26.12.2012 4309

Социальная структура городского населения Ставрополья в 1920-е годы

 

Указанные выше факторы реально проявились в динамике социокультурной структуры городского населения Ставрополья в 1920- 1930-е годы, которая определялась рядом обстоятельств. Начавшаяся в годы реформ второй половины XIX в. относительно ускоренная модернизация (в нашем случае под этим термином понимается урбанизационный переход как движение социума от сельского образа жизни к городскому как часть масштабного модернизационного процесса), создавала элементы новых социокультурных условий, изменявших сложившуюся социальную, производственную, демографическую структуру населения страны. Эти общие процессы, характерные для всей России, нашли свое отражение и в развитии городов Ставрополья. Под влиянием капиталистической модернизации, выражавшейся в развитии товарно-денежных отношений, города Ставрополья интенсивно вовлекались в сферу единого рынка, наращивая межрегиональные торговые связи, транспортные пути, промышленную инфраструктуру. Под воздействием формирования буржуазных отношений происходили и существенные изменения внутри социальной структуры населения. Одним из важных проявлений внутри сословных изменений к рубежу XX века стала усиливавшаяся мобильность населения как вертикальная - перемещение из одного социального слоя, класса, группы в другой, так и горизонтальная - в пределах одного и того же слоя, что во многом определяло и характер региональной урбанизации, и темпы продвижения к индустриальному обществу.

Вместе с тем, ускоренный процесс модернизации на всех уровнях региональной социальной системы протекал менее болезненно, чем по стране. Это объясняется тем, что в городах Ставрополья, слабо развитых в промышленном отношении, преобладали традиционные механизмы взаимосвязей в обществе. Модернизирующие элементы не только заштатных и уездных, но даже губернских городов тонули в массе мелких домовладельцев, занимавшихся огородничеством, продажей продуктов сельского хозяйства, домашней живности и сдачей внаем комнат. Социальный состав населения городов аграрного региона говорит о значительной малочисленности рабочего класса и городской буржуазии, доминировании крестьян, сельскохозяйственных рабочих, ремесленников и кустарей. Крестьянский характер и традиционность северокавказского общества определяла своеобразие модернизационного процесса в крае, не подкреплявшегося соответствовавшей перестройкой сознания масс. Это в полной мере отражалось и в демографических процессах. Для региона был характерен традиционный тип воспроизводства населения за счет ранних браков, высокой рождаемости и сокращения смертности. Это подтверждалось показателями естественного прироста. В 1911-1913 г. коэффициент рождаемости в сельских местностях Ставрополья достиг 5,3 процентов, а коэффициент смертности - 2,8. Самый большой прирост населения в Северо-Кавказском регионе за 1911-1916 гг. был отмечен в Ставропольской (20,1 %) и Терской (17,5 %) губерниях, тогда как по России он составил 15,8 %. Между тем, российская модернизация, связанная с усилением общественной напряженности, обернулась для региона накоплением внутренних стрессов, которые легче, чем прежде, распространялись по этажам социальной пирамиды. Наметившийся к началу XX в. естественный прирост населения в аграрных регионах России привел к нарушению демографического баланса, что было весьма опасным для страны с преобладавшим крестьянским населением (83 %), страдавшим от малоземелья. Поскольку рост населения совпал со стремительным увеличением железнодорожной сети, то аграрное перенаселение повлекло за собой интенсификацию миграционных процессов, особенно усилившихся в связи с проведением столыпинской аграрной реформы.

Северный Кавказ был основным переселенческим регионом страны. На его долю приходилось около 50 % переселившихся в ходе реформы крестьянских семей из малоземельных Воронежской, Курской, Смоленской губерний. Это создавало принципиально новую социокультурную ситуацию, как в сельской местности, так и в городах. В дореволюционной России в начале XX в. подобная ситуация выражалась как в размывании общинных структур и зарождении на селе категорий населения с пригородской ментальностью в результате широкого распространения отходничества, так и в появлении в городе новых горожан полупролетарского происхождения. Слабая социальная адаптация новых горожан к городским условиям жизни зачастую выливалась в девиантное поведение, уходящее своими корнями в маргинальный менталитет. Другой стороной миграционных процессов стало усиливающееся в регионе противостояние субкультур коренного, крестьянского и пришлого населения в категориях традиционности и модернизации.

Однако главная причина роста социальной напряженности была связана с внешней нестабильностью и, прежде всего, с Первой мировой войной, вызвавшей массовую ситуационную маргинализацию общества. Под ружье в общей сложности было поставлено 15,5 млн. наиболее активного мужского населения, из них 12,8 млн. крестьян (из Ставропольской и Терской губернии в 1917 г. было мобилизовано 210 тыс. чел.). Для страны, не завершившей модернизацию, подобная общественная нестабильность и радикализация масс, вызванная многолетней войной, могла обернуться лишь катастрофическими результатами, приведшими к революции 1917 г. и последовавшей за ней гражданской войне, которая окончательно нанесла удар по демографическим, политическим, социальным и экономическим структурам российского общества. Северный Кавказ, в т. ч. и города Ставрополья, ставшие театром военных действий в период гражданской войны, пострадали наиболее существенно.

С 1913 по 1920 г. городское население по всей стране сократилось с 28,5 до 20,9 млн. человек или на 26,7 %, а в городах Северного Кавказа, в том числе в Ставропольской и Терской губернии - с 1531700 до 1096020, т.е. почти на 28,4 %. За этими количественными показателями стояли глубокие социальные процессы. За годы революции и гражданской войны в регионе сократилось социальное городское ядро. Практически были уничтожены купеческие и дворянские слои, вытеснялось мещанство, составлявшее основу социальной структуры дореволюционных городов. Существенно сократились городские «укорененные» слои, в т. ч. квалифицированные потомственные рабочие, которые в условиях эпидемий, тяжелого продовольственного положения и нараставшей хозяйственной разрухи двинулись на заработки в деревню, бросая останавливавшиеся котлы промышленных предприятий.

Оставшееся в городах население обращалось к сельскохозяйственным занятиям, которые помогали пережить хозяйственную разруху. Так, в городе Ставрополе свыше 47 % населения развернули свою деятельность в приусадебных участках. В г. Святого Креста 82 % горожан занимались сельским хозяйством, огородничествам и скотоводством.

Между тем, население сельских местностей, в том числе Ставропольской и Терской губернии не только не уменьшилось в численности, но и значительно выросло (к 1921 г. на 31,1 %). Этому способствовали массовые миграции горожан из голодной, холодной Центральной России в «хлебные» районы Северного Кавказа, в которых можно было пережить хозяйственную разруху. Наибольший приток пришлого населения приходился на Александровский (13,70 %), Ставропольский (7,35 %), Медвеженский (14,05 %), Благодарненский (10,54%) уезды, которые принимали мигрантов. В поисках работы и продовольствия в сельские местности выезжало и рабочее население городов региона. Другим источником увеличения сельского населения в регионе являлись «стрессовые» миграции, вызванные гражданской войной 1918 - 1920 гг. После выступлений казачества против Советской власти в 1920 г. были насильственно выселены 8 станиц Терской области - 5011 семей численностью 25368 человек. Их жителям были отведены наделы в Ставропольской губернии.

Лишь с началом нэпа, оживившим товарно-денежные отношения и промышленность, города стали возрождаться, что вело к постепенному увеличению в них численности населения. В целом по стране к 1922 - 1923 г. доля городских жителей выросла до 16,2 %, против 15,3 % в 1920 г. Такая же тенденция отмечена и в аграрных городах Северо-Кавказского края. За 1923-1924 г. доля горожан в Ставропольской и Терской губернии выросла на 4,5 % (на 493200 чел.) по сравнению с 1920-м годом. Население городов региона увеличилось за счет беженцев, демобилизованных солдат, возвратившихся из сельской местности рабочих, интеллигенции, переезжавших из села в город крестьян в связи с голодом 1921-1922 года, охватившим 6 уездов Ставропольской губернии. С учетом массовых миграций, восстановления естественного прироста в годы нэпа и внутрирегиональных перемещений общий прирост городского населения в крае был выше общесоюзного на 9,56 % за 1920-1926 гг.

Восстановление городской жизни в период экономической политики происходило в некотором смысле под знаком возвращения к дореволюционным механизмам городского развития. Именно в 1920-е годы в условиях нэпа возрождались отдельные городские слои дореволюционной социальной структуры (рантье, торговцы, ремесленники, хозяева с наемными рабочими, с помогающими членами семьи и т. д.). Частично восстанавливались городские ценности и традиции, размытые революцией и гражданской войной, развивались рыночные механизмы саморегуляции общества, происходил возврат к традициям градостроительства.

Придя к власти, большевики провели в стране своеобразную городскую реформу, в ходе которой был пересмотрен состав городов, 106 из которых преобразовали в сельские поселения, 36 - в поселки городского типа, а 182 поселения, преимущественно фабрично-заводских, получили городской статус. Эта реформа затронула и Северо-Кавказский регион. Из 487 населенных пунктов на 1920 год в составе Ставропольского и Терского округа, 5 были преобразованы в города, 6 - в центры уездов, остальным придали статус сельского поселения.

Тем самым советская власть вполне продолжила дореволюционные традиции жесткого контроля территорий с помощью сети городских поселений, насаждаемых «сверху» в местах сосредоточения своей социальной базы для укрепления административной власти на местах. При этом в силу аграрной специфики региона статус городов получили уже существовавшие поселения по преимуществу не с фабрично-заводской концентрацией промышленности, как в Центральной России, а сельскохозяйственной ориентацией, что, по сути, не меняло их аграрного характера. Данное обстоятельство обусловило своеобразие социокультурного развития городов Ставрополья в 1920-е годы, существенно влияя на темпы урбанизации, формирования социально-профессиональной структуры населения, городского образа жизни, развития инфраструктуры.

Своеобразие формирования социальной структуры аграрных городов Ставропольского и Терского округа в 1920-е годы определялось как величиной города, так и его административным, хозяйственным, культурным значением, что, в свою очередь, обусловило сложность и пестроту социального состава населения. Как видно из данных переписи 1923 г., города Ставрополья (Пятигорск, Ставрополь), имевшие еще с дореволюционного времени губернский статус и сохранившие его в 1920-е годы, концентрировали более половины городского населения - 50,7 %. Являясь политическими, экономическими и интеллектуальными центрами региона, они притягивали к себе огромные массы людей. С меньшей численностью населения были центры уездов, имевшие административный статус городов, где сосредотачивалось 10,4 % всего городского населения Ставрополья.

В городах региона различного типа был неодинаков и социальный состав населения. Наиболее развитые промышленные центры, такие как Ставрополь, Георгиевск, Железноводск, Минеральные Воды были сосредоточением рабочего класса, в то время как в небольших поселениях, имевших статус города - Александровске, Петровске, Святом Кресте пролетарские слои не играли определяющей роли в социальном облике своих городов. Вместе с тем, значительный удельный вес в социальной структуре уездных центров занимали предпринимательские слои, поскольку здесь проживало население, преимущественно связанное с сельскохозяйственным производством. При этом верхний, более зажиточный слой новой «буржуазии», к которому относились «хозяева, работающие только с помогающими членами семьи» в производственных районах, в которых отсутствовала фабрично-заводская промышленность, был развит сильнее. Так, в г. Ставрополе, Пятигорске, Минеральных Водах хозяев с «помогающими членами семьи» насчитывалось всего 8,1 %, а в уездных центрах, таких как Александровск, Петровск, Святой Крест - 45,3 %.

Интеллигенция и служащие, находившиеся преимущественно на государственной службе, имели высокий удельный вес в крупных городах региона - более 4,6 % всего самодеятельного населения, т.к. здесь была сосредоточена большая часть культурно-просветительских и административных учреждений. Напротив, в уездных центрах данные слои были представлены слабее, составляя лишь 0,2 % от всего городского населения.

Подобная градация социально-профессиональной структуры городов Ставропольской и Терской губернии определяла и положение различных социальных групп городского населения. Начнем с характеристики рабочего класса городов региона. На 1923 г. в немногочисленной фабрично- заводской промышленности городов Ставрополья было занято более 1007 человек, причем 5742 обслуживало мелкие промышленные предприятия, ориентированные на переработку сельскохозяйственного сырья. Рабочий класс городов региона не был однороден по своему составу. В его внутренней структуре выделялись рабочие государственной, кооперативной и частной промышленности. К 1924 г. 1/3 часть регионального пролетариата была связана с частной промышленностью, представленной в городах мелкими маслобойнями, пивоваренными, кожевенными, стекольными, заводами и мельницами. В 1924 г. общая численность всех рабочих, занятых в частном секторе, составляла 1570 человек по всем городам Ставропольского и Терского округа. Тяжелые материальные и жилищные условия, низкая заработная плата, частые увольнения, высокая эксплуатация со стороны администрации частных предприятий определяла и социальный облик рабочих, занятых в этом секторе труда.

Положение пролетариата кооперативного и государственного сектора отличалось от рабочих частных предприятий. Исходя из курса «временности нэпа» и «ограниченного допуска» в экономику частного капитала, власть шла по пути сосредоточения подавляющего числа рабочей силы на государственных и кооперативных предприятиях. В этой связи обращают на себя внимание статистические данные по концентрации на предприятиях госсектора рабочего класса. Если в 1923 г. в государственной промышленности городов Ставропольского и Терского округа было сосредоточено 2330 чел., то к 1927 г. их численность достигла 3675 чел. Этот прирост был характерен и для рабочих кооперативной промышленности. За 1923-1928 гг. удельный вес рабочих в кооперативной сети вырос в 3,2 раза (в 1923 г. -1105 к 1928 г. - 3595).

Изучение состава рабочего класса позволяет сделать вывод об источниках его увеличения. Перепись 1926 г. зафиксировала преобладание на промышленных предприятиях рабочих следующего социального происхождения: 52,2% составляли потомственные пролетарии, 46,6% - выходцы из деревни. Таким образом, восстановление и пополнение рабочего класса в середине 1920-х годов происходило за счет притока в города крестьянского населения. Так, Минераловодский пропускной пункт только за летний сезон 1926 г. зафиксировал 1261 чел., прибывших в города сельского населения.

Приток в города крестьян-сезонников отражался на работе отдельных отраслей промышленного производства. Выходцы из деревни преобладали в таких отраслях региональной индустрии, как металлургия, табачное, стекольное дело. Особенно много их было среди строителей, грузчиков, мельников. Соответственно и уровень квалификации этих отраслей оставался низким. Так, в металлургической промышленности неквалифицированный труд составлял 54 %, строительной - 68 %, стекольной - 38 %, в табачной полуквалифицированный труд занимал 82% от всей отрасли. Сезонность крестьян-отходников предопределяла и высокую текучесть кадров. В кирпичной, строительной, стекольной промышленности рабочая сила обновлялась за год в среднем на 40 %, Это было следствием низкой оплаты неквалифицированного труда, острой нехватки жилья и продовольственных затруднений.

Вторым по численности социальным слоем, представленным в городах, были кустари и ремесленники, обозначенные в переписи как «хозяева-одиночки» и «хозяева, работающие только с членами семьи». В городах Ставропольского и Терского округа данные слои объединяли 49,4 % всего самодеятельного населения. Развитие ремесел в городах обуславливало многообразие занятий кустарей и ремесленников. Среди «хозяев-одиночек», связанных с кустарными промыслами, самыми распространенными в Петровске, Александровске, Пятигорске, Кисловодске были профессии сапожников, портных, ювелиров, часовщиков, парикмахеров. В эту категорию входили и мелкие торговцы, занимавшиеся единолично торговлей, производимой с рук, из корзин, мешков, ведер. В состав кустарей и ремесленников входила подавляющая часть группы «хозяев с помогающими членами семьи», которая была связана с сельскохозяйственным производством, с извозом. Большинство городских хлебопекарен, булочных, маслобоен как раз находилась в их руках.

По своему правовому положению кустари и ремесленники относились к наименее защищенным слоям населения. Более того, официальная политика власти рассматривала их как бесперспективный слой, единственным выходом для которого является кооперация. Отсюда учет интересов мелкого и кустарного промышленного производства в государственной политике осуществлялся непоследовательно и сводился лишь к поощрению тех производств, которые за короткий период могли насытить рынки товарами первой необходимости.

Причем, если в 1921 г., пытаясь вывести страну из глубочайшего экономического кризиса, советская власть издавала декреты о развитии мелкой промышленности, то после 1923 г. ситуация резко меняется. Все чаще сказывалось пренебрежительное, и даже враждебное, отношение к ремесленникам и кустарям как к слою собственников. Это нашло отражение в материалах XIV съезда партии, на котором была сделана оговорка: «вытеснение частного торгового сектора должно сопровождаться соответствующим ростом государственной торговли и кооперации с тем, чтобы общий товарооборот не сокращался». В результате с 1924 г. беднейшие слои ремесленников были противопоставлены хозяевам полноценных ремесленно-торговых заведений. Первым были предоставлены политические права, а вторые были отнесены к «эксплуататорским элементам» и подлежали вытеснению.

Несмотря на стремление власти сдерживать с помощью политических мер и системы налогообложения естественные в условиях рыночного развития процессы расслоения внутри социальных групп, дифференциация среди ремесленников и кустарей продолжала развиваться. Постановлением СНК СССР от 1926 г. обложение налогами хозяев одиночек осуществлялось без учета их индивидуальной доходности. В результате по сравнению с 1923 г. в 1926 г. численность ремесленников и кустарей низшего слоя сократилась в городах Ставрополья на 14,3 %. Во-первых, такое резкое сокращение численности менее зажиточных групп частных собственников свидетельствовало о переходе одной части ремесленников в зажиточную категорию, другой ее части - в категорию разорившихся: в слои безработных или деклассированных элементов. Во- вторых, большая часть «хозяев-одиночек» теряла свою самостоятельность и пополняла ряды наемных рабочих на частных предприятиях мелкого кустарного типа. С 1926 г. в городах региона широкое распространение получила категория так называемых квартирников, т. е. кустарей и ремесленников, работавших дома на владельцев частных магазинов и мелких сапожных, обувных, швейных, ремонтно-механических, слесарных мастерских. Это стал наиболее эксплуатируемый слой городского населения, поскольку в отличие от рабочих частной промышленности они не подлежали защите трудового законодательства. О тяжелом положении мелких кустарей и ремесленников говорят стачки, устраиваемые квартирниками в 1926 г. в г. Ставрополе в сапожных и обувных мастерских, бойкот магазинов частных владельцев, «не желающих выполнять коллективный договор и за мерзкую эксплуатацию». В-третьих, большая часть «хозяев-одиночек» вступала в кооперацию, которая набирала свою силу в развитии торгово-потребительских, снабженческих, производственных и сбытовых форм.

К 1926 году на Ставрополье насчитывалось свыше 600 сельскохозяйственных кооперативов. Из них производственные формы (артели, тозы, коммуны) составляли лишь 1/5 часть от их общего количества. Остальные, имевшие значение для кустарей-одиночек, либо функционировали в сфере снабжения, кредитования, сбыта и переработки сельскохозяйственной продукции, либо являлись подсобно-производственными объединениям - племенными, семенными, мелиоративными и т. д.

Роль кооперации в условиях новой экономической политики была достаточно противоречива. С одной стороны, кооперация являлась одним из компонентов рыночного хозяйства, призванного обеспечить потребительский рынок товарами первой необходимости, с другой - рассматривалась властью как инструмент управления народным хозяйством. Поэтому одним из направлений в политике государства по отношению к кооперации стала поддержка не тех социальных слоев и групп населения, которые активно участвовали в ее работе, а тех, которые должны были играть ведущую роль в построении социализма.

Навязывание кооперативному движению «классового подхода» выражалось в недопущении участия в ней, а тем более в органах управления, лиц, отнесенных к категориям зажиточных, регламентировании распределения кредитов и кооперативных благ, ограничении зажиточных групп в машиноснабжении, создании за счет кооперации специальных фондов кооперирования, а также финансировании вступления бедноты в уже созданные кооперативы. В результате распределение финансовых средств между членами кооперативных объединений производилось в зависимости от присваиваемого им «социального статуса». В частности, за 1926 г. кредиты и средства производства между членами кустарно-промысловой кооперации распределялись так: зажиточные получали 6,6 %, а бедняки имели 38, 9 % всех кредитов.

Однако если кустари и ремесленники провозглашались властью всего лишь исторически неперспективным слоем, то предприниматели- «нэпманы» изначально рассматривались государством как чуждый, эксплуататорский элемент, подлежавший скорейшей ликвидации. Поэтому с самого начала государственная политика была нацелена на их ограничение и вытеснение. Уже в 1922 г. на XI съезде партии было заявлено, что период отступления советским государством закончен и начинается перегруппировка сил для наступления на частный капитал.

Смысл наступательной политики советского государства на предпринимателей Н. И. Бухарин раскрывал достаточно откровенно: «во- первых, в ограничении деятельности частных предпринимателей рядом условий (рабочим законодательством, правом профессиональных союзов, налоговым обложением различного вида), во-вторых, в использовании этих элементов для дела социалистического строительства (употребление налогов, получаемых с этих слоев, на поддержку социалистических хозяйственных форм), в-третьих, в хозяйственной борьбе с этими слоями путем конкуренции с ними на рынке (поддержка государственных предприятий и кооперации)». При этом курс на вытеснение «новой буржуазии» из экономической жизни осуществлялся в большей степени с помощью административного нажима. Такая политика государства находила поддержку среди широких слоев населения (беднейшего крестьянства, малоквалифицированных и неквалифицированных рабочих, безработных, демобилизованных солдат, люмпен-пролетариата), воспринявших возрождение «буржуазии» как крах всех своих жизненных ценностей и напрасно пролитой крови на фронтах гражданской войны.

В городах Ставропольского и Терского округа нэпманские слои состояли главным образом из хозяев ремесленных заведений с наемной рабочей силой, крупных торговцев, владельцев лавок, ресторанов, чайных. К городской буржуазии примыкал и слой рантье, живущих на доходы от ценных бумаг и сдачи в аренду домовладений. Если активных предпринимателей в 1923 г. было 0,4 %, то рантье составляли 0,6 % от всего самодеятельного населения городов региона.

Архивные документы позволяют определить, в каких областях в городах Ставрополья «нэпманы» развивали свою деятельность. В производственную сферу их капиталы практически не внедрялись, так как советское государство прочно держало под своим контролем крупную фабрично-заводскую промышленность как гарантию против опасности возрождения капиталистического строя. К тому же нэповская буржуазия, не уверенная в своем будущем, избегала вкладывать крупные капиталы в производство, считая его опасной сферой приложения финансов.

Незначительную роль играли нэпманы и в области кредита. Единственным местом для легального развертывания предпринимателями операций были общества взаимного кредита, которые формально являлись преемниками аналогичных дореволюционных организаций, но по существу не могли сравниться с ними ни по размаху деятельности, ни по размеру капиталов, ни в количественном отношении. Если до революции 1917 г. в городах региона было 30 обществ взаимного кредита, то в 1920-е годы их насчитывалось всего два. Одно из них было открыто в 1924 г. в городе Ставрополе усилиями мелких торговцев и промышленников, другое - в 1925 г. в городе Пятигорске. Деятельность данных обществ заключалась в осуществлении железнодорожных перевозок по региону, хранении в помещениях товаров, машин, инвентаря, предоставлении членам общества векселей и срочных ссуд. Значительными собственными финансовыми средствами общества взаимного кредита в 1920-е годы уже не располагали.

Поэтому основная часть предпринимательских средств поступала в частную торговлю и мелкий промышленный сектор. Из 449 предприятий, находившихся в Ставропольском и Терском округе, 209 (или 46,4 %) сосредотачивалось в руках частного капитала. Это были в основном мелкие заведения пищевой, кожевенной, мукомольной промышленности, мастерские по выделке красок, металлических изделий и т.д. Сфера их деятельности была главным образом связана с производством предметов широкого потребления. На мелкотоварный облик данных предприятий указывают и показатели производительности частной промышленности. Если государственные предприятия в 1927 г. производили продукцию на 58 млн. руб., то частные - всего на 8 млн. руб.

Самую крупную группу нэпманов представляли торговцы. В городах Ставропольского и Терского округа их насчитывалось свыше 54 %. К тому же, если принять во внимание, что частично сюда могут быть отнесены и члены семьи, помогающие главе в его занятости, то численность торговцев в городах возрастает еще больше. Фактически вся мелочная торговля в разнос, в будках, в палатках сосредотачивалась в руках частного торговца, покрывавшего значительную часть потребностей городского населения в бакалее, галантерее, скобяной, кожевенной, мясной, табачной, хлебной продукции. В 1926 г. только по одному городу Ставрополю было разбросано 335 торговых ларьков и палаток, 119 розничных и 28 оптово- розничных магазинов, обеспечивавших спрос потребностей населения. По статистическим данным, в 1925 г. на частную патентную торговлю приходилось 87,8 % розничного товарооборота региона, в то время как доля кооперативного составляла 9,7 %, а государственного - 2,5 %. Интересен в этой связи социальный состав частных торговцев. Например, в курортных городах КМВ среди лиц, занимавшихся торговлей на 1 октября 1923 г., было бывших торговцев 36,4 %, домашних хозяек - 28,1 %, ремесленников - 12,3 %, служащих - 0,1 %, крестьян - 23 %. Это означало, что ядро новой буржуазии по-прежнему составляли представители старых торговых слоев дореволюционной России.

Особенно большую роль в городах Ставропольского и Терского округа играл частник на заготовительном рынке. Заключая индивидуальные контрактационные договоры с государственными и кооперативными заготовительными кампаниями, частные предприниматели до 80 % обеспечивали заготовки на хлебных и зернопродуктовых рынках. Контрактационные договоры в этот период предоставляли частнику льготные условия денежного авансирования и распоряжения заготовленной продукцией. После сдачи в государственный фонд 35 % заготовленных по договору хлебопродуктов, частник мог распоряжаться оставшейся в наличии продукцией совершенно свободно, вплоть до вывоза ее за пределы округа. О размерах вывоза частными хлебозаготовителями сельскохозяйственной продукции говорят и статистические данные. Так, в 1924 г. частными предпринимателями с железнодорожных станций

Ставропольской ветки было вывезено на рынки Москвы, Ленинграда и Тулы 480000 пудов высокосортной муки. Свыше 9 вагонов с зерноподуктами было отправлено в Закавказье - Тифлис, Ереван, Баку, Кутаиси.

Несмотря на видимые достижения в экономической сфере по сравнению с периодом «военного коммунизма», власти по-прежнему продолжали рассматривать представителей «новой буржуазии» как временный, переходной слой, с помощью которого можно увеличить дополнительное количество продукции, а затем мерами административного нажима «вытеснить» его из хозяйственной жизни.

Подобная установка многократно усиливалась и всеми средствами массовой пропаганды. Карикатурный образ упитанного господина в полосатых штанах, с сальной ухмылкой, прохаживавшегося под руку с не менее упитанной супругой в декольте, выпускавшей колечками сигаретный дым, настолько прочно укоренился в сознании, что большинство горожан воспринимало нэпманов как «накипь» на поверхности новой экономической политики. Этот образ усиленно пропагандировался и местной прессой, обрисовывавшей в красочных формах социокультурный облик «новых» предпринимателей. Так, газета «Терек» в 1926 г. сообщала, что «в этом сброде без всякой физиономии собралось все жулье, все социальные отбросы, не приставшие ни к тому, ни к другому берегу, воровавшие и у белых, и у красных, не стеснявшиеся в приемах и средствах». Ставропольский писатель Б. А. Филиппов в своей книге «Всплывшее в памяти» при характеристике нэпманов тоже не стеснялся в эпитетах. «Бритый, в тюбетейке, но с сердцем мохнатым, с горилльими лапами и волчьими глазами, проворный и безграмотный даже на советской фотографии» - таков, по его мнению, был образ «нового» предпринимателя 1920-х годов.

Подобное отношение, подкрепляемое политикой власти, создавало у нэпманов ощущение неустойчивости и временности своего существования. Отсюда, прежде всего, деформировалась и сфера приложения их капитала. Предпринимательство в регионе часто развивалось нелегально, образуя теневую структуру: процветали спекулянты, ростовщики, маклеры, дельцы черного рынка. К 1926 г. усилился прилив частного капитала в кустарную промышленность и сельскохозяйственное производство, где контролировать его было еще труднее, чем в торговле, а возможности для его роста сильно возросли.

О различных видах мимикрии частного капитала сообщала местная печать того времени. Самой распространенной формой мимикрии, которая получила развитие в городах Ставропольского и Терского округа, были лжекооперативы. Газета «Власть Советов» приводит примеры таких лжекооперативов в центрах районов - Петровского, Благодарненского и Курсавского. Произведенные обследования сельскохозяйственных лжекооперативов «Удельное», «Степное», «Руно», «Племя», «Майское» в Курсавском районе выявили их сплошной частновладельческий характер. Предприниматели «из бывших купцов, офицеров, лишенные избирательных прав», заручились поддержкой одного бедняка, которого выдвинули в председатели, и на этом условии пользовались льготами при налогообложении, в получении кредитов, сельскохозяйственной техники. В курортных городах региона - Пятигорске, Кисловодске, Ессентуках распространенной формой нэповской мимикрии являлись лжеартели. Для полной убедительности в число артельщиков предприниматели включали судомоек и официанток, пользуясь тем самым льготами по налогообложению. Распространена была и форма фиктивного представительства, когда нэпманы разворачивали в центре города свою торговую деятельность под видом какой-либо сельской артели. Массовой формой действия нелегального нэповского капитала в экономике городов региона было использование выборки патента на подставное лицо, продажа мануфактуры на дому без патента. Только за 1926 г. в городах Пятигорске и Ставрополе было выявлено 606 человек, использующих этот вид нелегальной предпринимательской деятельности.

Не в состоянии победить «классового врага» на основе рыночной конкуренции, правящая партия приступила к вытеснению частника с рынка методами административного нажима. С 1926 г., государство ограничивает снабжение сырьем неорганизованных в артели кустарей и ремесленников, сокращает банковское кредитование, закрывает частные мельницы, препятствует производить транспортные перевозки грузов, прекращает отпуск промышленных товаров предпринимателям, чтобы лишить их клиентуры, систематически повышает налоги, увеличивает список лиц, лишенных избирательных прав. Эта система мер применялась в комплексе с политическим давлением.

28 сентября 1926 г. Президиум ЦИК СССР принял новую инструкцию о выборах в Советы. В ней избирательных прав лишались рантье - лица, живущие на нетрудовые доходы за счет сдачи домовладений, торговцы, владельцы и арендаторы промышленных предприятий, нанимавшие рабочую силу. Столь непопулярные меры ощутимо ударяли по городским предпринимательским и торгово-ремесленным слоям городов Ставрополья, использовавшим в своем большинстве наемный труд. С 1927- 1928 гг. к намеченным санкциям добавляются массовые аресты и конфискации. Причем изъятие имущества и аресты во многих случаях применялись к владельцам торговых и ремесленных заведений, прекративших свою деятельность несколько лет тому назад и уплативших все причитавшиеся с них налоги.

Особенно ужесточился нажим на частных хлебозаготовителей, заключивших индивидуальные контрактационные обязательства по поставкам зерна государству. В случае недопоставки по договору (объем продукции, подлежащий сдаче, зачастую повышался односторонне и после подписания договора) к ним применялись меры административного воздействия вплоть до конфискации всех заготовок или имущества, уголовного наказания с применением 107 статьи Уголовного кодекса (срыв обязательств по поставкам хлеба и спекуляции), а иногда и политических обвинений.

Реальными последствиями наступления на частника стали разрушение потребительского рынка, который с большим трудом был восстановлен с переходом к нэпу, и последовавшие вслед за этим изменения в социальной структуре города. С 1928 г. в городах Ставропольского и Терского округа резко сокращается количество торговых и предпринимательских слоев. Если в 1926 г. предпринимательские слои в социальной структуре города составляли 49,6 %, а торговцы - 26,2 %, то к 1928 г. численный состав обеих групп уменьшился в 2 раза. И соответственно составил 9,92 % и 5,24 %. Одновременно на 11,4 % по сравнению с 1926 г. увеличился численный состав рабочего класса в государственной и кооперативной промышленности.

Наступательной была политика власти и по отношению к кооперации, которая могла бы стать одним из компонентов рыночных отношений. Трансформации основ деятельности потребительской кооперации способствовало сокращение по региону кооперативной сети. Так, из 158 потребительских обществ, существовавших в 1924 г. по Ставропольскому и Терскому округу, к 1929 г. осталось лишь 20. В городах фактически упразднялись общества потребителей, которые являлись основным звеном потребкооперации. С 1928 г. в связи с переходом городского населения на карточную систему снабжения, свободная продажа товаров по розничным ценам через кооперативные магазины и лавки была заменена сетью распределителей, где товары выдавались по строгим нормам, установленным государством и в строго «классовом порядке».

Права на получение товаров первой необходимости лишались социально-опасные «буржуазные» городские слои, занимавшиеся огородничеством и сельским хозяйством в приусадебных участках, рантье, предприниматели и торговцы, лишенцы. В то же время государство усиливало экономический и правовой протекционизм по отношению к пролетарским слоям, изначально считавшимся социальной опорой власти.

Четвертой социальной группой, представленной в переписях 1923 и 1926 гг., был слой служащих и интеллигенции. К 1923 г. численный состав обеих социальных групп составлял в среднем 16,2 % (14206 чел.), к 1927 г. -25,6 %       (17849) от всего самодеятельного населения городов Ставропольского и Терского округа. Изучение отраслевой структуры служащих показывает, что в большинстве своем они были заняты в управлении государственными учреждениями, кооперативной промышленностью, сельским хозяйством. При этом основная их масса в городах Ставропольского округа сосредотачивалась в государственных торговых заведениях (делопроизводственный и учетно-контрольный персонал - 4314 чел.), в коммунальном хозяйстве - 640 чел., в кооперативной сети (хозяйственно-распределительный персонал - 614 чел.), в железнодорожном транспорте (почтово - телеграфный персонал - 3128), в различных сельскохозяйственных учреждениях и государственных предприятиях - 2079 человек. В курортных городах КМВ подавляющая часть служащих сосредотачивалась в торговых, а также лечебных и санаторно-курортных учреждениях - 6880 человек. В связи с преобладанием в городах региона мелкого промышленного производства занятость служащих в фабрично-заводском секторе была ничтожно мала и составляла всего 1,3 %.

Материальное положение служащих, занятых в различных сферах деятельности государственных предприятий, не было однородным. В 1923 г. средняя заработная плата служащего доходила до 95 рублей и превышала заработок рабочего всего на 30 рублей. К числу наиболее обеспеченных служащих относились директора и члены правлений государственных, кооперативных и частных предприятий, партийные и советские работники. Зарплата некоторых из них достигала 400 рублей в месяц. Это позволяло им наряду с нэпманами занимать благоустроенные квартиры в центре города, одеваться по последней моде, ходить в рестораны, иметь прислугу. По статистическим данным, в г. Ставрополе в 1923 г. около 7 % служащих имели в доме прислугу, в городе Пятигорске и Кисловодске 6,2 % пользовались услугами наемного труда. Эти данные подтверждаются и письмами рабочих в местную печать. Так, в 1923 г. газета «Терский рабочий» сообщала, что «большинство совслужащих, имея высокий заработок, тянется за женами, которые спешат одеваться по последней моде. А, разрядившись, эти жены уже становятся «барышнями» и им непременно нужны прислуги. Сейчас в каждом доме десятки таких новоявленных барынь, каждая из которых эксплуатирует свою девочку - прислугу, нанятую за кусок черного хлеба, и заставляет ее работать по 24 часа». Все эти «опасные элементы» разложения в среде советских работников, выразившиеся в резком неравенстве материального положения, были отнесены в 1920-е годы исключительно к «угару» новой экономической политики.

Группа интеллигенции представлена в переписях под названием «лица свободных профессий», куда вошли специалисты высококвалифицированного умственного труда - инженеры, врачи, учителя, юристы и т.д. К «лицам свободных профессий» относились и священнослужители различных культов. Для Ставропольского и Терского округа был характерен процесс неравномерности распределения интеллигенции по различным городам региона. Наибольшее количество представителей творческой интеллигенций находилось в курортных городах КМВ, создавая там особую духовно-интеллектуальную атмосферу Северного Кавказа. В 1923 г. в Кисловодске, Пятигорске, Железноводске, Минеральных Водах сосредотачивалось 0,7 % представителей творческих профессий. Достаточно многочисленной в группе городов КМВ была медицинская интеллигенция - 1,6 %, работавшая в санаториях и курортно-лечебных учреждениях. В г. Ставрополе значительная часть интеллигенции была представлена работниками просвещения, инженерно- техническими кадрами, юристами и специалистами сельского хозяйства. Напротив, центры районов испытывали острую нехватку в квалифицированных кадрах и, прежде всего, в медицинских, технических штатах.

Подготавливать новые кадры рабоче-крестьянской интеллигенции должны были созданные в 1919-1920 г. в городах региона среднетехнические учебные заведения и существовавшая при них сеть рабфаков. Поскольку в городах Ставропольского и Терского округа преобладало сельскохозяйственное производство, то главным образом промышленность региона испытывала нехватку в специалистах сельского хозяйства. Поэтому с 1920 г. по городам Ставрополья начала открываться учебная сеть фабрично-заводских училищ (ФЗУ) и техникумов с аграрной ориентацией. В 1921 г. в Ставрополе был открыт сельскохозяйственный техникум, где действовали агрономический и мелиоративный отделения. В г. Пятигорске работали индустриальный и промышленно-экономический техникумы. Фабрично-заводские училища подготавливали специалистов по мукомольной промышленности, полиграфическому и печатному производству, металлистов. Во многих городах Ставропольского и Терского округа открывались педагогические, медицинские и музыкальные средние учебные заведения.

Осуществление классового принципа при приеме учащихся в учебные заведения коренным образом изменило социальный состав студенчества по сравнению с дореволюционным периодом. Если до революции 1917 г. основная масса учащихся (80%) была из семей высшего чиновничества, служащих частных предприятий, заводчиков и торговцев, то теперь 47,6 % студентов составляли выходцы из крестьян, 23,5 % из рабочих, 15,6 % - из служащих и лишь 2,2 % - из ремесленников и «новой» буржуазии.

Однако нехватка в регионе высококвалифицированных специалистов, отнюдь не снижала напряженность на рынке труда. В условиях развития рыночных отношений и обострения конкуренции между профессиональными группами на рынке труда ситуация в сфере занятости населения все годы нэпа оставалась достаточно сложной. Преобладающей группой среди безработных в начальный период НЭПа были трудящиеся непроизводственной сферы и, прежде всего, советские работники. Связано это было с массовыми сокращениями в 1923 г. невероятно раздутого в годы «военного коммунизма» штата управленцев, среди которых большинство составляли младшие служащие (конторщики, делопроизводственный, учетно-распределительный персонал). В результате реконструкции советского аппарата, выразившейся в слиянии и сокращении управляющих отделов, штат государственных учреждений г. Ставрополя в 1923 г. сократился на 19 % от общего числа работающих, а отдельных местных органов, таких, как Народный комиссариат труда (НКТ), Губэкосо, Губфина

почти на 50 %.

Однако к концу 1923 г. рост безработицы распространился и на рабочих физического труда. По мере восстановления и развития промышленности обнаруживался парадокс: нехватка рабочих рук при их излишке. Это объясняется недостатком, прежде всего, квалифицированных кадров. Избытку рабочих рук способствовал мощный приток в города неквалифицированной рабочей силы (сельскохозяйственных рабочих, чернорабочих, отходников, сезонников) из села. Таким образом, в течение 1923 г. на рынок труда было выброшено около 13287 безработных, из них 15,6 % составляли индустриальные рабочие, 29,3 % чернорабочие (главным образом крестьяне сезонники), 45,9 % совработники, 1,0 % интеллигенция.

Наименее затронутыми безработицей оказались «лица свободных профессий» - учителя, врачи, инженерно-техническая интеллигенция, спрос на специальности которых в округе был огромный. 1924-1926 годы характеризуются продолжающимся ростом безработицы в городах округа. Недуг безработицы особенно тяжело поразил Терский округ. К 1926 г. на Тереке было зарегистрировано более 14 тыс. безработных, из них в городе Пятигорске сосредоточилось почти 4 тыс. человек. К тому же надо учесть специфическую особенность большинства курортных городов КМВ, куда в сезонное время стекалась масса «пришлого» населения со всей России в надежде «подработать и подлечиться». Так, за летний сезон 1926 г. в Пятигорск, Ессентуки, Железноводск и Кисловодск прибыло 73621 человек, большая часть из которых двинулась на поиски работы. Другим источником, пополняющим ряды безработных, было сельское население, мигрирующее в курортные города КМВ особенно в весеннее и летнее время. По данным Бирж труда Северо-Кавказского края за 1926 г., из сельской местности в города Терского округа прибыло за апрель 70,3 % населения, за май-64 %, за июнь-63 %, за июль-38 %. Спад в притоке крестьян наблюдался только в осеннее и зимнее время. Так, за ноябрь 1926 г. в городах региона было зафиксировано всего 12,5 % прибывшего крестьянского населения, за декабрь-11,4 %, за январь 1927г. - 10,9 %. Эти данные позволяют говорить о том, что безработица в Терском округе имела сезонноконъюнктурный характер и зависела от времени года. Остаток свободного времени от сельскохозяйственных работ сельское население предпочитало проводить на «заработках» в городах, что способствовало пополнению на биржах труда и без того густых рядов местных безработных.

Пытаясь сдержать рост безработицы, 13 мая 1926 г. Терский окружком ВКП (б) принял специальное постановление, в котором просил центральные органы ограничить въезд неорганизованных групп населения на Терек, чтобы не осложнять и без того напряженную социальную обстановку в городах региона.

Между тем продолжавшийся рост безработицы в городах вел к люмпенизации и части квалифицированных рабочих. Поскольку именно в деклассировании пролетариата В. И. Ленин видел основную опасность прочного существования диктатуры пролетариата, то рынок труда начинает регулироваться в пользу пролетарской рабочей силы, которая должна иметь преимущественное право на работу по сравнению с представителями других социальных групп. Так, с 1924 г. биржи труда отказывались регистрировать владельцев частного жилья, сезонников и отходников. Более того, чтобы снять с государственного снабжения «примазавшиеся нетрудовые элементы». Народный комиссариат труда время от времени проводил «чистку» бирж труда и перерегистрацию безработных. Так, в 1925 г. Ставропольская биржа сняла с учета 4017 человек из 10812 чел., в том числе 413 чел. за проживание в частных домах с приусадебным участком.

Дальнейшая работа бирж труда была направлена на углубление классового подхода к безработным. С 1923 г. все зарегистрированные безработные были разделены на две основные группы, для которых устанавливался критерий первоочередности устройства на работу. В первую группу входили квалифицированные рабочие, для которых трудовой стаж не устанавливался, и они пользовались правом внеочередного устройства. Вторую группу составляли чернорабочие, для которых устанавливался трудовой стаж сроком в 1 год, и работники умственного труда со стажем не менее трех лет.

В результате явного протекционизма государства по отношению к пролетарским слоям состав бирж труда в 1924 - 1925 г. выглядел следующим образом: 23,1 % безработных составляли квалифицированные рабочие, 30,5 % чернорабочие, 18,6 % служащие, 8,7 % лица интеллектуального труда. К 1926 г. чернорабочие дали уже 38,4 % зарегистрированной избыточной силы, а к 1928 г. - почти 52,5 %, что объяснялось целенаправленным трудоустройством в первую очередь квалифицированных пролетариев.

Рост безработицы в регионе зависел от многих причин - уровня промышленного и культурного развития городов того или иного типа, силы притока рабочих из сельской местности, темпов восстановления производства и сельского хозяйства. Как правило, удельный вес безработных в промышленных районах Ставрополья и курортных городов КМВ был выше, нежели в поселках городского типа и составлял 50,2 %, против 21,3 %. В свою очередь, безработица вела к увеличению деклассированных элементов в социальной структуре самодеятельного населения.

В состав городского населения была включена и довольно своеобразная категория: иждивенцы государственных и общественных учреждений, куда относились студенты, получавшие стипендии, лица, живущие на пособия, беспризорные, находящиеся в детских домах. Причем, численный состав этих групп был гораздо выше в крупных городах Ставропольского и Терского округа, где находилась основная масса государственных учреждений по содержанию лиц этой категории, нежели в районных центрах, имевших городской статус. В то же время эти группы населения не играли решающей роли в классовой структуре и социальных отношениях города, хотя и накладывали характерный для того времени отпечаток на его социальный облик.

Таким образом, в 1920-е годы в советских городах складывалась социальная структура, характерная для многоукладной экономики. Однако правящая партия воспринимала спонтанные процессы консолидации социальных слоев «снизу» на основе рыночной экономики как угрозу утраты своей власти и опасность реванша «контрреволюции».

По мере выдвижения на первый план задач модернизации страны углублялись и обострялись многочисленные противоречия, порожденные новой экономической политикой. На уровне всей социальной системы действовали противоречия между рыночной экономикой и жесткими методами директивного планирования, между революционным и реформистским сознанием, классовым компромиссом и диктатурой, реальным состоянием общества, в котором существовали классы с внутренней структурой, дифференциацией и доктринальными установками о строительстве бесклассового общества со всеобщим равенством и справедливостью. Такой общественный идеал не потерял притягательность для многих социальных групп, готовых принять диктатуру и отказаться от гражданского мира в обществе.

 

Автор: Ногина Е.В.