13.03.2012 1784

Разграбление Эпира в 167 г.

 

В плане взаимоотношения римлян с «вражеской» аристократией и социальной опоры Рима на востоке очень важен разгром Эпира. Эпирские события 167 г., на наш взгляд, очень важные и отчетливо показывающие перерождение римской идеологии, насколько нам известно, еще не были темой специального исследования. По крайней мере, ни одна из доступных нам работ не уделяет им сколь бы то ни было серьезного внимания. В лучшем случае упоминается сам факт погрома, и очень редко ему пытаются дать какое-то объяснение. Историография вопроса крайне скудна, лишь несколько слишком беглых замечаний у Г. Герцберга и СИ. Уста.

Скудны и сообщения источников. Соответствующие разделы Полибия до нас не дошли. Сохранился лишь очень краткий пересказ их Страбоном (VII. 322 Polyb. XXXI. 16). Некоторая информация содержится у Аппиана (III. 9) -здесь он ошибочно пишет об Иллирии, и Помпея Трога (Prol. 33). Утверждение Евтропия, что уничтоженные эпирские города «взбунтовались» (IV.I) - абсолютно не соответствует истине. Наиболее полное описание дают Ливии (XLV. 34. 1-9) и Плутарх (Aem. Paul. 29). Но их варианты различаются очень мало. Очевидно, они использовали один источник - Полибия.

Итак, через год после окончания 3 Македонской войны, в 167 г., сенат велел Эмилию Павлу разграбить Эпир. Полководец осуществил это с чисто римской методичностью. Во все города были посланы войска с подробными инструкциями. Жителям приказали снести в одно место золото и серебро, и затем по условному сигналу везде одновременно начался погром (Liv. ibid). Римляне разрушили 70 городов, 150 тыс. человек продали в рабство, была захвачена огромная добыча. Цифра 150 тыс. не кажется нам преувеличением. В 177 г. при покорении только внутренней части Сардинии было убито и пленено 80 тыс. человек (Liv. XLI. 28). Население всего лишь двух истрийских городов, проданное римлянами в рабство, составило 5630 человек (Liv. XLI.11). Это при том, что истры отнюдь не были «городским этносом».

В 1941 г. население всего Эпира составляло 5000000 человек. Во II в. оно не превышало 300000 человек. С. Уст и Ф. Уолбэнк считают разграбленные города «деревнями». Однако Н. Хэммонд приводит список раскопанных эпирских городов - их 1 12. Из них 11 с окружностью стен более 2 километров и доходящих до 3 километров. Археологическая разведка показала, что горожане составляли 2/3 населения Эпира. Численность населения города оценивается в 3000 человек. Во всех городах обычно было 1-2 театра, мощёные улицы, большинство домов - в два этажа.

Источники обозначают их как civitates, или p3Ieis. Ни один из грекоя-зычных источников не называет уничтоженные населённые пункты k9mai (деревни). Ни один латинский автор не употребляет слово vicus, только - civitates. Нет оснований преуменьшать масштабы трагедии, постигшей Эпир - разрушены были именно города, а не какие-то мелкие селения. В один день Эпир потерял половину своего населения!

Между тем акция, грандиозная даже на фоне репрессий 168 г., не была вызвана какой-либо необходимостью. Удивляет сама формулировка приказа: «Отдать на разграбление воинам, участвовавшим в войне, эпирские города» (Plut. Aem. Paul. XXIX). Удивляет беспрецедентность события: еще никогда целую страну не отдавали войску на разграбление. Целые города уничтожались и раньше, но, как правило, после измены, долгой осады или особо упорного сопротивления. Однако Эпир не был старым союзником, на чью измену реагировали бы особенно болезненно. К тому же, на стороне Персея была лишь часть эпиротов. Притом истинным виновником того, что они стали союзниками царя, был римский ставленник Хароп. Он оклеветал перед Римом многих честных людей, чтобы спастись, они и заключили союз с Персеем (Polyb. XXVII. 15) и в 170 г. подняли почти всех, кроме феспротов. Даже после этого часть молоссов закрыла дорогу царю в Эпир и ему пришлось пробиваться силой (Polyb. XXVII. 16.3).

Вся вина Эпира могла заключаться лишь в том, что он стал независимым, хотя участия в войне практически не принимал. Более того, в 169 г. Эпир помог консулу Марцию хлебом с условием, что деньги за него получат эпирские послы в Риме (Liv. XLIV.16). Послы эти деньги получили. Следовательно, Эпир поддерживал отношения с сенатом.

Нет речи и об упорном сопротивлении. В 168 г. страна сдалась без боя, не считая кратковременной осады нескольких городов (Liv. XLV. 26). Если «виновные» и были, то их покарали еще тогда: одних казнили, других, против кого было хоть малейшее подозрение, отправили в Рим (Polyb. XXXII. 20.6). То есть «виновных» просто не осталось. Вина Эпира была не больше, чем многих других областей.

В 167 г. «наказали» все население, и даже тех молоссов, которые оставались верными Риму. Если «наказывать» его было не за что, то какова же цель акции? Источники не дают объяснений столь жестокому решению сената. Э. Бэдиан решительно заявляет - мы не знаем точно, почему Эпир был разорён. Имеющиеся в скудной историографии вопроса объяснения выглядят неубедительно.

Попытка обосновать погром местью за поход Пирра неубедительна. Отмщение могло быть идейным обоснованием, одной из причин, но далеко не главной. Это обоснование могло появиться намного позже. Наши главные источники - Ливии и Плутарх (следовательно, и Полибий) об этом мотиве даже не упоминают. Нельзя объяснять разгром Эпира «наказанием за измену», активную помощь Персею, гневом сената и тем, что отпавшие эпироты перерезали военные коммуникации между Римом и Грецией. Неубедительно и мнение Г. Финли, что цель погрома - «обеспечить покорность Эпира». Он был покорен годом раньше, и сейчас не было смысла эту покорность «обеспечивать».

Г. Скаллард полагает, что вина лежит на римском ставленнике Харопе. Он, возможно, был хаоном, а хаоны и молоссы - старые враги, решив истребить молоссов и тем укрепить свою власть, он мог повлиять на сенат. Возможно, он посетил Рим и убедил сенат провести эту акцию. Однако здесь слишком много произвольных допущений, не опирающихся на источники. Источники ничего не сообщают о его визите в Рим. Влияние Харопа явно преувеличивается, его, как и Ликиска, в Риме презирали. Репрессиям подверглись не только молоссы. Вообще в Эпире проживали 14 племён (Strab. VII.7.5-12), молоссы, наряду с хаонами и феспротами - просто самые известные из них. Едва ли Хароп хотел уничтожить собственную страну, и невозможно поверить, что сенат настолько желал доставить удовольствие своему ставленнику. Утверждение, что эта акция характерна для римской политики, направленной на сокращение населения в захваченных странах с целью обеспечения их покорности является глубоко ошибочным. М.Кэри, говоря о незначительности помощи, полученной Персеем от Эпира, отмечает именно крайность, нехарактерность принятых мер. Погром начался утром, многие, кто работал в полях бежали; если бы римляне хотели уничтожить всё население, они бы начали ночью или на рассвете.

Однако в любом случае «наказание намного превосходило преступление». Нельзя объяснить его «желанием запугать Грецию» - после репрессий 168 г. в этом уже не было нужды. Остается, однако, вопрос, почему вообще была предпринята эта чудовищная акция, после которой Эпир стал малозаселенной, глухой частью Греции. Вполне логично вслед за Г. Герцбергом предположить, что это было сделано «для удовлетворения ненасытной алчности италийских солдат». Видимо, это была своеобразная «подачка» победоносной армии. Большая территория Эпира давала надежду на значительную добычу, которую было бы трудно собрать, разграбив какую-нибудь более бедную федерацию.

Со 2 Пунической войны в Риме появляется тип профессионального воина. Непрерывные войны, разорение оставленного хозяйства вынуждали таких людей жить на доходы от службы. Чувствуя себя ветеранами, они не испытывали излишнего почтения к дисциплине. Мятеж ветеранов во 2 Македонской войне служит тому примером. Воин стал любить войну ради добычи и превратился по ту сторону моря в необузданного ландскнехта. Дисциплина армии, доставшейся Эмилию, была плачевна, он застал ее разложившейся. Консулы-демагоги, добиваясь популярности, совершенно распустили воинов, многим разрешали необоснованные отпуска (Liv. XLIII. 14). С трудом наведя порядок, новый консул двинулся на Персея, одним сражением закончив войну.

В эту войну в войсках особенно много было ветеранов. Видя богатыми тех, кто воевал на Востоке (Liv. XLII.32) и надеясь на наживу, они добровольно отправились на Балканы. Однако три года война тянулась, не принося ни славы, ни желанной добычи. Воины не могли не роптать и не требовать солидной награды за долгую кампанию и блестящую победу, тем более что им не разрешили воспользоваться ее плодами - разграбить Македонию. Вероятно, именно поэтому сенат и отдал им Эпир. В любом случае это - попытка ублаготворить воинов, потрудившихся для государства. Произошла любопытная эволюция сознания сената и армии. Если раньше армия существовала для государства, была нерегулярной, и отдельный воин ничего не требовал от государства за службу ему, то теперь его психология изменилась. Сейчас «солдаты считали себя, прежде всего солдатами, а не гражданами». С переносом войн за пределы Италии произошло известное расхождение интересов рядового римлянина с интересами государства. Раньше он сражался, защищая Родину либо завоевывая для себя новые земли, теперь победы ему почти ничего не давали. Рушился основополагающий принцип «значимости и изначального единства гражданской общины при неразрывной связи блага отдельной личности с благом всего коллектива». Это привело к падению популярности воинской службы. Еще в начале II в. консулы испытывали трудности с набором войск. Как отмечает А. Игнатенко, с разорением состоятельного крестьянства исчезали элементы населения, из которых в течение веков комплектовалась римская армия и которые считались наиболее патриотичными.

Известно, что и на 3 Македонскую войну молодежь отправлялась крайне неохотно. Участились случаи неявки на призыв (Liv. XLIII. 14). И если государство (т.е. правительство) нуждалось в армии для продолжения внеиталийской агрессии, то для армии (т.е. народа) потребность в такой агрессии была не столь уж велика. В этих условиях резко возросло значение ветеранов, из бедности или алчности добровольно служивших кампанию за кампанией. Фактически они стали профессионалами. Из всех категорий, годных к службе, правительство могло уверенно рассчитывать, пожалуй, только на них. Поэтому важно было привлекать их в армию и удерживать там подольше, поскольку со сменными контингентами были проблемы. Осознавая свою особую ценность для государства, ветеран должен был претендовать и на более реальное вознаграждение. Он уже считает, что армия - для государства, государство - для армии, требует большего жалованья, ослабления дисциплины. В результате солдат будет стремиться использовать свое привилегированное положение и ослабление государственного контроля для максимума личных выгод. Это уже третья стадия: не армия - для государства, а государство - для армии. Позже, в императорском Риме, гвардия преторианцев иногда пыталась диктовать сенату свою волю, бунтовать, убивать неугодных командиров, возводить на трон своих ставленников. Правительству приходилось не раздражать армию и всячески с ней заигрывать.

Вполне вероятно, первый случай, когда армия требовала, а сенат уступил, - это и есть погром Эпира. Это самое первое проявление того, что в будущем императорском Риме армия будет пытаться властвовать над государством. Следующие непосредственно за погромом события косвенным образом подтверждают это: «Вся добыча была распродана, а вырученные деньги распределены между воинами» (Liv. XLV.34). Каждому досталось по 200 денариев (ibid.). Сумма весьма значительная. В это время ужин и ночлег в гостинице стоили всего поласса (Polyb. 11.15). 200 денариев - это 3200 ассов. Тем не менее, неудовлетворенные воины с вожделением взирали на царские сокровища - захваченную казну Персея, считая, что получили меньше, чем заслуживают. Ожидали, что Эмилий уделит им и часть царской казны. Однако тот внёс в казну 200 млн. сестерциев «и победил величиною этой суммы всех предшественников» (Vell.Paterc. I.IX.5). Обманувшись в надеждах и припомнив ужесточение дисциплины, воины единодушно проголосовали против предоставления их полководцу триумфа. Опять совершенно исключительный случай - впервые армия выступила как самостоятельная политическая сила. На сенаторов это произвело сильнейшее впечатление. Они призывали друг друга пресечь наглость солдат, «которые не остановятся перед злобным беззаконием или насилием, если никто не помешает им лишить Эмилия заслуженных почестей (Plut. Aem. Paul. 31). Неприятная ситуация дала основание для грустных размышлений: «И теперь уже слишком часто делаются ошибки вследствие заискивания перед народом; что же будет, если воины станут господами своих полководцев?» (Liv. XLV.36).

«Отцы» испугались того, что сами же вызвали к жизни, разрешив разграбление Эпира. Армия впервые почувствовала себя самостоятельной силой, пытающейся диктовать свою волю государству. Такую гипотезу можно оспаривать, одно бесспорно - агрессивная политика и войны повысили роль армии. Грабеж, приток легких денег, нежелание трудиться, возможность паразитировать за счет государства развратили общество, породив в нем необратимые изменения. За успешные завоевания платили слишком дорогой ценой - падением морали, что отразилось и на армии, которая «есть продукт своего народа и носит на себе плоды современной цивилизации и культуры». Война развращала армию, армия как часть общества передавала ему свои пороки, больное общество пополняло армию «зараженными» новобранцами. Армия пока сохраняла свои боевые качества, но ее мораль претерпела существенные изменения. Складывались новые отношения командиров с подчиненными. Чтобы не нажить врагов, консулы при наборе исключали многих, особенно богатых, офицеры не смели наказывать солдат, те могли отомстить при голосованиях в комициях, ослабляли дисциплину. Все это доказывало необходимость перехода к постоянной профессиональной армии.

Разграбление Эпира - лишь один из первых симптомов профессионализации римской армии, начало процесса. Впрочем, то войско, которое принял Эмилий, имело много признаков наемного. Сенатор Сервилий заявил, что консул действительно великий полководец, если с таким разнузданным воинством сумел победить. Воинов его он охарактеризовал так: «неблагодарные мерзавцы, которым больше по душе, чтобы военачальник умел льстить и заискивать, нежели командовать» (Plut. Aem. Paul. 31).

Такое положение наблюдается со II в.: чем сильнее становилось государство, тем ниже падала мораль его гражданской общины. В самом величии Рима таились истоки его гибели. Первые признаки морального упадка, аполитичности, возвышения личного над общественным, отмирания традиционных римских «доблестей» появились именно тогда, когда Рим был в зените могущества. Об этом достаточно красноречиво свидетельствуют и эпирские события 167 г.

Интересна роль Эмилия. Ливии пишет, что консул «совсем не удовлетворил, как он надеялся, воинов, которые негодовали на то, что не получили части из царской добычи, как будто бы они вовсе и не воевали в Македонии» (Liv. XLV.15). Эта фраза («как он надеялся») дает основание предполагать, что именно Эмилий и обратился к сенату с просьбой вознаградить недовольных воинов другой территорией для грабежа, раз уж по политическим соображениям Македонию решили оставить нетронутой. Видимо, даже таких людей, как Эмилий, затронули новые веяния.

Профессиональная армия по сути своей гораздо более дисциплинированна, нежели ополчение. Как это ни парадоксально, конфликт армии с консулом объясняется именно недостаточной и юридически неоформленной профессионализацией. Воины не имели узаконенного статуса профессионалов и не могли быть уверены в твердом постоянном доходе, что порождало особую алчность и жажду грабежей - только таким путем воины могли обеспечить свою старость.

Что касается бесчинств армии в позднем Риме, то, вероятно, это объясняется разложением государственной системы, которая была уже не в состоянии осуществлять контроль над армией.

Нет оснований считать, что профессиональные воины появились в Риме только после реформы Мария, а до нее существовало только народное ополчение на основе обязательной воинской повинности. Едва ли можно согласиться с И. Гёлером, что реформа Мария была революцией. Несомненно, она выросла не на пустом месте. В то же время она и не была «лишь последним шагом давно идущего процесса». Этот длительный процесс продолжался при Цезаре и был завершен уже Августом.

 

Автор: Беликов А.П.