всерьёз мог их бояться. Приводя, на его взгляд, «интересную версию» Дж. Хинда о том, что резня стала ответом на объявление Римом войны Митридату, К.Л.Гуленков оставляет её без комментариев. Между тем он сам приводит две версии датировки эфесской резни: середина 88 г. или зима 89/88 г., не присоединившись ни к одной из них. Первая представляется более обоснованной, т.к. Афинион, вернувшийся в Афины в первой половине 88 г., в своей речи перед согражданами даже не упоминает об этом драматическом событии. Вторая основывается всего лишь на не очень ясном сообщении Цицерона в речи, произнесённой в 66 г. В ней он говорит о том, что после избиения римлян Митридат продолжает царствовать вот уже 23 год (Cic. De leg. Man. 7). Однако в данном случае А. Шервин-Уайт допустил ошибку, не учтя одно очень важное обстоятельство: римляне вели счёт годам совсем не так, как это принято сейчас, поэтому к словам Цицерона нельзя подходить с современных представлений. «Римский подсчёт вёлся включительно, т.е. включался и обозначаемый день, и день, от которого вёлся отсчёт». Точно также считались и годы. Поэтому указание Цицерона как раз подтверждает, а не опровергает первую датировку, предложенную Э. Бэдианом.
Сложно согласиться, что акция, проведённая через полгода после объявления Римом войны в конце 89 г. может считаться «ответным действием».
Присоединяясь к мнению Е.В. Смыкова, подчёркивающего фразу Ап-пиана о том, что приказ о резне был отдан «сатрапам и начальникам городов» (Арр. Mithr. 22), т.е., людям, находившимся у царя на службе и поэтому «позиция населения не играла существенной роли», К.Л. Гуленков сам же приводит факты, опровергающие это утверждение. Приказ предписывал предавать казни тех, кто будет укрывать римлян или решится хоронить убитых, малоазийцы охотно и с величайшей жестокостью убивали беззащитных людей. Аппиан и Дион Кассий сообщают, что в Траллах жители наняли пафлагонца Феофила для уничтожения римлян, следовательно - далеко не везде акция проводилась силами царской администрации. Отсюда следует, что роль населения Малой Азии в резне была всё-таки существенной, едва ли можно это отрицать, как и ненависть его к римлянам, констатируемую Аппианом (Mithr. 23).
К.Л. Гуленков соглашается с утверждениями, что уничтожали только тех италийцев, «кто специально был занесён в указ» как союзники римлян, а рабов не поголовно, а лишь тех, «чья близость к господам вызывала подозрение». В достаточно подробном изложении событий Аппианом (Mithr. 22-23) нет и намёка на то, что в указе могли быть перечислены италийские города, только уроженцы которых подлежали смерти, тем более - чтобы эти италийцы могли быть перечислены в тексте указа поимённо. Это просто невозможно, да и в суматохе погрома никому, тем более должникам, не пришло бы в голову справляться у своих жертв, которых отрывали от статуй богов или без разбору топили пытавшихся спастись вплавь (как это было в Адрамитии) - откуда они родом. Точно так же трудно поверить, что озверевшие погромщики пытались установить «степень близости» к хозяину того или иного раба.
Наконец, по мнению К.Л. Гуленкова, избивая римских публиканов Митридат уничтожал своих торговых конкурентов, мешавших ему использовать все выгоды монопольной торговли восточными товарами. Это мнение едва ли может опираться на сведения источников, не содержащих информацию о подобной конкуренции. На наш взгляд, надуманность такого построения очевидна. К тому же получается, что нося тогу, публиканы были торговыми конкурентами царя, но стоило им сменить её на гиматий (носящих греческую одежду не трогали) - и они переставали представлять собой опасность для его монопольной торговли?
Далее он пишет: - «антиримский террор в Азии унёс множество жертв, став одним из самых масштабных избиений римлян (курсив наш - А.Б.) за всю их историю». Однако он противоречит сам себе, тут же приводя слова Цицерона, что погибли тысячи римлян (Cic. De lege Man. 11) и сам же констатируя - «а не десятки тысяч!». Затем цитирует Диона Кассия: численность перебитых Митридатом в Азии римлян можно признать незначительной «по сравнению с огромным числом» (Dio Cass. fr. 109.8) квиритов, проскрибированных самим Суллой. Заметим, в tabulae proscriptionis Суллой сначала были вписаны до 40 сенаторов и около 1600 всадников (Арр. Bel.civ. 95). Позже списки непрерывно пополнялись, но вообще считается, что во время проскрипций 82-81 гг. погибло около 5000 человек. Дион Кассий, очевидно, знал реальную численность погибших в проскрипциях, если принимать его слова буквально и дословно, то предполагаемое нами количество римлян, жертв Митридата, следует сократить на порядок! Конечно, некоторая доля риторического преувеличения в тексте Диона Кассия присутствует, но его слова вместе с информацией Цицерона лишь подтверждают наш вывод о сравнительно небольшом количестве квиритов, уничтоженных в 88 г. И вступает в явный диссонанс с утверждением об общем «значительном количестве» римлян в Малой Азии.
В результате мы получаем несколько принципиально важных окончательных выводов, позволяющих серьезно пересмотреть некоторые широко распространённые и устоявшиеся в историографии мнения.
1) Почему Сулла в 85 г. заключил относительно мягкий мир с Митридатом? Ведь царь сохранил свой домен, влияние в Малой Азии и потенциальную опасность для Рима. Обычно это объясняют тем, что Сулле необходимо было развязать руки на востоке, чтобы повести легионы на Рим и завершить гражданскую войну в Италии. Безусловно, это верно. Поэтому он и «предпочёл поспешный триумф истинному» (Flor. XL.III.5.11). Но при этом и источники, и ученые упрекают Суллу в том, что ради своих личных целей он закрыл глаза на преступления Митридата против Рима и не отомстил за кровь беспощадно уничтоженных римлян (См.: Plut. Sulla. XXIV).
И это тоже, отчасти, верно. Римляне уважали и ценили себя, пользовались защитой всей военной мощи своей державы. Обижать римских граждан было опасно - в этом могли убедиться многие соседи Рима. Югурта, перебивший «римлян» в нумидийской столице Цирте, в конце концов был казнен в Риме вместе со своим двумя сыновьями (Liv. Per. 67). Правда, жесткая защита граждан в конце республики была уже менее возможна из-за внутренних смут и общей разлаженности государственного механизма.
Можно предположить, что на Суллу не очень сильно давил гнет морального долга и обязанность до конца мстить Митридату. Именно по той причине, что Сулла должен был знать - римляне действительно составляли ничтожно малый процент жертв «Эфесской резни». Затягивать войну себе в ущерб ради мщения за кровь рабов, либертинов, азиатов и пусть даже италиков - аристократ Луций Корнелий Сулла считал ниже своего достоинства. Да и римляне, погибшие в Азии, в основной своей массе принадлежали к сословию всадников, не особо любимого Суллой. Как и любой успешный политик, он был циничен и расчетлив.
Вместе с тем он должен был учитывать силу и давление общественного мнения. Суровые обвинения, брошенные Суллой в лицо Митридату за пролитую римскую кровь (Plut. Sulla. XXIII), - это не более чем патетическая риторика, долженствующая внушить царю чувство вины и страха. Многохитрый Сулла Феликс таким образом хотел сломить волю Евпатора и заставить его срочно принять условия мира.
Можно ли вообще обвинять Суллу в пренебрежении к жизням квиритов? В какой-то мере - да. Ведь в ходе гражданской войны и последовавших за ней проскрипциях он сам уничтожил десятки тысяч римлян. Но и здесь, опять-таки, следует учитывать специфику римского менталитета. Одно дело, если римляне убивают друг друга, и совсем другое - когда это делают варвары! В последнем случае мстить полагалось обязательно, ибо этого требовало «величие римского народа». Полностью игнорировать это обстоятельство не мог даже Сулла.
В то же время современники понимали, что Дарданский мир сам по себе - уже достаточно сильное наказание для Митридата, и кровь немногих убитых римлян пока можно считать почти отомщенной. К тому же, Сулла хорошо сыграл на общественное мнение: лично отчитал царя за его преступление (Plut. Sulla.XXIV). И оставил за собой возможность отомстить в будущем, поскольку, что очень важно, не дал царю на руки текст мирного договора. Тем самым Дарданское соглашение в глазах римлян не могло иметь статуса официального мира и считалось не более чем перемирием. Сулла предусмотрительно оставил за сенатом и народом римским законную возможность отомстить царю и покарать его при более благоприятных обстоятельствах. Можно согласиться с СИ. Ковалевым, что в иных условиях Сулла непременно уничтожил бы Митридата.
Можно абсолютно категорично утверждать - если бы Митридат действительно уничтожил 80 тыс. «настоящих» римлян, то в этом случае ни Сулла, ни любой другой римский политик никогда не пошел бы на переговоры с ним, и война продолжалась бы только до полной победы и окончательного уничтожения столь виновного, перед Римом царя.
2) Тезис о значительном личном присутствии римлян на Востоке в 80-х годах до н.э., их сильнейшем давлении на экономику зависимых восточных стран представляется нам явным преувеличением. Всестороннего и всепроникающего засилья римлян не было, несколько тысяч квиритов не могли бы его обеспечить. Конечно, они могли участвовать в экономических отношениях Востока через своих клиентов и представителей, в том числе - из местных народов. Цицерон в своих письмах часто отмечает, что римлян и италиков в Малой Азии было очень много (См.: Art. V.15. 3; 16. 1; 21. 4; Fam. VIII. 7.1).
Однако нельзя переносить ситуацию, зафиксированную Цицероном во время его проконсульства в Киликии, на начало 80-х годов до н.э. Накануне Митридатовых войн римских граждан могло быть достаточно много лишь на территории бывшего Пергамского царства - в первой восточной провинции Рима Азия. Именно сокрушение державы Митридата обеспечило римлянам благоприятные условия для активного освоения всей Малой Азии.
В 83 г. до н.э. в Азии было уже 100 тыс. римлян, но многие римляне, не выезжая в Азию, помещали там свои капиталы. Сомнительно, чтобы всего лишь через пять лет после такой резни в Азии опять могло появиться такое количество римлян. Даже если принять эту цифру А.Б. Рановича, то возникает вопрос: 100 тыс. - это много или мало? Население одной только провинции Азия насчитывало 4,6 млн. человек, Вифинии - 1,5 млн., Фригии - 1,2 млн., Понта - 1 млн. человек, остальных областей Малой Азии в совокупности - почти 4 млн. На фоне 12,3 млн. малоазийцев даже 100 тыс. римлян - это всего лишь менее 1%! В принципе они должны были затеряться в таком людском море и не быть особо заметными.
Настоящего засилья публиканов в предыдущие десятилетия здесь уж тем более просто не могло быть. К тому же, по-настоящему они могли развернуться лишь в римских провинциях с помощью наместников, но никак не в вассальных царствах.
3) Вопрос о социальной опоре Рима на Востоке получает дополнительное освещение. Учитывая некоторое количество азиатов, получивших римское гражданство, можно смело утверждать, что они, получая от своего нового статуса льготы и привилегии, служили надежной опорой римского влияния. В этом случае бывшие соплеменники должен были считать их предателями вдвойне: так как они отказались от имен и обычаев своего этноса; поскольку выслуживались перед «согражданами» - римлянами. Это во многом объясняет, почему приказ Митридата так охотно и с такой дикой жестокостью был выполнен почти повсеместно, за очень небольшим исключением.
Сама резня была не столько геноцидом или «этнической чисткой», сколько «чисткой политической» - Митридат хотел уничтожить не только римлян, но и их опору на Востоке в лице проримских элементов. Еще с начала II в. в восточном Средиземноморье стали проявляться проримские настроения - царь желал выкорчевать их с корнем! Очевидно, все пострадавшие в ходе погрома воспринимались местным населением именно как римляне.
Суммируя, можно констатировать, что столь частный и, казалось бы, мелкий вопрос, как выяснение этнической принадлежности жертв 88 г. до н.э., имеет не только познавательное значение. Выводы, полученные благодаря попытке решения этого вопроса, позволяют совершенно по-новому взглянуть на события, которые считались хорошо изученными. И даже пересмотреть некоторые устоявшиеся в науке штампы и стереотипы.
Митридатовы войны показали сильнейшую ненависть к Риму на Востоке. Тому было три причины. 1) Общая установка сената, рассматривающего провинции только как объект экономического ограбления и «доноров» республики. Действия Суллы, Помпея и Антония, выбивающих из восточных территорий огромные суммы денег - наглядное тому подтверждение. 2) Фактор внеэкономический, чисто психологического плана - высокомерное и презрительное отношение к «грекулам» и азиатам как со стороны официальных, так и частных лиц. Видимо, они даже не считали нужным скрывать такое отношение. Судя по тому, что италийцев ненавидели так же сильно, как и римлян, они в этом мало отличались от квиритов. 3) Конкретная деятельность откупщиков на Востоке.
Несколько слов о последнем пункте. Откупная система стала порождением неразвитости структуры государственного управления поздней республики. Жестокость, с которой откупщики выколачивали из провинций налоги, продавая в рабство несостоятельных налогоплательщиков, объясняется не только их алчностью. Дело в системе. При существующей практике ежегодной продажи откупов на торгах никто не мог иметь гарантию, что сможет несколько лет подряд собирать налоги с одной и той же провинции. Поэтому публиканы вели себя как временщики, как захватчики на оккупированной всего на год территории, стремясь выжать из неё максимум возможного. Они не могли думать на перспективу, о планомерной стабильной эксплуатации, поэтому проводили разовое хищническое ограбление. Сама незрелость полисной структуры Рима, неприспособленной к управлению большими территориями, вынуждала их к этому.
У нас не так много информации о методах сбора налогов. Однако можно провести параллель с откупной системой средневековой Франции, о чём известно больше. Судя по сообщениям французских источников, произвол и насилие откупщиков доходили до ужасающих размеров. Теми же недостатками системы объясняется корыстность наместников провинции, часто действующих заодно с публиканами. В Республике ни магистратам, ни наместникам жалования не платили. Это отнюдь не означало, что они не могут извлекать деньги из своих должностей, служение государству было одновременно почётным и выгодным. Не получая жалования, зная, что провинция оказалась в его руках всего лишь на год, проконсул понимал - это его шанс на обогащение, который нельзя упускать. Неслучайно наши источники подчёркивают удивительную умеренность и воздержанность Катона в испанской провинции. Позже Цицерон в письмах кичился тем, что со своей провинции брал только то, «что положено». Даже официально «положенного» было немало: провинция обязана содержать наместника и его штат, предоставлять бесплатно топливо, транспорт, проживание, услуги. Не говоря уже об обязательных «подарках» при вступлении проконсула в должность и его отбытии из провинции.
Какими средствами и как мог распоряжаться наместник, хорошо иллюстрирует письмо Цицерона: он хвалится Аттику, что из установленных для него годичных издержек решил вернуть 1 млн. сестерциев. Любопытна и весьма показательна реакция его друзей и подчинённых - узнав об этом, «вся моя свита (cohors) застонала, считая, что всё это следует раздать ей, т.ч. во мне видели большего друга казначейств фригийцев и киликийцев, нежели нашего» (Att. VII. 1.6).
В руках наместника находились рычаги политического управления и экономического давления на провинциалов. И самое главное - он знал: с него не спросят за экономическое состояние вверенной ему провинции и перспективы её развития. Он тоже был временщиком. Так было до тех пор, пока не сломали полисную систему. В условиях «имперского мира», когда часть провинций контролировалась сенатом, а часть - непосредственно принцепсом, появилось осознание единого государства, состоящего из провинций, необходимости и потребности в развитии и процветании провинций. Получается, что гибель Республики и установление Империи оказались исторически неизбежными и полезными не только для Рима, но и для провинций. Поэтому неслучайно именно I в. стал переломным моментом, отметившим изменение отношения к римлянам в восточных провинциях. Сказался и ещё один дополнительный момент, сыгравший свою роль уже в I в. н.э. Большинство сенаторских фамилий эпохи республики вымерли в период правления Юлиев-Клавдиев. Они были замещены италиками и всё увеличивавшимся числом провинциалов: сначала главным образом из западных провинций, а после 69 г. н.э. - из восточных. Только после этого можно говорить о формировании единого государства, т.к. началось слияние правящих элит из различных частей державы. До того - нобили совершенно не считались с интересами провинциальной аристократии, это столкновение интересов обострялось всё больше и больше, став одной из причин перехода от республики к империи.
Но в поздней республике сенат на злоупотребления наместников «смотрел сквозь пальцы». И понятно почему - «patres» сами проходили через всё это в бытность проконсулами. По меткому определению М. Якчиновской, в общем, сенаторы считали наместничество средством приобретения в короткий срок большого состояния, причём различия между легальными и нелегальными способами обогащения в провинции были весьма неопределёнными. Это объясняет, почему жалобы провинциалов в сенат на злоупотребления наместников оставались без последствий. Судебный процесс над Верресом объясняется только тем, что он элементарно «зарвался» в своих вымогательствах в Сицилии. Плюс к этому - усилия всадников, стремящихся ослабить нобилитет и добиться больших прав в эксплуатации провинций.
Судя по письмам Цицерона, отношение нобилей к всадничеству и откупщикам было неоднозначным. Презирая их, одновременно с ними сотрудничали, в чём-то даже зависели от них. Даже письма в Италию оратор часто переправлял, пользуясь услугами публиканов.
Отсюда возникает вопрос о пределах влияния сословия всадников в поздней Римской республике. После выхода в свет монографии Николе, казалось бы, положение сословия всадников получило почти исчерпывающее освещение. Однако осталась проблема - насколько реально всадники влияли на внутреннюю и внешнюю политику Рима? Разнобой мнений в историографии очень широк: от абсолютизации их власти до полного отрицания их влияния на политическую жизнь Республики.
В позднереспубликанский период численность сословия всадников, действительно, была невелика, порядка 5 тыс. человек. Означает ли это, что пропорционально малым было и их влияние на общество? Очевидно, нет. Целый ряд обстоятельств свидетельствует об этом.
1. Корпоративность и солидарность всадников. Корпорации публиканов, торговые товарищества позволяли осуществлять координирование усилий. Очень часто они выступали единым фронтом, добиваясь значительных успехов. Свидетельством тому служат единая позиция всадников во время выступления Гракхов, отстранение Лукулла от командования войсками благодаря проискам публиканов и другие засвидетельствованные источниками факты.
2. Богатство всадников и их заметная роль в экономике. Мнение об исключительно торгово-ростовщическом капитале всадников следует признать ошибочным. Их богатство основывалось не только на торговле и ростовщических операциях. Огромную прибыль приносило участие в откупе налогов, аренде рудников и земель. Многие всадники имели в собственности латифундии, средние и мелкие поместья, мастерские, торговые склады в Остии, доходные дома-инсулы в Риме и других городах.
Республиканский Рим жил в условиях достаточно развитой рыночной экономики. Люди, имевшие в руках деньги, притом - большие деньги, обладали и разнообразными рычагами воздействия на общество и общественное сознание. Всадники были сильной и влиятельной группой, но уточним - такими они стали лишь в конце II - начале I вв.
3. Деловые связи всадников с сенаторами и нобилями. Закон 218 г. запретил сенаторам владеть крупными морскими кораблями. Фактически это был запрет на участие во внешней торговле. Хорошо известно, что сенаторы, тем не менее. вкладывали свои денежные средства в торговые сделки и различные спекулятивные операции. Деловая активность Катона Старшего является характерным примером такого рода деятельности высших слоев римского общества. Гай Теренций Варрон, консул 216 г., занимался крупной мясной торговлей (Liv. XXII.25.19).
Действовали они через доверенных лиц из числа своих клиентов или вольноотпущенников. Но не только. Переписка Цицерона наглядно показывает, сколь широки были деловые связи нобилей и со всадниками, выступающими в роли их контрагентов, компаньонов, кредиторов (ad Famil. XIII. 18.2). Связь знати с торгово-ремесленной деятельностью не прерывалась никогда. Важно отметить, что Цицерон советовал не ссориться с публиканами и сам, хотя явно их недолюбливал, старался не портить с ними отношений. Кстати, это позволяло ему не только пользоваться услугами всадников при пересылке писем в Рим, но и помогло существенно округлить свои капиталы.
4. Клиентские связи всадников, очевидно, были еще масштабнее. Наши источники, в силу своей специфики, уделяют мало внимания подобным «низким сюжетам». Активное вовлечение в коммерцию требовало большого количества помощников: доверенных лиц, торговых представителей, писарей. Они поставлялись не только вольноотпущенниками, но и свободнорожденными гражданами. Сфера влияния всадников распространялась весьма широко.
5. Значительная роль всадников в администрации провинций. Управленческий аппарат наместника во многом состоял из тех же всадников или их клиентов. Заметным было и личное присутствие публиканов на Востоке, что хорошо видно из писем Цицерона.
6. Важная роль всадников в эксплуатации провинций. Корпорации публиканов создавались всадниками. Они давили на правительство через свое «лобби» в сенате для более широкого распространения системы откупа налогов в провинциях. Сенат серьезно относился к той угрозе стабильности в провинциях, которую несли своей алчностью всадники. Именно поэтому после 3 Македонской войны рудники в побежденной Македонии закрыли, чтобы они не достались публиканам. Часто цитируемая фраза Ливия: «Всюду, куда проникают публиканы, нет более общественного права, нет более ни для кого свободы» (XLV. 18), очевидно, демонстрирует восприятие откупщиков сенаторами. По мнению Диодора, публиканы были компаньонами судей, поэтому «и делали то, что хотели, наполняя провинцию произволом и преступлениями» (XXXVII.5).
Не только в провинциях, но и в вассальных царствах, где возможностей для этого было всё-таки меньше, всадники активно обогащались. Их деятельность порой даже вредила государственным интересам - Никомед III Вифинский не смог прислать вспомогательные войска Марию во время вторжения кимвров 102/1 г., мотивируя это тем, что много его подданных было обращено в рабство публиканами (Diod. XXXVI.3). Разумеется, царь в своих целях преувеличивал масштабы порабощения вифинцев. А. Шервин-Уайт считает, что этот пассаж Диодора - «искажённый анекдот», и выражает сомнение: «как такое могло произойти в свободном царстве Вифиния - совершенно непонятно». Однако нам ничего неизвестно о попытках сената наказать Никомеда за недоставку войск, и царь ссылался на порабощение вифинцев как на что-то хорошо известное сенату. Он не стал бы этого придумывать. Очевидно, в конце II в. всадники вели себя по-хозяйски даже в вассальных царствах, не говоря уже о провинциях.
Правда, это стало возможным только после некоторого ограничения всевластия нобилей, лишь со второй половины II в. Например, Lex de provinciis consularibus (123-122 г.) поручил сенату определять консульские провинции ещё до выборов консулов, чтобы предотвратить их влияние и возможность выбирать провинцию по своему усмотрению. Leges Semproniae в целом были направлены против могущества аристократов и фактически повышали влияние всадников. Особенно Lex Sempronia 123 г., после которого публиканы монополизировали откуп налогов на аукционах.
Видимо, можно согласиться с общим смыслом книги Б.Чимма - публиканы давили на правительство и хотели продолжения агрессивных воин, открывающих новые возможности для обогащения в новых завоёванных странах. Поэтому утверждение Э. Бэдиана, что всадники мало заботились о продолжении аннексии и мало нуждались в ней, нам представляется ошибочным.
Можно констатировать, что в экономике сенат считался с силой и интересами всадников и даже сотрудничал с ними. Но в политике, особенно внешней, правительство ограничивало их амбиции и не позволяло им развернуться во всю силу.
Вышеперечисленные шесть пунктов плюс судебные полномочия всадников - все это подтверждает их значительный политический вес. В его основе - их экономическое могущество. Поэтому их экономическое влияние было очень сильным. Во внутренней политике роль всадников была достаточно сильной. Во внешней - намного слабее.
Конечный вывод - политическое влияние всадничества не соответствовало его экономическому влиянию, существенно уступая последнему. Нобили положили предел дальнейшему усилению политических позиций всадников. Вероятно, это и стало главной причиной их активного участия в гражданских войнах: всадническое сословие хотело привести свое политическое значение в соответствие со своим экономическим значением.
Автор: Беликов А.П.