Влияние «дела Гузенко» на осложнение канадо-советских отношений в период холодной войны
Похолодание в канадо-советских отношениях почувствовалось еще до окончания Второй мировой войны. Но, как и почему так случилось, что налаженные в рамках антигитлеровской коалиции отношения между Канадой и СССР были свернуты практически сразу после завершения военных действий? Чтобы ответить на этот вопрос необходимо проанализировать общую международную обстановку тех лет.
Причины конфронтации следует искать, прежде всего, в самой логике существования советского государства. Советские руководители следовали типично марксистскому анализу, исходя из которого советско-западные союзнические отношения не могли не иметь временного, преходящего характера, а последующее их жесткое противостояние, наоборот, было неизбежным по самой природе классово разделенного мира.
После окончания войны в глобальном измерении международных отношений на первый план вышли факторы цивилизационно-формационных противоречий и различий, начало которым положил еще 1917 год. Глубинные изменения в распределении ролей великих держав на международной арене со всей очевидностью обозначившиеся после разгрома блока фашистских агрессоров и исчезновения общего врага, а также коренные различия в социально-политическом и экономическом строе, системе ценностей и идеологии тогдашнего Советского Союза, с одной стороны и Запада - с другой, стали главными факторами раскола союза держав победительниц и перехода к противостоянию Восток-Запад, получившего в западной журналистике наименование «холодная война».
В политическом плане это проявилось в нарастающем обострении и ухудшении отношений между СССР и его вновь обретенными союзниками в странах Центральной и Юго-Восточной Европы и противостоящими им США и их союзниками. Начался новый этап политической, идеологической и общественной конфронтации двух антагонистических систем - капиталистической и социалистической. Таким образом, холодная война была не чем иным, как давно запрограммированной активной фазой неотвратимой борьбы «двух систем».
Исходя из этого, в последнее время появляется все больше сторонников теории, согласно которой истоки холодной войны следует искать еще в 1917 г., когда началось противостояние, развивающееся, преимущественно, по линии классового, социально-политического размежевания. По мнению одного из ее сторонников Д. Г. Наджафова, «за несколько десятилетий мирного сосуществования двух систем (иначе говоря - отсрочки их решительного военного столкновения) марксистко-ленинская мысль так и не поднялась выше вывода о «мирном сосуществовании» как специфической формы классовой борьбы между социализмом и капитализмом в мировом масштабе». Другой ученый, Р. Пайпс, считает, что марксистская идеология, стратегически рассматривающая мирное сосуществование временным явлением, сама по себе и являлась основным источником международной напряженности. Следовательно, идеологическая несовместимость двух систем была подосновой структурных противоречий холодной войны.
Эта несовместимость проявлялась и в ходе Второй мировой, когда Советский Союз и страны Запада (в том числе и Канада) оказались в одной коалиции, противостоящей Германии и ее партнерам по Оси. Но следует отметить, что СССР явился единственной страной, которая за время войны побывала в союзнических отношениях с обоими враждующими блоками. Такая двойственная политика советского руководства обосновывалась четкими классовыми мотивами. В заявлении Г. М. Маленкова, прозвучавшем на первом совещании Коминформа в сентябре 1947г., четко были определены приоритеты внешней политики СССР в годы войны. Он говорил: «Мудрая сталинская внешняя политика советского государства, как перед войной, так и в ходе войны позволила нам правильно использовать противоречия внутри лагеря империализма, и это было одним из важных условий нашей победы в войне».
Таким образом, исходя из самой теории Ленина о немыслимости длительного сосуществования двух систем, которой Сталин четко придерживался, мы можем утверждать, что для советского руководства улучшение отношений со странами Запада было вынужденным и временным явлением. Чем ближе был конец войны, тем явственнее проявлялось стремление сталинского руководства к действиям, не учитывающим ни ранее согласованные межсоюзнические решения, ни интересы западных партнеров по коалиции. Как отмечает исследователь В.О. Печатное, уже летом-осенью 1945-го г. происходит постепенное изменение тона советской пропаганды, руководители которой на служебных совещаниях призывают пропагандистский актив вновь обострить идеологическую борьбу. Советским людям опять начинают напоминать о капиталистическом окружении, реакционных тенденциях в политике Запада и необходимости борьбы с ними. Более идеологизированной и напористой становится и внешняя пропаганда, особенно после принятия сентябрьского постановления ЦК «Об усилении советской пропаганды за рубежом». Холодная война стала естественным продолжением второй мировой, поскольку главные противоречия остались нерешенными.
Выступая перед избирателями накануне выборов в Верховный Совет СССР 9 февраля 1946 года, Сталин четко определил основные приоритеты внешней политики своего государства. Понимая значимость выступления, с большим интересом ожидаемого и в СССР, и за рубежом, Сталин построил его так, чтобы оно прежде всего вселяло уверенность советскому народу в его силах, в правильности намеченных партией целей и проводимого курса. Одновременно ставилась задача показать всему миру возросшую мощь советского государства, его несокрушимость. Центральное место в речи заняли вопросы, раскрывающие сталинское понимание причин и итогов минувшей войны, усиления международного авторитета СССР, а также планов дальнейшего развития страны. По его мнению, вторая мировая война не была случайной и не возникла в результате ошибок политических лидеров. Война произошла, «как неизбежный результат развития мировых экономических и политических сил на базе современного монополистического капитала». Причины войны кроются в борьбе за сферы влияния, сырье, рынки сбыта и как следствие, происходит кризис капиталистической системы мирового хозяйства. Его вывод был традиционен: при сохранении таких условий военные катастрофы неизбежны. По мнению Сталина, война опрокинула «беспочвенные и смехотворные заявления зарубежных авторов, подвергавших сомнению силу Красной Армии, ее моральное состояние и техническое оснащение». Он также подчеркнул особую важность массового строительства научно-исследовательских институтов, ибо «если окажем должную помощь нашим ученым, они сумеют не только догнать, но и превзойти в ближайшее время достижения науки за пределами нашей страны». Никогда раньше он так не высказывался. Это еще раз свидетельствовало о том, сколь важное место в жизни советского общества уже в начале 1946 г. занимала атомная проблема.
Западные политики и значительная часть общественности восприняли речь Сталина настороженно. Их мало беспокоили внутренние трудности СССР, о которых Сталин вообще умолчал, но в то же время удивляло и тревожило, что, вопреки этим серьезным трудностям, Москва упорно закрепляется в странах Восточной Европы, готовит их к советизации. В предвыборной речи генералиссимуса Запад увидел претензии Кремля на лидерство в мировом масштабе и призыв к усилению вооруженной мощи СССР, включая создание советской атомной бомбы.
Вообще атомная проблема стала одной из основных на протяжении всего периода холодной войны. Особую остроту она приобрела в 1945 году, когда США имели монополию на атомное оружие. Именно тогда канадо-советские отношения, до этого находившиеся на периферии международных контактов, выступили на первый план в мировом масштабе.
5 сентября 1945 г. из советского посольства в Оттаве бежал шифровальщик резедентуры ГРУ Игорь Гузенко, работавший под непосредственным началом военного атташе СССР в Канаде полковника Николая Заботина, который, в свою очередь, являлся руководителем советской военной разведки в Канаде. Гузенко передал в руки Королевской канадской конной полиции более ста документов, содержащих секретную переписку между Заботиным, канадскими гражданами, предоставляющими ему ту или иную информацию и Центром в Москве. Эти документы всесторонне раскрывали деятельность советской военной разведки в Канаде и по своему значению и ценности не имели себе равных в истории предательств перебежчиков. Список агентов включал многих известных в Канаде и за ее пределами людей - в частности, членов канадского парламента, ученых-атомщиков, руководящих деятелей компартии и некоторых лиц в США и Великобритании. За предоставленную информацию Гузенко просил политического убежища в Канаде.
Как вспоминает генерал-лейтенант Михаил Милынтейн, непосредственный участник тех событий, в то время занимавший пост зам. начальника Первого управления военно-стратегической разведки в США, Канаде и Мексике: «Гузенко удалось это, прежде всего в силу недопустимой беспечности военного атташе СССР в Канаде полковника Заботина и его трех помощников - полковника Мотинова, майора Рогова и майора Соколова. Они полностью доверили Гузенко хранение и уничтожение всей своей переписки. А он снимал копии с документов, которые требовали хранения, собирал и хранил в надежном месте с 1943 по 1945гг. те, что подлежали уничтожению. Мотинов и Рогов - вопреки конспирации, стали заводить подробные личные дела на всех, с кем они работали или кого разрабатывали».
Как отмечают многочисленные канадские источники, Гузенко в течение двух дней пытался предложить документы в различные инстанции, начиная с редакции газеты «Оттава Джорнал» и заканчивая министерством юстиции, но по его словам (Гузенко) информации не оказали должного внимания. Министр юстиции Сен-Лоран позже вспоминал: «Я не мог разговаривать с должностным лицом дружественного посольства, рассказывающего подобные истории. Поэтому он все письменно описал моему секретарю».
На самом деле о предательстве шифровальщика и наличии у него информации о существующем в Канаде шпионаже, действующем в пользу СССР, стало сразу известно и соответствующим канадским спецслужбам, и самому премьер-министру М. Кингу. В своем дневнике он сделал запись, что 6 сентября, до начала парламентских слушаний, к нему явились член правительства и помощник по международным делам Н. Робертсон и сотрудник канадского министерства иностранных дел X. Ронг. Робертсон сообщил Кингу о том, что произошла «чудовищная вещь, сулящая непредсказуемые последствия и касающаяся Канады, США и Великобритании: из советского посольства бежал человек, готовый с помощью документов доказать, что русские - настоящие враги».
Несмотря на то, что Н. Робертсон и X. Ронг предложили премьер-министру обнародовать эти документы в парламенте, М. Кинг предпочел не разглашать информацию, пока тщательно не будут изучены все материалы дела. По мнению главы правительства, если материалы, полученные СССР, не представляли особой секретности, то дело должно закончиться сухими политическими обвинениями. Но если информация серьезная, это могло вызвать нежелательный скандал накануне очередного раунда встреч Совета министров иностранных дел в Лондоне. Канадо-советский дипломатический инцидент мог расстроить эти переговоры, что было крайне нежелательным. Такое поведение Кинга полностью соответствовало его характеру осторожного политика. Главное, по его мнению, ни в коем случае не дать вовлечь Канаду в осложнение отношений с СССР. Как отмечает И.А. Аггеева, первоначальная реакция Кинга была реакцией представителя старой канадской элиты, кровно связанной с Великобританией, чрезвычайно осторожной в международных делах. В какой-то степени в этом проявился синдром периферийной державы.
Но растерянность премьер-министра длилась всего несколько дней. Этого времени было достаточно для того, чтобы оценить важность произошедшего и повернуть ход расследования дела в свою пользу. Отсюда вытекал важный положительный момент в целом для страны. Ведь этот международный инцидент поставил Канаду на одну ступень с ее естественными партнерами - Великобританией и США. По мере того, как развивалось «дело Гузенко», решения принимались только после согласования руководителей трех стран, при этом Канада в большинстве случаев проявляла инициативу. Так, Кинг лично предпринимал неоднократные поездки в США и Великобританию, где в течение пяти месяцев в процессе многочисленных секретных переговоров на высшем уровне принимались решения, каким образом лучше использовать полученные материалы.
Но какова же была реакция Советского Союза? Прежде всего СССР надеялся на быстрое и безболезненное разрешение вопроса. Практически сразу же после инцидента советское посольство уведомило канадские власти о том, что из посольства бежал сотрудник Гузенко, укравший государственные деньги. Посольство жаловалось на грубое поведение канадских полицейских по отношению к советским сотрудникам, проникшим в квартиру беглеца. Далее говорилось: «Посольство Советского Союза просит правительство Канады задержать его и его жену и без всякого суда передать их посольству для депортации в Советский Союз». На это канадские власти сообщили, что им неизвестно о месте пребывания Гузенко, хотя в то время он находился под охраной канадских спецслужб.
В рассекреченных материалах АВПРФ находятся дневники советского посла в Канаде Г. Н. Зарубина, в которых содержится запись его беседы с М. Кингом от 10 сентября 1945г. Как отмечает Зарубин, «Кинг жаловался на усталость и большую загруженность, так как, помимо всяких внешних дел, он очень занят разрешением больших внутренних вопросов». В ходе встречи «дело Гузенко» не обсуждалось, что разбило надежды советской стороны на возможность его разрешения без особой огласки.
В Москве Сталин потребовал от начальника ГРУ и Берия подробного доклада и плана мероприятий по ликвидации последствий канадского дела. Он запретил предпринимать что-либо против Гузенко, сказав, примерно, следующее: «Война успешно закончена. Все восхищены действиями Советского Союза. Что же о нас скажут, если мы пойдем на это. Надо во всем разобраться и назначить авторитетную комиссию. Пусть ее возглавит Маленков». В комиссию также вошли Берия, Абакумов, Кузнецов, Меркулов. Секретарем назначили помощника Берия - Мамулова. Комиссия заседала почти ежедневно с 12 часов и до поздней ночи в кабинете Берия на Лубянке.
Позже зам. начальника Первого управления военно-стратегической разведки в США, Канаде и Мексике М. Милынтейн вспоминал о своих подозрениях по поводу Гузенко, высказанных им еще в 1944 г., когда он предпринял поездку в Канаду в качестве старшего дипкурьера под фамилией Мильский. Как оказалось позже, эти заявления спасли его от ареста. В его воспоминаниях мы читаем: «Когда комиссия начала свою работу меня вызвали на допрос в первый же день. С каким чувством я направлялся туда, догадаться нетрудно. Берия хлестал меня вопросами как кнутом. Все началось с моей поездки в 1944 г. Кому сказал о своих подозрениях? Кому еще говорил? Почему не пришел к нам? Я сообщил, что докладывал своему начальству. Кузнецов подтвердил. Комиссия продолжала работать, и меня чуть ли не каждый день вызывали в самое разное время и днем и ночью».
Прежде всего, СССР был обеспокоен тем, что канадское дело могло нанести большой ущерб советской разведке в целом. В срочном порядке начались отзывы сотрудников, на которых упала хоть малейшая тень подозрения. Недаром В. Г. Павлов, официально исполнявший обязанности второго секретаря советского посольства в Канаде, а на самом деле резидент внешней разведки, возглавлявший посольскую службу НКВД и проводивший тотальную слежку за всеми советскими гражданами, находившимися в Канаде, предупреждал В. М. Зарубина о возможных неприятных последствиях этого предательства для всей советской разведывательной деятельности на Американском континенте.
Из документов, предоставленных Гузенко канадским властям, четко прослеживались интересы советской военной разведки, методы вербовки агентов, их мотивация работы на СССР. Особый интерес СССР проявлял к атомной проблеме. Но тот факт, что получение информации о разработке и создании атомного оружия стало одним из приоритетных направлений деятельности советских разведывательных служб, отнюдь не означал того, что агентуры не занимались ничем другим. Несмотря на ряд неблагоприятных обстоятельств, одним их которых было «дело Гузенко», советское разведывательное сообщество по-прежнему активно осуществляло сбор политической, военной, экономической и научно-технической информации. Еще в 1941 году, инструктируя перед отъездом в США нового резидента НКГБ В. М. Зарубина, Сталин лично сформулировал задачи, среди которых была следующая: «Добывать информацию о секретной новейшей технике, созданной в США, Англии и Канаде». Кроме того, сбором различной политической, военной, экономической и научно-технической информации должны были заниматься все советские специалисты независимо от того, являлись они сотрудниками разведывательных служб или нет.
В подтверждение этому можно привести выступление В.М. Молотова в 1948 г., в котором он сравнивал советских и западных дипломатов. «Буржуазные дипломаты, - говорил он, - это исключительно разведчики и диверсанты, которые занимаются всякими грязными делами, внешне обставляя дело так, как если бы не вели никакой тайной работы». Подобные характеристики Молотов применял и к советским дипломатам, но уже со знаком плюс. «Советские дипломаты, - говорил он, - должны быть политическими разведчиками. Кто не понимает этого - ничтожество, а не дипломат. Работа советских дипломатов за границей - это прежде всего политическая разведка, ставящая перед собой цель выведать слабые стороны у противника. В этом случае он -настоящий большевик, понимает свои обязанности».
Отсюда, вытекает вопрос: каковы же были мотивы предательства Гузенко? В зарубежной историографии его поступок зачастую оценивают положительно, при этом называют человеком, не побоявшимся переломить ситуацию, человеком, начавшим холодную войну. Например, Л. Коллинс, изучая канадо-советские отношения в период холодной войны, пришел к мнению, что «дело Гузенко» послужило катализатором в развитии системы отношений, характерных для холодной войны.
Для Гузенко, готовившегося к побегу довольно долго, это оставалось вопросом времени. Но почему его предательство случилось именно сразу после окончания войны? На этот вопрос нет точного ответа. Если рассматривать личные соображения, то на первый план выступает нежелание Гузенко вновь возвращаться в СССР. Еще в сентябре 1944 г. советской стороной было принято решение об отзыве шифровальщика. Но, по просьбе полковника Заботина, это требование выполнено не было. В августе 1945 г. начальник ГРУ генерал-полковник Ф. Кузнецов отправил телеграмму с категорическим приказом немедленно отправить Гузенко и его семью в Москву, поскольку на его счет существовали определенные подозрения. Это и стало ошибкой Москвы, так как телеграмму принял сам Гузенко. Поэтому вполне логично предположить, что для него самого это был единственный и последний шанс остаться на Западе. Сам Гузенко, объясняя свой поступок, сказал: «Работая в течение двух лет в посольстве, мне нравилась канадская свобода. К тому же из-за помощи, которую Канада оказывала советскому союзнику, я чувствовал, что был обязан сделать это. Это состояние было невыносимо».
Но существует и другое мнение. Его, в частности, придерживается разведчик В. Г. Павлов. Он критически относится к тому, что Гузенко самостоятельно принял решение. Сопоставляя этот случай с многочисленными примерами активных попыток западных спецслужб, в первую очередь ЦРУ, склонить к бегству именно советских шифровальщиков, Павлов считает, что Гузенко был ими завербован. В связи с этим разведчик приводит данные американского юриста У. Шеппа, обнародованные Канадиен Пресс в 1978 г., о том, что деятельность ЦРУ в Канаде «сопровождается подкупами и шантажом, стремлением манипулировать мнением канадцев и направлять развитие событий в угодном для США направлении». Поэтому трудно отделаться от мысли о вполне реальном участии американской разведки в инспирации бегства Гузенко. Тем более, что на сегодняшний день твердо установлено: в широком пропагандистском использовании «дела Гузенко» против СССР главная роль принадлежала именно ЦРУ. Определенно это мнение имеет свою логику, поскольку ведущей идеей внешней политики США, противостоявших СССР, стала борьба против «красной опасности».
Документы, переданные Гузенко Канаде, подверглись тщательной экспертизе, для того чтобы установить их достоверность. Канадские власти не исключали, что некоторые из многочисленных приписок, находящихся на документах, были сделаны уже позже самим Гузенко. В результате не все из них были использованы в качестве неопровержимых улик. Помимо письменных доказательств, перебежчик предоставил много информации в устной форме, что позволило канадским спецслужбам установить более целостную картину масштабов советского шпионажа.
Выяснилось, что Гузенко к побегу готовился довольно долго. По его собственному утверждению, он выкрал только самые важные документы, ведь именно он имел к ним прямое отношение, поскольку являлся шифровальщиком советского посольства. Переданные материалы датировались не ранее 1944 г., и лишь в некоторых из них имелись ссылки на 1942г. Это свидетельствует о том, что в 1942 г. еще не было широкой разведывательной сети в Канаде. Хотя из мемуаров резидента внешней разведки В. Г. Павлова, под прикрытием работавшего в советском посольстве в Оттаве, видно, что советская разведка приступила к своей деятельности еще до прибытия первой миссии в Оттаву в 1942году. Он пишет: «Мое положение зав. консульским отделом создавало благоприятные возможности для развертывания работы резедентуры. Ряд лиц, представлявшихся мне наиболее обещающими источниками информации, был уже перехвачен моими военными соседями - работниками резедентуры ГРУ, получившими конкретную помощь от своих товарищей в США и из Центра».
Похищенные бумаги и устные показания Гузенко позволили выявить двадцать шесть фамилий осведомителей, из которых восемнадцать человек были канадцами, а также несколько американцев и англичан, и даже советского агента в Швейцарии. Все они упоминались под конспиративными именами.. Сама Канада называлась «Лесовия», «Корпорацией» называли компартии зарубежных стран, «дубок» означал конспиративную квартиру, военный атташе Н. Заботин проходил как «Грант» и т.д. Были названы такие имена как, Г. Лунан - член Рабочей Прогрессивной партии, Р. Д. Смит и Н. Мазерелл - работники Национального исследовательского совета Канады, И. Холперин - профессор математики из университета Куинз. Был разоблачен британский физик Аллан Н. Мэй за участие в атомном шпионаже в пользу СССР. Именно ему удалось передать в Советский Союз платиновую фольгу с 162 микрограммами ураниума 233 в виде окиси в тонкой пленке. Это была большая победа советской разведки, поскольку главной целью ее работы в конце войны было получение любой информации об атомном оружии, в производстве которого Канада принимала участие наряду с США и Великобританией. Ведь на построенном в Канаде заводе в Чок Ривер канадцы производили обогащенный уран, который использовали американцы для создания атомной бомбы.
Кроме того, большинство агентов были членами коммунистических партий Канады, США и Великобритании. Именно они были главными проводниками разведывательной деятельности, поскольку находились в постоянном контакте с Центром. В похищенных документах содержалась запись, уличающая в шпионской деятельности члена канадского парламента от Рабочей Прогрессивной партии Фрэда Роуза. Помимо этого, активно сотрудничал с СССР и другой видный канадский коммунист Сэм Карр. Он должен был налаживать контакты в министерстве обороны, военно-воздушном и морском департаментах.
Таким образом, выданные Гузенко документы, устная информация и шифровки нанесли довольно серьезный ущерб советской разведке и престижу СССР в целом. Москва была вынуждена приостановить работу и даже отозвать некоторых внешних резидентов.
Как отмечает И. А. Аггеева, в контексте ранней истории холодной войны интерес представляют масштабы, формы и цели использования разоблачений Гузенко в Канаде, США и Великобритании. Последовавшие события находились в прямой зависимости от развития острого противостояния и соперничества за сферы влияния с СССР в ходе послевоенного урегулирования и дебатов о возможном международном контроле над атомным оружием, а также внутриполитических интересов правительств соответствующих стран. По сути дела, сделанный Западом жесткий выбор в «деле Гузенко» облегчил разрыв и без того осложнившихся партнерских отношений бывших союзников по антигитлеровской коалиции. Возобладал вектор холодной войны и военного и политического противостояния.
После пяти месяцев неразглашения канадские, американские и английские власти решили использовать «дело Гузенко» в своих целях, придав результаты расследования широкой огласке. Руководители стран «атлантического треугольника» планировали начать это якобы с неофициальной утечки информации. Это должно было позволить провести открытое официальное расследование, результаты, которого можно было представить как тайные подрывные действия Советского Союза, направленные против Запада. И уже 4 февраля 1946г. американский журналист Дрю Пирсон выступил по радио с заявлением о существовании гигантской сети шпионажа в Канаде и США в пользу СССР. Пирсон обвинял в двуличии и подрывной деятельности небольшую милитаристскую группу, непосредственно связанную с советскими властями, которая хотела занять не только Иран, Турцию и Балканы, но и получить возможность доминировать над другими областями мира. Особый акцент корреспондент делал на цели советского шпионажа, направленные на получение информации по атомной бомбе и распространению коммунизма в странах Запада. Этим выступлением было положено начало нового публичного этапа в «деле Гузенко», этапа открытого, но еще осторожного противостояния Восток-Запад.
Попытаемся восстановить хронику событий. Итак, 5 февраля 1946г. премьер-министр сообщил кабинету о «деле Гузенко» и зачитал приказ о назначении королевской комиссии для расследования этого дела под руководством верховных судей Р. Тачеро и Л. Келлок. До 13 февраля комиссия заседала при закрытых дверях, а суды, начавшиеся в 1945 г., продолжались до 1949г.
Спустя десять дней после начала работы комиссии, а точнее, 15 февраля, М. Кинг сделал первое публичное заявление. Премьер-министр сообщал следующее: «На основании, безусловно, достоверных сообщений, полученных канадским правительством, установлено, что имело место разглашение секретных и конфиденциальных сведений лицам, не имеющим права доступа к этим сведения, в том числе некоторым сотрудникам иностранной миссии в Оттаве». В тот же день к Кингу был приглашен советский поверенный в делах Н. Белохвостиков, которому вручили текст заявления и дали понять, что упоминание в заявлении некоторых сотрудников иностранной миссии относится к сотрудникам советского посольства в Оттаве. Сопровождавший Белохвостикова второй секретарь В. Павлов позже вспоминал: «Премьер-министр объяснил, что его правительство не желает ничем омрачать канадо-советские отношения, но вся пресса выступила с обвинениями в адрес ряда сотрудников посольства, и он не видит иного пути, как удовлетворить требования общественности и объявить о нежелании дальнейшего пребывания в Канаде этих лиц. Он назвал меня, моего шифровальщика и еще двух дипломатов, сотрудничавших по утверждению Гузенко, с нашей военной разведкой. Канадские власти ожидают нашего отъезда в течение 48 часов. После наших требований Кинг согласился на неделю». Интересен аналогичный документ, адресованный премьер-министром в Москву Уилгрессу. В нем Кинг пишет: «Сопровождавший Белохвостикова Виталий Павлов сказал, что заявление стало большим сюрпризом для него, и что он впервые проинформирует об этом свое правительство». Механизм был запущен.
Советская сторона, как мы понимаем, не заставила себя ждать. 20 февраля замминистра иностранных дел СССР С. А. Лозовский принял поверенного в делах Канады К. Мейранда, которому было вручено ответное заявление советского правительства. В тот же день заявление было публично оглашено по радио. В нем говорилось, что в последний период войны в Канаде были получены сведения секретного характера, не представляющие интереса для советских органов, поскольку в этих сведениях СССР не нуждался ввиду имевшихся более высоких технических достижений. По мнению советской стороны, они не могли создать какой-либо угрозы для Канады. Кроме того, 20 февраля в «Правде» появилась публикация заявления Кинга, а 21-го вышла статья под названием «Кинг на помощь Бевину». В ней отмечалось: «Публикуемое сегодня заявление Советского Правительства полностью разоблачает политический смысл выступления г-на Кинга. Кинг сделал все для того, чтобы передачу незначительных и маловажных секретных сведений отдельным сотрудникам аппарата советского военного атташе в Канаде раздуть в сенсационное событие». Москва обвиняла Оттаву в том, что она действует не по законам дипломатии. СССР называл поведение Кинга специальным маневром, предпринятым, чтобы отвлечь внимание общественности от трудного положения Британии, в котором она оказалась после сессии ООН. Необходимо отметить тот факт, что в этом заявлении Москва первый и последний раз признала существование военно- технической разведки на территории Канады. В последующих нотах СССР будет называть «дело Гузенко» вымыслом и клеветой.
Для Канады «дело Гузенко» способствовало усилению ее международного авторитета среди стран Запада. Оттава стала принимать активное участие в мировых событиях начала холодной войны. Об этом свидетельствует и тот факт, что накануне выступления в Фултоне Черчилль обсуждал свою речь с секретарем Дж. Бирнсом, его заместителем Д. Ачесоном и канадским послом в США Пирсоном.
В канадских архивах хранится отчет последнего в Оттаву, который анализирует И. А. Аггеева в своем исследовании. В документе канадский дипломат сообщал, что прочитал планирующееся выступление Черчилля, пока тот принимал ванну. Речь произвела на него огромное впечатление. Примечательно, что Пирсон просил Черчилля заменить тезис о «канадо-американском военном соглашении» на «канадо-американские постоянные договоренности в области обороны», поскольку СССР мог воспринять происходящие события как этапы в планируемой (антисоветской) кампании.
Естественно, на У. Черчилля шпионские разоблачения произвели сильное впечатление. Позже, выступая в Фултоне, он сказал: «было бы неправильным и неосмотрительным доверить секретные сведения или опыт в отношении атомной бомбы, которыми располагают в настоящее время США, Великобритания и Канада международной организации, пока она еще находится в состоянии младенчества. Я не думаю, что мы все могли бы спокойно спать, если бы положение изменилось, и какое-либо коммунистическое или неофашистское государство монополизировало в настоящее время эти ужасные сведения Бог пожелал, чтобы этого не случилось, и у нас есть передышка перед тем, как эта опасность станет перед нами». Кроме того, призывая англосаксонский мир объединиться и учитывая пожелания Канады, Черчилль отметил: «Соединенные Штаты уже имеют постоянное соглашение об обороне с доминионом Канадой, которая так предана Британскому содружеству наций и империи. Этот принцип должен быть распространен на все Британское содружество наций с полной взаимностью». Таким образом, Канада была принята в «англо-американский клуб».
Премьер-министр Кинг, и ранее не отличавшийся особыми симпатиями к советскому строю, поддержал речь Черчилля, но, тем не менее, полного разрыва отношений с СССР не желал. С одной стороны, для Канады было очень важно поддерживать политику США и Великобритании, как своих естественных партнеров, но, с другой стороны, разрыв с Советским Союзом грозил для нее серьезными последствиями. В экономическом плане Канада потеряла бы свободные рынки сбыта, а в стратегическом, с изобретением в Советском Союзе атомного оружия, могла стать для СССР плацдармом для нападения на США.
В связи с этим в марте 1946 г. министр внешней торговли Чехословакии Г. Рипка сообщил Молотову о конфиденциальном и личном поручении, которое Кинг передал Молотову через президента Чехословакии Э. Бенеша. «Мероприятия, принятые против разведки в Канаде, не были и не направлены против Советского Союза и не против Генералиссимуса Сталина Я был бы Вам весьма обязан, если бы Вы могли объяснить это дело Сталину, как мой друг, который из личных сношений знает мой характер и может подтвердить, что я весьма заинтересован в сохранении доброжелательства и сотрудничества с Советским Союзом. Я также уверен, что разведывательная деятельность проводилась без ведения посла Зарубина, к которому я имею полное доверие». Кроме того, в апреле 1946 года Уилгресс предостерегал премьер-министра Кинга от его желания поехать в Советский Союз. Дипломат говорил о разнузданной антиканадской кампании в СССР и том, что поездка в это время будет крайне неуместна на фоне публичной брани и оскорблений самого Кинга и может быть расценена как проявление слабости. И действительно, уже после первого публичного заявления премьер-министра о шпионских разоблачениях в СССР была развернута широкая антиканадская кампания.
Все больше «дело Гузенко» приобретало политическую окраску. Окончательный отчет Королевской комиссии, которая закончила свою работу в середине июля 1946 г., состоял из 733 страниц. За это время было опрошено более ста человек. Список названных имен содержал двадцать шесть фамилий осведомителей, восемнадцать из них были канадцами. 10 человек, чье участие в шпионаже в пользу СССР было доказано, были арестованы и осуждены сроком от 2 до 6 лет. Семеро были оправданы. Среди осужденных были ученые, политики, военные. Одиннадцать из семнадцати членов советского посольства, упомянутых в сообщениях по шпионажу, покинули пределы страны прежде, чем был опубликован заключительный отчет. Среди них был и советский дипломат.
В свою очередь, Советский Союз, со свойственной тому времени идеологизированностью и грубостью, заявил: «Все обвинения построены на песке, вернее, на грязи. Канада, став оружием интриги, дала возможность подлому провокатору взять себя за нос и повести вслед за поджигателями войны. Мы глубоко убеждены, что вся позорная комедия в Канаде ничего общего не имеет с подлинными интересами канадского народа. Желая нанести политический ущерб Советскому Союзу, канадское правительство, прежде всего, нанесло глубокий ущерб своему авторитету и своему доброму имени».
В действительности же, «дело Гузенко» было проиграно советской стороной и в политическом, и в идеологическом плане. В декабре 1946 г., когда после пуска первого советского ядерного реактора Берия приказал прекратить все контакты с американскими «источниками», первостепенное значение приобрела информация, получаемая из Европы и прежде всего, из Великобритании. В основе этого решения лежало несколько соображений. Разоблачение агентурной сети ГРУ в Канаде и документы, переданные Гузенко Королевской канадской Конной полиции, тесно сотрудничавшей с американскими спецслужбами, и последовавшие аресты канадских ученых-физиков Д. Смита и И. Халперина и других создавали возможность выхода американской контрразведки на советскую агентурную сеть. Судьбы нескольких десятков человек были искалечены. Полковник Заботин был арестован со своей семьей. Дальнейшие события, а именно - суды, продолжавшиеся до 1949 г., публикация Гузенко книги в 1948 г. и экранизация в США по ней фильма «Железный занавес» способствовали дальнейшему усилению конфронтации.
«Дело Гузенко» вызвало широкий резонанс во всем мире. Многие страны цитировали выдержки из отчета Королевской комиссии в качестве доказательства, на что может пойти Советский Союз, чтобы достичь своих целей. Несмотря на инцидент, разрыва дипломатических отношений между Оттавой и Москвой не произошло, но с середины 40-х годов Канада отошла от курса сотрудничества с СССР. Постепенно были свернуты налаженные в рамках антигитлеровской коалиции торгово-экономические связи обеих стран. Во внешней политике кабинета Кинга возобладали антисоветские настроения. Начиная с февраля - марта 1946 года Советский Союз стал восприниматься не как отдалившийся союзник, а как потенциальный противник, чьи жизненные интересы представляли угрозу для Запада. Возникший в мире раскол напрямую отразился на канадо-советских отношениях. Удар, полученный Канадой откровениями И. Гузенко, сломал все военные достижения, направленные на нормализацию двусторонних отношений. Он раскрыл очевидность существования советского шпионажа. Суды, начавшиеся зимой 1946 г., продолжались до 1949 г. Последствием этого стали гонения в Канаде на коммунистов, умеренно левых и просто сочувствующих СССР. В любом человеке, так или иначе связанном с Советским Союзом, видели шпиона, и от этого чувства Канада еще долго не могла избавиться, «дело Гузенко» привело канадцев к мнению, что СССР был не искренен с ними в двустороннем сотрудничестве и использовал их страну ради достижения своих корыстных целей. При этих обстоятельствах Канада не могла продолжать относиться к СССР, так как будто ничего не случилось.
В этой связи мы можем отметить, что и политика Сталина не способствовала сохранению того положительного, что было совместно приобретено СССР и Канадой за годы их борьбы против фашизма. Начавшаяся в советской прессе антизападная кампания, в которой Канада изображалась как «вотчина американского капитализма», марионетка, разрываемая Великобританией и США, также наносила урон канадско-советским отношениям.
Автор: Щербина Т.А.