Реформирование кавказского военного мундира в первой половине XIX века

В первой половине XIX в. униформа Отдельного Кавказского корпуса официально ничем (до 1846 г.) не отличалась от войск, находившихся на территории России. Однако, данная форма обмундирования оказалась неудобной и непрактичной в условиях ведения боевых действий на Кавказе.

Уже с начала XIX в. неоднократно поступали предложения об упрощении одежды и снаряжения, изменении ряда деталей. В основе этих претензий к военной форме лежали прежде всего причины климата и характера горного театра военных действий. Многие кавказские военачальники, понимая нереальность требований о строгом следовании образцу, своими приказами разрешали многочисленные отступления от него.

Все это создавало почву для реформирования кавказского военного мундира. Уже в первой четверти XIX в. имели место попытки его преобразования, предпринимаемые наиболее деятельными и способными военачальниками. Так, в начале 1800-х гг., в 16-м егерском полку по инициативе генерал-майора П.Г. Лихачева 1-го (полковой шеф в 1799-1808 гг.) появились мягкие и удобные черкесские папахи, зеленые шаровары в сапоги выше колен и просторные зеленые же куртки. Именно Лихачев «первый из кавказских генералов решился отступить от форменной одежды, допустив в ней такие изменения, которые наиболее соответствовали условиям кавказского походного быта». Однако реформаторская деятельность Лихачева была ограничена пределами его возможностей как шефа всего одного полка корпуса и, очевидно, не продлилась долго.

Кроме П.Г. Лихачева, можно указать, уже на более высоком уровне, на еще двух кавказских командующих, пытавшихся овладеть кавказской спецификой и облегчить подчиненным войскам тяготы ношения форменного костюма. Главнокомандующий в Грузии генерал от инфантерии князь П.Д. Цицианов 28 мая 1803 г. сообщал Александру I: «Для охранения здоровья нижних чинов от нечистоты на голове, производящейся необычайными испарениями при сильных здешних жарах, делающими из пудры тесто, заклеивая тем поры на голове, я, по совету здешнего медицинского инспектора, принял смелость предписать полкам, в Грузии находящимся, пудрение головы нижним чинам отменить до будущего ноября месяца сего года. О чем имея счастье Вашему Императорскому Величеству всеподданнейше донести, должен присовокупить, что если бы благоугодно было Вашему Императорскому Величеству и навсегда оставить пудру в полках, здесь находящихся, то сия новая щедрота Вашего Императорского Величества к нижним чинам произвела бы наичувствительную пользу для их здоровья». С 1801 г. пудрить волосы официально полагалось лишь в большие парады и праздники - «пережиток гатчинской косметики». Но даже это причиняло неудобства кавказским войскам, и поэтому нельзя не отметить преобразования П.Д. Цицианова в области военной прически.

Также П.Д. Цицианов заботился о зимней одежде для своих солдат. С этой целью он предписывал «полушубки расширить и подлиннее, коли можно, сделать, дабы можно было сверх кафтана надеть полушубок и им закрыть ляжки, а потом шинель и сверх ее тесак и суму, ибо до марта месяца и далее бывают вьюги страшные, и мороз восходит до 18 градусов». В рамках той же заботы о здоровье солдат Цицианов (24 ноября 1804 г.) приказывал перед переходом реки вброд «всегда сапоги и портки снимать, а, перешед, обтереть ноги и обувь сухую надевать».

Один из преемников П.Д. Цицианова, генерал-лейтенант маркиз Ф.О. Паулуччи, основываясь на опыте «прежнего нахождения моего здесь в двух кампаниях», издал приказ от 18 октября 1810 г. В нем он облегчил своим войскам тяготы ношения тяжелых и неудобных головных уборов - киверов и касок. Паулуччи официально разрешил «в походе, который предпринимается для военных действий, также и в экстренных командировках из квартир для отражений или преследований неприятеля, употреблять как господам офицерам, так и солдатам вверенного мне корпуса в драгунских и пехотных полках фуражные шапки, а киверов и касок в поход вовсе не брать». Только в полковых квартирах, на смотрах и «при собрании учебных лагерей» предписывалось непременно быть «во всей форме каждому».

Таким образом, уже в 1800-1810 гг. в кавказских войсках форма одежды и снаряжения солдат, изначально не приспособленная к ведению военных действий в горах, переменялась с учетом местных условий (введение папах и курток, отмена пудры, разрешение носить фуражки) благодаря усилиям некоторых военачальников, руководствующихся военно-походной обстановкой.

Крупнейшие преобразования в этой сфере (вплоть до 1846 г.) были предприняты в 1816-1826 гг. видным государственным деятелем и военачальником А.П. Ермоловым, командующим ОКК.

Предметом особой заботы А.П. Ермолова было внутреннее состояние русской армии на Кавказе. Эту сферу он знал до тонкостей. Его дотошный интерес к повседневной жизни рядовых солдат и младшего офицерского состава представлял собой нечто весьма нехарактерное для армейских обычаев и нравов того времени. Он вникал буквально во все - бытовые условия, вопросы здоровья и гигиены, питания и интендантского снабжения, боеготовности войск и т.д.

Будучи сторонником дисциплины и порядка, Ермолов вместе с тем ненавидел муштру и плац-парадные замашки, издавна укоренившиеся в европейских армиях. Его интересовало то, что реально поднимало уровень боеспособности и моральный дух войск, «а не покрой солдатских панталон», как выразился современный отечественный исследователь. Он стремился воспитывать воинов, умеющих четко выполнять поставленные перед ними задачи, а не изваяния, красиво застывающие в стойке «смирно». Педантичное преклонение перед формой в ущерб здравому смыслу вызывало у А.П. Ермолова лишь презрение и насмешку. Как говорил он сам: «Я менее всего прихотлив на счет наружной красоты солдата и в понятии моем нет солдата худого, лишь бы имел силу нести ружье и ранец». Все это позволяет признать глубоко ошибочным мнение некоторых авторов о том, что на Кавказе А.П. Ермолов был «бардом армейского устава, ревностно соблюдал правила ношения форменной одежды».

Руководствуясь данными представлениями о внешнем виде кавказского солдата, главнокомандующий Отдельного Кавказского корпуса снисходительно относился к «фигурантам», как он называл солдат в «самой неформенной и пестрой одежде» в походе, сравнивая их по обличью с персидскими сарбазами (персидские регулярные войска, «прославившиеся», в частности, беспорядком и неопрятностью в обмундировании). Генерал смело заявлял о том, что взялся бы представить кавказских солдат императору и, полагал он, «государь, взглянув на них, остался бы доволен».

Более того, «проконсул Кавказа» решился на неслыханный для того времени шаг: заменил стеснительную форму одежды более легкой и удобной. Своей властью А.П. Ермолов приказал войскам носить в походах фуражки и шинели вместо киверов и мундиров, а также папахи и суконные куртки или черкески, вместо ранцев - холщевые сухарные мешки. Зимой он рекомендовал использовать овчинные полушубки, а летом разрешал снимать галстук и расстегивать мундиры во время переходов по жаре.

Характерно для консервативного мышления военных того времени, однако, что эти действия подали «многим повод обвинить в либеральном образе мыслей Ермолова, явно, по их мнению, баловавшего войска», - сообщает поэт и партизан Д.В. Давыдов (служил на Кавказе в 1826 г.). Критика, безусловно, не была оправданной. Так, И.Ф. Паскевич ошибочно обвинял кавказские войска в том, что они «храбры, но не стойки. Сохрани бог быть с такими войсками первый раз в деле». В другом письме он столь же необоснованно заявлял: «Что можно было сделать при Цицианове, того не сделать при генерале Ермолове».

М.Я. фон Фок, управляющий III Отделением канцелярии Его Величества, доносил, что «офицеры и солдаты весьма любят Ермолова за весьма малые вещи: он позволяет солдатам на переходах и вне службы ходить в шароварах и широком платье, офицерам - в фуражках и кое-как». Безусловно, автор преувеличивал, но необходимо отметить, что любовь войск к деятельному генералу объясняется современниками связанной с тем обстоятельством, что он улучшил их форму одежды.

Искренне заботясь о русском солдате, А.П. Ермолов с первых лет своего пребывания на Кавказе не только функционально улучшал его внешний вид, но и старался довести свои мысли и предложения до верховного командования армии с целью общего преобразования русского военного костюма. Еще 28 февраля 1817 г. в письме А.А. Закревскому он сообщал, что «современем» направит Александру I представление о «некоторой перемене в одежде солдата» с тем, чтобы облегчить его нагрузку при военных действиях в «знойном здешнем климате». (Этот проект - «одежду для солдат более с климатом согласованную» - был предложен императору в начале 1818 г., по словам самого Ермолова.)

Здесь генерал выражал свою, достаточно смелую, непривычную и в какой-то степени ультимативную точку зрения относительно походной униформы: «От вас зависит не иметь уважения к моему мнению, даже сказать можете, что я говорю вздор и ничего не сделать, но я уверен, что и впоследствии времени увидите истину моих предположений, а между тем уморим мы довольно много людей напрасно и выйдет, что не я виноват, что доселе предместники мои или мало обращали на то внимания, или не смели сделать возражения против того, что утверждено вышнею властью».

Значение этого документа для истории униформы ОКК огромно - впервые его командующий осмелился обратиться к императору с возражениями относительно военной формы, Высочайше утвержденной. Тем не менее, хотя государь так и не решился в корне пресечь проекты реформирования обмундирования и снаряжения ОКК, все рапорты А.П. Ермолова по этому вопросу ложились под сукно. Но он продолжал переписку в рамках данной проблемы. Так, 10 марта 1818 г., в очередной депеше А.А. Закревскому, Ермолов вновь отстаивал тезис об изменениях во внешнем виде войск, находя «некоторые вещи в одежде солдата несвойственными здешнему климату». Как он образно выражался, «я не виноват, что здесь солнце более согревает, нежели у вас». Но об этом предложении было «вовсе умолчено». Н.Н. Муравьев отметил в дневнике, что «он (А.П. Ермолов - МН.) читал мне представленное им Государю предположение для одежды здешнего солдата», оставшееся без ответа (1819 г.).

Наиболее полно предложения А.П. Ермолова (основанные «на внимательном наблюдении и опытах довольно продолжительного времени») изложены в письмах его к начальнику Генштаба барону И.И. Дибичу (от 25 августа и 23 декабря 1823 г.) и документе «О мундирах, аммуничных и прочих вещах, штатами положенных, в которых, по мнению моему, нужно сделать некоторые перемены» (вероятно, приложение к одному из этих писем). А.П. Ермолов предлагал заменить кивера «гораздо удобнейшим головным убором» - черной овчинной шапкой без парадного султана, но «с козырьком и лопастью, которая бы закрывала затылок от солнца». Обосновывал это он следующим: «По здешнему знойному климату, кивера совсем неудобны; ибо кожа, нагреваясь от лучей солнца, удерживает такую степень жара, который не только тяготит солдат, но и производит сильные головные боли». Представляет большой интерес следующая заметка А.П. Ермолова, доказывающая, что преимущества нового головного убора генерал испытывал лично на своем опыте, что, безусловно, придавало точность и достоверность его рассуждениям: «Удобство сих киверов (меховых шапок - М.Н.) доказывается употреблением овчинных шапок всеми вообще народами, по сей стороне Кавказских гор и далее в Персии и Турции живущими, что испытал я во время пребывания моего в Персии».

Темно-зеленый фрачный форменный мундир, по мнению А.П. Ермолова, «не излишне» было бы сменить его вариантом без «полок» (фалд). Также он рекомендовал ввести равендучные кителя по образцу мундира, вместо же белых панталон (брюк) - темно-зеленые, «по неимению здесь мела», из-за чего солдату приходилось белить брюки за свой счет, употребляя «часть жалованья, весьма чувствительную». Кожаные краги к брюкам, которые «скоро намокают и медленно высушиваются» и используются лишь зимой («Во всякое же другое время они или не употребляются, или бесполезны, и к тому кожа от здешнего жара худо сохраняется»), генерал советовал отменить или хотя бы заменить суконными штиблетами. Кожаное снаряжение А.П. Ермолов хотел делать черным лакированным, поскольку белить его с помощью разведенного клея и тертого мела, а потом полировать, «здесь не чем, или чрезмерно стоит дорого для солдат». Учитывал генерал и то, что полировка ремней от жары трескалась, от пыли чернела, а от дождя растворялась, так что ее постоянно приходилось чистить заново, что у солдата занимало почти все его свободное время. Наконец, тяжелые и неудобные ранцы Ермолов хотел оставить лишь для рот в движении, остальным же частям выдать равендучные чемоданы.

В историографии практически не затрагивалась деятельность А.П. Ермолова по реформированию кавказского военного мундира. Главнокомандующий ОКК пришел к выводу, что «здесь войска не можно удержать в том составе, как в других местах, и покорить тому единообразию, которое так удобно в армиях в России». В результате, он выступил за изменение формы одежды, поскольку «для действия в знойном здешнем климате, в земле чрезвычайно гористой повсюду», обычная униформа регулярной армии была малопригодной. Поэтому, руководствуясь климатическими условиями кавказского региона, Ермолов стал одним из первых российских военных деятелей, разрабатывавших и внедрявших («своею властью») в войска практичную и удобную униформу: фуражки, папахи, куртки, полушубки, сапоги и сухарные мешки вместо ранцев. Меры, предпринимаемые А.П. Ермоловым, были направлены на поддержание высокого боевого уровня войск, расположенных на Северном Кавказе и в Закавказье. Генерал всячески добивался их необходимого качественного соответствия тем задачам, которые ставила перед ним сложившаяся в данном регионе обстановка.

А.П. Ермоловым были составлены конкретные предложения по реформированию кавказского военного мундира. Доводы, изложенные им в посланиях А.А. Закревскому, И.И. Дибичу и Александру I, убедительны. Ермолов хорошо разбирался в том, о чем писал. В этом его можно сравнить с другим, более известным реформатором военной одежды - князем Г.А. Потемкиным-Таврическим. Но возможности у них были разные. Г.А. Потемкин в 1780-е гг. разработал и ввел в войсках унифицированное обмундирование, на десятилетия опередившее свое время, а к словам А.П. Ермолова в свое время никто не прислушался.

Тем не менее, отдельные предложения А.П. Ермолова были позднее реализованы на практике в русской армии на Кавказе. Так, в 1823 г. в 7-м карабинерном полку были «построены» кителя с согласия нижних чинов и за их счет. Были введены кожаные штиблеты и темно-зеленые зимние суконные брюки навыпуск (1826 г.). В 1829 г. для всего ОКК в качестве головного убора была принята барашковая шапка особого образца вместо кивера.

Введение этого головного убора можно назвать первой (и неудачной) попыткой разработки специальной формы для Кавказского корпуса. Овчинная шапка, несомненно, представляла собой шаг вперед по сравнению с кивером, но трудно назвать ее более «практичным» головным убором для Кавказа. Тем более что на шапки перешел весь прибор с кивера, кроме султанов. Поэтому для похода «неуклюжий кавказский барашковый кивер» оказался тоже неудобным. Полки быстро перешли на фуражки, оставляя шапки в штаб-квартире. Ни один источник не сообщает о применении овчинных шапок в походе. Эти обременительные головные уборы были признаны негодными к употреблению и отменены в ноябре 1842 г. Впредь до установления новой формы было положено всем чинам носить только фуражку.

Попытки реформирования в первой трети XIX в. наблюдаются и в одежде и вооружении полков кавказского линейного казачества. Однако, в отличие от регулярных войск, там шел процесс от обратного, унификация «по черкесскому образцу». «Хотя одежда не прибавляет в казаках бодрости и не делает их способнее к службе, - аргументировали регламентацию, упорядочение в костюме линейных казаков преобразователи тех лет, - но кажется, что единообразное одеяние послужит к напоминанию каждому, что служащий казак не простой поселянин».

Процесс регламентации со стороны правительства официально был закреплен сначала приказом генерал-лейтенанта Е.А. Емануеля (1828 г.), а три года спустя и Высочайшим повелением. «Приказ в войска, на Кавказской линии расположенные» Емануеля от 21 июня 1828 г. № 24, довольно ярко характеризует именно эту тенденцию интеграции походно-повседневного обмундирования линейного казачества в комплекс его форменной, регламентированной одежды. «Прибывших сюда из С.Петербурга десять человек урядников поселенных здесь казачьих полков, одетых ныне в образцовые мундиры по форме, утвержденной государем императором для означенных полков, отправляя к полкам и ротам, предписываю полковым и ротным командирам по прибытии их приступить к немедленному обмундированию всех нижних чинов, не отступая нимало от сей высочайше утвержденной формы

 Для построения же по новой форме образцовых офицерских мундиров предписываю гг. полковым командирам прислать в г. Ставрополь с каждого полка и войска по одному офицеру стройной наружности, приказав оным явиться к дежурному штаб-офицеру».

В дальнейшем, на протяжении всего царствования Императора Николая I, кавказские линейные казачьи полки руководствовались в регламентации цветовой символики и, вероятно, покроя своего форменного мундира приказом 1828 года, т.е. формой, разработанной Е.А. Емануелем. Таким образом, процесс униформизации со стороны правительства должен был подстраиваться под существующее в войсках положение дел.

Однако, прошло немало времени, прежде чем в 1846-1850 гг. обмундирование и снаряжение большинства регулярных частей ОКК существенно изменилось под влиянием новых требований к внешнему виду кавказского солдата. Между эпохой Ермолова, разрабатывавшего и внедрявшего в войска практичную и удобную униформу, руководствуясь климатическими условиями региона, и второй половиной 1840-х гг., оказалась как бы разделительная черта - 1830-1840-е гг. Реформаторская деятельность военачальников в этой области военного быта была совершенно забыта или же сведена к необходимому минимуму. Здесь необходимо видеть влияние И.Ф. Паскевича и других кавказских командиров, мало заботившихся о благосостоянии русского солдата и делавших упор на внешнее соблюдение формальности. Критикуя тот порядок, который установился на Кавказе задолго до него, Паскевич писал царю: «Кавказские войска находятся в совершенном беспорядке: они необученные, оборванные, грязные, в ветхих, покрытых заплатами мундирах без пуговиц, в брюках разного цвета (в Ширванском полку и вовсе без таковых), с изорванными ранцами, вместо портупей - веревочки. Выучки нельзя от них требовать, ибо они ничего не знают».

Влияние И.Ф. Паскевича на подчиненных в конечном итоге было отрицательным. Неслучайно, элементы единообразной одежды в одежде иррегулярных туземных воинских формирований появляются именно со времени командования И.Ф. Паскевича.

Тем не менее, генерал И.Ф. Паскевич, с его строгими требованиями «служебной формальности», в конечном счете, был бессилен исправить сложившуюся в ОКК ситуацию. Он был вынужден смотреть сквозь пальцы на многочисленные отклонения военнослужащих от регламента. Вместе с тем, Паскевич предпринимал определенные шаги, продиктованные крайней необходимостью, с целью хотя бы частичного улучшения кавказского военного костюма. Так, именно им был подписан приказ о ношении белых чехлов на фуражках в летнее время года для предохранения военнослужащих от солнца. Он же дозволил нижним чинам носить мешки вместо ранцев и пришивать к фуражкам козырьки (офицерская привилегия!), которых они были официально лишены на протяжении всего николаевского царствования.

Подчеркнем, что после А.П. Ермолова деятельность военачальников в деле реформирования кавказского военного мундира была минимальной. Лишь единицы из генералитета занимались этим вопросом. Так, в начале 1829 г., желая защитить оборонявших от турок крепость Ахалцих солдат от сырости и холода, князь В.О. Бебутов распорядился раздать им порожние кули от израсходованного провианта. Солдаты, распоров одну сторону, сделали из них нечто вроде бурок. «Забавно было, - отмечал очевидец этой осады, В. Андреев, - смотреть на наших солдат, едва ворочающихся в мокрых, за ночь всегда обледенелых бурках» (т.е. рогожных кулях). Однако он подчеркивал, что «такое некрасивое убранство принесло однако значительную пользу».

Командующий ОКК генерал от инфантерии Е.А. Головин утвердил состав походного снаряжения (старый ранец без политуры, т.е. без полировки лаком, сухарный мешок, манерка или котелок) и добавил к фуражке черный кожаный подбородный ремень (приказ по ОКК от 9 января 1841 г.), но запретил чехлы в экспедициях. Сделано это было с целью сократить потери войск в походах, поскольку белая фуражка представляла собой отличную мишень. К сожалению, данным приказом пренебрегали многие военнослужащие.

В 1840-е гг., «для облегчения полков», им дозволялось не брать с собой киверов/шапок и тесаков с перевязями в экспедиции. Правила ношения фуражек в качестве головных уборов, «согласно существующим на Кавказе порядкам», распространили на все части 5-го пехотного корпуса и Кавказский стрелковый батальон. Офицерам 5-го корпуса разрешалось использовать шашки вместо полусабель.

В целом, эти немногочисленные попытки только следовали за существующим в войсках положением дел и не привносили чего-либо нового (за исключением козырьков) в униформу кавказских частей. Наиболее доказательный пример - введение в 1843 г. (когда Россия потеряла Аварию) командующим ОКК генерал-адъютантом А.И. Нейдгардтом образца для «деревянной солонки, которую каждый солдат должен иметь в ранце». Подобная детализация, переходящая в «педантический формализм», по определению Г.И. Филипсона, была характерна для отношения к форменному мундиру в России. Однако, она совершенно не соответствовала насущным нуждам войск Кавказского корпуса.

Решающий перелом в отношении командования к военному мундиру наступил в 1846 году. Тогда, при разработке формы одежды нового покроя для ОКК, впервые на Кавказе были приняты во внимание климатические, хозяйственные и походно-боевые требования.

Несомненно, причиной появления нового обмундирования стала Даргинская экспедиция 1845 г., изменившая тактику и стратегию Кавказской войны. Именно поход в Дарго оказался той переломной точкой, после которой кавказское начальство озаботилось кардинальными переменами в организации (проект главнокомандующего от 26 августа 1845 г., утвержденный 11 января следующего года) и внешнем виде войск ОКК.

Первоначально Николай I, утвердив образцы нового обмундирования для войск ОКК, повелел в 1846 г. ввести его для ношения в качестве опыта в двух полках. Ими стали Эриванский карабинерный в Закавказье и Егерский генерал-адъютанта князя Воронцова (бывший Куринский) на Кавказской линии. Точная дата принятия новой формы неясна, но, по-видимому, это произошло в июле, и 4 августа Воронцов разрешил носить ее офицерам Эриванского полка. 25 августа новопроизведенный прапорщик полка Воронцова В.А. Полторацкий в Петербурге представился в ней Николаю I. Именно его «государь рассмотрел с особенным вниманием: несколько раз вертел во все стороны, причем приказал надеть папаху и остался вполне доволен новою, высочайше утвержденною им, формою».

Экспериментальную униформу 1846 г. составляли папахи, однобортные полукафтаны, высокие сапоги, юфтовые ранцы, патронташи и жестяные котелки (по одному на трех человек). Нижним чинам первоначально предполагалось дать саперные ножи, обточенные на манер кинжалов. Но в 1847 г. (приказ по ОКК от 14 апреля) в полки отпущены обычные саперные ножи или тесаки с пилою на обухе, образца 1834 г.

В воспоминаниях одного из офицеров Куринского полка находим любопытные детали, проливающие свет на реальное применение «опытной» униформы на Кавказе. Парадной формой офицеров полка в 1846-1848 гг., в которой они являлись к начальству, служили «мундир без эполет, форменная папаха, верблюжьего желтого сукна с малиновым шелковым канаусовым очкуром, широкие шаровары, заправленные в высокие походные сапоги, чеченская шашка на тонком через плечо ремне и шарф с кистями». Нижние чины-куринцы в зимнем походе были «в исправных дубленых полушубках, папахах черного курпея, в высоких сапогах по колено, а через плечо в черных ремнях, поддерживающих поясные патронташи». Офицеры были в таких же полушубках, с шашкой через плечо.

Таким образом, первый опыт заключался во введении меховой папахи и полукафтана (мундира с юбкой), дополняемых длинными сапогами и патронташем. Все эти предметы были во всех смыслах слова новинкой для русской армии того времени и не случайно вызывали интерес у очевидцев. Полукафтан появился в русской армии в 1846 году, в Пруссии - в 1843 г., во Франции - в 1845 г., Австрии - в 1849 г., в Турции - в 1840-е гг. В армии Великобритании этот покрой мундира был установлен только в 1854 году. Неясно, какая страна послужила России образцом (вероятно, Пруссия), но русская армия стала третьей в Европе, перешедшей - вслед за французами и пруссаками - на более современное обмундирование, опередив в этом и Австрию, и Англию. Это позволяет нам указать на примере ОКК, что, при всей консервативности военного мундира николаевского времени, в нем были заметны веяния нового времени, более отвечающие условиям современной войны.

Два года спустя, на основании полученного опыта, последовало принципиальное изменение обмундирования ОКК. Высочайшее повеление от 9 июня, приказ военного министра № 148 от 8 августа и циркуляр главного штаба ОКК № 3537 от 22 сентября 1848 г. распространили экспериментальную форму на войска Кавказского корпуса, кроме драгун, жандармов и резервной дивизии. Однако, необходимо учитывать, что до кавказских полков приказ дошел лишь месяцы спустя. Например, в Самурском пехотном полку о новой форме было объявлено в приказе по полку от 28 декабря 1848 г., а в Эриванском карабинерном - уже в приказе от 23 февраля 1849 г. В самом приказе говорилось, что отпуск войскам нового обмундирования и снаряжения начиналась с 1849 г. (сапог - с 1850 г.), «по мере выслуги сроков ныне употребляемого». Так, Кавказский стрелковый батальон получил его в августе-сентябре 1849 г. Заготовка ранцев, патронташей и котелков должна была занять три года, начиная с 1850 г. Изготовление для войск ОКК по настоящим образцам ранцев, сум, перевязей и портупей, а равно и отпуск оных войскам прекращались, потери их в экспедициях в будущем должны были пополняться вещами, бывшими уже в употреблении.

В дальнейшем указ подвергся изменениям. Были увеличены категории чинов и должностей, носивших новую форму, введены некоторые новые предметы. Последними полукафтан при Николае I получили чины 6-го округа корпуса жандармов (Кавказский край, январь 1853 г.) и медики при госпиталях на Кавказе (май 1854 г.). Однако, стоявшие на Кавказе драгунские полки (кавалерия ОКК) переоделись в униформу образца 1848 г. только при Александре II.

Проанализируем составляющие новой формы образца 1848 г. (с дополнениями ближайших лет), а затем проследим ее эволюцию на Кавказе при Николае I до 1856 г.

Папаха военнослужащим ОКК полагалась «по образцу линейных казаков» - колпак темно-зеленого сукна (у нестроевых и фурштата - серого) с выпушкой по швам цвета погон. Околыш кроился из черного бараньего меха, с подвязным (подбородным) ремнем. Офицерская шапка обшивалась галуном. В ноябре 1849 г. ввели правила ношения шапки, очень характерные для мелочной подробности описаний форменного мундира того времени: надевая «несколько на затылок и с наклоном на правую бровь, так, чтобы левая сторона чела наискосок была открыта». В теплое время года дозволялось войскам ОКК носить бессрочно фуражки с длинным козырьком, которые следовало «строить» из выслуживших срок мундиров.

Вместо мундира фрачного покроя в ОКК вводился однобортный полукафтан с полами, пошитый из темно-зеленого сукна (серого у фурштатов и нестроевых), с распределением прикладных цветов как на прежнем мундире. Длина полукафтана на стоящем на коленях человеке должна была подниматься над коленом на 22,2 см. Офицеры Эриванского карабинерного (с 1850 г.) и Грузинского гренадерского полков на парадном полукафтане носили петлицы на воротнике и обшлагах в два ряда. В караулах и вообще на службе все чины обоих полков использовали полукафтан без петлиц, называвшийся у офицеров виц-полукафтаном. Срок ношения полукафтана, согласно положению, составлял отныне три года (в 1849 г. был сокращен до двух лет). Форменные панталоны (брюки) заменяли зимние шаровары темнозеленого цвета с красным кантом и со складками спереди. Чины фурштата и нестроевые имели шаровары из серого сукна. Срок ношения шаровар был таким же, как и установленный для полукафтана. Летние шаровары кроились из полотна.

«Для сбережения здоровья нижних чинов в сырую и ненастную погоду, и при переправах в брод через воду» вводились сапоги с длинными голенищами из черной юфтовой кожи (вместо прежней третьей пары обыкновенных сапог). С 1855 г. войскам на сапоги отпускали белую юфту (вместо черной), вместе с деньгами на ее чернение. При необходимости, сапоги надевались на суконные шаровары и застегивались выше колена ремнем. Срок сапогам был установлен в два года. Они отпускались из комиссариата только тем войскам, которые назначались в экспедиции и на государственные работы.

Зимняя одежда, согласно приказу, оставалась прежнего образца - шинель и овчинная безрукавная фуфайка (вместо полушубка). В январе 1851 г. было официально предписано, в походной форме подбирать и заворачивать полы шинелей, подстегивая их на пуговицы или костыльки, в жаркое время полы подстегивать сзади. В действительности, на Кавказе подворачивали шинели в экспедициях, по крайней мере, с 1830-х гг.

Солдатскую амуницию, согласно тексту 1848 г., составляли патронташ, ранец, котелок, ремни. Старую патронную суму теперь заменял патронташ на 60 патронов. С 1849 г. поверх патронташа носилась также шинель, плотно скатанная в трубку. Перевязь носилась через левое плечо, сверх ранцевых ремней, и «такой длины, чтобы, когда солдат в ранце, патронташ, находясь сзади, был ниже ранца на 0,5 вершка (2,25 см), и мог свободно передвигаться из-под правой руки наперед». Любопытно, что, при таком расположении патронташа, его, случалось, недосчитывались при отступлении в горах - патронташи «отсекали шашками и кинжалами» горцы (по воспоминаниям Л.В. Симонова).

Портупею заменял поясной ремень. Новый ранец изготовлялся из черной юфтовой кожи. Вновь характерно, что даже содержимое ранца подлежало тщательной регламентации, согласно приказу 1851 г. Ремни к ранцу оставались прежнего образца. На каждых трех человек второй шеренги полагался один железный котелок. Для прочих сохранялись манерки из белого железа. Сроки всей амуниции устанавливались в 10 лет (восемь лет для ранца). Произошли перемены и в холодном оружии ОКК. Вместо тесака нижних чинов вводился саперный нож с прямым клинком. Офицерам полагалась полусабля с шашечным клинком, на плечевой портупее.

Завершая исследование униформы 1848 г., отметим, что генералам, адъютантам и всем офицерам, не состоящим в строю, при нахождении на Кавказе надлежало носить прежнюю форму одежды. Резервная дивизия ОКК (в Таганроге) также использовала «существующую общую по армии форму», обмундирование нового образца получали только отправляемые на Кавказ пополнения. Только 5 января 1854 г. Резервной дивизии ОКК, к тому времени переведенной на Кавказ, было велено иметь обмундирование и снаряжение по форме корпуса.

Оценка униформы 1848 г. современниками была несколько противоречивой. Князь М.С. Воронцов в письме А.П. Ермолову сообщал, что «храбрые наши войска везде показались молодцами, в чем также нам помогла новая и прямо воинская форма для Кавказского корпуса» (6 декабря 1850 г.). О ней цесаревич Александр Николаевич (сам ее надевавший) отозвался как о «превосходной»

Безусловно, принятие формы одежды нового покроя значительно облегчило тяготы кавказской походной жизни. Но сами военнослужащие, кому довелось носить эту форму в походе, отзывались о ней менее восторженно. Так, о папахе начальник артиллерии ОКК Э.В. Бриммер в беседе с цесаревичем заметил, что «этот головной убор некрасив, причиняет головные простуды и что придумать его мог только человек, который, чтобы согреться, носит семь фуфаек». Имелись недостатки и в снаряжении. Например, патронташи плохо хранили боеприпасы от сырости и воды, а тесак с пилой, «которым ничего не урубить, не упилить», приносил лишь излишнюю и довольно значительную тяжесть солдату.

Особые порицания вызывали «кавказские» сапоги. «На подборы набивали толстые подковки, а по всей подошве - гвозди с коническими или плоскими головками. Бронированные таким образом сапоги, - отмечал современник, - брызгали искрами при ночном движении войска по каменистому грунту. Но, как большая тяжесть, они составляли одну из немаловажных причин утомления солдата в походных движениях и предательски выдавали неприятелю появление войска». Кроме того, такие сапоги получили первоначально не все те, кому они были положены приказом 1848 года. В ноябре 1849 г. положено было отпускать на нижних чинов, находящихся на государственных работах, по третьей паре обычных сапог. Новые же длинные сапоги надлежало выдавать, по причине их нехватки, только нижним чинам, назначенным участвовать в экспедициях будущего 1850 года.

Согласно документам, возникли и другие затруднения при выполнении положения в отношении обуви. Поэтому командующий ОКК предложил отпускать длинные сапоги всем тем войскам, «которые по расположению своих Штаб-квартир, принимают продолжительное участие как в военных действиях так и в работах на Кавказе и за Кавказом ежегодно». В ответ 25 ноября 1852 г. военный министр указал войскам ОКК, «участвующим в экспедициях и находящимся на государственных работах», с 1853 г. отпускать первый год по две пары обыкновенных сапог и по одной паре длинных, а на следующий год - по две коротких пары и по паре голов к длинным голенищам. Об этом было объявлено в приказе по ОКК 29 декабря 1852 г. № 224 к исполнению. Воронцов добавил, что «отпуск глубоких юфтевых сапогов в войсках, включенных в прилагаемую ведомость, распространяется на всех нестроевых нижних чинов наравне с строевыми, т.к. те и другие, все походы совершают пешком. За тем все остальные войска здешнего Корпуса, не показанные в ведомости, должны довольствоваться на общем основании только двумя парами коротких сапогов» (без третьей пары), поэтому, в случае наличия у них ранее отпущенных длинных сапог, должны передать их в части, «коим назначено удовлетворение юфтовыми сапогами». Положение 15 мая 1853 г. подтвердило текст приказа 1852 г. для всех нижних чинов кавказских войск, не исключая фурштатских (обозных) чинов и инвалидных рот. Наконец, в 1854 г. право ношения длинных сапог было распространено на личный состав 13-й и 18-й пехотных дивизий, переброшенных на Кавказ.

Известный западный исследователь военной униформы П. Канник следующим образом характеризует реформу 1848 г.: «В воинских частях, полевая служба которых являлась наиболее тяжелой, были предприняты попытки ввести полукафтаны, которыми указанный батальон (Кавказский стрелковый - М.Н.) был снабжен в 1848 году. Меховая шапка по своей форме была кавказского типа. Когда после Крымской войны русская армия получила новую экипировку, это было сделано с учетом испытаний, проведенных с этой униформой».

Действительно, при всех ее недостатках (сапоги, снаряжение, папаха), покрой формы одежды 1848 г. представлял собой огромный шаг вперед и не имел себе равных во всей русской армии, более того - в армиях ряда стран Западной Европы. Как выразился полковой историк, «прогрессивные начала неудержимо проникали также и в стремление достигнуть упрощений в одежде и снаряжении, допускающих свободу и легкость движения всех членов, при возможно меньшем усилии, а вместе с тем предохраняющих людей от непогоды»

Кавказские полки получили настоящую функциональную боевую одежду, сочетавшую в себе элементы одежды местного казачества, с которым приходилось сотрудничать частям Кавказского корпуса, и передовой европейский опыт. Этот практичный и удобный мундир послужил образцом для реформы обмундирования всей русской армии, проведенной в 1855-1856 гг. О последней униформе французский исследователь Э. Дюлорье отмечал, что она была «насколько можно» приспособлена к войне в горах.

Каково же было применение этой униформы в походно-боевой обстановке? Отметим, что полностью комплекс униформы образца 1848 г. применялся военнослужащими только на смотрах, в мирное время. В походе же, подчеркивал историк Самурского полка, «все парадные принадлежности заменялись мешками, сумками, полушубками и пр.». Как вспоминал В.А. Потто, даже главнокомандующий Н.Н. Муравьев «уважил старинный обычай носить одежду, введенную временем и опытом в полках Кавказского корпуса, и словесным приказанием разрешил офицерам отступление от установленной походной формы» (1855 г.).

Фуражка, пошитая из старых мундиров, с козырьком и в белом холщевом чехле, служила обычным летним походным головным убором, полностью соответствуя положению 1848 г. (за исключением козырька). Согласно приказу по ОКК от 31 марта 1852 г. № 61 нижним чинам корпуса, во время ношения чехлов на фуражках, следовало не снимать последних перед начальством, но отдавать честь, делая фронт.

Ношение фуражек летом так глубоко укоренилось в обычаях войск ОКК, что даже прибывшие на Кавказ в ходе Восточной войны (1853-1856 гг.) пехотные и артиллерийские части Резервной, 13-й и 18-й дивизий оставляли каски на складах в Ростове или в Ставрополе и переходили на фуражки «по кавказскому положению».

Наравне с фуражками (в белых холщевых чехлах) войска ОКК использовали и папахи. Однако, эти головные уборы были неформенными - особенно были распространены белые папахи. Во многих частях верх был разноцветным, для различия рот. «Это не была форма, но допускалось на Кавказе для лучшего опознавания частей», причем с ведома и дозволения командования. В Восточную войну полки ОКК сражались с турками, нося на голове папахи. В мороз под папаху одевали суконные наушники. Уставная папаха 1848 г. оставалась принадлежностью парадно-выходной формы корпуса.

Третий тип головного убора (кроме фуражки и папахи) являлся особенностью Московского и Бутырского пехотных полков (14-я дивизия), стоявших на Кубани и Черноморском побережье в 1854 г. Он был разработан местным командующим, генерал-адъютантом М.Г. Хомутовым и командиром бутырцев полковником Д.П. Федоровым. Головной убор представлял собой «что-то среднее между австрийским кепи и прежним кивером», высокую фуражку «гречневиком», в чехле, к которой вместо козырька пришили солдатскую подошву, для защиты от солнца. Современники отзывались об этой шапке (заменившей у солдат каски) весьма противоречиво. Одни называли ее нелепой и некрасивой, тяжелой, давящей на голову, другие считали, что шапки «придавали людям бодрый вид». Тем не менее, при Инкермане, из-за непривычного внешнего вида шапок, солдаты 11-й дивизии приняли бутырцев за французов и открыли по ним огонь. Таким образом, данный, локальный, опыт реформирования головного убора оказался неудачным.

Зимой и офицеры, и солдаты обычно отпускали длинные бороды для тепла. Бороды и бритые «по-чеченски» головы выделяли чинов «охотничьих команд» (добровольческих антидиверсионных подразделений), но уже по иной причине - чтобы больше походить на противника.

В отличие от форменной папахи, полукафтан образца 1848 г., по- видимому, применялся в битвах Восточной войны. Керим-паша говорил об Эриванском полке под Кюрюк-Дара и Карсом: «Какой у вас полк - весь черный». Темно-зеленые (фактически, черные) колпаки папах, полукафтаны и зимние шаровары, полностью закрытые черными сапогами, действительно производили впечатление сплошной черной линии на расстоянии. Но очевидно, что только эриванцы были в подобной униформе, поэтому приходим к выводу, что полукафтан, как и шапка 1848 г., не вошли в походный быт большинства солдат и офицеров ОКК.

Мундир в кампании заменяли другие виды одежды. Белые холщовые кителя (преимущественно у офицеров и унтер-офицеров) или белая рубашка составляли летнюю походную форму войск, с ними надевались патронная сума и фуражка в чехле. Несомненно, обычай употребления кителей пехотой был заимствован (в 1840-е гг.) у технических войск и драгун Нижегородского полка, которым этот предмет полагался официально.

Кроме кителя, как и ранее, летом солдаты почти всегда носили рубаху без мундира на марше, в походе, в караулах, на пикетах, биваках. Через плечо (в бою - перевязь патронташа) могла носиться шинельная скатка. Рубаха не всегда была белой холщевой или холстинковой (официально по паре рубах на солдата в ранце). Популярны были синие, а также красные и розовые цвета, клетчатые рубахи.

Точно так же и цвет заправленных в сапоги шаровар совершенно не соответствовал регламенту. Встречались шаровары летние чадровые (кумачовые), синие нанковые (наиболее распространенный вариант), голубые демикотоновые, полосатые, клетчатые пепельного цвета. У офицеров были распространены желтые лезгинские шаровары, упоминаются в источниках «голубые панталоны с ужасно натянутыми штрипками», панталоны «с раструбами» и т.д. Нетрудно убедиться, что и в этой области какого-либо единообразия не существовало.

В приказе по войскам Кавказской линии и Черномории от 19 января 1849 г. № 1, предписывалось при зимних экспедициях обращать строжайшее внимание на обувь. Это было сделано в связи с большим числом обморожений из-за отсутствия теплой обуви и очень тесных сапог у нижних чинов. «Чтобы каждый солдат, - говорилось в приказе, - имел бы на зиму сколько можно просторные сапоги, и чтобы все вообще нижние чины имели наушники, набрюшники, рукавицы, теплые шерстяные или суконные портянки» либо, по крайней мере, три пары чистых холщевых портянок.

В феврале 1849 г. князь Воронцов заметил на команде чинов Тенгинского полка «какие-то, вне всякой формы, подсумки», почему и велел иметь при командировках на чинах «непременно полную походную аммуницию». В безлесном краю (Азиатская Турция) кавказский солдат собирал по дороге топливо, вязанку которого складывал на ранец за плечами. Но «тягостную ношу», ранец «со всяческим скарбом и шинелью на нем», в походе старались пристроить в обоз, или же сменить, как прежде, самодельным холщевым «кавказским мешочком» («торбой») у пояса либо, чаще, за спиной. Так, перед сражением при Кюрюк-Дара русский отряд выступил «на легке, без ранцев», оставив их в вагенбурге. В горах ранцы снимали перед штурмом вершин, где укрепился противник. Части 13-й и 18-й дивизий сохраняли на Кавказе, вместе с общепехотным мундиром и свою белую кожаную амуницию

Короткие овчинные полушубки (иногда крытые тканью), «которыми снабжены все кавказские войска», являлись неотъемлемым элементом зимнего солдатского костюма. Рекрутам также выдавали полушубки. Напротив, о форменных фуфайках, предписанных в 1848 г., практически ничего не известно. Наряду с овчинными существовали фланелевые фуфайки, и есть прямое указание современника, что на солдате их можно было встретить крайне редко.

Покрой полушубка и его качество значительно варьировались, т.к. каждый полк шил их за свой счет. Кроме полушубка солдаты могли иметь «коротенькие походные бурки». Поверх полушубка могли накидывать шинель «в виде епанчи», или наоборот, надевать полушубок под шинель. Впрочем, разрешалось «быть в полушубках или шинелях, по усмотрению полковых командиров». В экспедициях, очевидно, преобладали полушубки, но могли носиться и шинели. У офицеров и солдат популярностью пользовались тулупчики. После победы при Башкадыкларе (ноябрь 1853 г.) солдаты надевали трофейные светло-серые шинели низама (регулярная турецкая пехота) поверх своих шинелей. Упоминается и оригинальный капюшон - остатки старой шинели, накинутой на голову, в сочетании с другой шинелью, на теле. В холода офицеры обматывали вокруг шеи цветной шерстяной шарф.

Офицерский вседневно-походный костюм по-прежнему составлял «старый, истертый сюртук без эполет» (нередко поверх бешмета) и азиатская шашка через плечо. Только дежурные при штабе носили шарф. «Фазанов», как обычно, выделяли хороший сюртук и «белые перчатки, надеваемые всюду». Однако, полукафтан и даже виц-полукафтан, как и у нижних чинов, не нашли себе места в походном гардеробе кавказского офицера. Серо-синие или темные пальто у кавказских офицеров появились более чем на десять лет раньше их официального введения во всей армии.

Во время Восточной войны разрешено было всем офицерам носить шинели из солдатского сукна, но с галунными погонами по прибору (1854 г.) чтобы быть менее заметными для огня противника. Такие удобные шинели пользовались популярностью. Участник юорюк-даринского сражения писал, что «выступая ночью, когда было холодно, мы надели их в рукава, а потом, несмотря на июльскую жару, так в них и сражались; многие офицеры были даже в меховых сюртуках». Князь Д. Святополк-Мирский, тем не менее, замечает, что «в кавказской армии в делах против турок, офицеры шинелей не надевали», а были в сюртуках. Однако, он, вероятно, имеет в виду обычные, «Николаевские» офицерские шинели.

Бурки, башлыки, черкески и прочая модная «татаромания» (так иронически называли современники склонность к ношению горского костюма и вооружения) по-прежнему пользовались популярностью у офицеров и даже нижних чинов, при полном безмолвии положения 1848 г. на этот счет.

Также охотничьи команды, с целью как можно меньше внешне отличаться от горцев, употребляли в качестве походной формы в своих вылазках разноцветные и полуизорванные черкески. Но для них горский костюм был не модной одеждой, а предметом первой необходимости - аналоги современного маскировочного камуфляжа. «Они составляют боевой наряд, пострадавший от колючек и кустарников во время их отважных похождений. Не было ни одной черкески, на которой бы не было следов пули, или кинжала, или пятен крови. Боевая история черкесок, эти кровавые легенды ночи, могла бы стать символом этих людей», - писал лично знакомый с ними А. Дюма. Команда Самурского полка (образована в 1848 г.), в отличие от других, получила кафтаны (черкески?) из серого солдатского сукна или полушубки. Вооружались чины команды обычным солдатским ружьем и кинжалом, иногда и еще и кремневым горским пистолетом. Обычно охотники обувались в поршни и «в лапти, в толстые онучи, переплетенные сверху веревочками» вместо сапог.

Оружие, отбиваемое у горцев в схватках (прежде всего кинжалы) или покупаемое у них же оставалось в виде добычи в руках отбивших его. Охотничья команда Кабардинского полка сохраняла заказанные для нее в Льеже (по другим данным, в Туле или в Англии) князем Барятинским двуствольные штуцера. Вооружение дополнял кинжал за поясом. Как истинные горцы, охотники, вопреки неприглядному внешнему виду, свое оружие всегда сохраняли в чистоте и опрятности.

Таким образом, несмотря на свою практичность и удобность, кавказский военный мундир образца 1848 г., казалось бы, разработанный именно для боевых действий в условиях региона, полностью применялся только на смотрах и парадах мирного времени. В походе же, из состава данного комплекса только летняя фуражка (но с козырьком) и, крайне редко, полукафтан (нижние чины) использовались войсками. Прочие предметы, составляющие униформу 1848 г., оставались принадлежностью парадновыходной формы войск Кавказского корпуса (фуфайки же вообще были вытеснены полушубками). В походном быту военнослужащие предпочитали неуставные, но более удобные папахи, кителя, рубашки, шаровары.

Тем не менее, в правление Александра II кавказская пехота и драгуны перешли на использование в походе полукафтана и форменной папахи. Это, возможно, объясняется некоторыми, более практичными преобразованиями в их покрое, с целью облегчить ношение их солдатами.

На основании вышеизложенного материала можно сделать следующие выводы.

1. Необычный театр военных действий - Кавказ - оказывал огромное влияние на самые различные стороны жизни и боевой деятельности воевавших здесь русских войск. Это выделяло их из всей остальной массы русской армии и создавало своеобразный, неповторимый тип кавказского солдата, резко отличавшегося отличными боевыми качествами, а также своим внешним видом. Только в кавказских войсках в течение первой половины XIX в. форма одежды и снаряжения военнослужащих изменялась с учетом местных условий и благодаря усилиям военачальников, руководствующихся походно-боевой обстановкой (П.Г. Лихачев, П.Д. Цицианов, Ф.О. Паулуччи, А.П. Ермолов).

2. В первой половине XIX в. униформа Отдельного Кавказского корпуса официально ничем (до 1846 г.) не отличалась от войск, находившихся на территории России. Но данная форма обмундирования оказалась неудобной и непрактичной в условиях ведения боевых действий на Кавказе. Ее создателей теоретически больше волновал парадный, в их понимании - «воинственный» аспект внешнего облика солдата, а на практике твердое следование регламенту в любых обстоятельствах.

С начала XIX в. неоднократно поступали предложения об упрощении одежды и снаряжения, изменении ряда деталей. В основе этих претензий к военной форме лежали прежде всего причины климата и характера театра военных действий. Многие кавказские военачальники, понимая нереальность требований о строгом следовании образцу, своими приказами разрешали многочисленные отступления от него. Все это создавало почву для неуставного реформирования кавказского военного мундира с учетом местных условий (введение папах и курток, отмена пудры, разрешение носить фуражки).

3. Значительные преобразования в области кавказского военного мундира были предприняты А.П. Ермоловым в 1816-1826 гг. Главнокомандующий ОКК пришел к выводу, что «здесь войска не можно удержать в том составе, как в других местах, и покорить тому единообразию, которое так удобно в армиях в России». Он выступил за изменение формы одежды, поскольку «для действия в знойном здешнем климате, в земле чрезвычайно гористой повсюду», обычная униформа регулярной армии была малопригодной. Руководствуясь климатическими условиями кавказского региона, А.П. Ермолов стал одним из российских военных деятелей, самостоятельно разрабатывавших и внедрявших в войска практичную и удобную униформу: фуражки, папахи, куртки, полушубки, сапоги и сухарные мешки вместо ранцев.

Меры, предпринимаемые А.П. Ермоловым, были направлены на поддержание высокого боевого уровня его войск. Генерал всячески добивался их необходимого качественного соответствия тем задачам, которые ставила перед ним сложившаяся в данном регионе обстановка. С этой целью А.П. Ермолов сначала попытался убедить высшее военное руководство изменить форменную одежду подчиненных ему войск, и только затем, убедившись в бесполезности своих предложений, стал действовать «своею властью», изменяя внешний вид полков ОКК. Доводы, изложенные им в посланиях А.А. Закревскому, И.И. Дибичу и Александру I, были убедительны. Но Александр I не счел нужным прислушаться к мнению А.П. Ермолова.

4. Попытки реформирования в первой трети XIX в. наблюдались в одежде и вооружении полков кавказского линейного казачества. Однако, в отличие от регулярных войск, там шел процесс от обратного, унификация «по черкесскому образцу». Официально, этот костюм был закреплен Высочайше утвержденным приказом, инспирированным генерал- лейтенантом Е.А. Емануелем (1828 г.). В дальнейшем, кавказские линейные казачьи полки руководствовались в регламентации цветовой символики и, вероятно, покроя своего форменного мундира приказом 1828 года. Процесс униформизации со стороны правительства подстраивался под существующее в казачьих войсках положение дел.

5. Преобразования 1830-1840-х гг. в армейском обмундировании и снаряжении носили характер необходимости. Они были напрямую связаны с проблемами в снабжении, материально-вещевом и техническом довольствии кавказских войск. Реформаторская деятельность военачальников в этой области была минимальной. Высшее армейское командование того времени игнорировало особенности кавказского региона и неуклонно следовало регламенту. В силу этих причин, проекты изменений армейской униформы, подобные запискам Ермолова, оставлялись без внимания. Отметим лишь единичные случаи направленного вмешательства в эту область. Но, в целом, все эти немногочисленные попытки только следовали за существующим в войсках положением дел, и не привносили чего-либо нового в униформу кавказских частей. В данном случае сказалось влияние И.Ф. Паскевича и других кавказских командиров, мало заботившихся о благосостоянии русского солдата и делавших упор на внешнее соблюдение устава.

6. Перелом в отношении командования к военному мундиру наступил в 1846 году. Тогда, впервые на Кавказе, при создании формы одежды нового покроя для ОКК были приняты во внимание природно-климатические факторы и походно-боевая обстановка. Несомненно, причиной появления нового обмундирования стала Даргинская экспедиция 1845 г., изменившая тактику и стратегию Кавказской войны. Командование, убедившись в непригодности многих предметов армейской экипировки, вынуждено было прислушаться к мнению реформаторов с целью улучшения и переработки кавказского военного костюма. На первый план были выдвинуты причины боевой целесообразности.

Первый опыт 1846 г. заключался во введении папахи и полукафтана, дополняемых длинными сапогами и патронташем - все эти предметы были во всех смыслах слова новинкой для русской армии того времени и не случайно вызывали интерес у очевидцев. Принятие в 1846-1848 гг. дальнейших решений об изменении форменного мундира ОКК явилось вполне обоснованным и логически оправданным. В результате, на протяжении 1846-1850 гг. в Отдельном Кавказском корпусе, при сохранении общей цветовой гаммы предшествующего периода развития русского мундира, утвердился комплекс обмундирования и снаряжения совершенно нового образца.

7. Сравнивая данный комплекс с униформой армий западных государств того времени, приходим к выводу, что русская армия стала третьей в Европе, перешедшей - вслед за французами и пруссаками - на более современный покрой обмундирования. Это позволяет нам указать на примере ОКК, что, при всей консервативности военного мундира николаевского времени, в нем уже были заметны веяния нового времени, более отвечающие условиям современной войны.

Основу новой униформы составляли меховые папахи, однобортные полукафтаны, шаровары, высокие сапоги, юфтовые ранцы, патронташи. Причем при создании новой формы были приняты во внимание климатические и географические особенности кавказского региона, а также санитарно-гигиенические условия военной службы на Кавказе. При определенных недостатках ее (сапоги, снаряжение, папаха), форма одежды 1848 г. представляла собой значительный шаг вперед и не имела себе равных во всей русской армии. Кавказские полки получили функциональную боевую одежду, сочетавшую в себе элементы одежды местного казачества, с которым приходилось сотрудничать частям Кавказского корпуса (т.е., в сущности, тот же модифицированный костюм горских народов), и передовой европейский опыт.

Сравнительно короткий отрезок времени - с 1846 по 1855 гг. - можно выделить в особый период развития отечественной военной униформы. Кроме того, необходимо отметить, что практичный и удобный мундир ОКК 1848 г. послужил образцом для реформы обмундирования всей русской армии, проведенной в 1855-1856 гг.

Автор: Нечитайлов М.В.