Аграрные законодательства и их реализация на Северном Кавказе

 

Гражданская война предполагает противостояние враждующих сторон как борьбу разных архетипов развития российского общества. Оно проявляется во всех сферах деятельности политических сил. Наиболее сложной и требующей немедленного решения являлась экономическая, ежедневно затрагивающая интересы каждого гражданина страны. Поэтому, в первую очередь, через её разрешение общество воспринимало сущность той или иной политической силы. И хотя каждая из сторон, в качестве определяющих ставила задачи государственного и военного строительства, насущнейшие интересы общества заставили их лидеров заниматься разработкой и реализацией экономической политики.

Этапность этого процесса, сущность и содержание преобразований, проводимых «красными» и «белыми», были различны. Схожим было то, что экономическая политика начинала приобретать конкретные очертания под влиянием чрезвычайных обстоятельств и с учетом инициативы на местах, столь мощно прорвавшейся в послеоктябрьский период и играла роль вторичную, подчиняясь доминированию политических целей. Нестабильность фронтов отодвигала во времени разработку и реализацию экономических мер, и постепенное обретение ими облика целостной экономической политики.

Её важнейшим направлением было определение взаимоотношений власти и крестьянства. Российская деревня всегда была одной из главных сфер влияния государственной власти. Зачастую её использовали для решения различных политических задач. В течение длительного времени крестьянство рассматривалось как объект воздействия со стороны властных структур, либо политических институтов. Любые преобразования в российской деревне «страдали» общими, идущими от патерналистского характера взаимоотношений власти и общества, чертами: приоритет государственных интересов и недостаточное внимание к интересам сельских жителей. Такое положение вещей порождало слабость внутреннего крестьянского потенциала преобразований и постоянное противостояние власти и крестьянства. В то же время указанные обстоятельства усиливали «закрытость» крестьянского общества.

К 1917 г. деревня стала центром сосредоточения разноликого «горючего» человеческого материала. Этому способствовало безуспешное участие России в Первой мировой войне, истощившей экономику и приведшей к ликвидации всех системообразующих основ российского общества, а также недальновидность Временного правительства в решении аграрного вопроса. После Февральской революции очевидным стало несовпадение демократических иллюзий авторов аграрных программ и революционного нетерпения масс. Поэтому по мере накопления нерешенных проблем, в первую очередь, аграрного вопроса, крестьянское движение меняло свою психологию.

События лета - осени 1917 г. в деревне явились, по существу, крестьянской революцией, подчиненной собственной логике. Были уничтожены экономические и сословные последствия столыпинской реформы. Крестьянская иллюзорная вера в то, что только расширение землепользования сможет решить все крестьянские проблемы, толкало их к самовольным захватам земель, общинному механизму их передела, возврату общинной психологии. Но при этом степень общинного единства уже была иной - буржуазные отношения и последствия Первой мировой войны раскололи его.

Способно ли было российское крестьянство в этих условиях к самоорганизации? В большей степени ему подходила характеристика, данная когда- то крестьянству К. Марксом: « вроде того, как мешок картофелин образует мешок картофеля». С одной стороны, такое состояние крестьянства облегчало работу с ним, с другой - могло вылиться в его непредсказуемое поведение. Фактически большевики сумели использовать такое состояние крестьянства, и пришли к власти на волне его недовольства.

В такой ситуации идеи декрета «О земле» органично сочетались с революционным правосознанием крестьянских масс. Срезом его явился Примерный наказ, составленный на основе 242 сельских и волостных наказов Первому Всероссийскому съезду Советов крестьянских депутатов в мае 1917 г. Вопрос о земле предлагалось решать путем проведения уравнительного землепользования. Декрет «О земле» не только узаконивал то, что было сделано и делалось земельными комитетами с лета 1917 г. - изъятие земель у помещиков и зажиточных крестьян, - но и определял тактику партии на раскол крестьянства, формирующей свою социальную опору в деревне.

Согласно декрету отменялось « право частной собственности на землю», она отчуждалась безвозмездно, обращалась во всенародное достояние и переходила в пользование всех трудящихся на ней. Ликвидацией частной собственности на землю устранялись все перегородки и различия во владении землей и формировались предпосылки перехода к обобществлению в аграрной сфере, ограничивались рыночные элементы сельскохозяйственного производства, предпринимательство теряло прежние возможности. В соответствии с «Законом о социализации земли», принятым III съездом Советов, землепользование предоставлялось «преимущественно трудовому, коммунистическому, артельному и кооперативному хозяйствам перед единоличными». Государство получало абсолютные юридические и экономические рычаги влияния не только на хозяйственные, но и общественные отношения в деревне. Получалось, что без помощи государства в таких условиях крестьянство не могло вести хозяйство самостоятельно.

Привычный общинный механизм земельных переделов помог крестьянству быстро справиться с распределением экспроприированных помещичьих земель среди крестьянских хозяйств. В революционных преобразованиях проявилась традиционная ментальность российского крестьянства - община вновь ожила и окрепла, поглотив основную массу сельскохозяйственных земель (свыше 9/10), что говорило об архаизации социально- экономической структуры послереволюционной деревни.

Общинно-уравнительная ментальность русского крестьянства проявилась не только в решении вопроса о земле, но и в требованиях прямого и непосредственного участия народа в управлении государственными и местными делами. В этом плане органичной для крестьянской психологии была идея Советов, как организации власти на местах, обладающей государственными функциями.

Одновременно в крестьянской среде формировался новый тип отношения к земле, общине, проявляющийся в росте индивидуалистских тенденций. Он преобладал на окраинах страны, где потоками переселенцев в XIX - н. XX вв. был образован товарный тип хозяйствования. К их числу можно отнести Северный Кавказ. Здесь товарное сельскохозяйственное производство имело место даже в городах, значительная часть населения которых арендовало для этой цели землю или имело её в собственности.

До революции Северный Кавказ (за исключением Ставропольской губернии) был исключен из общероссийского аграрного законодательства. Поэтому система землевладения и землепользования была здесь весьма своеобразна. К общим чертам можно отнести незначительный удельный вес дворянского землевладения, крупные крестьянские и казачьи хозяйства, ведущиеся по-капиталистически. Это дало основания Ленину отнести Северный Кавказ к наиболее развитым в капиталистическом отношении районам земледельческого капитализма. Наиболее крупные и относительно сильные крестьянские хозяйства имели место в крестьянской Ставропольской губернии, нежели в казачьей Кубанской области. Это объяснялось тем, что сословный характер казачьего землевладения закрывал пути развития предпринимательству, а для иногородних, составлявших до 50% населения, земля была недоступна. При этом в Ставропольской губернии была относительно дешёвая цена аренды земли у инородцев. Помимо земледелия здесь развивались такие направления сельскохозяйственного производства как овцеводство, садоводство, овощеводство, виноградство, табаководство. В регионе усиливалась специализация сельскохозяйственных районов с высоким товарным потенциалом.

Капиталистические черты сочетались с кочевым скотоводством и натуральным характером хозяйства горцев. Система землевладения горцев была абсолютно специфичной. Аграрный вопрос здесь тесно переплетался с национальным. Использование наемного труда носило зачастую завуалированные формы из-за господства феодально-сословных и родовых связей и обычаев, сильного влияния идеологии ислама, специфики положения казачества и многого другого.

Определенные сложности в решении аграрного вопроса рождала пестрота форм землепользования в регионе, пережитки недоверия и отчужденности между народами Северного Кавказа, не используемые десятки тысяч десятин пашни, расположенных на границах владений враждующего между собой населения отдельных этносов. Особо острыми были земельные противоречия между казаками и горцами. Первые, владеющие значительным количеством земли, являлись для горцев, имеющих незначительные наделы, олицетворением русской политики в регионе. Недовольство ею рождало сепаратистские настроения у горских народов. Для сохранения Северного Кавказа в составе государства, решения аграрного и других вопросов в регионе необходима была организация единого правового пространства с учетом региональных особенностей. Но в первые послереволюционные месяцы такой подход к реализации многоплановой региональной политики был невозможен.

Декрет «О земле» подготовил почву для дальнейшего развития большевистской политики в деревне. Известный пятый пункт декрета провозгласил неприкосновенность земель рядовых казаков и рядовых крестьян. Он раскалывал общеказачьи и общегорские взгляды и интересы изнутри по классовому признаку, одновременно решая проблему союзников новой власти. Роль и значение избранных большевиками аграрных и классовых лозунгов можно оценить словами товарища войскового атамана Всевеликого Войска Донского М. Богаевского, назвавшего лозунг «трудового казачества» предательским, так как он сумел расколоть казаков.

Реакция крестьянства Северного Кавказа на политику большевиков была адекватна условиям местного землепользования. На Северном Кавказе общество не было столь сильно заражено иллюзией массового сознания в виде идеи уравнительности, как в центральной России. Лозунг уравнительного распределения земли здесь трактовался иначе, нежели в центральных районах России. Он понимался малоземельным крестьянством - иногородними и коренными - как уравнение с казачеством в решении земельного вопроса. Сложность заключалась в том, что казачье землевладение было общинным, но не частным, и проблема его конфискации не ставилась так однозначно, как с частным землевладением.

Сложность региона, стратегические и тактические задачи удержания власти, которым были подчинены все действия большевиков, заставили новую власть подходить к решению аграрных проблем так, чтобы не оттолкнуть от себя северокавказское крестьянство. 22 декабря 1917 г. СНК принял программное обращение «Ко всему трудовому казачеству», подготовленное казачьим комитетом при деятельном участии В.И. Ленина. В нем была выражена основная суть политики Советской власти в отношении казачества, призванной «привлечь трудящихся станичников на сторону революции». «Рабочее и крестьянское правительство, - говорилось в документе, - ставит своей ближайшей задачей разрешение земельного вопроса в казачьих областях в интересах трудового казачества и всех трудящихся на основе советской программы и принимая во внимание местные и бытовые условия и с согласия трудового казачества на местах».

Поначалу в отношении Северного Кавказа действовала формула, высказанная Лениным в отношении донских казаков: «пусть полномочный съезд городских и сельских Советов всей Донской области выработает сам свой аграрный законопроект и представит на утверждение Совнаркому. Будет лучше». Лидер кубанских большевиков Я. Полуян писал: «В разрешении земельного вопроса будьте осторожны. Нужно всесторонне изучить и обследовать этот вопрос, нужно стараться, чтобы проведение в жизнь социализации земли проходило безболезненно и без шероховатостей. Вопрос этот в области острый и неправильное разрешение его может привести к тяжелым последствиям».

Обсуждение вопроса о земельных отношениях было вынесено на сельские и станичные сходы. Конфискации подвергались крупные частновладельческие земли и земли войскового запаса. Эти решения сразу внесли раскол в казачью и крестьянскую среду. Зажиточное и среднее казачество, принимая идею конфискации, не признавали уравнительного землепользования, так как оно было ударом не только по экономическому, но и сословному превосходству казаков.

Отрицательно относясь к идее перераспределения земель в пользу иногородних, казаки, тем не менее, не желали обострять ситуацию в отношениях с ними. Кубанское краевое правительство постоянно затягивало решение земельного вопроса. Второй общеобластной съезд представителей казаков, иногородних и горцев Кубани отменил поначалу посаженную плату иногородних казакам, что несколько смягчило настроения крестьянства, но не сняло остроты вопроса.

В начале 1918 г. Краевой Радой был издан «Проект правил об урегулировании земельных и сельскохозяйственных отношений в Кубанской области», по которому положение иногородних практически оставалось прежним. Полумеры не устроили последних и на фоне выступлений революционных слоев Кубани против Краевого правительства начались самовольные переделы земли.

Пока земельный вопрос решался за счет конфискации церковных, монастырских, частновладельческих земель, казачество не особенно сопротивлялось с установлением советской власти на Кубани. Весной 1918 г. местная власть, дублируя решения Второго съезда советов, приняла свой декрет «По земельному вопросу». В его развитие были определены задачи организации сельскохозяйственных промыслов, садоводства, пчеловодства, огородничества, скотоводства и молочного скотоводства. Было объявлено о создании первой коммуны в хозяйстве «Хуторок», приняты решения о формировании Совета народного хозяйства (СНХ) области и о переходе к общественному производству.

Избранный на Кубанском областном съезде советов комиссариат земледелия разослал отдельским советам циркуляр о проведении в жизнь закона о земле и о подготовке к областному съезду земельных комитетов уже к лету 1918 г. К этому времени войсковые земли были поставлены перед необходимостью передела, что ломало бы «на корню» основы сословного землепользования, уравнивая казаков с другим крестьянством. Эти события в сочетании с усилением германского влияния и самостийных устремлений кубанцев стали детонатором антисоветских выступлений казачества, что привело в итоге к падению большевистского влияния. Из-за военных событий на Кубани в конце лета 1918 г. съезд не состоялся, не состоялось и решение земельного вопроса. С осени 1918 года он заново был поставлен на Кубани, но уже Краевой Радой.

В Терской области решение вопроса о земле было связано с большими трудностями: отсутствие земельных запасов, преобладание казачьего землевладения, переплетение национальных и аграрных проблем, влияние эсеров, господство родовых отношений - всё это требовало особого подхода в осуществлении аграрных преобразований. Г. Орджоникидзе говорил, что «при первых же попытках проведения земельной реформы казачество стало во враждебную позицию по отношению к советской власти». Земельный вопрос в Горской республике - по высказыванию журнала «Жизнь национальностей» - «это та печка, от которой начинают танцевать все прочие вопросы - административные, налоговые, просвещения и другие».

История съездов народов Терека подтверждает ту сложность, с которой решались земельные проблемы в области. На каждом съезде большевики поднимали этот вопрос, но решение его оказалось для них возможным только к середине двадцатых годов. Принятое II Пятигорским съездом народов Терека решение о социализации земли и начало организационной работы по созданию при областных, окружных, отдельских, районных народных советах земельных отделов для проведения в жизнь декрета крупные землевладельцы Осетии, Кабарды, Балкарии, Чечни, Ингушетии приняли крайне враждебно, считая, что реализацию вопроса о социализации нужно проводить тогда, когда будет «общий хозяин земли русской». Небольшое количество большевиков в Советах рождало у них сомнения в том, что эта власть будет установлена повсеместно и надолго.

Постепенность в решении земельного вопроса отражалась в резолюции II съезда народов Терека в феврале-марте 1918 г. «О немедленных мероприятиях переходного характера по проведению социализации земли в Терской области». Образованный из представителей всех национальностей, областной земельный совет начал подготовительную работу. Беднейшему населению выделялись пока те излишки, которые ранее сдавались в аренду. В Кабарде и Осетии были снесены межи на землях крупных помещиков, некоторым землевладельцам за лояльное отношение к советской власти давалась определенная компенсация. В решениях съезда не было категоричного указания об отмене права собственности на землю. В неприкосновенности сохранялось войсковое имущество, перешедшее Войсковому кругу Терского казачьего войска. Всё это настроило казаков на мирный лад, даже тогда, когда весной 1918 г. в ряде мест на Сунженской линии горцы захватили отдельные участки казачьих земель.

В отчёте наркома земледелия Ю. Пашковского на III съезде народов Терека в мае 1918 г. говорилось о том, что добавочные наделы « по мере возможностей получили в горной Осетии и горной Ингушетии». Сложно решалась проблема устранения «национальных земельных чересполосиц». Частично национализированные земли попадали, как правило, в распоряжение земельных обществ. Но социально-классовые отношения в аулах оставались прежними. Тейповые отношения были выше и сильнее законов советской власти. Большевикам не удалось внести раскол в горское население и подтолкнуть бедняков к захвату земель знати.

В этой ситуации большевики начали передавать горцам часть казачьих земель. Были подвергнуты переселению казаки станиц Сунженская, Али- Юртовская, Терская и Фельдмаршальская. Это был очередной акт Гражданской войны. Земельный вопрос стал обратной стороной политического и национального. В ответ моздокские и сунженские казаки выступили против советской власти, что дало основания большевикам объявить их контрреволюционерами, и привлечь горцев на свою сторону. Позже переселение бедноты на казачьи земли станет формой борьбы с казачеством и мерой решения аграрного вопроса. В циркулярном письме секретариата ЦК от 24,01.19 г. говорилось о том, что Наркомзем должен в спешном порядке разработать фактические «меры по массовому переселению бедняков на казачьи земли». Сыграв на противоречиях казаков и горцев, большевики нашли благовидный предлог для наступления на казачество, но усилить революционные настроения горцев было сложно. Для них не существовало понятия «революция» без увеличения их земельных владений. Но и после окончания Гражданской войны проблема взаимоотношений казачества и горцев оставалась.

Большевики вынуждены были вести двойственную политику на Северном Кавказе. С одной стороны, их на это толкала необходимость гибкого решения многих вопросов с целью удержания власти, с другой - потребность максимального использования сельскохозяйственного потенциала региона для обеспечения страны продовольствием.

В неказачьих районах Северного Кавказа в решении аграрного вопроса были свои сложности и особенности. К примеру, в Ставропольской губернии, где сильно было влияние эсеров и высок уровень товарности сельскохозяйственного производства, трактовка земельного декрета не могла быть однозначной. В ряде уездов с декабря 1917 г. инициативно проводилась национализация земель помещиков и зажиточных крестьян. Привольненский совет, состоявший, в основном, из эсеров, принял решение отобранную у помещиков Деминых и Худикова землю передать крестьянам за выкуп. Здесь, в условиях капитализированного сельского хозяйства, в отличие от центральной России, уважение к чужой собственности, да и просто боязнь не приводили к массовым захватам земель. Но революционное нетерпение бедных крестьян и иногородних приводило иногда к подобным прецедентам. Декларативный характер декрета «О земле», апелляция большевиков к творчеству масс, провоцировали самовольный передел земли, « всего переходящего к народу хозяйства». Настроения масс, давно охваченных стремлением к переделу собственности, поначалу сыграли в пользу большевиков. «Мы приобрели доверие со стороны крестьян одним декретом, который уничтожит помещичью собственность», - писал Ленин. Но при этом позже он признавал, что большевики « победили потому, что приняли не нашу аграрную программу, а эсеровскую и осуществили её на практике. Наша победа в этом и заключалась, что мы осуществили эсеровскую программу: вот в чем эта победа была так легка». На Северном Кавказе идея социализации земли принималась даже зажиточными крестьянами, казачеством и горцами. Но было немало сторонников частной собственности.

Ставка большевиков на бедняцкие слои соответствовала их классовой идеологии и, возможно, оправдывалась политически. Но она, в итоге, делала ценности, свойственные беднякам, высшими, структурообразующими. Это распространялось не только на экономическую, но и политическую, социальную, культурную и иные сферы.

Спорные вопросы решались в пользу малоимущих. Предпочтительное обеспечение малоимущих землей, техникой, семенами и прочим рождало иждивенческие настроения, веру в справедливость и дозволенность возмездия, классового реванша. В условиях недостатка ясных и подробных инструкций из Центра имело место классовое творчество местных властей, поощрявших подобную инициативу.

Кроме того, уравнительное распределение земли вело к росту численности крестьянских хозяйств и их измельчению. Дробление хозяйств было повсеместным явлениям, приводило к снижению их товарности. Оно больше подорвало положение крестьянских низов, чем сокращение для зажиточных возможности дальнейшего накопления. Первые потеряли возможность дополнительного заработка, вторые в качестве среднего крестьянина могли переждать трудные времена. Такая ситуация могла стать угрозой существующей власти, так как в перспективе народ отдал бы предпочтение той власти, которая смогла бы обеспечить добровольный поворот масс от потребления к накоплению.

В условиях относительно благополучного Северного Кавказа с развитым товарным производством это содействовало росту антибольшевистских настроений, усиливало оппозицию. В регионе ряд уездных земельных комитетов противодействовали большевистским аграрным законам, уклоняясь от процесса конфискации, пытаясь не допустить осуществления декрета путем постановки земель на учет, оставляли их за прежними владельцами. Для преодоления этого сопротивления большевики начали перевыборы земельных комитетов. В соответствии с декретом «О земле» распорядительными органами на местах для его осуществления должны были стать уездные советы крестьянских депутатов. Волостные же земельные комитеты чаще становились на позицию новой власти и приступали к реализации декрета, так как в них в значительной степени было представлено среднее и бедное крестьянство, а также иногородние. Непосредственная работа по реализации декрета возлагалась на волостные земельные комитеты.

11.01.1918 г. СНК Ставропольской губернии принял решение о передаче всех помещичьих, церковных, кабинетских и крупных частновладельческих земель со всем живым и мертвым инвентарем в распоряжение уездных и волостных комитетов. Они вместе с Советами брали земли на учет, разделяя их по трудовой норме. С упразднением земства в феврале 1918 г. хозяйственными делами в губернии стал заниматься исполнительный комитет Ставропольского уездного совета.

Как и везде, практическое решение вопроса о земле было далеко от требований властей. Конфискация и раздел земель носили далеко не всегда упорядоченный характер. Уездные и губернские власти получали много жалоб крестьян на несправедливый раздел земель. Мечта крестьянина о земле и её реализация большевиками не совпадали. Нередко оказывалось, что лучшие земли и большее их количество доставалось зажиточным и имущим. Нарушались решения о сохранении в «целостности всех крупных частнособственнических садов и виноградников, частновладельческих, скотоводческих хозяйств». В селах Левокумском, Воронцово-Александровском крестьяне требовали распределения запрещенных к этому земель, расхищали конфискованный инвентарь, открыто заявляли о непризнании никакой власти, кроме своей. Из частных владений (здесь практически не было помещичьих хозяйств) было конфисковано 836 121 дес. земли.

В селах Кугульта, Тугулукское, Безопасное, Бешпагир население самовольно конфисковывало земли частновладельческих скотоводческих хозяйств и выпасало свой скот на казенных и частновладельческих землях. Это укрепляло ещё одну конфликтную составляющую политики большевиков: между коренным населением и бывшими инородцами. В итоге были урезаны права инородцев. Они лишались возможности самостоятельно распоряжаться землей и обеспечивались ею только под выпас скота и сенокос, но при этом имели право на получение земли в соответствии с нормой. Попытка изменить тип хозяйствования кочевых народов подрывала устоявшиеся связи и торговые отношения с соседними селами, обрекая туркмен и ногайцев на голод. Директивных указаний было недостаточно для того, чтобы изменить веками сложившийся характер их деятельности.

Сокращение землевладений бывших инородцев происходило не только для того, чтобы наделить землей проживающих рядом крестьян, но и для ликвидации зажиточных, товарных скотоводческих хозяйств и хозяйств землевладельцев.

Весна 1918 г. принесла на Северный Кавказ новую волну беженцев и переселенцев. Этот процесс продолжался до 1921 года. Население Северного Кавказа за годы революций и Гражданской войны увеличилось с 5,606 тыс. в 1916 г. до 5,664 тыс. в 1920 г.. Прирост населения при условии увеличения вывоза сельскохозяйственной продукции и недостатка земли осложнял проблемы его обеспечения и порождал новые проблемы и противоречия в регионе. Перемещение населения происходило не только с севера на юг, но и внутри губернии: из городов в развитые в сельскохозяйственном отношении волости и уезды. Все желающие должны были наделяться землей, но нередко местные органы власти отказывали им в этом. Это привносило новый элемент конфликтности в регионе. Мигранты пополняли растущее число маргиналов. Сводки, собираемые разными властными структурами, показывают рост преступности весной-летом 1918 г. Лозунг «Грабь награбленное», сказанный когда-то лидерами большевиков, отражал настроения разуверившегося в справедливости и не ощущающего крепкой власти крестьянства. Подобные настроения привносились в деревню не только мигрантами, но и дезертирами и фронтовиками, вернувшимися с фронтов Первой мировой войны.

Декретом «О земле» и законом «О социализации земли» крестьянам предоставлялось право выбора форм землепользования: подворная, хуторская, общинная или артельная. Что было ближе среднестатистическому северокавказскому крестьянину - коллективное или индивидуальное ведение хозяйства? Модернизационные процессы конца XIX - начала XX вв. приводили к формированию в его сознании индивидуалистических начал. При этом имел место известный перенос традиционных форм общинной организации социума на те территории, куда переезжали мигранты. Кроме того, архаизирующее влияние Первой мировой войны и двух революций приводили к усилению коллективистского элемента в общественной психологии крестьянства. Таким образом, в крестьянском сознании одновременно действовали общинные и индивидуалистические начала. Удержание власти большевиками было возможно лишь при подавлении индивидуального начала в крестьянском мировоззрении. Поэтому ст. 35 «Закона о социализации земли» жестко определяла приоритеты землепользования. В ней говорилось, что РСФСР « в целях скорейшего достижения социализма оказывает всяческое содействие (культурную и материальную помощь) общей обработке земли, давая преимущество трудовому коммунистическому, артельному и кооперативному хозяйствам перед единоличным».

Во второй половине 1918 - 1919 годах последовало развитие идеи коллективизма и были созданы чрезвычайные формы организации, как панацея в борьбе с индивидуалистическими тенденциями в деревне. Ещё в октябре 1916 г. Ленин выдвинул идею перехода к единому всенародному кооперативу. Это направление было одним из важнейших в экономической политике советской власти в формировании новых общественных отношений на селе. Она формировалась на базе дореволюционной кооперации. В декабре 1916 г. был образован идейный центр кооперации во главе с А. Чаяновым, М. Кондратьевым, Н. Макаровым. В функционировании его органов было много противоречий. Но население Северного Кавказа, зная кооперацию как необходимое условие функционирования рыночных отношений, не принимало идею усиления регулирующей роли государства, чаще поддерживая независимую кооперацию.

Уничтожение и без того не развитых собственнических инстинктов крестьянина, фактически, стало частью раскрестьянивания. Без собственности крестьянин становился наемным работником. Попытки приближения крестьянина к пролетариям «ломали» экономическую и психологическую основу крестьянской личности, нивелировали разницу в положении, мировосприятии, функциях, которые крестьянство было призвано решать в экономической структуре российского общества.

Предложенные новой властью формы организации сельскохозяйственного производства были, с одной стороны, проявлением социальной инженерии, с другой - отдавали дань привычной общинности жизни российского крестьянства, консервируя архаичные формы его организации на новом, ином уровне.

Ставропольская губерния была единственным регионом на Северном Кавказе, где с января 1918 г. начали довольно активно организовываться коллективные хозяйства. Весной 1918 г. здесь действовали десять коммун. После получения от Наркомзема пятидесяти тысяч рублей для организации и развития коммун Ставропольский губком организовал к лету 1918 г. коммуны в большинстве волостей губернии. Эта работа проводилась вопреки грабительским настроениям определенной части населения. В апреле 1918 г. Ставропольский губернский Совет сообщал, что «сельское население разоряет конфискованные капиталистические хозяйства. Весь инвентарь распределили между всеми селами соответственно их нуждам в то время как нужно было решать задачу сохранения конских заводов, овцеводческих и скотоводческих хозяйств для образования общегубернского рассадника лошадей и скота».

Коммуны выполняли задачи не только хозяйственной единицы, но и политической. Они проводили воспитательную и культурно-просветительскую работу, решали вопросы выборов в местные органы власти. Работа в коммуне позволяла компенсировать нехватку людей, скота, техники. К тому же в ней упрощалось изъятие готового продукта. В коммунах использовались принципы общинной взаимопомощи, но теперь при государственной поддержке. Ко всему прочему, коммуны формировали особый тип психологии коллективизма, когда человек с общинным стереотипом адаптации считал себя не обладателем прав и обязанностей, а только представителем субъекта права - коллектива. К тому же коммуны объединяли, как правило, представителей бедных слоев и хозяйство носило, в значительной мере, натуральный характер. Поэтому оно не могло выступать в качестве образца мощных производительных сил и в структуре сельскохозяйственного производства региона не заняло значительного места.

К лету 1918 г. помещичье, удельное, монастырское, казенное, а нередко и единоличное землевладение зажиточных крестьян было ликвидировано. Но недостаток земель не был преодолен. К тому же потребительский, но не товарный характер новых хозяйств не создавал условий для разрешения продовольственной проблемы, остро стоявшей в России со времен мировой войны. Обострившийся к весне 1918 г. кризис и неспособность власти найти экономические рычаги его предотвращения ставили под угрозу обеспечение армии и удержание власти большевиками. По свидетельству заместителя наркома продовольствия А. Свидерского в первые месяцы советской власти не было выработано «определенного плана продовольственной деятельности».

На Северном Кавказе эта проблема была не столь острой, как в других сельскохозяйственных районах страны. Но ситуация осложнялась постоянным увеличением количества изымаемой сельскохозяйственной продукции, направляемой на нужды голодных регионов и армии. Несмотря на то, что большевики старались проводить продовольственную политику с учетом региональных и национальных особенностей, это не ослабило остроту вопроса регулирования производства и перераспределения продуктов крестьянского труда. Государство, будучи собственником земли, лишь номинально было владельцем хлеба. Его хозяином оставалось крестьянство и государству нужно было формировать новый тип отношений с ним.

Руководство Ставропольской губернии, достаточно организованной в хозяйственном отношении, еще в феврале 1918 г. заявило: «Существующая в стране Гражданская война и недостаточно организованная власть народа заставляет нашу губернию выступить самостоятельно и самой обеспечить себе товары». Оно считало необходимым введение твердых цен, осуществление хлебной монополии, реквизицию товаров, переправляемых в другие регионы. Объективная потребность такой политики осознавалась на местах несколько раньше, чем к этому пришло руководство страны.

Кроме того, основываясь на опыте дореволюционной кооперации, Ставропольский Совнарком издал постановление, которое требовало в обеспечении граждан товарами использовать кооперацию и потребительские общества, изменив условия их деятельности, впредь до осуществления организации в губернии общественных лавок. Это, как и многое другое в хозяйственной политике ставропольских властей, говорило о приоритете в их деятельности хозяйственных задач.

Но вести самостоятельную продовольственную политику в системе экономических отношений, господствующих в стране, было сложно. В марте 1918 г. председатель Совнаркома аграрной губернии А. Пономарев сообщил правительству о тяжелом положении со снабжением товарами и о решении приступить к таковому при помощи обмена товаров на хлеб по твердым ценам с 11-ю промышленными губерниями. Власть эту инициативу поддержала. Более того, такое решение содействовало ускорению введения хлебной монополии. В условиях развала экономики Ленин настаивал на государственной монополии на хлеб, введенной в марте 1917 г., обязательных твердых ценах на хлеб, его учет, контроль и централизованное распределение. Декретом ВЦИК от 12.05.18 г. «О борьбе с продовольственным кризисом» была подтверждена хлебная монополия. В продолжение этого декрета последовал другой - «О недопущении повышения установленных твердых цен на хлеб». В них были определены задачи государства, как собственника всех средств производства, а также продовольственной политики, борьбы со спекулянтами и мешочниками и другое.

Учитывая важность южных сельскохозяйственных районов в системе продовольственной политики, власть предлагала разные формы её организации. Примером может служить Договор Московской областной продовольственной комиссии и особо уполномоченных по продовольствию Туркестана и Закавказья. Население губернии, объединяемое Московским облпродкомом, вовлекалось « для совместной работы» в одну общественную организацию в рамках государственного плана снабжения голодающего населения Туркестана, Закавказья, Владикавказа, Астрахани, Царицына, Петровска, Дербента. Ставропольская губерния должна была сдать за июнь-июль 1918 г. 4 500 ООО пудов хлебных излишков. Но с мая по сентябрь 1918 г. главным образом из Ставропольской губернии было отправлено 2 874 723 пудов хлеба. В обмен на хлеб она должна была снабжаться предметами «широкой потребности». Товары, получаемые губернией в обмен на продовольствие, должны были доставляться лишь в те села, которые выполняли не менее двух третей причитавшегося с них хлебного наряда.

Закон о хлебной монополии давал право местным губпродкомам определять норму оставления продовольствия на еду и посев. Ставропольский губисполком, предлагая в июне 1918 г. провести немедленный учет хлебных продуктов у жителей села и обязать сдать излишки, регламентировал нормы, предусмотренные для оставления хозяевам. Они устанавливались местными губернскими продовольственными комиссиями с учетом количества членов семьи, детей, нетрудоспособных, наемных работников, скота и прочее. Он осуществлялся крайне непоследовательно. Городским жителям Ставропольской губернии - рабочим и служащим должно было отпускаться по 1,25 пуда зерна на душу в месяц, но норма почти не выполнялась. Особо строгой была регламентация по скоту. В мае 1918 г. губернский комиссар продовольствия и торговли установил твердые цены на хлебную продукцию и все предметы первой необходимости

В Ставропольской губернии выполнение закона о хлебной монополии и обеспечении центра хлебом носило многоплановый характер. По- видимому, сказывался опыт крепкого хозяйствования, сочетаемый с исполнительностью и законопослушанием. Чтобы хлеб не остался неубранным, местные органы активно «выбивали» технику для сельскохозяйственных работ, беспокоили центральные органы власти требованием всего необходимого для успешной работы по заготовкам. В распоряжение уездных Советов конфисковывались озимые. Решались задачи сохранения овцеводства и кормовой базы. В июле 1918 г. на Первом съезде Советов Александровского уезда было принято решение о продаже двух третей и сохранении одной трети продукции овцеводства, сохранения мелких и крупных овцеводческих хозяйств. Для несения охраны разных хранилищ в губернии выделяли особо надежные части Ставропольской отдельной и 109 стрелковой бригады.

В целом, Ставрополье отличалось организованным отношением к хлебной повинности. Изъятие хлеба планировалось в соответствии с подробной инструкцией (в 16 страниц), где регламентировались учет и проверка хлебных запасов, заготовка и приемка зерна, провоз, цены, денежные операции и другое. Допускалась контролируемая местными органами работа частных торговых фирм. Укрывающие хлебную продукцию объявлялись врагами народа. Система контроля за ними предполагала половину стоимости обнаруженного уплачивать тем, кто сообщал об укрывательстве. Подобного рода материальная заинтересованность срабатывала лучше классового инстинкта. При этом имели место случаи активного сопротивления продовольственной политике. В отчетах местных властей о настроениях населения приводилось немало подобных примеров. В том же Александровском уезде крестьяне мешали вывозу собранного хлеба, деля его между бедняками. Это усугублялось поведением продовольственных органов, которые «занимались грабежами и грозили крестьянам пулеметом. Крестьянство запугано». И далее сообщалось: «Общественное настроение крестьян Ставропольской губернии пассивно-равнодушное. Они сочувствуют советской власти постольку, поскольку их не трогают».

29 января 1918 г. На Кубани была создана областная продовольственная комиссия, деятельность которой регламентировалась декретом II Кубанского областного съезда по продовольственному вопросу. На основе указаний Всероссийского комиссариата по продовольствию местные и районные продовольственные комиссии должны были отправлять продовольствие в центральные районы. Для улучшения обеспечения населения продовольствием на Кубани была разослана анкета о положении продовольственного дела на местах.

На Кубани подписывались договоры об обмене хлеба на промышленную продукцию. Летом 1918 г. Лабинская отдельская подкомиссия и правление Южно-Кубанского союза кредитных и ссудосберегающих товариществ собирали через свои амбары продукты от сельских хозяев для отправки в промышленные центры страны и обмена их на товары. Кубано-Черноморская республика должна была оказывать продовольственную помощь голодающему Петрограду. Только за июнь 1918 г. она отчиталась об отправке 1 209 908 пудов сельхозпродукции. При этом документы подтверждают более низкую исполнительскую дисциплину в вопросе хлебозаготовок на Кубани, чем на Ставрополье. Казачество по-разному реагировало на монополию хлебной торговли. Нередкими были случаи её неисполнения.

В Терской области советские продовольственные органы, осуществляя хлебную монополию, занимались, главным образом, закупкой хлеба и отправкой его в крупные промышленные центры и потребляющие районы. В Дагестане их функции ограничивались снабжением хлебом своего населения из-за его недостатка.

Продовольственная проблема осложнилась с расколом страны на регионы, занятые Красной армией и войсками белых и интервентов. Украина и часть юга страны были не советскими, поэтому большевики не могли использовать экономический потенциал этих регионов. Задача обеспечения населения и армии решалась сложно.

Не имея резервов продовольствия, новая власть стала решать эту проблему введением реквизиций. Изъятие сельхозпродуктов было явлением не новым. Оно стало продолжением и систематизацией той практики, к которой прибегали большевики сразу после революции. Их использовали при изъятии имущества у собственников для обеспечения государственных учреждений, армии, рабочих, бедного крестьянства. Они, как правило, проходили без выплаты стоимости изымаемого имущества, использовались также для устрашения и наказания так называемых контрреволюционных элементов. Ставропольской и Пятигорской реквизиционными комиссиями было сформировано несколько приказов «о реквизициях изменников и нетрудовых элементов». Проводились реквизиции непредусмотренных к тому промтоваров, сахара и других продуктов. Жесткие методы изъятия хлеба четко просматриваются во многих документах. Так, в телеграмме Наркомпрода всем губпродкомам о принятии решительных мер принуждения к выполнению хлебной развертки было сказано: «Хлеб дает только системный нажим на деревню, проведенный до самых низов ультимативно Два - три случая максимального изъятия, публикацию этого, достаточно, чтобы сдвинуть дело». Так декларировались методы изъятия продовольствия у населения.

Одновременно с государственными проходили реквизиции армейские, которые тоже не отличались планомерностью и цивилизованными методами. Войска, самочинно проводившие изъятие продовольствия и других предметов потребления, должны были подвергаться наказанию, но на практике даже командование разрешало им проведение реквизиций. Так, в станице Староминской на Кубани расквартированная тем 3-я бригада вмешивалась в продработу, чем усиливала тяготы крестьянству и, фактически, перераспределяла продовольствие по собственному усмотрению. Там же проходившие мимо войска разгоняли продармейцев и забирали семенной хлеб. Не выполнявших развёрстку кулаков расстреливали. Выпиской из приказа по войскам XI армии Главком обязывал « прекратить самочинные реквизиции и конфискации, допуска я их лишь в крайне необходимых случаях». Никто не определял конкретно рамки этой необходимости. Нередко реквизировали то, что совершенно не нужно было в армии. Приказы из центра о запрете самочинных реквизиций зачастую не исполнялись на местах. Здесь принимались собственные циркуляры о разрешении или запрете реквизиций и конфискаций. Свято-Крестовский волисполком, пытаясь придать этому процессу законный характер, в октябре 1918 г. циркулярно заявил, что реквизиции могут быть только платными. Однако инструкции часто расходились с делом.

В органы власти поступало много жалоб и прошений граждан на незаконные действия реквизиционных органов. Да и так называемые законные реквизиции вызывали недовольство и протест.

Декрета «О земле» оказалось совершенно недостаточно для окончательного укрепления большевиков в деревне. Необходимо было пролонгировать реформаторский процесс, но противоречивость политики новой власти в деревне - между правами крестьян на землю и на продукцию, выработанную на этой земле, - не могла долго удерживать крестьян на стороне советской власти. Они «входили» в социализм сложно, в основном, под давлением советской власти. А оно вызывало ответное сопротивление населения, так как не соответствовало вековым представлениям крестьян о социальной справедливости. В сочетании с насильственно проводимой мобилизацией в Красную армию эти меры в сфере экономической привели к формированию мощных очагов крестьянской войны. В мае 1918 г. В 11-и станицах Ейского отдела, в июне в станицах Васюринской, Григорополисской, в станицах Баталпашинского отдела были подняты антибольшевистские мятежи. Они были жестоко подавлены.

Ответом на растущее движение стало усиление репрессивных мер политического характера. В марте 1918 г. были приняты постановления коллегии ВЧК «Об образовании губернских и уездных ЧК»; Постановление ВЦИК «Об изгнании из ВЦИКа и местных Советов правых эсеров и меньшевиков» и другие. Политика устрашения сочеталась с активной агитационной и пропагандистской работой.

Местные большевики писали в Москву: «Нужны не так деньги, как хорошие агитаторы - ярко красная, но темная затуманенная душа крестьян впитывает любую информацию». Например, в Медвеженском уезде можно было работать «не платя крестьянам денег, лишь бы была хорошая агитация».

Потребность населения в разъяснении ситуации, воздействие эмоциональной, затрагивающей насущные потребности населения, агитации выгодно отличало большевиков от белых. Оно содействовало решению многих острых проблем, в том числе и продовольственной. Продовольственная диктатура была утверждена рядом декретов и постановлений СНК и ВЦИК в мае - июне 1918 г.. В документах говорилось об «ужесточении хлебной монополии, проведении хлебной разверстки и установлении монополии на распределение предметов первой необходимости с опорой на деревенскую бедноту». Этими решениями большевики хотели усилить социальную базу революции в деревне, подкрепив её изгнанием кулаков из Советов. В циркулярной телеграмме наркома внутренних дел Г. Петровского «О борьбе с кулаками в Советах» говорилось о необходимости сделать последние органами пролетарской власти.

Оптимизация и концентрация сил новой власти, направленные на преодоление голода, одновременно решали задачи дальнейшего развития революции и ликвидации враждебных слоев. Политические цели оставались для большевиков приоритетными, подчиняющими все остальные. В этих мерах просматривались контуры военного коммунизма, о которых А. Богданов писал еще в годы Первой мировой войны. Он называл армию «обширной потребительской коммуной строения строго авторитарного». При ней массы людей живут на содержании у государства, планомерно распределяя в своей среде доставляемые из производственного аппарата продукты и довольно равномерно их потребляя, не будучи, однако, участниками производства. В годы Гражданской войны армия стала важнейшим органом защиты и утверждения новой власти. Естественно, выросло её влияние на все политические процессы. В этих условиях возрастает роль государственного снабжения. Но под воздействием войны происходит постепенное распространение «потребительного коммунизма» с армии на остальное общество: регулирование производства, государственная трудовая повинность и другое.

В деревне элементы трудовой повинности проявлялись в реквизиции «излишков» продовольствия у крестьян. В соответствии с декретом «Об организации деревенской бедноты» крестьяне должны были сдавать все «излишки» хлеба государству по твердым ценам. Решение этой проблемы возлагалось на Наркомпрод, Комитеты бедноты (Комбеды) и продовольственные отряды (продотряды). Идея комбедов родилась в условиях голода, всё больше расслаивающего общество. Ленин так оценивал необходимость создания комбедов: «Организация крестьянской бедноты для систематического и неуклонного взимания высоких единовременных налогов с денежных запасов крестьянской буржуазии. Посылка военных отрядов в деревни для взыскания указанных налогов и полного сламывания сопротивления деревенской буржуазии». Однако за экономическими целями определенно вырисовывалась классово-политическая задача раскола деревни, необходимого большевикам в условиях разрастания Гражданской войны для увеличения собственной социальной базы и усиления борьбы с противниками новой власти. Раскол общества был узаконен первой советской Конституцией. Около пяти миллионов человек лишались гражданских прав. В категорию «лишенцев» помимо представителей бывших эксплуататорских классов были включены все те, кто использовал наемный труд. Для сельскохозяйственного производства Северного Кавказа последняя правовая норма была тормозом в развитии, т.к. здесь во время сезонных полевых работ требовался найм хотя бы одного рабочего. Рождалось неразрешимое противоречие: власть требовала больше хлеба, но лишала крестьян возможности производить его в максимальных количествах.

Для реализации нового направления экономической политики были созданы специальные комиссии, которые формировались из представителей губисполкомов, губкомов, губпродкомов и губЧК. Силы делегированных правительством органов создавали предпосылки для более полного изъятия продовольствия.

Чтобы заручиться поддержкой беднейшей части деревенского населения, большевики усилили дискриминационные меры в деревне, хотя это было осложнено относительным «выравниванием» крестьянства в ходе распределения национализированных земель. В апреле 1918 г. на заседании ВЦИК Ленин говорил: «Будут оправданы все действия большевиков, вся их борьба, насилие против помещиков и капиталистов, экспроприации, насильственное подавление их сопротивления». Однако на Северном Кавказе, как и в большинстве районов страны, комбеды не стали приоритетом политики большевиков в деревне. Здесь функционировали продотряды.

На Северном Кавказе организация продотрядов проходила непросто. Продовольственные органы создавать было не из кого. Местные жители соглашались на эту работу с неохотой - не так сильна была поляризация общества. Первоначально эту задачу на Ставрополье выполняли Советы, позже - продовольственный отдел. В его задачи входило снабжение продовольствием городского населения, частей Красной Армии и оказание содействия уполномоченным по продовольствию центрального советского правительства, Туркестана и Баку, осуществлявших закупки хлеба на Северном Кавказе. Задача обеспечения продовольствием других регионов осложнялась состоянием железных дорог. Малая пропускная способность южных железных дорог, которые связывали центр с Крымом, Кубанью, Ставропольем, где имелось 106 млн. пудов товарного хлеба, стала одной из причин того, что Северный Кавказ вместо запланированных 26% дал 13,8% общего объема поставок хлеба в центр страны. Кроме того, хлеб по дороге расхищался. В мае 1918 г. «белые» заняли г. Ростов-на-Дону, прервав доставку хлеба с Кавказа. Поэтому началось восстановление железнодорожного сообщения.

Продотряды были универсальной силой, которая решала возникающие проблемы с продовольствием, тягловой силой, обмундированием, ремонтом оборудования. Кроме этого они следили за соблюдением хлебной монополии, установлением твердых цен, учетом урожая и реквизициями хлеба. На них так же была возложена задача снабжения продовольствием Красной армии. Продотряды входили в единую продовольственную реквизиционную армию наркомпрода РСФСР. Сюда же входили уборочно-реквизиционные отряды профсоюзов, которые половину заготовленного или реквизированного хлеба отдавали направившей их организации.

В условиях установления продовольственной диктатуры Совнарком в апреле 1918 г. издал Декрет «О реорганизации комиссариата продовольствия и местных продовольственных органов». В соответствии с ним предлагалось подготовить переход к национализации торговли предметами первой необходимости. Сразу был сформирован «план работы по продовольствию» Ставропольской губернии, главной задачей которого было обеспечить всё необходимое «для централизованного обеспечения центра и губернии». При этом местное руководство не забывало нужды своего населения, из-за чего получило нарекание Наркома продовольствия Цурюпы за случаи «часто сепаратного» обмена, нарушающего государственный план. С 22 мая 1918 г. товарообмен в данном районе должен был осуществляться исключительно с ведома и разрешения чрезвычайного областного продовольственного комитета на Юго-Востоке России.

Весной 1918 г. было разработано Положение об исполнительных советских продовольственных органах Ставропольской губернии, где предусматривались состав и порядок деятельности уездных и губернской совпродкомов, объем их деятельности. Но в связи с ужесточением продовольственной диктатуры в июне 1918 г. весь хлебозаготовительный аппарат в губернии перешел в ведение Чрезвычайного комитета продовольствия и снабжения (Чекпрод). Он имел чрезвычайные полномочия и почти неограниченные права в исполнении заготовок.

Дело заготовки хлеба лета - осени 1918 г., по словам комиссара продовольствия Горячкина, прошло под знаком безденежья. Только в октябре были получены деньги - восемь млн. рублей, из коих семь ушло на нужды Красной армии и один - на заготовку хлеба. Усложнение военной ситуации, оставление Ставрополя большевиками привело к сокращению штатов губпродколлегии, которая вновь была организована в сентябре 1918 г. в г. Святой Крест. К этому времени в руках советской власти оставалось только три уезда. В этих условиях усилился процесс самовольных армейских реквизиций, армия забирала всё на месте у продорганов и частных лиц. Чекпроду не отпускался хлеб для отправки в другие регионы. Продорганы Северного Кавказа через кооперацию самостоятельно закупали хлеб и отправляли его, не отчитываясь ни перед кем. Власть отмечала наличие многочисленного заготовительного аппарата при отсутствии связи между его органами и нередко неконтролируемой кооперации.

9 ноября 1918 г. Ставропольская губпродколлегия в целях активизации продовольственного дела приняла решение о создании в губернии комитетов бедноты, на которые возлагалась задача учета сельхозпродукции. В условиях возрастания антисоветских настроений они были призваны решать и политические задачи.

Межведомственная комиссия по руководству комбедами подчеркивала характер комбедов как организации продовольственной. Но истинное назначение этой организации было чисто политическое: произвести классовое расслоение деревни, вызвать к активной политической жизни те слои, которые способны были «воспринять и проводить задания пролетарской социалистической революции и могли бы повести за собой по этому пути среднее трудовое крестьянство, вырвав его из-под экономического и социального влияния кулаков и богатеев, засевших в деревенских Совдепах».

Политическая задача комбедов состояла в том, чтобы нейтрализовать влияние эсеров, меньшевиков и зажиточных крестьян в Советах, имевшее место в регионе. Зачастую крестьянство выбирало в Советы авторитетных, крепких хозяев, бедняки авторитетом не пользовались. Достаточно актуальной была эта проблема для Северного Кавказа. Двоевластие комбедов и Советов отражало суть того противостояния, которое имело место в деревне и которое активно использовали большевики для утверждения своего влияния посредством классового принципа организации власти. И хотя функции их были различны - комбеды были продовольственными, учетно-распределительными органами, а Советы - конституционными органами власти, большевики поддерживали комбеды. Кулаки в комбеды не допускались, искусственная передвижка «центра тяжести» с объективно избираемых крестьянством органов власти, состоящих из зажиточных слоев, на бедняцкие органы приводило к непониманию населением сути и содержания Советов. Понятие «советская власть», используемое в советской литературе, по-видимому, должно трактоваться не столь однозначно, как это было принято. Большевики называли свою власть советской, в значительной мере, в пропагандистских целях. Многопартийность Советов до 1921 г. и апелляция к ним большевиков дает основания подразумевать существование многопартийной демократии, чего, фактически, не было. Но отбросить лозунг Советов для большевиков было бы губительно, так как он был действительно народным. Поэтому они участвовали в них (правда по-разному: на Северном Кавказе принимая тот состав, который избирался местным населением, в центральной России более жестко дифференцируя выборы в Советы), параллельно формируя комбеды.

Для укрепления комбедов большевики прибегали к помощи рабочего класса. 22,4% работников сельских комбедов, и 33,3% их казначеев были представителями рабочего класса. Диктатура пролетариата реализовывалась буквально. Стиль и содержание многих документов партии большевиков того времени формируют представление о крестьянине, как о «младшем брате». Эту «вторичность» крестьянство иногда принимало, иногда - нет. Чаще зажиточный сосед, но крестьянин, был ему ближе, понятней, чем рабочий, поставленный руководить крестьянами.

Доктринальные взгляды большевиков на роль и место крестьянства в обществе и их политика весной 1918 г., и особенно после установления продовольственной диктатуры, явно обозначили признаки конфликта между рабочим классом и крестьянством, хотя активная массовая пропаганда призывала к обратному. Ленин констатировал: «У крестьянина выбора нет; он должен помогать рабочим, ибо малейшее колебание отдает победу в руки помещиков и капиталистов. Развивать это сознание среди крестьян - наша первая и основная задача. К крестьянам, живущим своим трудом, рабочий относится как к равному». Если взять за основу ещё один тезис лидера большевиков, а именно: « Россия выросла из того, чтобы кто-нибудь управлял ею» (оставим за скобками дискуссионность этого утверждения), то опора власти на рабочий класс при осуществлении политики в деревне, да и всей системы диктатуры пролетариата, усиливали в его сознании чувство классовой исключительности и мессионерские настроения. Разрушенная промышленность в эти годы была лишена около восьмидесяти тысяч рабочих рук, направленных в деревню для укрепления власти большевиков.

Фактически, продовольственная политика весны - лета 1918 г. явилась реализацией теории классовой борьбы и диктатуры пролетариата. И в этом смысле, меры, используемые большевиками, не были столь уж чрезвычайны. Организация и деятельность комбедов проходила под руководством партийных организаций большевиков. Вслед за решением об организации комбедов на Ставрополье из города в уезды и волости были направлены Уставы организации комитетов деревенской бедноты для руководства и неуклонного исполнения.

В обширном количестве документов по периоду Гражданской войны в регионе не удалось обнаружить системную или эпизодическую информацию о функционировании комитетов бедноты на территории Северного Кавказа. Упоминается только Прасковейский комитет деревенской бедноты, и то в связи с его упразднением в январе 1919 г. Обращения губернских властей к населению для решения проблем хлебозаготовок строились без упоминания комбедов. Так, в обращении ко всем волостным продовольственным коллегиям в начале ноября 1918 г. губернский продовольственный съезд предложил произвести точный учет хлеба - муки и зерновых продуктов продовольственным сельским, поселковым, хуторским коллегиям, «а там где они есть - комитетам бедноты». Отчеты поступали только от коллегий. Такая ситуация подтверждает незначительную роль комитетов бедноты в регионе. К тому же, здесь они начали создаваться в ноябре - декабре 1918 года и не успели бы превратиться в серьезную политическую силу на Северном Кавказе, так как с начала 1919 г. он был занят войсками Добровольческой армии. Помимо этого, время их создания в регионе не было выигрышным для большевиков, позиции которых значительно ослабли, сократилась их социальная база.

Урожайное лето 1918 г. не принесло облегчения продовольственного вопроса в регионе и стране. Чем жестче становилась диктатура, тем сильнее сопротивлялось крестьянство. Комбеды не сумели решить продовольственную проблему и «приручить» крестьянина. В августе-сентябре 1918 г. значительная часть населения страны выступала за отмену продовольственной диктатуры. В итоге Второе Всероссийское совещание продработников в конце 1918 г. предложило ликвидировать практику комбедов.

Власть потерпела поражение, делая ставку на общественные организации в лице комбедов. Они не справились со своей задачей. Ещё имевшее место революционное настроение неимущей части крестьянства не позволяло полностью командовать им, а среднее и зажиточное подходило к ситуации с позиций его собственной целесообразности, не желая, да и не имея возможности выполнять тяжелые повинности для власти, в которую ещё не успела поверить. Хлебозаготовительные планы не были выполнены, а это ломало задачу формирования Красной армии на добровольной основе.

Большевики оказались в сложной ситуации. Прекратить продовольственную диктатуру означало оставить город и армию без продуктов, продолжить - остаться без социальной опоры. Ликвидация комбедов не привела к отступлению большевиков от задач, поставленных ими в деревне. Продовольственный кризис надо было разрешать, но уже другими методами. Низкий объем сельскохозяйственного производства и связанная с этим сложность изъятия продуктов в размерах, отвечающих интересам государства, вели к необходимости внеэкономического принуждения.

До того как территория Северного Кавказа была занята войсками белогвардейцев, здесь продолжалась деятельность продотрядов, занимающихся разверсткой. «Развертка, - по словам Ленина, - была наиболее доступной для недостаточно организованного государства мерой, чтобы продержаться в неслыханно трудной войне против помещиков».

Предложенная Всероссийским совещанием продовольственных работников, разверстка, как способ заготовки хлеба, должна была вводиться не на договорной основе, а посредством обязательно-принудительной поставки крестьянами количества хлеба определенного наркомпродом. Введение продразверстки было сложной, но в условиях войны приемлемой и даже необходимой мерой. Но в ходе войны влияние её принципов стало распространяться на всю экономическую политику большевиков. Она росла и вширь, и вглубь. И из временно необходимой становилась носительницей новых принципов экономической политики, и напрямую влияла на формы и методы работы новой власти.

С целью ускорения заготовительной работы на крестьян была возложена функция доставки хлеба по разверстке к станциям и сдаточным пунктам. В декабре 1918 г. приказом № 36 по подотделу Краевого исполнительного комитета Советов Северного Кавказа всем подкомиссиям было приказано приступить к немедленному подвозу всех излишков зернового хлеба и картофеля к ближайшим железнодорожным станциям и сдаче их контрагентам подотдела Северного Кавказа. При этом пониженные с первого декабря на 25% закупочные цены на хлеб здесь не были изменены, но выдвинуты новые наряды на хлеб, картофель, пшено, разверстанные по продкомам. С прибытием в десятых числах декабря 1918 г. на Северный Кавказ представителей Чекпрода во главе с уполномоченным по Северному Кавказу Ишковым было решено реорганизовать хлебозаготовительный аппарат. Был утвержден проект-инструкция по заготовке, снабжению и транспортировке продукции. В первую очередь снабжали фронт, затем отправляли хлеб в голодные северные губернии. Из-за тяжелого положения на фронте намеченная работа тормозилась, твердые цены приходилось нарушать.

В аппарате разверстки было задействовано очень много людей. Вся система управления сельскохозяйственным производством и распределением требовала властных, волевых, идейно крепких работников. Кадровая политика формировалась в регионе с определенными трудностями. Часть местного населения, настроенного революционно, в значительной своей массе шло в армию. В руководстве экономическими ведомствами нередко оказывались люди, стремящиеся выгодно устроиться, быть ближе к системе распределения. Из-за отсутствия людей, которые могли быть активными проводниками большевистской политики, сюда направлялись те представители рабочего класса, кто из-за слабого здоровья ехал на юг. На одном из общих собраний членов РКП(б) отмечалось, что « на юге вообще, а в Ставрополье в частности, советская власть и партийные органы создавались, в основном, не из местных сил, а присылались из центра. Из коих небольшая часть оказалась хорошими работниками, а остальные или больны, или разъехались на лечение. Многих пришлось рассылать по уездам в качестве рядовых партийных работников. Та же часть, которая осталась здесь, испортилась, обюрократилась. Их необходимо призвать к порядку и послать на продработу в деревню. У нас (в Ставрополе) невозможно экспроприировать буржуазию, так как они родственники или близкие знакомые наших партработников». Руководство г. Святой Крест возмущенно пишет о том, что вопросы продовольствия и мобилизации - тайна даже для них. Продотряды действовали слишком самостоятельно. «Как никогда слова «коммунист», «реквизиции» и «облавы» произносятся вместе и методы их работы вызывают возмущение». Звучали требования - « в компартию надо интеллигенцию», «на Кавказ нельзя присылать слабых работников!».

Политика разверстки вызывала протест крестьянства. Его усиливало то, что осуществление её находилось в руках не всегда уважаемых людей. Документы этого периода дают массу примеров антикоммунистических настроений, имевших место на Северном Кавказе уже осенью 1918 г. В 1920- 1921 годах подобное происходило по всей России, что концентрировалось в лозунге «Советы без коммунистов». Документы также свидетельствуют о том, что посылка на партийную работу в деревню была почти наказанием, которое выдерживал далеко не каждый человек.

Политика продовольственных организации создавала массу возможностей для злоупотреблений. Сложность официального обмена хлеба на товары первой необходимости и его неадекватность привели к усилению спекуляции и мешочничества. Последнее имело место в годы Первой мировой войны, но носило тогда более потребительский характер. В годы Гражданской войны оно приобрело спекулятивный характер, стало массовым всероссийским явлением с элементами организации и уголовщины. Отношение власти большевиков к этому явлению было неоднозначным. С одной стороны, она вела борьбу с мешочничеством, с другой - была вынуждена его признавать. Вынужденность этой двойственной политики была очевидна. Журнал Наркомпрода регулярно публиковал состояние цен свободного рынка потому, что до 60% продовольствия население получало посредством мешочничества, так как государственная экономика не справлялась с задачей обеспечения населения. При этом постановление ВЦИК от 9 мая 1918 г. объявило мешочников и крестьян, продающих излишки, врагами народа. С 6 августа 1918 г. декретом СНК были созданы заградительно-реквизиционные отряды, действующие на железнодорожных и водных путях для борьбы с мешочничеством.

Южные районы страны особо страдали от наплыва мешочников, поэтому здесь имело место много случаев проявления местной инициативы в борьбе с этим явлением. Большевики делали ставку на внеэкономические меры. К примеру, на заседании Кубчерисполкома его председатель заявил, что «спекуляцию надо искоренить не только карательными мерами, но и воспитанием сознания гражданского долга». Третий Ставропольский уездный крестьянский совет на сессии в марте-апреле 1918 г. рассмотрел вопрос о мешочничестве и спекуляции и принял решение о применении строгих мер. Несмотря на постоянное ужесточение борьбы государства с мешочничеством, оно сохранялось до введения НЭПа. Внеэкономические меры не срабатывали там, где имел место экономический интерес граждан.

В сельскохозяйственной структуре России Кубань была регионом, продовольственные возможности которого были необходимы для голодающих районов. Непрочность положения новой власти в регионе давала основание не вводить здесь разверстку. Впервые проведенная на Кубани в июне 1920 г., она была выполнена на 50%. Как и Кубань, горские районы Северного Кавказа избежали изнурительного воздействия продовольственной диктатуры с комбедами и продразверсткой. В этих регионах политика продразверстки могла оттолкнуть горское население от советской власти. К тому же здесь хлеба не хватало на собственные нужды.

На Северном Кавказе ярче, нежели в центральных районах, была выражена аграрность экономики. Структура землевладения характеризовалась преобладанием трудового надельного пользования казачьих войсковых общин, единоличного владения землей коренного крестьянства, полуфеодальными формами горского землевладения, традиционными налоговыми льготами. Поэтому уравнительный передел земли трудового пользования и введение прямого прогрессивного налогообложения, предпринятого большевиками, усилили здесь сословную рознь. Если это было приемлемо для российского общинника, то для основной массы северокавказского крестьянства это был возврат в патриархальное прошлое.

Но несмотря на то, что власть форсировала организацию нового экономического уклада, связанного не столько с местной хозяйственной средой, сколько с удовлетворением стратегических потребностей государства, северокавказское крестьянство не теряло известной доли рационализма и самостоятельности. Здесь затягивались процессы ликвидации частного землевладения и элементов феодальных отношений. Невозможным оказался «механический» подход к процессу наделения землей, это проблема нередко выливалась в политическую и психологическую. Власть большевиков не могла выступать здесь ярым антагонистом привычных черт крестьянского строя, его традиций, так как Северный Кавказ обеспечивал сельскохозяйственной продукцией промышленные центры страны. Но общие тенденции аграрной политики большевиков с 1917 г. по начало 1919 г. усилили сословную и национальную рознь и борьбу, а так же привели к увеличению количества малоимущих хозяйств натурального типа.

Логика развития советской власти, а именно: создание мощного государственного аппарата и системы репрессивных органов, «кавалерийская атака» на капитал, система военно-политического нажима на деревню, привела к формированию политики «военного коммунизма». Её утверждению содействовало также частичное совпадение задач, диктовавшихся условиями Гражданской войны с доктриальными представлениями большевиков о социализме, как централизованном бестоварном обществе. «Военный коммунизм», как социокультурный феномен, включал в себя не только меры в сфере экономической политики, утверждения политического режима, культуры, но и формирование определённой этики и социальной психологии.

На Северном Кавказе это явление было не столь многоплановым, как в центральных районах страны. Регион был важен для большевиков, как источник значительного количества сельхозпродукции. При этом он находился в отдалении от центральных губерний и велика была опасность утверждения здесь сепаратистских тенденций, имевших место в казачьей и горской среде. Поэтому в политическом плане центральная власть проявляла здесь меньше радикализма, чем в других районах России. Более полно политика «военного коммунизма» утвердилась на Северном Кавказе после окончательной победы Красной армии весной 1920 г.

Несколько иначе обстояло дело на Кубани. Здесь крупное хозяйство не исчезло в ходе войны, оно несколько уменьшилось в размерах. На Ставрополье развёрстка продолжалась вплоть до 1922 г. и по весну 1921 г. на Кубани. И тогда: относительная гибкость большевиков в осуществлении политики была заменена жесткими методами. По признанию представителей ЦК РКП (б) «к осени 1924 г. «методы нажима» на Северном Кавказе, где ещё очень ярка память о наиболее резких периодах Гражданской войны, проводились особенно решительно и жестко».

С началом 1919 г. Добровольческая армия заняла значительную часть Юга России. Население Северного Кавказа оказалось под новой властью. Её военные приоритеты были очевидны лишь для неё самой. Легитимность этой власти могла быть подтверждена лишь в том случае, если она могла стать регулятором общественных отношений. Именно этого ждали от деникинских властей не только крестьянство и рабочие, но и интеллигенция, служащие, казачество.

На начальном этапе борьбы никто из лидеров Добровольческой армии не ставил вопроса о реформировании земельного права, поскольку не имел в 1918 г. подвластной себе территории. Кроме того, единственный программный документ - «Конституция генерала Л.Г. Корнилова» - объявлял аграрное законодательство, исключительной прерогативой Учредительного собрания. До его созыва все действия в отношении земли признавались незаконными. Начать работу по выработке аграрного закона вынудили обстоятельства - затяжной характер боевых действий, необходимость решения продовольственного вопроса и пополнения армии. С весны 1918 г. задача выработки аграрного законодательства стала актуальной.

Деникин не просто откладывал решение аграрного вопроса за его ненужностью или не понимал его важность. Противоречивость той ситуации, в которой он оказался (между интересами крестьянства и зажиточных собственников земли), делало для него решение вопроса о земле слишком сложным.

В условиях преобладания казачества на Северном Кавказе реформирование аграрной сферы отодвигалось из наиболее приоритетных во второстепенные, что освобождало Деникина от необходимости искать нужный компромисс. Казачье землевладение не могло быть затронуто реформированием из-за нежелания Деникина терять серьезную социальную и военную опору в лице казачества. Именно поэтому он не хотел уходить с Северного Кавказа, менять центры дислокации Добровольческой армии.

Затягивание в решении аграрного вопроса объяснялось ещё и надеждой на то, что он должен был, по мнению Деникина, решиться путем военной победы над врагами. Политическая корректность белых, считающих, что подобные вопросы находятся в компетенции Учредительного собрания, была не ко времени. Тогда классические методы политической деятельности не оправдывали себя. Эволюционные взгляды «добровольцев» отставали от динамично развивающейся действительности. Политически их позиция оказалась проигрышной.

Отношение белого офицерства к крестьянству было таким же, как к солдатам. Их воспринимали в качестве «винтиков» системы. Поэтому считали, что крестьянство достаточно оградить от большевистской пропаганды и оно займёт снова свою нишу в системе общественных и экономических отношений.

Заняв в январе 1919 г. значительную часть Северного Кавказа, Добровольческая армия ничего не предложила крестьянству. Деятельность деникинской администрации ограничивалась, в основном, изданием Узаконений, распоряжений и приказов, носивших временный и локальный характер. Эти документы могли стать базой для аграрной реформы, но не повернули деревню в сторону белых. Их реакция была следовой, они вынуждены были действовать с оглядкой на декрет «О земле», который был невыгодным для белых фоном.

Первым законодательным актом деникинского Особого совещания в аграрной сфере стало распоряжение об отмене запрета земельных сделок, принятое в декабре 1918 г.. Запрещение свободной купли-продажи земли было объявлено ещё Временным правительством летом 1917 г. в целях прекращения спекуляции землей.

Запрет на земельные сделки, постоянные реквизиции и конфискации не содействовали стремлению крестьян к увеличению посевов. Добровольческая армия, укрепившись на основной территории Северного Кавказа после более чем полугодовой политики разверстки большевиков, в начале 1919 г. оказалась в сложном положении. В феврале 1919 г. последовал приказ о засеве полей. Власть обещала помочь с уборкой урожая в пользу крестьян. Но природная недоверчивость и опыт политики большевиков заставили крестьянство проигнорировать этот указ. Количество засеянных полей колебалось от одной трети до половины. Стало ясно, что сформировать временную продовольственную политику не удастся. Необходимо было проведение системной аграрной политики для решения вопросов продовольствия, укрепления социальной опоры и другое.

Складывается впечатление, что Деникин не понимал психологии «уставшего» общества: «временные» в российской истории уже были и сформировали в обществе сильный иммунитет против «временности». Откладывать жизнь «на потом» не хотел никто. Потребность в сильной власти проявлялась в связи с необходимостью наведения порядка и регулирования экономических отношений.

Поначалу реализовывались только меры по обеспечению армии. Этим вопросом занимался «Главный комитет содействия вооруженным силам на Юге России». В Ставропольской губернии этим занимался «Ставропольский комитет по оказанию помощи Добровольческой армии», он действовал на общественных началах. 24 марта 1919 была опубликована Декларация Деникина о земельном вопросе. И только летом 1919 г. были предприняты первые попытки создания аграрного законодательства. А пока крестьянство жило и работало, как могло, как получалось, фактически, в условиях безвластия.

Неумение Деникина потребовать разработки и решения аграрного вопроса стало его серьезным политическим просчетом на сельскохозяйственном юге. Без решения аграрного вопроса нельзя было надеяться на привлечение крестьян в армию и обеспечение её и города продовольствием. Решение продовольственного вопроса было сложным для Добровольческой армии с начала её существования. В целях создания единой системы сбора продовольствия при Особом совещании были созданы специальные органы. Они имели своих представителей во всех занятых войсками белых территориях.. 22 сентября 1918 г. было принято Положение об Уполномоченном по продовольствию Ставропольской губернии, который назначался командующим Добровольческой армией по представлению Ставропольского губернатора. Он осуществлял общее руководство продовольственным делом в губернии - закупкой, исполнением нарядов для нужд Добровольческой армии, работой с частными торговыми фирмами и кооперацией. При уполномоченном образовывалось Особое совещание «для согласованности разных мероприятий».

Тогда же был разработан продовольственный план, направленный на создание «возможно большего запаса хлеба, как «объекта и фактора политического и экономического влияния». Приказом военного губернатора определялось количество сдаваемого крестьянами хлеба. При этом заготовка сельхозпродуктов внутри губернии должна была осуществляться за наличный денежный расчет, за её пределами - путем товарообмена.

От крестьянства губернии на имя Военного губернатора поступало много жалоб на некоторые части Добровольческой армии, которые, приобретая продовольствие, уплачивали вместо денег реквизиционные квитанции. Не лучше обстояло дело заготовки продовольствия через частные торговые фирмы и кооперацию - частыми были случаи надувательства, «выжимания» хлеба, расчета всевозможными бумагами, но не деньгами. Отсутствие денежных знаков и золотой валюты пытались заменить фондом различных товаров, но и они были дефицитом.

Обеспечение армии было важнейшим направлением продовольственной политики. При минимальных подсчетах в мае 1919 г. на территории, занятой и контролируемой Добровольческой армией для населения и армии требовалось 1 769 ООО пудов зерна. Военные заготовки разрешались далеко не на всех территориях. Военный губернатор Валуев издал указ, по которому часть территории Ставропольской губернии к северу от линии р. Кума, Святой Крест, р. Малая Буйвола, с. Птичье и северной границы Кубанской области была включена в армейский район, в котором допускались заготовки военными властями. На некоторых территориях военные заготовки продовольствия запрещались из-за низкого уровня производства хлеба. Это делалось с целью предотвращения недовольства местного населения.

Продовольственный кризис породил серьезные политические противоречия между Добровольческой армией и Кубанским правительством. Кубань была одним из самых мощных экономических регионов не только в России, но и на Северном Кавказе и привлекала этим внимание разных политических сил. Для продовольственного обеспечения Добровольческой армии в октябре 1918 г. была организована комиссия по выработке соглашения между Добрармией и Кубанским краевым правительством. Регион поставлял Добровольческой армии хлеб, табак, масло, кукурузу, картофель. Ведомство продовольствия кубанского краевого правительства занималось покупкой (не реквизициями!) у населения разнообразных сельскохозяйственных продуктов для армии Деникина. Задолженность Добровольческой армии Кубанским казакам к началу 1919 г. составила 3 млн. 867 тыс. рублей. С мая 1919 г. это обеспечение резко сократилось с приходом нового главы правительства Кубани Курганского.

Кубанцы увидели в вывозе товаров причину экономического ослабления области, которое грозило ослаблением политическим. Они потребовали передачи продовольственного дела в руки местной кооперации, которая взамен вывоза сельхозпродукции ввозила на Кубань промышленные товары. Границы Кубанского войска были закрыты по решению Рады. При наличии на Кубани 150 млн. пудов прошлогоднего (урожая 1918 г.) хлеба, взять его было невозможно из-за закрытых правительством границ. В ответ на закрытие Кубанью своих границ и в целях сохранения продовольствия руководство ВСЮР в сентябре-октябре 1919 г. объявило экономическую блокаду Кубани. Это стало протестом на самостоятельную внешнеэкономическую политику кубанцев. В результате один месяц блокады привел к повышению цен на рынках и росту недовольства населения. Экономический сепаратизм Кубани усиливал политический раскол во ВСЮР. Те же проблемы имели место и в отношениях Добровольческой армии с Терским казачеством.

Продовольственные задачи толкали Деникина на непопулярные меры, особенно жестко проводимые в районах, освобожденных от Красной армии. Ещё не предложив крестьянам никакого аграрного законодательства, белогвардейцы начали проводить в сельской местности реквизиции. Этим правительство Юга России сразу настроило против себя крестьянство, пострадавшее уже от реквизиций большевиков.

Политика реквизиций влекла за собой и ограничение свободы торговли всем тем, что было необходимо для снабжения армии. В силе оставалась хлебная монополия и твердые цены на хлеб, а кое-где и на вино. В январе 1918 г. приказом военного губернатора Ставропольской губернии по Гражданскому управлению в городе был введен запрет на самовольное винокурение. Виноградное производство в регионе позволяло развивать винное производство. В ответ на запрос управления земледелия и землеустройства о количестве и сортах виноградного вина, возможных к вывозу за границу, Ставропольское управление землеустройства и государственных имуществ запретила таковой. Монополия власти на производство вина давала возможность пополнить незначительный бюджет Добровольческой армии и сократить распространение спиртного среди населения и армии.

Продовольственные проблемы городов и поселков городского типа планировалось решить за счет свободной торговли, но её, фактически, не существовало. Цены рынка и спекуляция не давали возможности малоимущим слоям населения приобретать необходимые сельскохозяйственные продукты. Для борьбы со спекуляцией принималось много указов, законов, предписаний. В ноябре 1919 г. Особым совещанием были приняты законы об уголовной ответственности за спекуляцию, где предписывалось «временно усилить строгость наказания» по делам о превышении цен и спекуляции. За спекуляцию продуктами следовало наказание в виде реквизиции товара с удержанием 20% его стоимости. Кубанское правительство посвятило целое заседание борьбе со спекуляцией.

В марте 1919 г. губернатор Ставропольской губернии пытался пресечь вывоз хлеба из Туркменского уезда в Астраханскую губернию. Границу объявили «закрытой, грузы задерживать, отправителей арестовывать. По существу вопроса давать ежедневные сводки». Сложно было принимать решения по каждому конкретному случаю. Поэтому следующим вынужденным шагом белых стало государственное регулирование продовольственных проблем, единственно реальная мера в условиях войны.

Массы психологически были готовы к восприятию самой суровой власти, способной их накормить и пресечь злоупотребления. Проанализировав положение с продовольствием и отметив, что хлеба достаточно, но мяса и других продуктов мало, Ставропольская городская Управа в декабре 1918 г. приняла решение приступить к подготовке карточной системы и вводить в городе постные дни. Чума рогатого скота, занесенная красноармейцами из Кубанской области, привела к сокращению поставок мяса. При этом властями вводилась такса цен на ряд продуктов, в том числе мясомолочные.

После объявления А.В. Колчака Верховным правителем России, т.е. с введением единого руководства белым движением, временным основным положением взаимоотношений общегосударственной власти с казачьими войсками оговаривалось право центральной власти вводить монополию в общегосударственном объеме. На отдельные продукты монополия вводилась краевой или областной властями. Введение государственной монополии противоречило буржуазным основам добровольческих законодательств и не могло удовлетворить представителей тех социальных слоев, которые составляли основу и опору белого движения. Поэтому в зависимости от успехов или неуспехов на фронте государственную монополию то отменяли, то вводили снова, как необходимую только в военных условиях. В августе 1919 г. была восстановлена свободная торговля хлебом и всеми продовольственными продуктами. Относительно свободно стали вести свои хозяйственные дела местные власти. Городская управа Ставрополя планировала проведение сельскохозяйственных ярмарок с внесением платы участников в доход города.

Для снабжения фронта и тыла деникинское правительство ввело военный сбор по 5 пудов зерна или зернофуража с каждой засеянной десятины. Крестьянство саботировало эту повинность, что снова приводило к необходимости введения принудительного характера поставок. Такие колебания в продовольственной политике не укрепляли авторитета Добровольческой армии. Но исполнительность ставропольских крестьян удивила даже Деникина. «Злополучный «третий сноп», - писал он, - введенный ещё в период нашего походного законодательства, на клочке Ставропольской губернии для урожая 1918 года, сохранился в неприкосновенности». В 1919 г. в Ставропольской губернии был отменен, введенный в сентябре 1918 г., налог в пользу Добровольческой армии. Это было сделано в связи с вывозом из неё продовольствия в другие регионы и повышением акцизов на чай, керосин, нефть и пивоварение.

Отсутствие четкой политической позиции «добровольцев» влекло за собой шлейф проблем. В выборе аграрного проекта Деникин вынужден был «оглядываться» на те политические партии, на которые опиралось белое движение. Правые и либералы не могли принять более революционного аграрного законодательства, а действовать без них главнокомандующий не решался.

По признанию одного из политических деятелей белого движения Н. Соколова, политическая жизнь на юге России летом 1919 г. «выражалась в непрекращающейся свалке мелких групп, подгрупп, кружков, центров и союзов». Несмотря на то, что Деникин, по его признанию, формировал свой аппарат по деловым, а не политическим признакам, уйти от влияния разных политических сил он не мог. Это напрямую сказывалось на выработке законопроектов. Коалиционный состав белого движения не создавал предпосылок для скорейшей выработки единого аграрного законодательства. Каждая политическая партия видела его основой собственные аграрные проекты.

Внутренние, да и внешние обстоятельства требовали более четкого определения позиций Добровольческой армии по политическим, социально- экономическим и другим вопросам. В марте 1919 г. Деникин выступил с Декларацией, в которой впервые после программы Корнилова были определены цели и задачи белого движения. Речь перед союзниками, изложенная в виде Декларации, определяла основные стратегические задачи Добровольческой армии, в том числе и решение аграрного вопроса. Оно предполагало систему мер, направленных на «возрождение и подъем сельского хозяйства» посредством обеспечения интересов трудящегося населения, создания и укрепления прочных мелких и средних хозяйств за счет казенных и частновладельческих земель, сохранения за собственниками их прав на землю и отчуждения части земель владельцев за плату (кроме казачьих). При этом декларировалась задача технического и финансового обеспечения в развитии производства.

Заниматься решением аграрных проблем должны были соответствующие ведомства при Особом совещании. В Положении об Особом совещании при Главнокомандующем ВСЮР говорилось о создании «для содействия в делах законодательных и административных» органа, состоящего из четырнадцати ведомств. Только два из них непосредственно занимались сельскохозяйственными проблемами: управления земледелия и продовольствия.

В «Декларации» Деникина формировались задачи построения новых аграрных отношений. Основой будущей России он видел крестьян- собственников, чьи мелкие и средние хозяйства укреплялись за счет казенных и частновладельческих земель. Провозглашалось сохранение права собственности на землю, а захватившие землю получали право длительной аренды с уплатой бывшим владельцам или государству 1/3 урожая зерновых 1918 г. и 1/5- урожая будущего, 1920 года.

Кроме того, что для каждой местности должен был определяться размер земли, которую можно оставить прежним землевладельцам, порядок перехода остальной частновладельческой земли к малоземельным крестьянам. Переходы эти должны были совершаться добровольно или путем принудительного отчуждения, но обязательно за плату.

То, что Деникин «простил» крестьянству самовольные захваты земель и имущества зажиточных крестьян и помещиков, совсем не привело к росту его авторитета в их глазах. Одни были этому рады, другие думали, что раз не наказали и не забрали назад землю, значит, так можно поступать, значит, власть не крепкая. Наделы земли, не превышающие установленных размеров, должны были укрепляться за новыми владельцами земли на правах незыблемой собственности. Высокопроизводительные хозяйства отчуждению не подлежали. Основой новой системы землевладения должно было стать рыночное хозяйство с учетом «интересов трудящегося населения». Свою позицию по земельному вопросу А. Деникин высказал сжато: «Обеспечение сельскохозяйственного производства, сохранение принципа собственности и, по возможности, меньшее нарушение сложившихся в деревне взаимоотношений». Необходимость принципа отчуждения виделась Деникиным как основа для формирования буржуазных отношений в деревне. На фоне большевистского декрета «О земле» подобные основы землепользования не поддерживались большей частью крестьянства даже на Юге, где частная собственность была нормой. Окончательное разрешение аграрных проблем должно было осуществить будущее Национальное собрание.

Такая позиция стала ударом по помещичьему классу, имеющему большие наделы в собственности. Поэтому условия, в которых должна была бы реализовываться аграрная политика, не могли содействовать гражданскому миру. Помещики не проявляли себя законопослушными гражданами «белой» России. Их экономический интерес был определяющим. С приходом Добровольческой армии на те или иные территории они стремились восстановить свои права на землю и повышать арендную плату. Добровольческое командование не могло справиться с подобными явлениями.

Восстановление помещичьего землевладения подтолкнуло и церковь обратиться к Особому совещанию с просьбой о возврате земли, отчужденной Временным правительством. Помимо этого, принятый в июне 1919 г. закон о сборе урожая, напоминал тем крестьянам, которые получили земли по большевистскому декрету или самовольно захватили её, о том, что они не явились полными её хозяевами. Фактические владельцы отдавали долю урожая юридическому владельцу. И хотя очередным законом соотношение частей менялось в пользу фактического владельца, на практике принцип приоритета помещиков и зажиточных крестьян оставался. Крестьянство винило в этом Добровольческую армию. Реакция руководства последней была крайне замедленной. Исполнительная ветвь власти показа себя недееспособной. Гражданское управление было слабым, до контроля реализации указов почти не доходило. Крестьянское движение разрасталось. В июне 1919 г. последовал Приказ Деникина о запрете восстановления насильственным путем нарушенных прав земельных собственников.

Белые находились в сложном положении при выработке аграрной реформы, так как нужно было получить поддержку основной массы крестьянства, но и не оттолкнуть представителей своей главной социальной опоры - землевладельцев. Далеко не все из них поддерживали политические приоритеты Деникина. Принцип принудительного отчуждения частновладельческих земель вытекал из политической целесообразности доказать обществу, что Добровольческая армия не восстанавливает старый порядок, а действия бывших владельцев, шедших за армией, опровергали все программные и пропагандистские старания белых.

Непопулярность аграрной политики белых, отсутствие у них жесткой, последовательной концепции в этом вопросе отрицательно сказывались на состоянии сельскохозяйственного производства. Выход из сложной ситуации командование искало в издании новых законов, реорганизации системы управления отраслью. 10 июня 1919 г. было утверждено «Временное положение об Управлении Земледелия и Землеустройства». Одна из семи частей управления занималась организацией землеустроительного дела на местах в связи с «аграрной реформой и переходом земли к малоземельному населению, как по добровольному соглашению, так и путем принудительного, за плату, отчуждения». Практических результатов оно тоже не принесло. Реализацией его некому было заниматься. Декларации и указы не подкреплялись юридическим оформлением механизмов их реализации и работой с кадрами на местах. Отчужденность этой власти от крестьянства была явной, что невыгодно отличало её от власти большевиков.

Очевидно то, что Белое движение в аграрной политике не стремилось к реставрации прежних земельных отношений. Доказательством служит факт отклонения Деникиным в июне 1919 г. проекта министра земледелия В. Колокольцева, предлагавшего возврат захваченных земель помещикам. Проект Колокольцева был крайне правым, откровенно реакционным. Деникин, назвав его «актом отчаянной самообороны класса», отверг этот проект.

Со времени подчинения Деникина командованию адмирала Колчака претензии на разработку земельного законодательства стали спорными. Разрозненность белого движения играла в формировании экономической политики негативную роль. Колчак предостерегал Главнокомандующего Добровольческой армией от такой земельной политики, которая «создаст у крестьянства представление помещичьего землевладения» и предлагал до окончания Гражданской войны «по возможности охранять фактически создавшийся переход земли в руки крестьян».

Второй проект, разработанный к ноябрю 1919 г., начальником управления юстиции Челищевым и профессором экономики Билимовичем был несколько мягче, но не столько в содержании, сколько в формулировках, и так же отражал интересы правых. Предложенный к обсуждению, он получил очень противоречивую оценку. Оба проекта запоздали. Позже Деникин так оценит несостоятельность и политическую близорукость их авторов: «с тех пор маятник народных вожделений качнулся далеко в сторону и новый закон не мог бы уже оказать никакого влияния на события и, во всяком случае, как орудие борьбы был совершенно непригоден». Но в годы Гражданской войны он был уверен, что нужны временные мероприятия в аграрной сфере. При этом в решении продовольственного вопроса принималось много законов и правил, которые требовали известных жертв от крестьянства и защищали интересы помещиков. Все губернии и уезды Европейской России предполагалось разделить на пять категорий, в зависимости от плотности населения и обеспечения землей. Для каждой категории определялись размеры участков, сохраняемых за бывшими владельцами. Проект предусматривал развитие «высокотоварных хозяйств за счет более интенсивного труда, а не за счет дополнительного наделения землей». Утверждение этого законопроекта, одобренного Деникиным, намечалось сразу же после «освобождения Москвы», даже до созыва Национального собрания».

Реформы по этому проекту должны были проводиться через год после окончания войны. Если помещики не продавали в течении двух лет излишки земель крестьянам, следовало их отчуждение за выкуп. Сокращались размеры наделов вместо 300-500 по первому проекту до 150-400 десятин. Оговаривалась максимальная норма выкупаемых земель от 9 до 45 десятин. Проект носил буржуазный характер и имел массу исключений, сводивших к нулю желаемый результат реформы.

В случае реализации этого аграрного проекта крестьянам перешло бы не более 30% помещичьей земли, с учетом же разных изъятий - всего 25%. Это аграрное законодательство логически могло продолжить Столыпинские реформы с обязательным восстановлением частной собственности и регулированием со стороны государства всех финансово-экономических процессов. Но оно было бы своевременным до февраля 1917 г., в то время как в 1919 году, по словам официальных осведомителей, мужик хотел «хозяина» и «синюю бумажку» - нотариальный акт на купленную землю.

Однако теперь уже Колчак запретил разработку «сепаратной» аграрной политики, которая могла вызвать недовольство крестьян. Идея «непредрешения» в земельном вопросе ими не принималась, и была невозможна в условиях продовольственного кризиса и осуществленного большевиками на практике декрета «О земле».

А пока в деникинской администрации искали пути решения аграрного вопроса, крестьянство продолжало жить и работать. Новая власть могла реализовывать свою политику на уровне губернских и уездных центров, в низовых звеньях она не могла формировать свою систему управления. Крестьянство не воспринималось ею ни как объект, ни, тем более, как субъект этой политики. Белая администрация не формировала свою кадровую опору в волостях и селах, а само крестьянство в условиях нестабильности фронта не шло на самоорганизацию для поддержки действий добровольчества. Официально в селах должны были восстанавливаться прежние структуры управления - сход, старосты и прочее, но далеко не везде это осуществлялось.

Приказом командующего Добровольческой армией от 22 августа 1918 г. по Гражданскому отделению в Ставропольской губернии было учреждено управление земледелия. Постановлением этого управления было разрешено сдавать в аренду землю на 1918-1919 гг. и устраивать торги распашных земель. На местах, в гуще крестьянской жизни, началась вакханалия землепользования. Ставропольское управление земледелием и государственных имуществ обратилось к Особому совещанию с ходатайством об «отобрании от некоторых земледельцев земли, которую они сами не обрабатывают, а сдают в аренду по сильно вздутым ценам. «В селе, - говорится в ходатайстве, - безземельные крестьяне до сих пор не могут сговориться с помещиком Юрьевым об аренде земли, несмотря на энергичное вмешательство в это дело военного губернатора. Последний, хотя и разрешил крестьянам засеять три тысячи десятин земли Юрьева, но обусловил этот засев добровольным соглашением с Юрьевым, назначившим неимоверные арендные ставки. Если соглашение не состоится, то будет потеряна большая площадь для будущего хлебного сезона, так как сам Юрьев не засевает ни одной десятины». Губернатор решал проблемы частного землевладения по собственному усмотрению, не домысливая результатов этого решения.

В августе 1919 г. в Ставрополе начала действовать землеустроительная комиссия. Для рассмотрения споров и возмещения убытков, причиненных землепользованию и землевладению, на территории ВСЮР были созданы сельскохозяйственные примирительные камеры. В Ставропольской губернии их было восемь - в пяти уездах и трех инородческих территориях.

В отношении инородцев вышло узаконение № 191 «Об утверждении временного положения об инородческих хозяйственных учреждениях Ставропольской губернии». Оно объявляло о разделении инородческого хозяйственного учреждения на Ставропольскую инородческую губернскую хозяйственную управу, Большедербетовское улусное, Туркменское и Ногайское местные хозяйственные управления и соответствующие сходы. Ставропольская инородческая губернская хозяйственная Управа наделялась полномочиями высшего органа, объединяющего деятельность Большедербетовского, Ногайского, Туркменского местных хозяйственных управлений. Делалось это с целью реализации в инородческих хозяйствах земских задач. По сути не планировались перемены в формах организации и хозяйствования инородческого населения. Предусматривалось только усиление муниципального руководства и контроля за его хозяйственной деятельностью. По подсчетам Ставропольского Управления земледелия инородческий свободный фонд земель составил в 1919 г. 193311 десятин. Но конкретных действий с этой землей власти не предпринимали. Допускались только аренда земли. Хотя она могла быть использована для ликвидации «земельного голода» в губернии. Вышло несколько постановлений Добровольческого командования о материальной поддержке калмыцкого, туркменского и ногайского народов. Такая политика не противоречила привычному укладу жизни местного населения, поэтому не вызывала протеста, но и активной поддержки тоже.

С приходом белых иначе начали вести себя казаки в Ставропольской губернии. Весной 1919 г. на имя военного губернатора поступало много заявлений из инородческих аулов и сел Благодарненского уезда о частых грабежах, учиненных казаками, и производства самочинных обысков. В ответ в инородческих аулах стали организовываться самооборонительные команды. Начал формироваться не имевший места ранее конфликт казачества и инородцев.

Борьба за сохранение сословного землевладения была главной причиной участия казачества в Гражданской войне. Наиболее остро она проходила в Донском и Кубанском войсках, которые имели свою территорию, закрепленную в особые административные единицы. Деникинское законодательство не распространялось на Дон, Кубань и Терек. Здесь основой земельного законодательства должно было стать разрешение противоречий между казачеством и иногородними. Деникинская администрация оказалась перед дилеммой: или утратить поддержку казачьих войск, или завоевать поддержку крестьянства. Поэтому на казачьих территориях аграрный вопрос решался их правительствами. Аграрный сепаратизм усиливал политические разночтения между белыми и казачьими правительствами. Помимо этого, он формировал недоверчивое отношение крестьянства к власти, неспособной консолидировать российское общество.

Со второй половины 1918 г. по начало 1920 г. Кубань, признавая белогвардейский режим, фактически была самостоятельной и управлялась собственным правительством - Кубанской Радой. В этом плане условия для развития собственного хозяйства здесь были более благоприятными, нежели в других регионах страны. В течении трех лет - с весны 1917 до весны 1920 г. аграрный вопрос не сходил с повестки дня заседаний Кубанской краевой Рады и правительства. Осенью 1918 г. казачье правительство признало необходимость его урегулирования. Было предложено возвратить все частновладельческие и арендованные земли их владельцам. Но настроения иногородних и фронтовых казаков не позволили принять такой закон. В сентябре 1919 г. Законодательная рада приняла «Закон о земле в Кубанском крае». Согласно ему все частновладельческие земли, офицерские, чиновничьи участки, церковные, причтовые, монастырские и казенные отчуждались в краевой земельный фонд. Отчуждение земель, перешедших владельцу безвозмездными способами (высочайшее пожалование, дарственные, наследование и другое), а так же монастырских, церковных, причтовых должно было осуществляться без выкупа. Земли, приобретенные покупкой, отчуждались с возвратом непокрытой доходами стоимости. Закон предусматривал неприкосновенность земель станичных юртов, войсковых и надельных. Особо оговаривалось, что иногородние могут быть уравнены в правах с казачеством на владение землей при условии их участия в антибольшевистской борьбе и службе в Белой армии.

Земельные участки с высококультурными хозяйствами (сады, питомники, заводы) оставлялись их владельцам для дальнейшего пользования под непосредственным контролем краевой власти. Земли бывших собственников под усадьбами, садами, виноградными и торгово-промышленными предприятиями, имеющих установленную для края земельную норму, оставались в их пользовании на правах долгосрочной аренды. Все недра, наземные богатства, воды, имеющие краевое значение, а так же все леса, отчужденные в краевой земельный фонд, переходили в непосредственное владение и распоряжение краевой власти. Краевое правительство запретило аренду сенокосов, за чем последовало много писем с просьбами разрешить скотоводам - карачаевцам покупать по добровольной цене сено, солому и зимовать скоту на месте.

Согласно закону за счет Кубанского краевого земельного фонда землей наделялись, в первую очередь, малоземельные казаки, горцы и коренные крестьяне края. Таким образом, «Закон о земле в Кубанском крае» не разрешал основного противоречия между казаками и иногородними.

Делая ставку на отмену частной собственности, Законодательная рада стремилась приостановить влияние большевизма. Помимо этого, такая норма позволяла казакам сохранять сословное общинное землевладение, а внесословное, частное, ликвидировать. Но при наличии массы безземельных иногородних, работающих по найму, это содействовало развитию товарного хозяйства. При этом закон резко ограничил возможности утверждения фермерства на Кубани, чтобы не ломать привычную систему общинного казачьего землепользования. Он также не разрешал проблем землепользования иногородних. В целом, он носил локальный, местечковый характер и не учитывал новые политические и экономические реалии.

Казачество в своем аграрном законодательстве предложило принцип принудительного отчуждения частновладельческих земель. Для них такое решение не означало радикализации взглядов - казаки всегда были общинниками. На демократическом этапе решения аграрного вопроса они шли дальше белогвардейцев. Для последних фон декрета «О земле» большевиков и казачьих аграрных требований был совершенно не выигрышным. Крестьянский антиденикинский фронт оказался очень сильным, что усиливало политическое и военное банкротство белых.

Осенью 1919 г. их власть распространялась только на города и линии железных дорог. С крестьянским движением белые не справлялись, а без м поддержки крестьянства рассчитывать на победу в Гражданской войне было невозможно.

В декабре 1919 г. Кубанское краевое правительство приняло решение о проведении земельной реформы, но она не была реализована. За годы Гражданской войны сбор урожая повысился, хотя количество сельхозинвентаря сократилось на 43%. Сказывалось использование дешевого труда военнопленных - около 12 тысяч красноармейцев.

Не менее важным был вопрос землевладения в Терской области, где приходилось распутывать клубок усилившихся за время советской власти противоречий казаков и горцев. Горцы в значительной степени не поддерживали Добровольческую армию из-за проводимой её командованием национальной политики. В осуществлении своего политического курса на Тереке Деникин исходил из приоритета интересов казаков над интересами горцев. Он приказал заселять русскими (казаками или крестьянами) разоренные чеченцами и ингушами станицы. Казачество стало социальным резервом контрреволюции особенно после реализации большевистской аграрной и антиказачьей социальной политики. В Терской области, по словам Деникина, более, чем в других казачьих землях, «чувствовалась неразрывная и не ослабленная лихолетьем связь с общерусской государственностью». Поэтому во всех сферах, в том числе и в экономической, Терская власть избегала радикальных мероприятий, чтобы не настраивать против себя население. Даже такой животрепещущий вопрос, как аграрный, в конце 1919 года находился только «еще в стадии изучения земельного фонда и выяснения площади частновладельческой и другой земли, могущей быть предоставленной окрестному населению для использования угодий и распределения этой земли».

Постоянные восстания горцев и нахождение в прифронтовой полосе делали Терское правительство более сговорчивым и, по словам Деникина, укрепляли в них чувства благоразумия и осторожности. Временными правилами о народном самоуправлении в Терско-Дагестанском крае горским народам предоставлялось право самостоятельно решать «внутренние бытовые и хозяйственно-экономические дела». В условиях функционирования разных национальных государственных образований на территории Терской области каждая власть создавала свои аграрные проекты.

В горских районах Терской области при попытке создания «Чеченского национального Совета», состоявшего из коммерсантов, землевладельцев и духовенства поднимался лозунг единства всех мусульман и предполагалось отложить решение земельного вопроса до созыва Учредительного собрания. Иногородние на своем съезде в конце 1919 г. потребовали уравнения в правах, главным образом, земельных, чтобы создать «одну общую семью терских граждан».

Недовольство крестьян политикой белых увеличивалось во всех регионах Северного Кавказа и принимало конкретную протестную форму. В горах, в районе Новороссийска, Туапсе, Сочи были организованы повстанческие отряды крестьян и дезертиров. Их действия подрывали силы Добровольческой армии, отвлекали на себя её отряды в том случае, если действовали на территории белых. Подобные действия на территории красных помогали добровольцам. Обе стороны понимали ту степень осложнений, которые повстанцы вносили в ведение войны. Но у последних были свои задачи, связанные, в первую очередь, с земельными проблемами. У них действовала своя логика, порою оправданная жесткой политикой этих сторон.

По утверждению JI. Троцкого, Гражданская война была чисто крестьянской войной, «глубокими корнями уходившей в местную почву и мужицкой свирепостью своей превосходящей революционную борьбу в других частях страны». Деникинская власть не понимала этого. Поэтому в неспособности решить аграрный вопрос был заложен алгоритм поражения белого - движения. Его лидеры приступили к решению аграрного вопроса слишком поздно, более чем через год после прихода к власти в регионе. Причиной тому стали взгляды идеологов, предполагавших поэтапность белой борьбы. Первый этап - военный, направленный на разгром большевизма не предполагал решения иных задач, что не совпадало с интересами основной массы населения, живущего ежедневно собственными обывательскими интересами. Провести аграрную реформу Деникину не удалось из-за отсутствия у него должной политической воли в условиях сложных политических, общественных, этнических и земельных отношений на Северном Кавказе. Следует согласиться с мнением самого Деникина о том, что у реформы «не было ни идеологов, ни исполнителей». А.С. Лукомский вспоминал: «Вместо земельной политики - бесконечные разговоры. Центральные ведомства вялы и явно не справляются. Пожалуй нет никакого управления Интеллигенция недоверчива, рабочие угрюмы, крестьяне подозрительны».

Позже, в мае 1920 г. П. Врангель пришел к пониманию необходимости решения земельного вопроса адекватно настроениям крестьянства. Он предлагал, чтобы «все земельные угодья оставались в распоряжении обрабатывающих их хозяев независимо от того, на каком праве это распоряжение основано». Земли закреплялись в полную собственность крестьян после выплаты государству ежегодно, в течение 25 лет 1/5 части среднего урожая зерновых. Прежним владельцам предполагалось оставлять земли только в тех размерах, которые были бы установлены местными земельными органами, избиравшимися самими крестьянами. Но время было упущено, а война проиграна. Немалую роль в этом сыграл нерешенный белыми аграрный вопрос.

Разгром Деникина не принес крестьянству Северного Кавказа облегчения. Советская власть начала полномасштабное осуществление политики «военного коммунизма» в регионе.

К концу Гражданской войны сельское хозяйство Северного Кавказа находилось в крайне тяжелом положении. Глава статистического ведомства Северо-Кавказского края А. Пономарев в 1925 г. писал: «Влияние революций и Гражданской войны привело к тому, что произошло не только имущественное «поравнение» крестьянства, но и общее обеднение его Сжатие рынка толкало крестьянство к натуральному хозяйству Накопление в послереволюционной деревне маломощных хозяйств ниже среднего уровня представляет наиболее отличительную черту экономики современной деревни». Для Северного Кавказа, имевшего до 1917 г., значительное количество средних и крупных товарных хозяйств, такое положение было шагом назад.

 

Автор: Сунанова Н. И.