05.12.2012 5120

Взгляд гуманистов на роль материальных благ в жизни человека в итальянских городах-государствах XIV - первой половины XV века

 

Этические поиски в области выработки представлений о жизненном предназначении человека неизбежно привели гуманистов к оценке сравнительных преимуществ созерцательного и активного существования. Сделав, в большинстве случаев, выбор в пользу последнего, они по-новому взглянули на роль материальных владений в ходе самореализации. Направленная на окружающую действительность осмысленная человеческая деятельность, восхваление которой стало лейтмотивом многих гуманистических трактатов, невозможна без использования мирских благ, как инструментов совершенствования личности.

Необходимо отметить, что средневековая аскетическая традиция крайне негативно относилась к стяжательству и накоплению богатств. Подобные взгляды восходят еще к учению Августина Блаженного, считающего последние узлами, привязывающими к граду земному, а «из этого-то града и выходят враги, от которых нам надлежит защищать град Божий». Безразличие к внешним и преходящим мирским благам и искренняя устремленность к трансцендентному божественному началу должна была характеризовать сознание истинного христианина. Справедливой, в этой связи, представляется мысль итальянского исследователя А. Фанфани, заметившего, что «идея Бога и идея человека, созданного как существо, которое борется за то, чтобы прийти к вечной награде, пронизывала всякую другую идею». Потусторонняя направленность этического учения Августина накладывала свой отпечаток и на императивы повседневного поведения в его доктрине. На страницах трактата «О граде Божьем» он утверждает, что люди, которые «не связаны узами супружества, довольствуются малым в пище и одежде», ведут более высокий образ жизни, чем «имеющие или желающие иметь детей, владеющие домами и хозяйствами». Таким образом, всячески поощряется «бегство из мира естественного в духовный, божественный и вечный». В надежде на загробное воздаяние необходимо было существовать, как можно меньше привязываясь к материальным благам, проводя дни в молитве и покаянии. По замечанию итальянской исследовательницы Иды Мальи, «непосредственным инструментом» этого покаяния является бедность. Добровольное нищенство, переходящее порой в крайнюю нужду, служит для Августина символом смиренного раскаяния в мирских грехах и самоотречения. «Говорят также, что многие христиане были истощены долговременным голодом. Но и это добрые верные, перенося благочестиво, обратили себе на пользу. Ибо кого голод умертвил, того он освободил от зол этой жизни, как освобождает телесная болезнь; а кого не умертвил, того научил жить умереннее и подольше поститься», - восхищенно восклицает мыслитель, описывая жизнь первых христианских общин. Таким образом, тяготы бедности служат средствами укрепления духа и приближают человека к вечному блаженству.

Учение Августина, укоренившееся в своей негативной оценке материального мира, оказало значительное воздействие на сознание средневекового индивидуума. Богатства и любая деятельность, направленная на их приобретение, накопление и преумножение, зачастую осуждались деятелями церкви. А влияние последней на умы людей рассматриваемой эпохи было огромным. Некоторое смягчение церковных позиций по данному вопросу мы наблюдаем лишь в XII - XIII вв. Бурный рост городов и связанное с ним развитие ремесел и торговли подготовили почву для моральной переоценки активной деятельности в миру и использования материальных благ. Немаловажную роль здесь сыграло учение видного представителя средневековой философии - Фомы Аквинского, который «через гибкое приспособление идей Аристотеля к общей христоцентрической структуре, обеспечил концептуальный и легко понятный синтез». Воспринимая индивидуума как существо, наделенное разумом и относительной свободой воли, Аквинат предоставляет ему определенную автономию действий во внешнем мире. Вслед за Аристотелем, Фома считает человека по природе своей социальным и признает наличие деятельных добродетелей, которые «усовершенствуют нравы людей в том, что касается совместной жизни в обществе». Допуская активность индивида в миру, Аквинат был вынужден согласиться с определенной ролью материальных благ в его повседневном существовании. Так, мыслитель не осуждает наличие товарно-денежных отношений. Однако он выступает против крупных купеческих и ростовщических операций, имеющих целью извлечение сверхприбыли. Стяжательство не находит оправдания у Аквината, напротив, щедрость приветствуется. Последнее качество, в отличие от добродетелей, связанных со страстями, в полной мере присуще и Богу. «Таким образом, Бог в высшей степени щедр; и даже более того, как говорит Авиценна: только он один и может называться щедрым в собственном смысле слова», - пишет Фома. Обращаясь к торговой и ремесленной практике, он формулирует идею о «справедливой цене» на товар, которая должна исходить из необходимого для его изготовления количества труда и издержек. Выражая отношение к обогащению у Фомы Аквинского, итальянский историк А. Фанфани замечает: «Стремление к богатству является недопустимым, если мы его желаем, как конечной цели, если с излишним усердием его изыскиваем или если мы опасаемся, что, действуя по совести, нам приходилось бы нуждаться». Сходное мнение выражает английский исследователь Ф. Коплстон, отмечающий компромиссный характер воззрений Аквината по данному вопросу, ибо теолог «не был любителем фанатизма или строгого пуританства, как не любил и моральной неразборчивости». Таким образом, владение материальными благами и стремление к их приобретению у Фомы Аквинского сильно ограничено, также как возможности разума в познании окружающей действительности и сфера морально оправданной человеческой деятельности. Приоритет по-прежнему отдается божественному откровению, созерцательной жизни, а высшая цель всех человеческих устремлений по-прежнему трансцендентна.

С дальнейшей эволюцией ремесел, коммерческих и финансовых операций, эволюционируют и взгляды на материальные ценности представителей церкви. Особенно рельефно это проявляется на примере Италии XIV - XV вв.

В городах-государствах Апеннинского полуострова сколачиваются крупные торговые и банковские капиталы, внедряются передовые формы производства (в текстильной отрасли), растет имущественная дифференциация. Это обусловило изменения в сознании итальянских горожан рассматриваемого периода, выдвинув на первый план идеалы практицизма и предприимчивости. Данные изменения не могли пройти незамеченными для представителей церковных институтов и, в частности, той их части, которая непосредственно сталкивалась с различными слоями населения коммуны - проповедников. Последние особенно ясно «отдавали себе отчет в необходимости приспособить свое учение к окружающей обстановке». Все это вело к новой оценке процессов обогащения. Так, известный проповедник Якопо Пассаванти включает богатства (блага судьбы), наряду с благами души и тела в комплекс условий человеческого существования, при этом оговаривая, что все они не должны служить поводом для тщеславия. Ему вторят другие церковные деятели - Бернардино Сиенский, Антонин Флорентийский, Джованни Доминнчи, признающие наличие товарного производства и торгового капитала. Характерны высказывания Бернардино. «Та торговля добрая, когда цена соответствует стоимости, но та еще лучше, когда ты продаешь за цену меньшую, нежели стоит товар»,- замечает он. Бернардино Сиенский выступает за торговлю по себестоимости или с минимальной наценкой и снижением цены на недоброкачественный товар. Не подлежит сомнению, что принятие подобных воззрений во многом имело характер уступки. Проповедниками признаются далеко не все способы зарабатывания денег. Под огонь критики нередко попадает финансовый и банковский капитал. Особенно порицаются операции, связанные с сужением денег под проценты. Даже доминиканский монах Джованни Доминичи, дальше других итальянских проповедников XIV - XV вв. зашедший в оправдании накопительства, требовал самым суровым образом воспитывать отвращение к вышеуказанным заработкам, не только губящим душу, но и подвергающим всяким опасностям жизнь ростовщика. Очевидно, что ростовщичество для представителей церкви - концентрированное выражение обмана, присутствующего в торговле и предпринимательстве, извлечение доходов с минимальными доходами и издержками. Кроме того, оправдывая наличие у человека богатств, при условии их использования на благо общества, проповедники не десакрализуют идеал бедности, по-прежнему оказывающий влияние на умы итальянцев рассматриваемой эпохи. Так, Пассаванти развивает хорошо знакомый тезис о преходящем характере материальных благ, стремление к которым не должно быть самоцелью для добродетельного христианина. Он высоко оценивает упорядоченный быт монахов, давших обет бедности, и считает такой образ жизни средством смирения и покаяния. Домнничи, признающий активную трудовую деятельность и служение коммуне, занятие торговлей и обогащение, также до конца не примирился с тем, что человек может получать удовольствие от имеющего самостоятельную ценность земного существования в достатке. В своем педагогическом трактате он советует родителям умерять порывы любви к ребенку, «чтобы не воспитать личность толстую, счастливую, всем довольную и наслаждающуюся жизнью».

Однако, наряду с компромиссными точками зрения на проблему обогащения, по-прежнему довольно влиятельны взгляды тех, кто рассматривает данный вопрос с позиций крайнего аскетизма. Ярким подтверждением этому служат воззрения Екатерины Сиенской, которая описывает поведение добродетельного христианина следующим образом: «Вы понимаете, что из любви к истинному богатству он презирает пустые богатства мира и ищет бедности. Желая видеть ее своей невестой во имя любви к распятому Христу, вся жизнь которого была ничем иным, как бедностью». Вполне в духе учения Августина высшим благом и конечной целью всех человеческих устремлений объявляется Бог, и величие этой трансцендентной цели делает ущербными и бессмысленными любые попытки преуспеть на мирском поприще, в том числе - преуспеть материально. Заряд неприятия земной жизни, заданный аскетической доктриной, оказался столь велик, что в той или иной степени пронизывает самые разнообразные аспекты концепций, принадлежащих к церковной традиции. Поэтому небезынтересным представляется выявление иных взглядов на рассматриваемую проблему, взглядов, которые формировались в среде зарождающейся светской интеллигенции, занятой гуманистическими штудиями и выработкой новых представлений о мире, чуждых самоотречению.

Необходимо отметить, что свое отношение к роли материальных благ в человеческом существовании высказывал уже Франческо Петрарка. Вопрос о характере его воззрений по данной проблеме активно обсуждался в исторической науке. Г. Барон говорит о преобладании негативной оценки богатств в гуманистической литературе XIV в., имея в виду и творчество Петрарки. Д. Хей называет последнего «пленником старых доктрин самоотречения». Р. Голдсвейт отмечает, что гуманист относился с опасением к материальным благам из-за своей «приверженности стоическому идеалу созерцательной жизни». Вышеперечисленные мыслители акцентируют внимание на отрицательной оценке богатства Франческо Петраркой и его следовании средневековой традиции и учению стоиков. Однако существуют и другие точки зрения. Так, Г. Фойгт отмечает увлечение гуманиста стоической доктриной, начала которой он старался провести «не только в своих сочинениях, но и в жизни». Однако, по мнению автора, это устремление вызвано вполне земными причинами, в частности, тщеславием. «Петрарка помышлял занять свободное и высокое положение по отношению к современникам. Он хотел являться перед ними на заоблачной высоте философии, стать выше мирских благ и людской похвалы», - пишет Фойгт. При этом исследователь отмечает стремление гуманиста к материальному достатку, который был достигнут поэтом «не без ущерба для своих философских принципов». Н.В. Ревякина, не отрицая, что во взгляде Петрарки на обогащение «сильны стоикохристианские ноты», утверждает толерантное отношение к материальным благам Франческо, который «не осуждает богатства как таковые и не считает бедность приятной». Имея в виду вышеназванные точки зрения, попытаемся выработать свой взгляд на проблему.

Весьма показателен трактат Петрарки «Об уединенной жизни», где автор возвеличивает скромное существование отшельника, который «не жаждет больших богатств и нисколько не боится высшей власти». Кроме того, гуманист порицает саму жажду наживы. «Алчность, злоба и страсть - родные сестры, порожденные одним отцом в преисподней и вобравшие в себя ее природу, ужас, бездонность, смутность», - пишет Петрарка. Однако возьмем на себя смелость утверждать, что порицание богатства и стяжательства у мыслителя не идентично критическим высказываниям деятелей церкви. Так, в одном из писем Петрарка замечает: «Хвалить обед, поданный на глиняной посуде и гнушаться им на золоте - значит быть или безумцем, или лицемером. Копит золото жадный, не переносит малодушный: пища от золота, конечно, не улучшается, но и хуже не делается». Этой фразой отметаются как крайности аскетизма, так и лицемерие некоторых служителей церкви, ради жизненного идеала, который поэт формулирует в следующих словах: «Не терпеть нужды и не иметь излишка, не повелевать другими и не быть в подчинении - вот моя цель». Становится понятным, что Петрарку привлекает не богатство и, по большому счету, не аскетическая бедность, но достаток, необходимый для занятия поэзией, увлечения античной культурой и научных штудий, достаток, обеспечивающий ему досуг и творческую свободу. Погоня же за прибылью и излишества роскошной жизни объявляются вредящими интеллектуальному труду и препятствующими достижению спокойствия духа, которое способствует познанию окружающей действительности. «Конечно, одиночество без книга - изгнание, тюрьма, пытка; возьми книгу - и вот тебе родина, свобода, наслаждение», - пишет Петрарка. Таким образом, идеал умеренной жизни у гуманиста строится преимущественно на светских основаниях. Поэтом движет не аскетическое желание полностью отказаться от материальных благ, но стремление отстоять особые условия и особый статус гуманистического труда, одним из факторов которого является добровольное временное бегство от роскоши городов и одержимых жаждой наживы горожан. Эту мысль подтверждают и другие сентенции Петрарки. «Ведь бывают и такие люди, которые любят свою тюрьму, скованные странным наслаждением, другие изыскивают пропитание торговлей и прочими занятиями, третьи устремляются к скользким ступенькам почестей и к изменчивой благосклонности народа. Для всех них - а нынче таковых множество - науки перестали быть светом души и радостью жизни, превратившись лишь в средство добывания богатства», - замечает поэт. Петрарка пытается придать умственному труду особое моральное преимущество, доказать полезность для личности пути гуманистических штудий в сравнении с путем обогащения. Отчасти справедливым, в этой связи, представляется мнение Л. Мартинеса, утверждавшего, что таким способом интеллектуальная элита, в лице ее представителей, пыталась утвердиться «на передовой линии общества и политики, бок о бок с теми, кто уже был здесь по рождению». Ученый отмечает, что гуманисты, стремящиеся к «уравниванию добродетели с ученостью, моральной ценности - с интеллектуальной активностью», аппелировали к правящим слоям итальянских городов - государств с тем, чтобы доказать свою полезность и необходимость своих знаний в решении широкого спектра практических задач, связанных с функционированием социума. Однако наряду с утилитарными соображениями стоит отметить влияние на этическую концепцию Петрарки стоического идеала мудреца, равнодушного к благам фортуны (в том числе - богатству) и восходящих к церковной традиции средневековых представлений, воздействие которых на умы итальянцев XIV в. было по- прежнему велико.

Небезынтересным является установление взглядов на богатство другого видного гуманиста этого периода - Джованни Боккаччо. О характере воззрений последнего оживленно дискутировали отечественные и зарубежные исследователи ренессансной культуры. Так, Г. Барон называет Боккаччо «наиболее явным защитником идеала бедности» во Флоренции XIV века, подчеркивая его негативное отношение к чрезмерному стяжательству. Витторе Бранка признает основным мотивом известнейшего произведения Боккаччо - «Декамерона», критику алчности. «Это день Страшного суда над европейским купеческим авантюризмом, деградировавшим до уровня самого беззастенчивого корыстолюбия», - замечает филолог. Исследовательница «Декамерона» Магда Коттино-Джонс говорит о разных тенденциях в оценке обогащения в произведении. Она отмечает наличие критики алчных персонажей, наряду с восхищением их предприимчивостью и тонким знанием человеческой природы. Разумное ограничение эгоизма, который питает жадность, являющееся залогом «эффективной интеграции ответственных индивидов и их общества», видится Коттино-Джонс основным этическим выводом труда Боккаччо. Признавая существование вышеперечисленных концепций, попытаемся выработать свой подход к проблеме.

Прежде всего, необходимо отметить, что произведения Боккаччо выдают пристальный интерес гуманиста к самым разнообразным сторонам обыденного существования итальянцев рассматриваемой эпохи. В полной мере это относится к «Декамерону», который можно назвать настоящей энциклопедией городской жизни XIV в. Получили в нем свое отражение и такие явления, как торговля и накопление капиталов. Весьма интересны этические акценты, которые расставляет автор, описывая данные процессы. Показательна вторая новелла первого дня «Декамерона». Ее персонажами являются представители купеческой прослойки. Один из них, крупный торговец сукном Джанотто ди Чивиньи, признается человеком «добрым, наичестнейшим и справедливым». Второй, богатый купец Абрам, несмотря на иудейскую веру и занятие торговлей, поражается развращенности нравов при папской курии и демонстрирует моральное превосходство над порочными представителями клира. В другом рассказе первого дня сочувственно описываются приключения торговца Ринальдо д’Эсти, подвергшегося нападению разбойников, но сумевшего найти ночлег и вернуть награбленное благодаря покровительству святого Юлиана. Становится ясным, что автор видит занятие предпринимательством совместимым с нормами морали, и не считает, что накопление капиталов бесповоротно ввергает индивида в пучину греха. Купцы не только могут быть честными и богобоязненными людьми, но и порою пользуются небесным покровительством. Более того, зачастую именно смекалка и предприимчивость, выработанные в ходе торговых операций, оказываются незаменимыми помощниками при разрешении жизненных проблем. Весьма показательна история о молодом купце, который, будучи обманут коварной сицилийкой, лишился всей выручки за проданный товар, но благодаря своей хитрости и дружескому совету сумел не только вернуть потерянное, но и выманить у мошенницы крупную сумму денег.

Встречаются в «Декамероне» и новеллы, отстаивающие высокое достоинство индивида, занятого в торговой и предпринимательской сферах. На страницах произведения присутствует рассказ, главный герой которого - молодой ростовщик Алессандро, женится на английской королеве, очарованной его манерами и благородством, а брак этот благословляет сам папа римский. Практика ссужения денег в долг под проценты была наиболее порицаемым видом коммерческой деятельности в трактатах представителей ортодоксального католицизма. Здесь же мы не встречаем однозначного и сурового осуждения, кроме короткой фразы о том, что подобный род занятий постыден. При этом ростовщичество не мешает проявлению ума и благородства Алессандро, не влияет пагубно и бесповоротно на свойства его характера, губя лучшие начинания. В результате, он оказывается достойным дамы самой благородной крови. Необходимо отметить, что наряду с частичной реабилитацией богатства и активности, направленной на его приобретение, в «Декамероне» делается попытка десакрализации «добровольной бедности». «Есть на свете много таких, которые совершенно уверены, что лопата, заступ, грубая пища, нужда - все это, с одной стороны, очищает их от сладострастных вожделений и притупляет их ум и смекалку - с другой. Из небольшой повести, которую по повелению королевы, не выходя за пределы предложенной ею темы, я намерен вам рассказать, вы увидите, как далеки эти люди от истины», - говорит один из героев произведения. Таким образом, декларируется невозможность противиться естественным устремлениям человека. Одним из таких устремлений является его предприимчивость. Монашеский же обет бедности представляется попыткой обмануть природу, попыткой, заранее обреченной на провал.

Вместе с тем, отношение Боккаччо к богатству и накоплению капиталов имело отпечаток известной настороженности. Так, во многих новеллах «Декамерона» люди, проявившие чрезмерную страсть к стяжательству в той или иной форме, несут за это наказание. Например, богатый, но очень жадный дворянин, возжелавший получить породистого жеребца, ничего за это не заплатив, оказывается обманутым юношей, влюбленным в жену скупца, и становится жертвой супружеской измены. Характерны слова одной из героинь «Декамерона»: «Женщина, которая дает себя увлечь ради денег, заслуживает сожжения на костре, а та женщина, которую вводит в грех любовь, коей всемогущество нам хорошо известно, в глазах не слишком строгого судьи заслуживает снисхождения». Несомненно, алчность осуждается гуманистом, как из-за дани Боккаччо средневековой традиции, еще оказывающей влияние на ментальные установки итальянцев XIV в., так и из-за общеэтического стремления выработать идеальные нормы человеческого поведения, в которые жажда наживы вносила диссонанс. Кроме того, гуманист разделял представление стоиков об изменчивом и преходящем характере внешних благ, в том числе и материальных. «Если мы внимательно приглядимся к колесу Фортуны, то окажется, что чем чаще мы толкуем о ее превратностях, тем больше остается у нас поводов для разговора о ней. И в этом нет ничего удивительного, если только мы примем в рассуждение, что все, что мы имеем глупость считать своею собственностью, на самом деле принадлежит ей и что, следственно, она по таинственному своему соизволению беспрестанно у одного отнимает, другого отделяет, у этого отнимает, того оделяет в порядке, для нас непостижимом, и так до бесконечности», - изрекает одна из рассказчиц второго дня «Декамерона». Таким образом, говорится о непостоянстве богатств, которых можно лишиться благодаря любой случайности. Этому непостоянству противостоят способности, развитые человеком, качества, помогающие ему в трудные моменты жизни.

Рассмотрев взгляды видных деятелей гуманизма XIV века - Джованни Боккаччо и Франческо Петрарки на проблему обогащения, можно прийти к выводу об их противоречивости в данном вопросе. С одной стороны происходит частичная реабилитация материальных благ, признание того, что они не являются непреодолимым препятствием на пути совершенствования личности. С другой - еще сильно недоверие по отношению к богатствам и деятельности по их приобретению. Здесь светская и антропоцентрическая направленность воззрений Боккаччо и Петрарки проявляется меньше, нежели в дискуссии о сравнительных достоинствах активной и созерцательной жизни. Отчасти это можно объяснить огромным влиянием августиновского идеала добровольной бедности на сознание средневекового человека, отчасти увлечением гуманистов различными доктринами античной философии (в частности, стоической), дававшими обильную пищу для осмысления и формирования образа мудреца, стоящего выше сиюминутных проблем повседневности, связанных с материальными нуждами. Немаловажным фактором является и то, что будучи у истоков формирования светской интеллектуальной элиты, первые представители итальянского гуманизма стремились подчеркнуть свое специфическое положение, выделить особые преимущества умственного труда, в сравнении с коммерческой деятельностью, направленной только на обогащение.

Качественно новый этап в рассмотрении вышеуказанной проблемы наступает во Флоренции начала XV в. Благодаря деятельности тосканских гуманистов этого периода «была расчищена дорога для свободного развития гражданского опыта и идеалов». С новых позиций взглянули они и на проблему роли материальных благ в жизни индивида. В общей переоценке человеческого мира «экономическая деятельность становится обдумываемой и близкой». Со всей очевидностью это проявляется в творчестве Леонардо Бруни. Переведший для Козимо Медичи «Экономику» Псеводо-Аристотеля и использовавший положения аристотелевской доктрины для обоснования преимуществ активной жизни, гуманист неизбежно должен был прийти к необходимости переоценки господствовавших прежде этических установок в отношении богатства. Попытки такой переоценки проявляются уже в его ранних произведениях. Весьма характерен трактат Бруни «Восхваление Флоренции». Выделяя различные аспекты превосходства тосканского города-коммуны, он подробно останавливается на величии домов частных граждан и роскоши внутренних интерьеров зданий. Так, описывая палаццо состоятельных горожан, гуманист восклицает: «Не имея ста языков, ста ртов и железного голоса, я не могу показать все великолепие, богатство и совершенство». В другом месте трактата он восхищенно говорит «о множестве людей, о блеске зданий и церквей, о невероятной и удивительной красоте всего города». Из вышеперечисленного становится понятным, что Бруни благосклонно смотрит на крупные расходы граждан, направленные на обустройство окружающего городского пространства. Некоторым зарубежным исследователям, в частности, Джону Макманамону, это дало основание заявить, что гуманист выступает «как апологет флорентийской буржуазной олигархии». Подобная точка зрения представляется упрощением, ибо многие выходцы из купеческой среды подходили к проблеме городского строительства с более утилитарных позиций. Так, говоря о тратящих огромные средства на возведение роскошных зданий горожанах, купец-хронист Джованни Виллани пишет: «Старания их переходили пределы разумного и на эти цели тратились бешенные деньги». Картина великолепия Флоренции блекнет в глазах автора перед боязнью разорения частных граждан. Размер и направленность расходов, по Виллани, должны диктоваться прежде всего разумными личными соображениями. Бруни же не знает границ в своем восхищении городской архитектурой, зданиями, возведенными во славу и величие всей Флоренции. Кроме того, в трактате встречаются и другие мысли, позволяющие утверждать, что Леонардо Бруни высказывается с общеэтических позиций, и благо коммуны предстает перед ним в нерасторжимом единстве. Он превозносит государственный строй Флоренции, ибо «нет никакого другого места на земле, где большая справедливость присутствует, и ни в каком другом месте не приобретается такая свобода». Одним из условии обеспечения этой свободы и справедливости является сбалансированность интересов между различными социальными группами и равенство их представителей перед лицом правосудия, когда «высшие - своим положением, а низшие - республикой, одни и другие, от страха наказания были бы защищены». Кроме того, говорится об ограждении государством малоимущих от произвола богатых и влиятельных. Гуманист идеализирует государственное устройство коммуны, как универсального средства разрешения противоречий. В то время как, состоятельные представители флорентийского купечества XIV-XV в.в. гораздо более трезво оценивают положение дел в городе. Они не закрывают глаза на социальные конфликты и не забывают заявлять о своих личных притязаниях, которые нередко расходятся с нуждами общества. Так, Вилланн указывает, что крах ряда флорентийских компаний (Барди, Перуцци, Аччайуоли и др.) произошел не в последнюю очередь «из-за тягот, наложенных коммуной». Автор ясно сознает, что деловые интересы могут прийти в противоречие с коммунальными. И в этом случае он меньше всего склонен заботиться о социальной гармонии. Гуманист же, благодаря более широкой эрудиции и развитым интеллектуальным способностям, может абстрагироваться от утилитарных установок среды, его породившей, и выступить в роли мудреца, рисующего образ Флоренции сквозь призму идеальных представлений о социуме.

Вместе с тем, Леонардо Бруни толерантно и с большой долей симпатии относится к богатым людям при условии их полезности для блага города. Не случайно, Брунн говорит о материальной состоятельности флорентийцев в контексте общей похвалы великолепию и многолюдности Флоренции. По замечанию итальянского исследователя Ч. Вазоли, в трактате демонстрируется «похвала деятельному богатству необходимому для процветания и прогресса «respublicae». Гуманист поощряет щедрость состоятельных граждан, которая выступает видимым проявлением их достатка и в то же время служит интересам остальных. Таким образом, формируется новое, светское представление о материальном достатке, главным критерием этической оценки которого становится общественная полезность. Высшей же наградой за щедрость является слава и осознание того, что твой вклад в достижение республикой процветания был значительным. В полном соответствии с доктриной Аристотеля, полагавшего, что считается «делом более великим и совершенным постичь и спасти благо государства», нежели следовать исключительно личным целям, Бруни не разделяет общественный и индивидуальный интерес. Накопление капиталов не представляет для гуманиста самодостаточной этической ценности. Так, Бруни предостерегает от того, чтобы ставить «власть или богатства выше своего достоинства», а наиболее верным способом сохранения этого достоинства он видит всемерную поддержку республиканских устоев Флоренции, обеспечивающих свободу граждан. Причем, деньги являются важным инструментом такой поддержки. Описывая многочисленные потрясения, из которых с честью выходила Флоренция, Бруни удивленно спрашивает: «Откуда этот единственный город находил такую силу и деньги, чтобы сражаться?» Становится понятным, что его отношение к материальным благам лишено аскетического неприятия, ибо гуманист признает их огромную роль в достижении главной цели совместных усилий горожан - благополучия коммуны. Недаром Бруни в своей «Истории Флоренции» восхищенно замечает, что, несмотря на тяготы войны с герцогством Миланским, город «людьми и богатством обильно расцвел». Материальные блага выступают здесь видимым показателем коммунального процветания, плодом солидарного труда всех флорентийцев. В свою очередь, это процветание гарантирует достойную жизнь каждому гражданину. При этом Бруни негативно относится к деятельности, направленной только на личное обогащение, и к алчности, ибо это разрушает модель гармоничных взаимоотношений людей, представляемую мыслителем.

Идеи, высказанные Леонардо Бруни, были развиты и углублены другим видным флорентийским гуманистом XV в. - Маттео Пальмиери. По утверждению Г.Барона, во многом благодаря усилиям последнего «была достигнута победа ренессансной гражданственности над идеалом бедности, господствовавшим в позднее средневековье». Действительно, трактат Пальмиери «Гражданская жизнь» является шагом в очищении представлений о богатстве от налета аскетического неприятия. «Деньги сами по себе ни хороши, ни плохи, но будучи использованными владельцем, приносят славу или позор», - замечает автор на страницах своего произведения. Материальные блага не осуждаются Пальмиери, как безусловное зло, привязывающее к греховной земной жизни. Более того, они необходимы для самосовершенствования. «Богатство и обильное имущество - это инструменты, которыми опытные люди испытывают свою добродетель», - пишет Пальмиери. Автором морально оправдывается владение крупными капиталами при условии их честного накопления и надлежащего использования. Под последним понимается трата частными лицами денег на нужды коммуны. Пальмиери ценит человеческую жизнь постольку, «поскольку она способствует высшим установлениям гражданского общества и государства», поэтому эгоистическое следование исключительно своим устремлениям и пренебрежение коммунальным благосостоянием не находит сочувствия у гуманиста. Автор отмечает, что внешние блага, «своим ростом и защитой обязанные родине», должны в случае необходимости запрашиваться у граждан для ее укрепления и процветания. Материальные ресурсы выступают не только инструментом испытания добродетели, но и важным фактором социальной жизни, которая имеет для гуманиста «неоспоримый имманентный характер». Главным критерием этической оценки богатству Пальмиери, как и у Бруни, становится степень их вовлеченности в решение общественно полезных задач. Однако на страницах рассматриваемого трактата находится место и оправданию частного интереса. Маттео Пальмиери отмечает, что в управлении городом-государством нужно руководствоваться двумя возможностями: «одна - чтобы не навредить личности, другая - чтобы она служила общей пользе гражданского организма». Благо коммуны, хотя и является главнейшей целью человеческого существования, не заслоняет собой индивидуальные потребности полностью. Скорее можно утверждать, что гуманист стремится привести общественный и личный интерес к гармоничному симбиозу. Причем, акцент на этом симбиозе у Пальмиери выражен сильнее, чем у Бруни. С подобных позиций смотрит Маттео и на проблему богатства и накопления капиталов. Так, говоря о налогах и пожертвованиях в пользу государства, он утверждает, что размер денежного взноса должен определяться «с истинно пропорциональным порядком». А касаясь вопроса о щедрости, гуманист пишет: «Не вознаграждать полученное благодеяние не позволительно добродетельному, пока он может делать это без вреда». Становится понятным, что мыслитель признает право индивида на обогащение и обладание капиталом ради собственной пользы и удобства, но в соответствии с общими интересами. При этом общественные повинности не должны быть слишком обременительными. Автор считает, что можно честно разбогатеть и добродетельно владеть богатством. Однако в морально оправданные способы добывания денег не входят ростовщичество и полумошеннические финансовые операции, связанные с системой кредита и отдаванием денег «в рост». Здесь сказывается инерция мышления средневекового человека, не могущего примириться с легкостью сколачивания банковских капиталов.

Рассмотрев взгляды виднейших представителей гражданского гуманизма на проблему обогащения, можно прийти к выводу, что их концепции составляют новый этап в светской оценке богатства. Использование последнего видится в неразрывной связи с благосостоянием коммуны. Вместо априорного отрицания (у мыслителей, тяготеющих к христианской традиции) и настороженности (у Боккаччо и Петрарки), у представителей гражданского гуманизма мы наблюдаем полное признание важности богатств, как необходимого условия существования человеческого сообщества. Формируется особое, поощрительное отношение к щедрым тратам на нужды коммуны. Более того, материальные блага считаются Бруни и Пальмиери средствами морального совершенствования личности. В этом заключается коренное отличие данных гуманистов от представителей аскетической традиции, для которых богатство - препятствие на пути духовного роста, привязывающее к земному существованию. Причем, у Маттео Пальмиери мы наблюдаем осторожное оправдание стремления к собственной выгоде. Однако, было бы ошибочно полностью отождествлять взгляды деятелей гражданского гуманизма с мировоззрением какой-либо одной социальной группы. Как представители интеллектуальной элиты, Пальмиери и Бруни стремились откликнуться на вызов общества и осветить актуальное явление городской жизни - накопление капиталов - со светских позиций. Вместе с тем, традиционные моральные установки продолжают оказывать влияние на взгляды данных гуманистов, что проявляется в их отрицательной оценке алчности и ростовщичества.

Ярким подтверждением обусловленности новых подходов к проблеме обогащения объективными условиями жизни итальянских городов-государств может служить трактат «О браке» известного представителя венецианского гуманизма - Франческо Барбаро. Принадлежавший к олигархическим кругам Венеции, мыслитель написал к свадебным тожествам Лоренцо Медичи произведение, которое Г. Барон назвал одним из первых, где «мы, встречаемся с выражением подлинно гражданского духа в гуманистической литературе». Действительно, нельзя не отметить, что трактат носит сугубо практический характер и содержит рекомендации автора, касающиеся семейно-брачных отношений, как важной сферы жизни личности и общества в целом. Небезынтересной представляется и хозяйственная этика, декларируемая в данном произведении. Дух утилитаризма пронизывает многие страницы трактата, делая мысли Франческо Барбаро близкими мировосприятию купечества итальянских городов-государств, «акцент на полезности может быть найден снова и снова». Практичность вторгается даже в сферы брачных отношений, далекие от экономической жизни. Так, говоря о грудном вскармливании младенцев своими матерями, одним из критериев оценки этого явления гуманист называет полезность. С позиции личной пользы смотрит автор и на задачи семейной педагогики. Гуманист замечает, что «немного стоит мастерство и прилежание в приобретении богатств», если не удается взрастить достойную смену. В другом месте трактата он пишет о необходимости воспитывать детей так, чтобы, подойдя к старости, родители получили бы поддержку и денежную помощь «в естественных потребностях». Исходя из вышеперечисленного, справедливым представляется мнение JIaypo Мартинеса, который говорит о позитивном отношении Франческо Барбаро к частным капиталам. Гуманист не только одобряет их накопление, но и выступает за обогащение ради семейной и личной выгоды. Он не призывает жертвовать значительные суммы денег на богоугодные дела или завещать свое состояние государству. Капитал нужен, чтобы обеспечить спокойную старость и процветание потомков, обученных надлежащим образом для пользования им. Кроме того, Барбаро указывает, что воспитание младшего поколения помогает не только сохранить, но и увеличить фамильное состояние. Получить уроки семейной педагогию! выгодно и самим детям. Автор пишет, что «нельзя им будет надеяться на всяческие блага, если не окажутся смиренными, покорными предписаниям, кормящими родителей». Нельзя не отметить крайний практицизм Франческо Барбаро, рассматривающего воспитание детей с позиции полезности для детей и родителей.

Духом утилитарности отмечены и суждения Барбаро о браке. Говоря о поисках подходящей невесты, как один из критериев отбора, гуманист называет богатое приданное, наряду с красотой, добродетелью и родовитостью. И, хотя, пункт о финансовой состоятельности невесты не выделяется как главный, само его упоминание показательно. Автор выступает здесь скорее не моралистом, но выразителем реально сложившейся в Италии XV в. ситуации, когда «перспективы брака были ограничены финансовым фактором». Вступая в брачные отношения, итальянцы рассматриваемой эпохи нередко хотели повысить свое имущественное положение или социальный статус. Показателен рассказ купца-хрониста Бонаккорсо Питтн о своей женитьбе: «Зная, что Гвидо ди мессер Томазо дн Нери дель Паладжо - самый видный и уважаемый человек во Флоренции, решил я получить невесту из его рук, какую он захочет дать, лишь бы она была его родственницей», - пишет Питти, смотря на брак как на средство упрочения своей репутации и не оставляя места для личных симпатий. Подобные высказывания созвучны рассуждениям Барбаро по данному вопросу. Здесь гуманист выступает выразителем обыденных представлений итальянских горожан, свидетельствуя об их прагматизме и предприимчивости, а также об огромной роли материальных благ в их повседневной жизни.

Однако в труде Франческо Барбаро встречаются и высказывания, критикующие чрезмерную страсть к стяжательству. «Я хочу еще, чтобы матери в присутствии детей сурово осуждали алчность, скупость, сладострастие, чревоугодие и другие отвратительные пороки, которые ужасно оскверняют жизнь других», - замечает автор на одной нз страниц произведения. В другом отрывке трактата, он связывает рыночную торговлю с обманом. Здесь Франческо Барбаро отдает дань средневековой традиции, где высказывания об опасности, которую сулят богатства и стремление к ним, давно уже стали общим местом. По замечанию JIaypo Мартинеса, ренессансная аудитория была приучена к проповедям о соблазнах, возникающих в случае погони за мирскими благами, и знала, «как использовать или не принимать в расчет такие уроки». Вместе с тем, налет почти купеческого практицизма окрашивает даже мысли гуманиста, не расходящиеся с традиционными моральными установками. Он осуждает вручение богатых свадебных подарков, как способ обретения влиятельных покровителей. Но главный мотив этого порицания не в том, что тот, кто надеется приобрести таким способом положение в обществе, поступает недобродетельно. Гуманист указывает на нецелесообразность подобного деяния, ибо даритель зачастую лишается самого необходимого, а богатый одариваемый, купающийся в роскоши, может даже не заметить подарок. Соответственно, проблема использования денег, как способа продвижения вверх по социальной лестнице, рассматривается с сугубо светских позиций.

Взгляды Франческо Барбаро демонстрируют нам, что спектр оценок богатства в итальянской гуманистической литературе был достаточно широк. Если представители флорентийского гуманизма начала XV в., возникшего на пике гражданской активности, рассматривая проблему использования материальных благ в существовании индивида, апеллировали к пользе коммуны и старались выработать идеальные условия человеческого общежития, Барбаро выступает в большей степени практическим советчиком, а не философом-моралистом. Его взгляды, высказанные в трактате, ближе к ментальным установкам среды, породившей венецианского гуманиста. Сам характер произведения, когда один представитель торгово-предпринимательской прослойки (Франческо Барбаро) обращается к другому (Лоренцо Медичи), накладывает отпечаток на провозглашаемые наставления. Семейные отношения рассматриваются мыслителем с сугубо практических позиций, а личная выгода занимает видное место среди мотивов, которыми должны руководствоваться молодожены. Отвечающие потребностям окружающей социальной действительности, советы Барбаро свидетельствуют о глубоком проникновении товарно-денежных отношений в разные сферы жизни итальянских городов, об энергичности и предприимчивости горожан. Однако в трактате присутствуют и рассуждения общеэтического характера. Это проявляется в высказываниях против пышных свадебных подарков, делающих богатых богаче, а бедных беднее.

Огромный вклад в рассмотрение проблемы накопления капиталов в Италии XV в. внес Леон Батиста Альберти. Его концепция важна для нас пристальным вниманием к хозяйственной сфере жизни личности, четкой позицией по вопросу о богатстве и бедности. Наиболее же ценно стремление гуманиста отразить сложившуюся в современном ему итальянском городском сообществе этику щедрости и этику бережливости через призму своих философских взглядов. Попытки морально обосновать необходимость щедрых трат мы наблюдаем у Бруни и Пальмиери, элементы купеческой расчетливости - у Франческо Барбаро, однако, в произведениях Альберти встречаются оба эти мотива. Вопрос о возникновении и характере последних в эпоху Возрождения оживленно обсуждали зарубежные историки и социологи. Немецкий исследователь Антал связывал этику бережливости, выраженную в трудах гуманистов, с «рациональным элементом в мировоззрении крупной буржуазии», которая в Италии начала XV в. переживала пик своего могущества. Зарубежный историк искусства А. Хаузер говорил об универсальном процессе рационализации, охватившем итальянское ренессансное общество и нашедшем отражение в культурной сфере, связывая его с особенностями экономического развития городов-государств Аппенинского полуострова. «Оригинальная структура капитализма претерпела некоторые фундаментальные изменения в Италии в течение XIII и XIV веков. Вместо примитивной погони за прибылью, идея целесообразности, расчета, планирования выдвигалась вперед», - пишет он. Американский исследователь Лауро Мартинес отмечает дуализм мировоззрения господствующего класса итальянских городов, выразившийся в сочетании «утилитарной и стяжательской психологии купца» с «акцентом нобилей на внешнем виде и горделивыми представлениями о благородстве», подразумевающими щедрые траты. Ученый считает, что это нашло свое отражение и в трудах гуманистов, предназначавшихся тем, «кому предопределено занимать лидирующие социальные позиции». Английский историк П. Берк говорит о соперничестве и взаимном дополнении этики утилитарности и этики щедрости, распространенных «среди правителей и нобилей». Взгляды Альберти демонстрируют нам плодотворную попытку синтеза двух вышеперечисленных направлений этических поисков. Этика щедрости проявляется у мыслителя в попытке обосновать необходимость деятельной (в том числе и финансовой) помощи своему городу-государству, сближающей концепцию Леона Баттисты с воззрениями представителей гражданского гуманизма. Альберти отмечает, что родина не может защищаться «только с помощью отчислений из общественной казны», помимо налоговых сборов необходимы и крупные суммы денег, пожертвованные гражданами. Поэтому наилучшим объявляется государственное устройство не с развитой фискальной системой, но такое, где «все богатые будут надежнейшими и справедливейшими». Таким образом, существование слоя состоятельных граждан, тратящих по доброй воле значительные средства на украшение и защиту города, объявляется залогом стабильности государства. Подобные траты не только оправдываются, но и всемерно поощряются, связываются с уважением и славой семьи, славой, живущей в веках. И, хотя один из героев «Домостроя» Альберти, порицая богатства, замечает, что из них «проистекает зависть и ненависть к тому, кто дает не столько, сколько просят», делая бессмысленной всякую благотворительность, у автора превалирует положительное отношение к проявлениям щедрости. Характерно, то в ответ на приведенную выше сентенцию, другой персонаж трактата заявляет о своем намерении не отказываться от «возможности честно заработать денежные блага». Альберти делает выбор в пользу использования богатств на светские цели, несмотря на связанные с этим трудности.

Этика бережливости также находит свое отражение в произведениях гуманиста. Автор отмечает, что наряду с заботой о родине, «мы печемся о состоянии и делах наших». Признавая главенство общественного интереса над личным, он говорит и о важности последнего. Расточительность же, направленная исключительно на удовлетворение своих потребностей, считается Альберти не только бесполезной, но и вредной. «Залог разорения еще, как видно, в излишних тратах и в мотовстве, которое расходует и выбрасывает на ветер богатства», - пишет гуманист. Одним из условий избежания финансового кризиса служит продуманное ведение хозяйства, пронизывающий все сферы человеческого существования дух прагматизма который «полностью рационализирован из опыта». «Для того чтобы разбогатеть, нужно зарабатывать деньга, затем сохранять заработанное и разумно экономить», - замечает автор. Накопление капиталов оправдывается гуманистом, а практичность и расчетливость объявляются важными качествами индивида. Не случайно, говоря о свойствах которые помогли семье Альберти преуспеть, автор упоминает об их проницательности и благоразумии. Вера в разум человека, его способность распоряжаться объектами материального мира, пронизывает строчки трактата. Отчасти это можно объяснить ренессансным антропоцентризмом, отчасти - влиянием обыденных представлений итальянских горожан, с их высокой мобильностью и предприимчивостью. Тем самым реабилитируется сфера черт характера индивида, занятая в хозяйственной деятельности.

Для того чтобы четче выявить основу экономических воззрений мыслителя, необходимо обратиться к его учению о Фортуне. Влияние последней на существование человека объявляется Леоном Баттистой огромным. «Человеческая жизнь для Альберти сравнима с рекой, течение которой тащит и переворачивает тех, кто не хочет извлекать пользу из собственных сил», - справедливо замечает итальянская исследовательница Клето Карбонара. Соответственно, богатства, относимые гуманистом к внешним благам, имеют непостоянный и преходящий характер. Фортуна может их дать, а может быть с человеком «твердой и скупой». Однако автор отмечает, что ее действие нужно «умерять в осторожности и благоразумии». Не в последнюю очередь этому служит упоминавшаяся выше хозяйственная этика. Причем мотив щедрости и мотив экономности проявляются здесь в нерасторжимом единстве. Если Фортуна дает человеку денежные средства, нужно с расчетом, но без скупости, употребить их «в делах славных и честнейших» и постараться преумножить, если она неблагосклонна, надо переносить это «в стойкости и спокойствии». Финансовая состоятельность и нужда выступают совершенно равноправными средствами испытания добродетели. Идеал «святой бедности» не является для Альберти непреложной истиной. « Не презирая богатства, но держа в повиновении алчность, и в центре изобилия вещей мы будем жить свободными и радостными», - пишет гуманист. В духе стоической доктрины автор отмечает, что материальные блага должны занимать место в доме, но не в сердце человека. Жадность же и нечестные заработки, куда включается и ростовщичество, порицаются. «Не будет душа подвластна никакой ошибке, если не подчиняется нечестности, чтобы ссужать золото, избегает всякого порицания, чтобы не потерять известность, не утрачивает добродетель, чтобы приобрести богатство»,- пишет автор. Критика чрезмерного стяжательства ведется не с аскетических позиций. Автор порицает алчность за то, что она вредит самому индивиду и его внутреннему миру, мешает трезвости суждений и подчиняет человеческое поведение слепым инстинктам. Идеал гармонично развитой и самостоятельно мыслящей личности, близкий учению стоиков, проходит через большинство произведений философа.

Интерпретация наследия античности в доктрине Леона Батисты Альберти выдает интерес гуманиста к экономической сфере деятельности индивида. Его трактовка учения стоиков свободна от настороженного отношения к богатству, характерного для Петрарки и Боккаччо, она не связана «со средневековым презрением к миру и его благам». Несмотря на мнение об огромном влиянии Фортуны на существование человека, Фортуны, которая может лишить его даже самых внушительных состояний, Альберти учит рассчитывать на собственные силы и правильно распоряжаться финансовыми средствами, чтобы умерить ее воздействие. Мыслитель дает развернутую систему представлений о бережливости и щедрости, органически дополняющих друг - друга. Причем, личный и семейный интерес играют в его доктрине значительную роль, наряду с общественным. Велика заслуга гуманиста и в десакрализрцни взглядов на бедность, которая уравнивается с богатством в деле испытания добродетели. Все это дает повод некоторым историкам, например, итальянскому исследователю Армандо Сапори, называть Альберти выразителем воззрений ранней буржуазии. Такая оценка представляется упрощением, ибо зачастую автор выступает с философских и общеэтических позиций, ценя превыше всего добродетель и критикуя отдельные виды хозяйственной деятельности (ростовщичество, сомнительные финансовые операции), которые могут ограничить духовную свободу личности.

В Италии XIV - XV вв. происходит не только реабилитация богатства, но и переоценка нищеты, когда «социальное значение бедности превалирует над значением покаянным и в конце - концов лишает его трансцендентной ценности», попытки подобной переоценки можно встретить у Леона Баттисты Альберти, но данный мотив является общим и для многих других гуманистических авторов. Ярким подтверждением этому служит трактат флорентийского гуманиста Бонаккорсо да Монтеманьо «О благородстве». Для нас интересна та из двух речей труда, где наблюдается апология бедности. Оценивая эту речь, отечественная исследовательница Н.В. Ревякина подчеркивает ее демократический и анти сословный характер. М.П. Абрамсон отмечает, что данное выступление не отражает «христианский идеал бедности» и «отнюдь не по традиционному» связывает бедность с ренессансной добродетелью. На основе анализа источника попытаемся выработать свое мнение.

Прежде всего, стоит отметить, что главным моментом рассматриваемого выступления - речи римского юноши Гая Фламшшя, является доказательство тезиса об изначально равных потенциях людей в развитии своих лучших качеств. «И изобилие богатств, и древность рода не может наделить благородством или лишить его, так как собственным вместилищем благородства является душа, которую природа - императрица всех вещей, равномерно помещает во всех смертных от рождения», - говорит автор устами своего персонажа. Здесь наглядно демонстрируется общегуманистический мотив, характерный для многих деятелей культуры Возрождения - представление о том, что каждый индивид обладает неограниченными природными возможностями развития.

С позиций ренессансного антропоцентризма, не позволяющего полностью отождествить взгляды гуманистов с интересами какой-либо социальной группы, мыслитель смотрит на проблему обладания материальными благами.

«Щедрость или благородство не может быть в изобилии богатств, потому что тогда, если бы кто-то беднел, вместе с тем утрачивалось благородство», - замечает Фламиний. Для автора неприемлема мысль о том, что лишь материальные блага определяют лучшие качества человека, его статус и общественное признание. Гуманист приводит множество примеров из древнеримской истории, свидетельствующих о великих и славных деяниях «глубокоуважаемых людей», которые жили «в нужде». Важнейшей задачей мыслителя является доказать, что «благородство с бедностью и бедность с благородством могут совмещаться». Его аргументация не имеет ничего общего с взглядами представителей аскетической доктрины, призывающих стремиться «к истинной и святой нищете». Позиция автора скорее оборонительная, чем наступательная. Бонаккорсо не выступает апологетом бедности, гуманист лишь хочет показать, что она не препятствует моральному росту личности. Причем, говоря об этом, Монтеманьо практически не обращается к положениям христианской догматики.

Весьма характерны рассуждения гуманиста о щедрости. Автор не связывает ее с добровольным отказом от всех материальных благ. Он лишь стремится продемонстрировать, что небогатый человек, который в общественных делах «помощью и трудом старается быть полезным» более необходим республике, чем индивид, озабоченный обогащением, но выделяющий некоторые суммы денег на нужды общества.

Кроме того, в рассматриваемой речи встречаются мотивы, близкие ментальным установкам флорентийских горожан. «Все богатства, которые собираются для украшения являются напрасными трудами»,- говорит Гай Фламиний. Подобная мысль созвучна купеческим утилитарным представлениям, носителем которых выступает Дж. Виллани, порицающий роскошные женские украшения. И гуманист, и купец являются выразителями этики бережливости, сформировавшейся в торгово-предпринимательской среде, но вышедшей далеко за ее пределы. Однако Монтеманьо рассматривает проблему, морализируя и рефлексируя. Если Виллани выступает против чрезмерных расходов с позиции личной выгоды, гуманист указывает, что быть скромным в потребностях зачастую более порядочно и полезно для общества. Перед нами взгляд на бедность со светской точки зрения, свободный от оттенка неприятия материального мира, выдвигающий критерием оценки его благ социальную полезность. И, хотя позиция Гая Фламиния полемически заострена и направлена против другого героя трактата, отстаивающего ценность передающихся из поколения в поколение богатств и регалий, само появление подобных мыслей показательно. Трактат да Монтеманьо служит индикатором происходящих в обществе изменений, свидетельством того, что значение «святой нищеты», как этического идеала, уменьшилось.

Наиболее четкое выражение дискуссия о богатстве и накоплении капиталов приобретает в труде Поджо Браччолини «Об алчности». Впервые в гуманистической литературе появляется произведение, полностью посвященное данной теме. Трактат демонстрирует нам две хорошо обоснованные и четко выраженные позиции его персонажей - аргументы в защиту жадности (Антонио Лоски) и против нее (Бартоломео да Монтепульчано). Произведение получило неоднозначную оценку в отечественной и зарубежной исторической науке. Дж. Сантта считает, что «его наиболее убедительной частью является изложение доктрины Лоски», которая становится отражением духа, создающего «новую экономическую жизнь». Виднейший итальянский исследователь Э. Гарэн менее категоричен в отождествлении взглядов Поджо с воззрениями кого-либо из персонажей трактата, он обращает внимание на расходящуюся с традицией, «необычную оценку денег», данную в ходе изложенной там дискуссии, а также на критику монашества с антиаскетических позиций, встречающуюся в произведении. П. Берк, хотя и отмечает игровой момент в защите алчности Лоски, говорит о важном вкладе трактата в формирование новой этики бережливости и этики щедрости. Американский ученый Ч.Тринкаус говорит о желании Поджо Браччолшш дать оценку насущным явлениям городской жизни, ибо он «был реалистом, живущим в высококонкурентном политическом и экономическом обществе». Отечественная исследовательница М.П. Абрамсон ценит концепцию Браччолини за взгляд на богатство, как на силу, «которая способствует процветанию общества». Н.В. Ревякина отождествляет точку зрения Поджо по данному вопросу с позицией одного из героев произведения - Андреа Константинопольского, который, выслушав крайние позиции указанных выше спорщиков, осуществляет синтез и предполагает «моральный контроль над желанием», выступая за умеренную страсть к обогащению. Российский историк Г.И. Самсонова заявляет, что Поджо не выступает «против основ христианской морали», стремясь совместить ее с требованиями материальной жизни, но «выдвигает на первый план прежде всего античные нравственные идеалы». Главной заслугой трактата «Об алчности» исследовательница считает попытку рассмотреть «тему накопительства с учетом социальной роли богатства и его нравственного значения для личности». Признавая важность вышеназванных позиций, обратимся к источнику.

Речь Антонио Лоски выделяется в трактате яркостью и смелостью суждений, прямо противостоящих духу ортодоксальной католической доктрины. Лоски заявляет, что жадность «заложена в нас природой с самого рождения», а поэтому доброкачественна, является двигателем прогресса, так как «все, чем заняты смертные и из-за чего рискуют, направлено на добывание золота или серебра», полезна для общества, ибо именно богатые тратят деньги на благотворительность и развитие искусств. Подобные мысли в корне расходятся с взглядами апологетов аскетической традиции, считающих алчность греховной и ведущей «к вечным мукам ада». Влияние данной традиции было настолько сильно, что заставляло даже купцов порицать жажду наживы у горожан. Антонио же произносится знаковая фраза: «Жадность не 17611 т. душу, не мешает проявлению дарования и достижению мудрости». Стремление к богатству у представителей интеллектуальной элиты в известной степени оправдывается, а прежний стоический идеал мудреца подвергается сомнению.

Характерна и аргументация Бартоломео да Монтепульчано, выступающего на страницах трактата против алчности. В начале своей речи, намечая общие подходы к проблеме, он говорит, что жадность более опасна, чем расточительство, ибо это «проклятое преступление, пагубное для людей, вредящее всем, оскорбляющее всех, всему враждебное», в то время как мотовство наносит ущерб лишь отдельной, подверженной ему, личности. Сама постановка вопроса сильно отличается от той, которую предлагали апологеты ортодоксального католицизма. Последние делали акцент на индивидуальном спасении и ратовали за то, чтобы «истинные рабы Божьи освобождали и сердца, и чувства, и души свои от мира с его великолепием и удовольствием». Выразители аскетической доктрины подчеркивали опасность алчности для добродетели каждого конкретного человека и видели ее греховным качеством, привязывающим к мирским благам, мешающим сосредоточиться на молитвах и подготовке к загробном существованию. В трактате же Поджо критика жадности носит светский характер и ведется с учетом реалий земной жизни в человеческом сообществе. Главным мотивом порицания скупцов становится то, что они заботятся «только о себе и личных делах, забыв об общественном интересе». Очевиден акцент Браччолини на полезном для социума использовании материальных благ, которое выступает у гуманиста критерием отношения к состоятельным горожанам. И хотя в монологе Андреа Константинопольского, подводящем формальный итог трактату, звучат некоторые характерные для ортодоксальной католической доктрины положения о преходящем характере богатств и губительности стяжательства для добродетели каждого человека, даже здесь воспевается стремление к земной славе и человеческий рационализм.

Учитывая вышеперечисленное, трудно говорить о полном тождестве взглядов автора с позицией кого-либо из персонажей трактата. Очевидна попытка Браччолини рассмотреть проблему обогащения с разных точек зрения. По замечанию отечественного исследователя Л.М.Баткина, «у Поджо взята некая социальная и психологическая тенденция и предельно заострена, притом, конечно, не только в силу реализма мышления, а по правилам полемики и риторики, по законам диалогического жанра, требующим исходного экстремизма сталкивающихся мнений». Однако во всех трех высказанных героями произведения концепциях заметен сильный крен в сторону светскости и рационализма. Вера в возможности индивида, который способен разумно распорядится благами мира на пользу человеческому сообществу, пронизывает страницы трактата, сближая точку зрения автора с взглядами представителей гражданского гуманизма. Человек, гармонично сочетающий личный интерес со служением коммуне и благотворительностью, для Браччолини гораздо симпатичней аскета.

Взгляды деятелей итальянского гуманизма XIV - XV вв. на проблему накопления капиталов внесли важный вклад в формирование новых этических представлений о роли материальных благ в жизни человека.

Эволюция гуманистических воззрений по вышеназванному вопросу прошла несколько этапов. Первый связан с деятельностью гуманистов XIV в. Петрарка и Боккаччо во многом смотрели на материальные блага со светских позиций, до определенной степени оправдывая владение ими. Однако, отношение данных мыслителей к накоплению капиталов несвободно от настороженности.

В концепциях деятелей раннего гуманизма получили выражение разные пласты античной и средневековой культуры. Влияние древних философов сказалось в близкой к стоической оценке материальных благ, как непостоянных, а настойчивого стремления к ним, как недостойного истинного мудреца. Говоря о роли подобных заимствований в становлении этической мысли гуманизма, американский историк П.О. Кристеллер замечает: «Каждый моральный трактат убеждал и наставлял своих читателей, информируя о вопросах величайшего практического и человеческого значения, и это было в большинстве случаев более ценным, чем представление новелл или оригинальные мысли. Иными словами, мы должны подходить к моральной литературе Ренессанса не с чрезмерными ожиданиями глубины или оригинальности, но с сознанием ее ограниченных целей и признанием, что она хорошо соответствовала этим целям».

Однако концепции гуманистов не сводились к адаптированному использованию учений античных философов. Сыграла свою роль и инерция средневекового мышления, проявившаяся в настороженном отношении к богатствам, отсутствующем у стоиков, которые стремились к формированию сильной личности, спокойно относящейся и к недостатку, и к избытку благ Фортуны. В этом взгляд Боккаччо и Петрарки близок позиции представителей клира - современников гуманистов.

Спектр оценок обогащения в трудах религиозных мыслителей варьируется от резкого неприятия до попыток вписать его в круг явлений городской жизни. Однако, в русле церковной традиции в Италии XIV-XV в.в. не было дано морального оправдания стяжательства. Положения аскетической доктрины, провозглашающие греховность материального мира и привязанности к его благам, оказались чрезвычайно влиятельными. Максимальной степенью компромисса в отношении обогащения, у клириков было признание за горожанином возможности вести торговлю и налаживать производство, исходя из «справедливой» (т.е. лишь компенсирующей издержки, с минимальной наценкой) цены на товар, при условии участия в благотворительности и избегания «непозволительных» (связанных с ростовщичеством, финансовыми махинациями) заработков. Мотив осуждения последних мы находим у ранних гуманистов, как и высказывания, порицающие бренные мирские блага, что несомненно являлось данью традиционной морали, закрепляемой ортодоксальным католицизмом.

Новым же в полемике о накоплении капиталов был значительный акцент на превознесении умственного труда над вульгарным зарабатыванием денег, проистекающий из неустойчивого положения светской интеллектуальной элиты XIV века, стремящейся отстоять особенность своей деятельности и свое место в социуме. Объективно, это выделяло ранних гуманистов из городской среды, но служило их самоидентификации. Наблюдаются расхождения во взглядах ренессансных интеллектуалов и пополанов.

Представители купечества считали накопление капиталов основным видом деятельности и использовали свои умственные способности для приращения состояния, а также для обучения навыкам обогащения потомства. В то время как в трактатах ранних гуманистов приветствуется освоение и передача знаний, как универсального опыта общежития, не обязательно направленного на увеличение достатка. Петрарка и Боккаччо пытаются доказать, что литературное наследие античных мудрецов может помочь не в преумножении непостоянных и порой греховных благ Фортуны, но в обретении устойчивой жизненной позиции, помогающей сохранять достоинство в любой ситуации. Одновременно они подчеркивают свою социальную состоятельность, представляя себя наставниками, передающими неофитам бесценное наследие древних, не менее полезными для общества, чем купцы, клирики и эрудиты, связанные с прежними образовательными структурами. И, хотя, мотивы, заставляющие ранних гуманистов делать это, могли быть корыстными, несомненен их широкий взгляд на роль обогащения в жизни человека. Оно - лишь средство обеспечения штудий, а не цель большинства жизненных устремлений, как у купцов.

Следующий этап в рассмотрении проблемы связан с концепциями деятелей гражданского гуманизма. Леонардо Бруни и Маттео Пальмиери исходят из представлений о позитивной социальной роли богатств в жизни города-государства. У авторов заметно осторожное оправдание индивидуального интереса и стремления к обогащению для личных нужд при условии главенства общего блага. В большинстве же случаев, личные и общественные потребности выступают в концепциях гражданских гуманистов в нерасторжимом единстве. Важной заслугой Бруни и Пальмиери в вышеуказанной дискуссии является выдвижение представления о богатстве, как способе испытания человеческой добродетели. Отчасти эти взгляды опирались на учение Аристотеля о положительной роли материальных благ для человека и общества. Однако новым был явно выраженный акцент на активности и гражданственности, вытекающий из условий жизни в тосканском городе-государстве с его коммунальным патриотизмом.

Ряд авторов купеческих записок, также разделяющих вышеуказанное чувство, тем не менее, в ряде случаев ставили личный интерес над общественным или, по крайней мере, не затушевывали противоречия между ними. Коммунальное благо, по представлениям купцов, основывалось на процветании горожан и должно было выступать залогом оного. В случае посягательства институтов коммунального управления на имущественные права и личную собственность граждан, деловые люди нередко подвергали их жесткой критике. Кроме того, они гораздо увереннее гуманистов оправдывали обогащение ради личной выгоды, ставшее смыслом жизни. Гражданские мыслители Флоренции, в свою очередь, полагали, что любой горожанин должен принести свое финансовое благополучие в жертву процветанию социума в целом, если того потребуют обстоятельства. Здесь сказывалось и влияние доктрин античных мыслителей, героизировавших общественное служение, и воздействие собственного опыта государственной службы, побудившей отказаться от прежних заработков и в значительной степени отождествлять собственные интересы с коммунальными. Играла свою роль и склонность к анализу и рефлексии светских интеллектуалов, стремившихся выработать оптимальные условия общежития, строя модели идеальных социальных отношений, допускающих гармонию общественного и личного. Бруни и Пальмиери расходятся во мнениях с купцами, никогда не забывающими о нуждах накопления капиталов в силу своего основного вида деятельности. Больший практицизм деловых людей проявляется в смелом поиске источников личного обогащения, не всегда одобряемых традиционной моралью.

Флорентийские гуманисты рубежа XIV-XV в.в. с их последовательной гражданственностью, провозглашающие высшим этическим императивом растворение индивидуальных потребностей в коммунальном благе, отличались не только от купцов, но и от представителей клира. Последние понимали под общественно полезными делами благотворительность и пожертвования церкви. Такой подход оказал большое влияние на купцов, авантюрно смелых в деловой практике, но сильнее интеллектуалов связанных с повседневными традициями народной религиозности. Взгляд гражданских гуманистов иной. Он полностью обращен к нуждам социальной действительности, анализу мирского существовании, которое считалось апологетами аскетизма ущербным и несовершенным. Ренессансные мыслители же, хотят его гармонизировать через выработку совершенных условий общежития.

Следующий этап обсуждения данной темы характерен детальной разработкой идей, высказанных деятелями гражданского гуманизма, рассмотрением их сквозь призму потребностей повседневного существования. Доктрины античных философов с одной стороны осмысливаются более глубоко (возврат к истинному, очищенному от средневековых наслоений стоицизму у Альберти), с другой - оцениваются с позиции нужд современности, более прагматично. Леон Батиста Альберти формирует особую этику щедрости и бережливости, применительно к хозяйственной сфере жизни, Франческо Барбаро обращается к семейно-брачным отношениям с прагматических позиций, Бонаккорсо да Монтеманьо поднимает проблему бедности в социальном контексте, Поджо Браччолшш всесторонне изучает вопрос о моральности всякого обогащения. Мыслители во многом свободны от сомнений гуманистов первого поколения. Своим вниманием к хозяйственной стороне жизни, смелостью оценок и практическим характером, трактаты вышеперечисленных авторов близки купеческим запискам.

Альберти, сочетающий в своей концепции этику щедрости и бережливости, теоретически отстаивающий необходимость стремится к благу семьи, наряду с благом общественным, вплотную подошел к моральным императивам торгово-предпринимательской среды. Представители последней также высоко ценили семейный достаток, заботясь о передаче потомкам материальных благ и опыта ведения дел. Однако было бы упрощением говорить о прославлении богатств как самоцели у гуманистов рассматриваемого периода. Даже наиболее прагматичные высказывания светских интеллектуалов являются подходами к решению более общих этических проблем. Причем, эти решения, как правило, были далеки от признания самостоятельной этической ценности обогащения, ибо такое признание влекло за собой нарушение социальной гармонии.

Представители купеческой среды, запечатлевшие повседневные установки своего сословия в хрониках, гораздо более прагматично относятся к накоплению капиталов. Оно выступает у хронистов, в первую очередь, источником личной выгоды. Интересы купцов нередко расходятся с интересами социума, и они отдают себе в этом отчет. Гуманисты же, даже вышедшие из торгово-предпринимательской среды, несмотря на большую интеллектуальную смелость стремились к выработке представлений о всесторонне развитом человеке и идеальном обществе, в котором элементы утилитаризма присутствовали бы, но не преобладали. В положительном смысле, богатство для них - условие индивидуального совершенствования и процветания социума, в отрицательном - источник моральной слабости и пороков.

Гуманисты рассматриваемого периода в наибольшей степени расходятся с духом аскетической доктрины. Это проявляется в новых оценках алчности, которую представители церкви считали смертным грехом. Даже купцы, жизнь которых была полна проявлениями стяжательства, нередко высказывались по этому вопросу в духе традиционной морали. В трактате Поджо Браччолинн жадность оправдывается, как одно из проявлений человеческой природы и неотъемлемый элемент земной жизни. Точно также, бедность - святое состояние для представителей клира, лишается сакрального налета в труде Монтеманьо. Налицо выработка светских парадигм морально оправданного человеческого поведения, приобретающая глобальные масштабы за счет интеллектуальной свободы и всесторонней образованности гуманистов.

Учитывая вышеперечисленное, закономерным представляется выяснение вопроса о взаимовлиянии воззрений трех сред.

Негативное отношение к чрезмерному стяжательству и непозволительным заработкам у представителей клира оказало воздействие на ранних гуманистов (критикующих жажду наживы) и купцов (жертвующих крупные суммы денег на богоугодные дела, мучаясь угрызениями совести). В свою очередь, под влиянием купеческой и гуманистической среды религиозные мыслители смягчали резкость аскетических оценок обогащения, критикуя в основном явные обманы, ростовщичество и банковские аферы.

Взаимно обогащались, взаимодействуя друг с другом, представления купцов и деятелей гуманизма. Смелость в обогащении и предприимчивость делового человека подвигала гуманиста, нередко связанного с ним общей средой, не менее смело анализировать процессы накопления капиталов. Однако светские интеллектуалы стремились не к апологии богатства, а к выработке светских этических максим, гармонизирующих общество товарно-денежных отношении.

 

Автор: Гордиенко А.Б.