01.06.2013 18971

Место статьи 10 ГК РФ в системе правового регулирования гражданских отношений и ее сущностные характеристики

 

Сущностное решение проблемы злоупотребления правом предполагает обнаружение тех внутренних и необходимых, общих и основных, главных и устойчивых свойств, признаков, черт правовых явлений и процессов, единство и взаимообусловленность которых определяют профильную квалификацию поведения нарушителя в качестве злоупотребления правом. Выявить сущность этой иерархической системы, дать анализ и оценку внутренним правовым связям в гражданском законодательстве, разобраться, как их наличие влияет на проблему злоупотребления правом, проанализировать ст. 10 ГК РФ и особенно ее санкцию. Познать феномен злоупотребления правом - значит понять его во всем многообразии его содержания. Но для начала необходимо термин «злоупотребление правом» отграничить от других созвучных понятий в законодательстве.

Злоупотребление правом следует отличать от злоупотреблений властью или от иных «неправовых» злоупотреблений. Согласно Конституции Российской Федерации каждый имеет право на возмещение государством вреда, причиненного незаконными действиями (или бездействием) органов государственной власти или их должностных лиц (статья 53); права потерпевших от преступлений и злоупотреблений властью охраняются законом, а государство обеспечивает потерпевшим доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба (статья 52). Под властью в этих нормах имеется в виду государство и все его органы, потенциально способные злоупотребить своим политическим и экономическим преимуществом, своим должностным положением.

В соответствии со статьей 30 ГК РФ гражданин, который вследствие злоупотребления спиртными напитками или наркотическими средствами ставит свою семью в тяжелое материальное положение, может быть ограничен судом в дееспособности в порядке, установленном гражданским процессуальным законодательством. Над ним устанавливается попечительство. В данном случае идет речь о систематическом или чрезмерном употреблении спиртных напитков и наркотических веществ, дающих основание для ограничения дееспособности гражданина.

В соответствии со статьей 56 Семейного Кодекса РФ ребенок имеет право на защиту от злоупотреблений со стороны родителей (лиц, их заменяющими). При нарушении прав и законных интересов ребенка, в том числе при невыполнении или при ненадлежащем выполнении родителями (одним из них) обязанностей по воспитанию, образованию ребенка либо при злоупотреблении родительскими правами, ребенок вправе самостоятельно обращаться за их защитой в орган опеки и попечительства, а по достижении возраста четырнадцати лет в суд. За злоупотребление своим положением и властью (но не правом) в семье родители могут быть лишены родительских прав.

И последний пример. Превышение пределов необходимой обороны внешне схоже с выходом за пределы осуществления прав, установленные в целом в ст. 10 ГК РФ. Правообладатель, имея право на самозащиту, должен использовать его лишь настолько, насколько необходимо отвести посягательство на здоровье, жизнь, имущество и т.д. Вред, причиненный в состоянии необходимой обороны, не подлежит возмещению, если не были превышены ее пределы (ст. 1066 ГК РФ). Некоторые цивилисты превышение пределов необходимой обороны отождествляют по терминологическому сходству с выходом за пределы правоосуществления. Требование о соразмерности, разумности действий по обороне фактически являются специальным требованием об адекватном использовании своего права на защиту, которое причинит минимум вреда посягающему лицу. Действия в пределах необходимой обороны не сопряжены с выходом лица ни за внешние, ни за внутренние пределы предоставленного ему права, их объем регулируется специальной нормой - статьей 1066 ГК РФ.

Приведенные и подобные случаи из трудового, налогового, процессуального права не входят в гражданско-правовые нормы о злоупотреблении правом, поскольку относятся к терминологически сходным, но смежным отношениям, в которых отсутствует в качестве средства злоупотребления то или иное гражданское право.

Сказанное предполагает, в первую очередь, выяснение того, что такое «злоупотребление правом» в современной системе гражданского права. Данное понятие оказалось в гражданском праве размытым и весьма противоречивым. Казалось, строгость в понимании этого правового феномена призвана была внести «постсоветская» правовая наука, но увы, этого не случилось. Единственное с «советских» времен определение профессора В.П. Грибанова о том, что злоупотребление правом - это особый тип гражданского правонарушения, связанный с использованием управомоченным лицом недозволенных конкретных форм в рамках дозволенного ему законом общего типа поведения, - уже явно требует переоомысления. К тому же, одна из основных сложностей при решении проблемы квалификаций деяний в качестве злоупотребления правом заключается в том, что эту проблему нельзя как выявить, так и разрешить непосредственно через саму себя. В связи с этим, ряд современных ученых-цивилистов вообще полагает, что проблемы злоупотребления правом не существует, а действующая статья 10 ГК РФ есть абсолютно бесполезная норма. Точка зрения о том, что проблема злоупотребления правом - это лишь проблема столкновения норм, среди юристов достаточно распространена. Поэтому необходимо раскрыть сущность злоупотребительного поведения, определить место и функции главной «злоупотреби-тельной нормы» в системе гражданского права России. Статья 10 ГК РФ должна быть четко обоснована теоретически, поскольку отсутствие ясного толкования сущности и значения этой статьи делает затруднительным ее верное применение.

Юридическую природу статьи 10 ГК РФ целесообразно выявлять через: а) местонахождение статьи 10 ГК в системе норм и принципов гражданского права РФ (а не только в самом кодексе); б) определение функций статьи 10 ГК, исходя из внутренней структуры и смысла исследуемой нормы и с учетом ранее выявленных теоретических положений; в) соотношение и влияние статьи 10 ГК на сходные и пограничные юридические нормы; г) дефиницию и классификацию злоупотребительных актов. Из контекста исследуемой проблемы следует ряд важных для настоящего исследования вопросов: какое место занимает статья 10 ГК РФ в системе гражданского права; является ли она нормой, которая пронизывает «насквозь» все слои гражданского права и становится по отношению к ним «старшей» нормой-принципом самостоятельного, прямого действия, или статья 10 ГК РФ является субсидиарной нормой, вступающей в действие только в том случае, если отсутствует специальная норма в Гражданском кодексе; возможен ли третий вариант, когда статья 10 ГК РФ как универсальная норма-принцип функционирует на всех «этажах» права в совокупности с частными гражданско-правовыми нормами? Необходимо последовательно разобрать все три возможные функции исследуемой нормы.

а. Местонахождение ст. 10ГК РФ в системе норм гражданского права России.

Позиционно статья 10 ГК помещена в общей части ГК РФ в первых 16 статьях, составляющих костяк современного Гражданского кодекса. Находясь в передовой обойме Гражданского кодекса - возникновение, осуществление и защита гражданских прав, - статья 10 ГК РФ формирует согласно действующей доктрине самые общие границы осуществления субъективных гражданских прав - действовать разумно и добросовестно, т.е. никому во вред. С точки зрения метода правового регулирования статья 10 ГК РФ - это первая запрещающая норма в Гражданском кодексе, направленная на устранение эгоистических проявлений субъектов гражданского права. Однако «физическое» местонахождение статьи 10 ГК РФ в ядре гражданского права России еще не дает ответа на характеристику связи ее с другими системными нормами права.

Содержание статьи 10 Гражданского кодекса РФ базируется на положениях, закрепленных в Конституции России. Так, согласно части 3 статьи 17 Конституции РФ «осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц». В контексте гражданского права это правило-принцип закреплено в статьях 9 и 10 ГК РФ. Статья 9 ГК РФ, реализуя закрепленный в статье 1 ГК РФ принцип свободы волеизъявления, устанавливает, что «граждане и юридические лица по своему усмотрению осуществляют принадлежащие им гражданские права. Отказ граждан и юридических лиц от осуществления принадлежащих им прав не влечет прекращения этих прав, за исключением случаев, предусмотренных законом». Под осуществлением гражданских прав в цивилистике понимается обусловленное волеизлияние управомоченного лица и обеспеченное системой гарантий превращение в действительность конкретной возможности, составляющей содержание субъективного гражданского права. Свобода поведения проявляется, таким образом, через собственное усмотрение лица при выборе варианта своего поведения в пределах, предусмотренных гражданским правом. Устанавливая свободу волеизъявления субъектов права, законодатель не забывает установить и пределы свободы для этой воли. Статья 10 ГК РФ устанавливает пределы осуществления гражданских прав, запрещая совершенно определенное, а именно злоупотребительное поведение. Она предусматривает специальный ограничитель усмотрения субъектов гражданского оборота при осуществлении ими своих субъективных гражданских прав: не допускаются действия граждан и юридических лиц, осуществляемые исключительно с намерением причинить вред другому лицу, а также злоупотребление правом в иных формах; не допускается использование гражданских прав в целях ограничения конкуренции, а также злоупотребление доминирующим положением на рынке.

Действующая цивилистическая правовая доктрина под пределами осуществления субъективных гражданских прав в общем плане понимает законодательно очерченные границы деятельности управомоченных лиц по реализации возможностей, составляющих содержание данных прав. Такими границами являются время, место, установленный объем право и дееспособности субъектов права, варианты, способы и другие формы реализации права, обусловленные непосредственно законом или договором. Однако гражданское правовое поле формируется не только механико-пространственными границами. Законодатель, помещая рядом статьи «осуществление» и «пределы осуществления» гражданских прав (ст. 9 и ст. 10 ГК РФ), делает акцент не на внешние границы прав, а на внутреннее усмотрение самих носителей прав, поскольку внутренняя свобода носителей субъективных прав не может означать полную неограниченность; их действия не должны причинять вред другим лицам, не должны препятствовать нормальному гражданскому обороту; они не должны обогащаться тем или иным образом за счет других участников гражданского оборота, т.е. должны быть добросовестными и разумными.

Поскольку модель поведения, которую излагает норма статьи 10 ГК РФ, по характеру очень общая, то, следовательно, бедна по содержанию. Шикана, на которую ориентируется законодатель, скорее исключение из «иных» форм злоупотребление правами, нежели ее показательный образец. Жизненная ситуация, которую регулирует эта норма, очень специфична из-за того, что определяет границы для уже установленных гражданских прав, т.е. появляется особая конструкция - «право на право», что многие цивилисты не приемлют, забывая, что ценность этой нормы заключается в ее нормативной универсальности и применимости ко всем субъективным правам и обязанностям, но только в ситуации правовой неопределенности, связанной с незаконным использованием средств права. Другими словами, норма статьи 10 ГК РФ, как и любая другая норма, определяет дозволенное и недозволенное, но на более высоком иерархическом, системном уровне, т.е. на уровне принципов, правовых начал.

В общем смысле злоупотребление правом является гражданским правонарушением, под которым понимается несоблюдение лицами их же юридической обязанности (не выходить за пределы осуществления гражданских прав), введенной через статью 10 ГК РФ, как общей нормы права, в каждое субъективное гражданское право. Следует добавить, что нарушение конкретных норм права при злоупотреблении происходит только в тех случаях, когда в них содержатся возможности для злоупотребления правом (например, лексико-грамматическая или контекстуальная ошибка). Но в большинстве случаев по существу происходит нарушение только нормы ст. 10 ГК РФ. Все «низшие» нормы в системе права становятся, лишь средством для злоупотребления правом и нет смысла говорить об их нарушении, поскольку формально на «нижнем этаже» гражданского права нарушений не видно, а выявляются и квалифицируются они только через взаимодействие с системными нормами. Правило статьи 10 ГК РФ, таким образом, носит характер не частного запрета, а отвечает за «правильность» работы всех гражданских прав и юридических обязанностей. Следовательно, она (статья 10 ГК РФ) является нормой-гарантией с присущими ей и преимуществами, и недостатками: «чем отвлеченнее норма, тем они беднее содержанием, т.е. чем меньше признаков заключают в себе составляющие ее понятия, тем дальше стоит она от конкретной нормы, которая на нее опирается, и тем менее материала дает для ее толкования». Сложность применения запрета о злоупотреблении правом состоит в том, что он сам происходит из коренных гражданско-правовых принципов, но в то же время по отношению к большинству гражданских норм является не ближайшим, а отдельным основанием, с которым нужно считаться во избежание системного противоречия между нормой и ее общим основанием.

Чтобы уяснить местонахождение статьи 10 ГК РФ в системе норм-принципов, необходимо определить понятие гражданско-правового принципа. Термин «принцип» имеет латинское происхождение и переводится как «начало» или «основа». Под доктринальным понятием принципа О. А. Красавчиков понимал «определенное начало, руководящую идею, в соответствии с которой осуществляется правовое регулирование общественных отношений». О.Н. Садиков предлагал характеризовать принципы как определенные «исходные начала, важные для понимания юридической сущности всякой крупной области права, способствующие совершенствованию правового регулирования в этой области и облегчающие правоприменительную деятельность, особенно при наличии пробелов в законах». Точную характеристику юридическому принципу дал в свое время еще Е.В. Васьковский: он служит и целью, ради достижения которой создана норма, и мотивом, побудившим законодателя создать ее, и, наконец, источником, из которого почерпнуто ее содержание. Представляет интерес определение С.Н. Братуся, который под принципом понимал «ведущее начало, закон данного движения материи или общества, а также явлений, включенных в ту или иную форму движения». При этом он подчеркивал, что принцип как закон данного явления можно познать и с его помощью совершенствовать те или иные общественные отношения. Наиболее точным представляется «сущностное» определение профессора В.П. Грибанова: принцип - это «руководящее положение социалистического права, его основные начала, выражающие объективные закономерности, тенденции и потребности общества, определяющие сущность всей системы, отрасли или института права и имеющие в силу их правового закрепления общеобязательное значение». Далее ученый в отношении принципа назначения гражданских прав писал следующее: при соблюдении некоторых условий использование части 1 статьи 5 Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик допустимо не только в качестве общего принципа гражданского права, но и как конкретной нормы, которая может применяться к отдельным случаям злоупотребления правом. Для этого последние, во-первых, должны полностью подпадать под состав правонарушения, предусмотренный частью 1 статьи 5 Основ. Во-вторых, необходимо отсутствие специальной нормы права, «предусматривающей конкретный вид правонарушения, связанного с осуществлением определенного субъективного права в противоречии с его назначением». В.П. Грибанов подчеркивал, что часть 1 статьи 5 Основ должна применяться ко всем случаям совершения управомоченным лицом шиканы.

Правовые принципы обладают и определенной необходимостью. При наличии соответствующих условий они проявляются неизбежно в системе общественных и правовых отношений независимо от их осознания и прямого закрепления в действующем законодательстве. Автоматическое их соблюдение - законопослушание - означает, что принципы были уже усвоены ранее на стадии правового воспитания и не требуют снова дополнительного осознания. Поэтому ошибочной представляется распространенная точка зрения о том, что субъекты, осуществляя свое право, не соотносят свое поведение с общими или отраслевыми принципами права. Им нет необходимости специально это делать, поскольку их отношение к законопослушанию уже заложено в их правовой культуре как мощнейшей внутренней установки. И наоборот, лицо, намеренно, злоупотребительно использующее свое гражданское право в ущерб другим правовым лицам, точно знает, что действует вопреки принципам гражданского права, в угоду своим эгоистическим интересам.

Итак, гражданско-правовой принцип должен определять сущность и отражать тенденции развития всей гражданско-правовой системы. Принципы гражданского права способствуют укреплению единства норм права и правовых отношений, субъективного и объективного права - это внутренние законы для применения и развития гражданско-правовой материи, это законы для законов (т.е. по сути все та же формула - «право на право»). Для отыскания гражданско-правовых принципов большинство юристов обращаются к статье 1 ГК РФ, где законодатель выделил следующие принципы: признания равенства участников регулируемых гражданским законодательством отношений, неприкосновенности собственности, свободы договора, недопустимости произвольного вмешательства в частные дела, необходимости беспрепятственного осуществления гражданских прав, обеспечения восстановления нарушенных прав, их судебной защиты. Тем не менее, авторы-цивилисты, включая самих разработчиков Гражданского кодекса, предлагают разные количественно-качественные варианты гражданско-правовых принципов.

Профессор В.Ф. Яковлев приведенные в статье 1 ГК РФ семь принципов сократил до пяти, объединив в один принцип беспрепятственность осуществления права, его восстановление и защиту. Профессор О. Н. Садиков выделил шесть принципов. Среди них: единство экономического оборота, равенство и защита всех форм собственности, предоставление участникам экономического оборота широкой самостоятельности, строгая ответственность участников экономического оборота, сочетание индивидуальных и общественных интересов. В перечне принципов профессора Е.А. Суханова нашли свое место и юридическое равенство, и неприкосновенность собственности, и недопустимость произвольного вмешательства в частные дела, и свобода договора, и диспозитивность, и беспрепятственность осуществления гражданских прав, а также принцип запрета на злоупотребление правом и иного ненадлежащего осуществления гражданских прав. Раскрывая содержание принципов гражданского права, профессор Е.А. Суханов пишет, что принцип запрета на злоупотребление правом можно считать общим изъятием из частноправовых начал. В соответствии с ним исключается безграничная свобода в использовании участниками гражданских правоотношений имеющихся у них прав. В осуществлении субъективных гражданских прав и исполнении обязанностей, справедливо пишет Л.В. Щенникова, важнейшее значение имеет принцип добросовестности. Т.И. Илларионова разделяет мысли Е.А. Суханова о включении в общий список принципа недопустимости злоупотребления правом. Ю.К. Толстой обошел вниманием свободу договора, неприкосновенность собственности, а также принцип недопустимости произвольного вмешательства в частные дела, но в качестве самостоятельного выделил принцип диспозитивности, а также, вслед за Е.А. Сухановым, выделил презумпцию добросовестности участников гражданских правоотношений. А. Л. Маковский справедливо считает, что «можно говорить о двух основных началах в гражданском праве». Первый принцип - это равенство участников имущественных отношений, регулируемых ГК. Равенство не имущественное, не правоспособности, не прав в конкретном отношении. Под принципом равенства он предлагает понимать такое положение субъектов, где их воля не зависит друг от друга. Второе начало, заложенное в ГК, указанный автор называет принципом диспозитивности. В нем, подчеркивает А. Л. Маковский, заключается коренное изменение в новом законодательстве.

Суть диспозитивности, по его мнению, в том, что если кто-то имеет право, то он распоряжается им по своему усмотрению.

Принципу недопустимости злоупотребления правами (принципу добросовестности при осуществлении прав), таким образом, мало кто уделял внимание, а если уделял, то либо через презумпцию добросовестности, либо через развитие идеи профессора В.П. Грибанова, который включал в число принципов гражданского права положение, исключающее безграничную свободу участников гражданских правоотношений. Причем этот принцип, обращал внимание ученный, распространяется не только на осуществление субъективных гражданских прав, но и на осуществление гражданской правоспособности. Следовательно, противоправным, писал профессор В.П. Грибанов, следует считать не только поведение, нарушающее конкретные нормы права, но и поведение, противоречащее правовым принципам данной системы, отрасли или института права, хотя бы это поведение и не противоречило конкретной норме права. Вместе с тем, далее писал ученый, принцип осуществления гражданских прав в соответствии с их назначением следует рассматривать также как принцип правоприменительный, связанный с реализацией норм права.

Законодателем в Гражданском кодексе РФ 1994 года, как и раньше, не сформулирован сам принцип добросовестности при правоосуществлении в качестве основного начала гражданского законодательства. Вместо него в научной литературе выделяется чаще всего принцип недопустимости злоупотребления правом. В.П. Грибанов, как указывалось выше, например, выступал не за принцип добросовестности, а именно за принцип недопустимости злоупотребления правом, поскольку очень опасался оценочных категорий, в том числе и такой, как добрая совесть. Эти положения, тем не менее, близки: добросовестность в осуществлении права сама по себе исключает злоупотребление им. Опасения В.П. Грибанова «объективировались» в молчание о принципе добросовестного правоосуществления в статье 1 ГК РФ и в законодательный запрет на шикану и иные формы злоупотребления правом в статье 10 ГК РФ. Можно ли в таком случае считать, что подобный запрет и есть сам принцип, но только в специфичной форме? Представляется, что нет. Принципы запретами не устанавливаются, а только поддерживаются. Не запретами, как в уголовном законодательстве, определяется и сущность всей гражданско-правовой системы. Тем не менее, принцип недопустимости злоупотребления правом «растворен» в системном характере гражданского права, где каждая норма права должна использоваться согласно своему системному предназначению и не должна превращаться в средство для злоупотребительных актов (действий). Фактически, неписаное правило-принцип о недозволенности злоупотребления правом в гражданском законодательстве в качестве примера можно сравнить с таблицей умножения, где в одном случае таблица предстает как средство собственно подсчетов, во втором случае объектом исследования может стать ее правильность применения. Проверяющий правильность вычисления должен следовать этой «условности» - принятой системе исчисления. Если же он будет подвергать сомнению саму таблицу умножения, то традиционная математика для него на этом закончится. Так и в праве лицо, осуществляющее свое субъективное право, обязано придерживаться определенных условностей, принципов, границ, «таблиц» поведения, ибо в противном случае его субъективное право неминуемо обратится в правовой произвол. Пуанкре по этому поводу высказал значимое соображение: « Принцип, который с этих пор как бы кристаллизовался, уже не подчинен опытной проверке. Он ни верен, ни неверен; он удобен».

В целом, принцип недопустимости злоупотребления правом должен пониматься как запрет на: а) осуществление права в противоречии с его системным назначением; б) недобросовестное осуществление права (либо исполнение обязанности) в условиях правовой неопределенности; в) аморальное или эгоистическое осуществление гражданских прав (обязанностей); г) намеренное причинение вреда кому бы то ни было формальным осуществлением своего права. Запрет на злоупотребление правами необходимо включает в себя, таким образом, все вышеперечисленные смыслы, и, кроме того, его нужно рассматривать не только в качестве гражданско-правового, т.е. отраслевого, но и как общеправового, межотраслевого запрета. «Злоупотребление правом», «недобросовестное правоосуществление», «существление права в противоречии с его назначением», «нарушение пределов правоосуществления» - все это одноуровневые категории, образующие обратную сторону, к сожалению, специально не выделенного в объективном праве принципа добросовестного правоосуществления.

Значение гражданско-правовых принципов, включая принцип добросовестного правоосуществления, состоит в том, что они отражают сам «дух» права, определяют системный характер толкования и применения норм права, «забеливают» пробелы в праве, принимая на себя роль резервных правил, и воспитывают у субъектов права юридическую культуру взаимоотношений. Принцип недопустимости злоупотребления правом лишь робко поддерживается статьей 10 ГК РФ, но не содержится непосредственно в ней. Тем не менее, запрет на злоупотребление правом по сути вытекает из качества равновестности, которое заложено в таком правовом начале как правовое равенство участников гражданских правоотношений. Эта формула выражает нацеленность гражданского права на пропорциональность, эквивалентность, справедливость при реализации субъективных гражданских прав и исполнении юридических обязанностей. Юридическое равенство, о котором традиционно говорится, проявляется не только в независимости, неподчиненности воль субъектов гражданского права, не только в свободе усмотрения, свободе договора и неприкосновенности собственности, но, прежде всего, в координированности своего поведения в соответствии с правами равных друг другу субъектов. В принципе юридического равенства заключена основная сущность гражданско-правовой системы и через него она обретает всю свою юридическую жизнь. Из принципа равенства органично вытекают еще три гражданско-правовых принципа: 1) принцип справедливости; 2) принцип диспозитивности (свободы правоосуществления); 3) принцип добросовестного правоосуществления. В принципе справедливости заключается: а) справедливое сочетание частных и публичных интересов; б) восстановительный характер гражданского права; в) судебная защита как обеспечение восстановления нарушенных прав. В принципе диспозитивности заключается: а) свобода договора; б) неприкосновенность частной собственности; в) недопустимость произвольного вмешательства государства в частные дела; г) необходимость беспрепятственного осуществления гражданских прав; д) самостоятельность и инициативность. Наконец, в принципе добросовестного правоосуществления содержатся: а) добросовестное использование гражданских прав; б) добросовестное исполнение гражданско-правовых обязанностей.

Итак, если в принципе справедливости заложена основная регулятивная цель (функция) гражданского права, то в принципе диспозитивности проявляется самая широкая, по сравнению с другими отраслями права, свобода усмотрения для самих субъектов гражданского права. Принцип добросовестного правоосуществления отвечает за то, чтобы правовые регулятивные нормы гражданского права не превращались в «жертву» свободы усмотрения (диспозитивности) субъектов права. Это те чуткие весы, на которых постоянно «взвешиваются» разнообразные интересы и находится общий компромисс.

б. Ситуация правовой неопределенности как условие применения ст. 10 ГК РФ.

Запрет о недопустимости недобросовестного правоосуществления (злоупотребление правами) вытекает из гражданско-правовых принципов, отвечающих за сохранение первоначальных системных устоев всего гражданского законодательства, поскольку система права не может допустить, чтобы ее элементы эксплуатировались не в соответствии с их системным назначением. Норма статьи 10 ГК РФ законодателем изложена крайне абстрактным способом в форме публичного запрета не совершать намеренных, т.е. виновных злоупотребительных действий, причиняющих вред другим лицам, а также запрещает злоупотребление в иных формах. Эта норма, к сожалению, большей частью через признаки шиканы, обращена к потенциальным нарушителям чужих прав, запрещая для них невозможное и недолжное поведение. И, наоборот, для неограниченного круга лиц установлено право требовать от обязанных лиц в своем правоосуществлении не выходить за внутренние пределы своих субъективных прав и не использовать их исключительно в эгоистических целях.

Как правило, подразумевается, что к любому гражданскому правоотношению в совокупности применяются как нормы общей части ГК, где заложены основные идеи и принципы, так и специальные нормы, которые содержатся в последующих трех частях ГК и конкретизируют первые. В большинстве случаев нет нужды ссылаться на общие нормы ГК, если отношения регулируются специальными нормами, так как именно они отражают специфику регулируемых отношений. Более того, специальные нормы имеют приоритет, если с ними конкурируют нормы общей части ГК, так как в противном случае каждая из сторон будет стремиться нейтрализовать аргументы противника ссылкой на абстрактное правило общей нормы, что быстро разрушит всю систему гражданского права. В ГК РФ масса специальных норм, направленных на предупреждение возможных злоупотреблений, как-то: ст. 170 ГК РФ, ст. 333 ГК РФ, ст. 401 ГК РФ, ст. 575 ГК РФ и т.д. Однако соотношение общих и частных норм необходимо учитывать в тех случаях, когда, например, область применения последних не охватывает все признаки спорного правоотношения, что влечет ситуацию правовой неопределенности. Пробелы специальных норм в силу их содержательной бедности в этих случаях восполняются нормами права из общей части, а пробелы общих норм - принципами гражданского права, одним из которых является исследуемый принцип недопустимости злоупотребления гражданскими правами (принцип добросовестного правоосуществления).

Законодатель в ст. 10 ГК РФ не только установил запрет на злоупотребление правом, но и в условиях правовой неурегулированности, сообразуясь с требованиями гражданского оборота, постоянно решает дилемму баланса интересов между участниками гражданского оборота и общества в целом. Находя с помощью ст. 10 ГК РФ на первом этапе то или иное решение, законодатель следом вводит новые правила поведения, закрепляя их в новых нормах права. Так, например, специальной нормой, явно направленной на пресечение возможных злоупотреблений, стало правило, закрепленное в пункте 4 статьи 401 ГК, в силу которой ничтожным признается заключенное заранее соглашение об устранении или ограничении ответственности за умышленное нарушение обязательства. Подобной нормой является и ст. 37 Земельного Кодекса РФ, признающей недействительными условия договоров купли-продажи земельных участков, устанавливающие право продавца выкупить земельный участок обратно по собственному желанию, ограничивающие дальнейшее распоряжение земельными участками и т.д.

Одна из задач законодателя состоит в том, чтобы, устанавливая в законах конкретные гражданские права, сразу же определять и границы их осуществления. Установив такие границы с помощью дозволительных, ограничивающих либо запрещающих норм, проблема «надлежащего» осуществления права по большей части перетекает в само содержание гражданского права и становится его неотъемлемой сущностью. Например, если к моменту совершения сделки купли-продажи в отношении проданного имущества имелись притязания третьих лиц (впоследствии признанных правомерными), а приобретателю было известно об этих притязаниях, то появляется фигура недобросовестного приобретателя, знавшего о юридическом пороке имущества, но употребившего свои «права» покупателя «во зло» собственнику. Подпадают ли действия недобросовестного приобретателя в таком случае под положения статьи 10 ГК РФ? В общем плане да. Но на нее нет смысла ссылаться, поскольку в кодексе есть специальные статьи (167, 301, 302 ГК), напрямую регулирующие частные случаи столкновения интересов, в том числе и при злоупотреблении правом. Разрешив тот или иной вопрос в конкретном правиле поведения, законодатель тем самым снимает эту проблему из-под юрисдикции общей нормы (в частности ст. 10 ГК РФ) и делает ее для этого случая практически ненужной (поскольку жизненная ситуация полностью регулируется новой нормой). Еще пример: статья 78 ФЗ «Об акционерных обществах» в редакции от 26.12.95г. устанавливала, что к крупным относится сделка или несколько взаимосвязанных сделок, связанных с приобретением или отчуждением либо возможностью отчуждения обществом прямо или косвенно имущества, стоимость которого составляет более 25 процентов балансовой стоимости активов общества на дату принятия решения о заключении таких сделок, за исключением сделок, совершаемых в процессе осуществления обычной хозяйственной деятельности. Однако, крупные сделки заключались, тем не менее, иными способами: через залоги, поручительства, займы имущество акционерных обществ выводилось косвенным, т.е. зло-употребительным путем. Такое положение дел сохранялось до принятия статьи 78 закона в редакции от 07.08.01г., которая предусмотрела вышеназванные сделки, т.е. ликвидировала случаи злоупотреблений правами. Если вновь появится конфликт интересов с использованием прав новой нормы либо возникнет новый вид правонарушения, который не под силу вновь созданной специальной норме, тогда снова вступает в действие общая норма, в настоящем случае статья 10 ГК РФ, и снимает накопившиеся противоречия своим прямым, пусть и не конкретным регулированием. Если правовая квалификация регулируемого отношения не завершается на уровне частной и раскрывающей ее общей нормы (т.е. ст. 10 ГК РФ), то обращение к основным началам гражданского права, а иногда и к основам права в целом (правовым идеям), является решающим правоприменительным этапом.

Особняком стоит проблема «обхода» норм закона, поскольку злоупотребление правом предполагает наличие у нарушителя в качестве средства злоупотребления то или иное гражданское право (или правомочие), на которое он формально опирается. Сделка, совершенная в «обход» закона с использованием его пробелов, совершается внешне законными средствами, но цели преследует незаконные. Статья 30 ГК РСФСР 1922 г., например, специально выделяла такой вид недействительных сделок, совершенных «в обход» закона. В сегодняшнем кодексе указанный случай фрагментарно предусмотрен статьей 170 ГК РФ и квалифицируется как притворная сделка, в то время как «пороки мысли» и «пороки редакции» все чаще становятся одной из причин использования права во вред интересам окружающих лиц. Так например, статья 93 ГК РФ не позволяет участникам общества с ограниченной ответственностью продавать свои доли, предварительно не предложив ее купить остальным участникам общества. «Поскольку нельзя продавать, рассуждает российский юрист, то можно дарить». И под видом дарения эти доли все равно отчуждаются в обход установленного правила. Здравая норма ГК, рассчитанная на защиту общества (предприятия) в целом, практически блокирована возможностью ее обхода. Такие действия участников в обход прав остальных участников в принципе являются злоупотреблением правом, но «подсудны» специальной статье 170 ГК РФ. Прямой нормой, направленной на предотвращение злоупотреблений в предпринимательских отношениях, является пункт 4 статьи 575 ГК РФ, устанавливающей запрет дарения в отношениях между коммерческими организациями, а также от имени малолетних и недееспособных граждан, врачам, государственным служащим. Логика законодателя понятна: дарение - это такое действие одного лица в отношении другого, которое влечет за собой не только обязательное увеличение имущества последнего, но и одновременно соответствующее ему обязательное уменьшение имущества первого. Поэтому нельзя усмотреть элемент дарения, например, в договоре безвозмездного пользования имуществом (ссуды), так как по этому договору ссудополучатель хотя и получает имущественную выгоду, но эта выгода состоит не в фактическом увеличении его имущества, а лишь в сбережении возможного расхода, а у ссудодателя нет фактического уменьшения имущества, а имеется лишь неполучение возможного дохода. Однако, если подобная «ссуда» заключена сроком, например, на 100 лет при том, что срок использования имущества составляет максимум 20 лет, то поднимается серьезно вопрос о злоупотреблении правом.

При использовании пробелов, ошибок, неясностей закона, на первый взгляд, нет и самого формального права, незаконно используемого нарушителем. Однако управомоченное лицо, используя формализм правовой нормы, понимает не только то, что в ней написано, но и то, что в ней не написано, и то, что в ней должно быть написано, но по каким-либо причинам отсутствует (например, правовая норма в силу своей абстрактности и, следовательно, содержательной бедности лишь подразумевает какой-либо запрет). Нарушитель в данных случаях использует недостатки самих правовых норм, говоря в свое оправдание: «Эта норма не запрещает мне напрямую совершить такие-то действия». Но цель любой гражданско-правовой нормы, как указывалось ранее, имманентно увязана с целями других норм и с целями гражданского права в целом. Используя юридические пробелы и другие недостатки в норме закона, управомоченное лицо злоупотребительно использует ее внешний формализм в отрыве от ее содержания, от системной связи с другими нормами гражданского права.

Таким образом, статья 10 ГК РФ как норма прямого действия «работает» только в ситуации правовой неопределенности, когда либо отсутствует соответствующая специальная норма права, регулирующая возникший казус, либо специальная действующая норма права не способна в силу своего юридического содержания (формализма, ошибок, пробелов) качественно разрешить стоящую перед ней задачу. Следовательно, именно на верхнем, системном «этаже» права функционирует анализируемая статья 10 ГК РФ. В системе норм гражданского права она относится к высшей иерархии, поскольку отвечает за пересечение противосистемной эксплуатации норм права и в своем толковании базируется во многом на философских категориях «свободы», «справедливости», «равенства», «добросовестности», «разумности» и т.п. Наука гражданского права, а следом и законодательство, развивались именно через эти специфические понятия и термины, поскольку именно они образуют невидимые, но сущностные связи в системе гражданского права и именно через них постоянно обеспечивалось приращение научного знания и совершенствование законодательства.

в. Правоосуществление как отличительная черта злоупотребительного действия. Понятие «действие» при злоупотреблении правом.

По общепринятому правилу юридическое значение злоупотребительное «намерение» приобретает только при проявлении его во внешних действиях, поскольку именно в действиях обнаруживается ближайшее, т.е. непосредственное выражение воли. Закономерно появляются следующие вопросы: как злоупотребительное поведение соотносится с понятиями «действие» и «бездействие»; правомерно оно или нет; является ли злоупотребление правом гражданским правонарушением или оно находится «вне поля» гражданского права; злоупотребление правом - это любое действие или действие, связанное с реализацией права? Тем более эти вопросы актуальны, что статья 10 ГК РФ запрещает действия граждан и юридических лиц, осуществляемые исключительно с намерением причинить вред другому лицу, а также злоупотребление правом в иных формах. Законодатель не уточняет, что можно отнести к таким действиям, и складывается впечатление, что речь идет вообще о любых действиях, а не только о правоосуществлении.

Действие в собственном смысле есть непосредственное внешнее проявление воли того или иного волевого акта. При этом действие нельзя отождествлять с результатом. Юридические действия в общем плане делятся по своему характеру на активные и пассивные, на положительные и отрицательные, на законные и незаконные. Юридические действия образуют содержание в реализации субъективного гражданского права. Реализация права, т.е. реальное воплощение содержания юридических норм в фактическом поведении субъектов, происходит в трех условных формах: а) использование (осуществление права); б) соблюдение (следование запретам); в) исполнение (исполнение возложенной юридической обязанности). Однако вряд ли можно говорить о строгой дифференциации такого поведения. Арендатор, к примеру, реализуя свои права: а) использует имущество по назначению; б) используя имущество, он не должен нарушать права других лиц (запрет в ст. 10 ГК РФ); в) обязан поддерживать арендуемое имущество в исправном состоянии и т.п. Злоупотребительный акт (действие) не является осуществлением субъективного гражданского права, а создает путем использования его отдельных элементов лишь видимость такого осуществления. Субъект правонарушения в этом случае: а) неправомерно использует гражданское (субъектное) право; б) не следует правовым запретам (в том числе запрету на злоупотребительные действия с целью причинения вреда); в) не исполняет возложенную на него законом через принцип юридического равенства и содержащуюся в его субъективном гражданском праве обязанность действовать добросовестно, разумно и осмотрительно.

Действия, не допускаемые диспозицией статьи 10 ГК, выходят за рамки нормальных гражданских правоотношений и неоспоримо будут относиться к составу юридических фактов, «запускающих» специальный регулирующий правовой режим. Под юридическими фактами в цивилистике понимают предусмотренные законом основания возникновения, изменения и прекращения гражданских прав и обязанностей. В традиционной классификации юридических фактов, получившей в теории гражданского права всеобщее распространение, все юридические факты делятся на действия и события. В свою очередь, действия делятся на правомерные и неправомерные. Правомерные действия, далее, подразделяются на юридические акты и юридические поступки. К юридическим актам относятся сделки, административные акты, судебные акты. Подобная классификация в современной цивилистике уже не раз подвергалась сомнению, и особенно вследствие того, что она не отвечает признаку единого основания деления: после деления юридических фактов по волевому признаку (события и действия) происходит нелогичный «скачок» в основании деления: от воли акцент переносится на соответствие юридического факта (действия) закону (правомерные или неправомерные). Далее только правомерные действия продолжают делиться снова по волевому признаку: направлена воля на достижение определенного правового результата или нет (юридические акты и юридические поступки). В этой традиционной классификации действия, связанные со злоупотреблением правом, должны по идее относиться к неправомерным актам вместе, например, с недействительными сделками или с деликтами. На нелогичность ухода от волевого признака и деления действий на правомерные и неправомерные, после чего только правомерные действия делятся на юридические акты и юридические поступки, указывает например В.А. Тархов. Неправомерные действия по своему содержанию можно подразделить на несоответствующие закону, на условно недействительные - оспоримые сделки, противоправные акты (нарушающие запрет), несостоявшиеся договоры, либо можно отнести их к «иным» незаконным действиям. И тогда по ветви «неправомерности» начинается дублирование всех видов юридических фактов, перечисленных по ветви «правомерные действия». Ничего, кроме логически ненужного осложнения, подобная классификация не дает.

Юридические факты лучше делить по одному основанию - волевому вектору. Тогда все юридические факты будут делиться на события и действия. Действия, в свою очередь, будут подразделяться на юридические акты и юридические поступки. При этом юридические акты (действия) являются актами правореализации, а юридические поступки (чаще всего, но не всегда), правонарушениями. Но и юридические акты по признаку согласованности «воль» можно разделить на односторонние акты (например, судебные акты, административные акты, односторонние сделки) и согласованные, многосторонние акты (договоры, акты приема-передачи, ввода в эксплуатацию и т.п.). Их, в свою очередь, можно делить на акты с дефектами и без дефектов воли и волеизъявления и так далее. В данном случае необходимо определить место злоупотребительных действий в приведенной классификации юридических фактов. Исходя из анализа нормы статьи 10 ГК РФ, только юридические акты могут относиться к злоупотребительному поведению, поскольку именно юридические акты всегда составляют суть того или иного правопользования и, следовательно, в контексте предлагаемой концепции недопустимости злоупотребления правами только они могут быть средством для злоупотребительного действия (поведения). Юридические поступки, в свою очередь, не связаны с правоосуществлением и образуют иные виды юридических фактов, т.е. не преследующих цель возникновения, изменения или прекращения гражданских прав и обязанностей. Правовые последствия поступка наступают в силу закона, независимо от воли субъекта и наличия у него дееспособности (клад, находка). Следует при этом отметить, что нельзя доходить и до крайностей: часть ученых, например, недействительные сделки относят к гражданским поступкам.

Немного прояснили ситуацию с злоупотребительными действиями Пленум Верховного Суда РФ и Пленум Высшего Арбитражного Суда РФ, которые в совместном постановлении от 01 июля 1996 года № 6/8 «О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» указали, что «отказ в защите права со стороны суда допускается лишь в случаях, когда материалы дела свидетельствуют о совершении гражданином или юридическим лицом действий, которые могут быть квалифицированы как злоупотребление правом... в частности действий, имеющих своей целью причинить вред другим лицам» (пункт 5 постановления). Исходя из прямого анализа текста данного источника, отказ в защите права допускается не в результате любых злоупотребительных действий, а лишь при злоупотреблении правом, т.е. когда средством правонарушения является то или иное гражданское право. В качестве примера приведена шикана, т. е. действие, имеющее исключительную цель - причинить вред другому лицу. Пленумы де-факто «подправили» закон (т.е. статью 10 ГК РФ), который под шиканой, а также под любой формой злоупотребления правом, понимает не только действия с использованием гражданского права, но любые действия, совершаемые с исключительным намерением причинить вред другому лицу. В текст пункта 1 статьи 10 ГК РФ, таким образом, изначально было заложено непримиримое юридическое противоречие: с одной стороны, законодатель под шиканой понимает любые действия как с использованием гражданского права, так и без его использования (что по своей сути составляет уже обычный деликт), а, с другой стороны, запрещает иные формы злоупотребления правом. Формальная юридическая логика, в этой связи, требует устранить «деликтную» составляющую шиканы, и тогда норма пункта 1 статьи 10 ГК РФ перестанет вызывать вопросы у многих цивилистов, а пункт 1 статьи 10 ГК РФ было бы разумным изложить, например, в следующей редакции: «Не допускается правосуществление, совершаемое исключительно с намерением причинить вред другому лицу, а также злоупотребление правом в иных формах». Подобная редакция позволяет избавиться одновременно и от второго противоречия, содержащегося в норме статьи 10 ГК РФ, пункт 2 которой, предусматривая возможность отказа в защите, речь ведет о принадлежащем лицу праве. Лицо, которому отказывают в защите права, должно быть не любым лицом в состоянии действия, а именно управомоченным лицом, т.е. находиться в состоянии формального правоосуществления. В предлагаемой редакции пункт 1 статьи 10 ГК РФ перестал бы противоречить и пункту 3 той же статьи, диспозиция которой говорит не о любых действиях, а о правоотношениях, т.е. ситуации правоосуществления.

Злоупотребление правом - есть всегда действие, выраженное в форме того или иного целенаправленного юридического (формального) акта. В ином случае шикану, например, ничем нельзя было бы отличить от обычного деликта, т.е. от причинения вреда (пусть и с явным намерением). Суть злоупотребления правом даже при шикане образует то или иное правоосуществление в форме того или иного юридического акта (действия). Отсюда, к действиям, определяемым статьей 10 ГК РФ, могут относиться только акты правоосуществления, правопользования, правореализации, которые хотя и являются по своему характеру формальными, т.е. внешне легальными, тем не менее, недобросовестны, недействительны, незаконны по своей внутренней сути. Признак правоосуществления образует одну из отличительных черт при злоупотреблении правом.

Итак, поскольку злоупотребление правом характеризуется как нарушение правового запрета и как поведение, в основе которого стоит злоупотребительный юридический (формальный) акт, то, следовательно, подобное поведение относится к области неправомерных действий, т.е. к гражданским правонарушениям. «Выдавливание» злоупотребление правом частью цивилистов за рамки гражданско-правового поля, не признавая тем самым его в качестве гражданского правонарушения, приведет только к ослаблению правового положения добросовестных участников гражданского оборота; прочность гражданского права может быть опрокинута средствами права и тогда оно (право) превратится в произвол.

С учетом высказанных выше положений, возникает еще одна специфическая проблема: а возможна ли ситуация злоупотребления гражданскими обязанностями? Является ли злоупотреблением правом исполнение обязанностей без требования кредитора, если предъявление такого требования необходимо, или досрочное исполнение обязанности, или исполнение обязанности кредитору, «не готовому» к его принятию (не может обеспечить, например, сохранность имущества), и тому подобные ситуации? Стандартный ответ многих российских цивилистов строго отрицательный: употребить право «во зло» может лишь управомоченное лицо, но никак не обязанное.

Статья 10 ГК РФ в общем плане устанавливает запрет на злоупотреби-тельные «действия», а также на злоупотребление правом в «иных формах». Из системного анализа этих понятий установлено, что при злоупотреблении правом речь всегда идет о формальном правопользовании как о неотъемлемом признаке исследуемого недобросовестного поведения. С этой точки зрения, казалось бы, злоупотреблению гражданско-правовыми обязанностями нет места в конструкции злоупотребления правами. Однако, у исследуемой проблемы, как минимум, две грани. Как доказывалось, целостность субъективного гражданского права нарушается неисполнением лицом заложенной в нем же (субъективном гражданском праве) системной обязанности - не использовать свое право в качестве средства для причинения вреда другим участникам гражданского оборота. Обязанность эта касается самого носителя права и направлена на сдерживание его эгоистических намерений. Правотребования на «чужие» действия образуют суть отдельных гражданско-правовых обязанностей, которые в неразрывном взаимодействии с субъективными гражданскими правами составляют содержание (элемент) правоотношения. Любое доктринальное определение понятия «гражданско-правовая обязанность» содержит в себе указание на то, что это «вид и мера должного поведения», предписанные субъекту законом либо договором. При этом, если «вид» подразумевает качественную характеристику поведения, его форму и содержание, внутреннюю сущность, то «мера» - некие границы, в которых обязанное лицо должно совершить те или иные действия в пользу кредитора. Эти границы могут быть временные, пространственные и любые другие. В этих, даже самых узких границах, всегда наличествует для лица «возможность» исполнить свою обязанность тем или иным образом, в тот или иной срок, в том или ином месте, в таких или иных условиях. Аналогично тому, как в любом субъективном гражданском праве содержится обязанность для субъекта - добросовестно осуществлять свои права, так и в любой гражданско-правовой обязанности заложена формула: «право (в известных границах) на исполнение своей обязанности». Именно такое «микроправо» в составе обязанности (т.е. определенные временно-пространственные и другие границы для исполнения обязанности) может быть средством злоупотребительного поведения и по своей сущности ничем, кроме своей юридической оболочки, не отличаться от «стандартного» злоупотребления правом. Другое дело, что злоупотребление гражданско-правовыми обязанностями представляет для практикующих юристов двойную трудность в их распознавании. Однако, внимательная квалификация правонарушения в виде злоупотребления гражданско-правовыми обязанностями охватывается правовым режимом статьи 10 ГК РФ и должна базироваться именно на вышеприведенной диалектической теоретической конструкции.

Последним нераскрытым вопросом понятия «действие» при злоупотреблении правом является дискуссия о том, является ли бездействие одной из форм злоупотребления правом. В науке гражданского права бездействие традиционно относят к формам правоосуществления только в том случае, если право на бездействие закреплено непосредственно в законе или договоре. Непосредственно в гражданских правоотношениях право на бездействие возникает в случаях, когда имеется правовая возможность: а) не получать какое-либо имущество; б) не передавать какое-либо имущество; в) не совершать личных действий, не связанных с передачей (получением) какого-либо имущества. В аналогичном порядке обязанность бездействовать возникает в случаях, когда имеется юридическая обязанность: а) не получать какое-либо имущество; б) не передавать какое-либо имущество; в) не совершать личных действий, не связанных с передачей (получением) какого-либо имущества. Бездействие, таким образом, может происходить в шести условных формах, то есть как право на бездействие, и как обязанность бездействовать (хотя в гораздо более сжатых пределах, чем в первом случае). Право (обязанность) на бездействие в ситуации правовой неопределенности также может недобросовестно использоваться злоупотребляющим лицом. Отсюда бездействие в своих различных формах должно включаться в объем понятия «действие» статьи 10 ГК РФ.

г. «Пределы» и «границы» субъективного гражданского права. Вопрос о пределах субъективного права является одним из самых сложных в юридической науке. Пределы осуществления гражданских прав в системе норм гражданского права непосредственно для субъектов права определяются через категорию «назначение субъективного права». Как бы весомо не было, например, право собственности, но оно не беспредельно. Нельзя его доводить до абсурда и, будучи собственником, нарушать закон, права и интересы других лиц. Необходимо при этом учитывать, что понятие «назначение субъективного гражданского права» не тождественно понятию «назначение объекта права». Назначение субъективного права состоит в его системной гражданско-правовой сущности - служить юридическим средством для удовлетворения материальных и духовных потребностей человека, не нарушая при этом законные интересы других лиц и общества. Назначение объекта права - это потребительская сущность того или иного предмета, товара, услуги. Назначение субъективного права состоит в удовлетворении законных и разумных интересов участников гражданского оборота, а назначение объекта - это рациональная экономическая цель эксплуатации конкретного объекта права. Другими словами, назначение субъективного права располагается в правовом поле, а назначение объекта - в экономическом. Законодатель не использует в Гражданском кодексе термин «назначение права», чтобы не создавать путаницу с его экономическими составляющими, хотя в самом общем плане назначение субъективного права может выражаться в некоторых случаях и через назначение объекта. Гражданский кодекс, к примеру, не ограничивается общим запретом на злоупотребление гражданскими правами: в ряде случаев содержатся «объективные» запреты, исходя из конкретного экономического назначения того или иного гражданского права. Например, статья 260 ГК РФ определяет, что лица, имеющие в собственности земельный участок, вправе продавать его, дарить, отдавать в залог или сдавать в аренду и распоряжаться им иным образом постольку, поскольку соответствующие земли на основании закона не исключены из оборота или не ограничены в обороте. Использование кардинально важных для общества объектов (такие как земельные участки, природные ресурсы) регулируется, в том числе административными, публичными методами. И тогда акцент «свободы» перемещается из формулы «разрешено все, что не запрещено законом» к правилу «разрешено только то, что дозволено законом». Именно поэтому законодатель формулирует, к примеру, права собственника земли через призму ограничений в обороте (ст. 260 ГК). А в отношении земель сельхозназначения устанавливаются конкретные пределы пользования, связанные с их конкретным назначением, и это касается и собственников, и несобственников. Установление таких специальных пределов относится больше к предмету земельного, т.е. специального комплексного законодательства.

В связи с этим, появляется закономерный вопрос: можно ли, используя объект не по назначению, злоупотреблять правом и этим наносить урон окружающим? Ответ будет отрицательным, поскольку использование объекта своего права не по назначению не составляет сути злоупотребления правом, а образует частное правонарушение. Особенность злоупотребления правом состоит в том, что внешне право реализуется как раз в соответствии с его объектным назначением, но существует вторая, скрытая цель, нелогичная с точки зрения разумного человека и нежелательная с точки зрения закона, когда эгоистическое начало субъекта превалирует под видом субъективного гражданского права над чужими интересами. По большому счету, частное содержание самого гражданского права безразлично для понятия субъективного права. Это содержание может проявляться в бесконечно разнообразных действиях, в том числе и абсолютно бесполезных с точки зрения здравого рассудка. Но все действия, составляющие и наполняющие содержание субъективного гражданского права, не несут в себе никакой ценности, если: а) нет назначения, т. е. смысла, ради которого существует и осуществляется субъективное право; б) отсутствует субъект, способный предать праву субъективный, т. е. осмысленный характер и только в этом режиме добросовестно его осуществлять. Субъективное гражданское право, перестает быть «субъективным» как только правовая цель подменяется на исключительно корыстную, а разумная воля субъекта заменяется на первоприродное эгоистическое начало. Как любое действие измеряется массой, скоростью и направлением, так и реализация субъективного гражданского права составляет единство трех «величин»: правомочия (право), субъекта (добросовестного и разумного) и правовой цели, определяющей назначение права в целом. Признак принудительности (либо охраны) права в этой формуле не меняет картину, поскольку охрана гражданского права субъекта относится к внешним факторам возможности «жизни» субъективного права.

Определенность содержания правовых норм необходимо требует при помощи письменных нормативных документов предельно точно отражать в формализованном виде основные признаки жизненных ситуаций, требующих решения с позиций права. Однако правовые нормы, замечает С.С. Алексеев, «являются целостными, юридически насыщенными регулятивными феноменами именно тогда, когда через них проявляются особенности и принципы нормативных положений более высокого ранга. Поэтому конкретные субъективные права, отраженные в той или иной норме, несут в себе нечто более богатое и многогранное, чем определенность внешних границ права». Итак, раскрытие содержания любых норм права, а, следовательно, и содержания любого субъективного права производится не только путем уяснения непосредственного смысла тех или иных статей, но и путем обнаружения их внешне скрытого содержания, так как они находятся в системе норм, которая «работает» через свои специфические внутренние связи, образующие собственные пределы для возникновения и осуществления субъективных гражданских прав. С учетом изложенного, а также с учетом теоретических признаков субъективного права, внутреннюю структуру любого субъективного гражданского права имплицитно образуют: а) варианты действий (как предусмотренные законом в качестве правомочий, так и непредусмотренные, поскольку в частном праве в большинстве случаев действует принцип «разрешено все, что не запрещено»); б) наличие законной (правовой) цели, соизмеренной с субъективными критериями разумности и добросовестности по отношению к правам других лиц; в) использование законных средств, для достижения поставленной законной цели, т.е. обязанность не причинять вреда другим лицам при использовании своих прав. Применение законных средств, для достижения законной цели дают в своем единстве понятие ценности субъективного гражданского права, поскольку определяют отношение субъекта (разума) к объекту (цели). Право отсюда называется «субъективным» не потому, что оно принадлежит воображаемому, сконструированному для гражданского права абстрактному лицу - субъекту, «способному осуществить права и нести обязанности» (механическое представление), а потому что оно (субъективное право) предварительно, распознано, осмыслено и избрано его разумным носителем, не способным действовать во вред другим индивидам и обществу в целом. «Осмысление» лицом принадлежащего ему права не «в ту сторону» (другими словами, не в сторону заботы о «чужих» правах), а с вектором исключительно узкоэгоистичных интересов с сохранением внешней законности правоосуществления и образует «разрыв» механических правомочий с их организующим ядром - доброй совестью субъекта. Как автомобиль без человека никуда не поедет (а если поедет, то водитель обязан знать и соблюдать правила движения), так и установленные в законах «матрицы» правомочий остаются «матрицами» до тех пор, пока не обретут свою «жизнь» через своего носителя. Но для этого носителя есть системные специальные правила, пределы, в рамках которых ему дозволяется использовать свое субъективное право, и выход за которые грозит право превратить в величайшее зло.

Итак, злоупотребление правом - это правонарушение, проявляющееся в буквальном использовании лицом норм права в ущерб их внутреннему смыслу и назначению в системе права. При этом нарушитель понимает, что он односторонне пользуется словесным, грамматическим, узким, ущербным толкованием нормы, намеренно оставляя за своим взором реальное, т.е. логическое, диалектическое, целевое, ценностное юридическое содержание нормы права. Подобная ситуация характеризуется недобросовестностью, нечестностью, лицемерностью управомоченного лица.

Если пункт 1 статьи 10 ГК РФ в целом устанавливает специальные границы правоосуществления - не причинять вред, то критерий «разумность и добросовестность» является, по сути, конкретизированным пределом использования субъективных гражданских прав непосредственно для самого действующего субъекта, находящегося в состоянии правоотношения. С точки зрения субъективных гражданских прав в статье 10 ГК РФ по большому счету установлены именно пределы, а не границы осуществления права, поскольку пределы субъективного права устанавливаются через перечисление внутренних составляющих права (в том числе через обязывания), в то время как границы устанавливаются через запреты, т. е. через внешние критерии. В связи с этим, следует различать нарушение границ субъективного права от нарушения пределов осуществления права, которые соотносятся как общее и частное. При этом общее изменчиво, а частное постоянно.

Отсюда возникает закономерный вопрос: реально ли вообще дать точную формулировку границ субъективных гражданских прав в управомачивающих нормах? Так по мнению Н.С. Малеина, «если исходить из того, что границы права точно установлены нормами закона, то проблема злоупотребления правом утрачивает значение». Кроме того, он указывает: «Никто не может пользоваться правом для нарушения интересов других. Но для этого необходимо, прежде всего, чтобы нормы объективного права, исключали такую возможность. Нормы законодательства не могут и не должны предоставлять субъектам такие права, использование которых наносило бы ущерб другим гражданам, организациям и государству. При таком правовом регулировании злоупотребление правом исключается. А если при соответствующих условиях в процессе применения права все-таки обнаружится коллизия интересов, то это свидетельствует о необходимости изменения и совершенствования законодательства». «Суждение, - говорил К. Маркс, - проблематично». Формы практического осуществления любого гражданского права весьма многообразны. Законом охватить их невозможно. Поэтому дается общий тип дозволенного поведения и запрещаются самые явные (реже скрытые) формы недозволенного поведения. Следовательно, закон не может предусмотреть все богатство жизненных ситуаций и вследствие этого не должен давать предельно точную формулировку границ субъектного права, иначе она (формулировка) неминуемо станет тормозить развитие отношений и станет инструментом для злоупотреблений и наживы. Статья 10 ГК РФ (т.е. специальные пределы для использования права) должна применяться только в тех случаях, когда возникает ситуация правовой неопределенности и носитель права, формально не нарушая норм закона, тем не менее осуществляет свое право вразрез с законными интересами других лиц. Нарушая конкретные, частные нормы закона, формирующие определенные гражданские права, субъект выходит не за пределы осуществления права, а за границы непосредственно объективного, догматического права. Злоупотребление же правом проявляется на стадии осуществления права в коллизионных и «пробельных» ситуациях, когда страдает не «объем» субъективного гражданского права, а его внутренняя сущность, его качества, содержащиеся в его системном назначении. По этой причине нет смысла применять правило о пределах правоосуществления, если лицо нарушает более конкретную норму права с четкими границами правоосуществления.

Пределы осуществления субъективных прав через системный запрет статьи 10 ГК РФ имплицитно включены в общие границы каждого субъективного гражданского права. Это специальные пределы использования субъективных гражданских прав для субъектов прав в случаях возникновения в отношениях ситуации правовой неопределенности и появления возможности для выбора модели своего поведения.

Границы того или иного гражданского права устанавливаются в общих и специальных нормах и правилах, поскольку они - нормы-матрицы - имеют значение в определенном сегменте правоотношений. Таким образом, в нормах-матрицах устанавливаются объективные границы для формирования субъективного гражданского права, а, значит, и границы его осуществления. Границы осуществления субъективного гражданского права в таком случае необходимо отличать еще и от ограничений права. Так, например, при ограничении права собственности его содержание по владению, пользованию и распоряжению имуществом сохраняется в полном объеме в соответствии с действующим законодательством. При этом осуществление отдельных правомочий сдерживает собственника при осуществлении субъективных прав в течение определенного времени, вплоть до устранения ограничений. В. И. Курдиновский в этой связи пишет: «При ограничении правомочие, подлежащее ограничению, не исключается из права собственности. Оно остается в праве собственности, но не может быть осуществлено во всем своем содержании. Собственник может осуществлять это правомочие лишь настолько, насколько это возможно при ограничении.». Основное различие между запретами и ограничениями, по мнению А.Г. Братко, заключается в том, что «запреты по своему содержанию указывают на юридическую невозможность определенного поведения, которое фактически возможно, в то время, как правовое ограничение представляет собой не только юридически, но и фактически невозможный вариант поведения». В отличие от запрета, считает далее автор, правовое ограничение в принципе невозможно нарушить. «Оно всегда есть ограничение какого-либо субъективного права, причем такое, которое обеспечивается обязанностями соответствующих должностных лиц». Под правовым ограничением А.Г. Братко, таким образом, понимает «лишение или сужение субъективного права». С.С. Алексеев справедливо считает, что «ограничение или, напротив, расширение прав - это вопрос не о способах, а об объеме регулирования, о границах имеющихся у лиц прав, которые характеризуют результат юридического регулирования. Достигается же такой результат при помощи указанных ранее способов правового регулирования - путем сужения дозволений, новых запрещений, дополнительных позитивных обязываний». Ограничения права, таким образом, позволяют в рамках собственных границ объективного права очень гибко учитывать и обеспечивать наиболее важные права и законные интересы других лиц и общества в целом. Границы права призваны охранять свободу личности внутри обозначенных пределов. Ограничения права устанавливаются «в целях защиты» (п. 2 ст. 1 ГК РФ), т. е. для предупреждения нарушения жизненно важных прав и законных интересов человека, общества, государства.

Под запретом, в смысле статьи 10 ГК РФ, можно понимать такой системный способ правового регулирования, который направлен на вытеснение нежелательных, несправедливых, неразумных общественных отношений - злоупотребление правом - за пределы правового поля. Ограничение права, в свою очередь, позволяет перераспределить, но оставить определенные общественные отношения в пределах правового поля. Однако установления объективных границ недостаточно, так как намерения, знания и возможности субъекта права могут быть гораздо шире тех границ, которые формально как варианты действий определены для субъективного права. Конкретное субъективное гражданское право, оторванное от общего контекста норм, в ситуации правовой неопределенности может стать лишь звеном, ступенькой, внешним обоснованием к достижению той запретной цели, которую имеет в виду субъект права. Система гражданского права пресекает подобные намерения специальным правилом статьи 10 ГК РФ.

В конкретных правоотношениях любое гражданское право может реализоваться для достижения своей системной цели, т.е. родной, ближайшей цели, а может быть и средством для достижения другой, поставленной субъектом дальней, скрытой, лишь внешне законной цели. Соответственно пределы осуществления гражданских прав, установленные статьей 10 ГК, относятся не к общим пределам осуществления прав, а непосредственно к ситуации их использования в качестве средства, инструмента причинения вреда другим лицам. В связи с этим, о всех случаях злоупотребления правом было бы точнее говорить не в контексте осуществления гражданских прав, а в смысле их незаконного использования, как это прямо установлено в абз. 2. п. 1 ст. 10 ГК. Наименование статьи 10 ГК РФ в качестве «пределов осуществления» диссонирует с самим содержанием нормы и никак не выделяет статью 10 ГК РФ из разряда остальных норм, поскольку и в последних установлены пределы осуществления, но только более конкретных, «видовых» гражданских прав. Несмотря на то, что в заглавии статьи 10 ГК РФ говорится о единых пределах осуществления для всех гражданских прав (в плане добросовестности и разумности), формулировка «пределы осуществления» больше акцентирует внимание на внешних свойствах субъективного гражданского права, в то время как речь идет, по сути, о свойствах самого носителя права: ему вменяют в обязанность быть разумным не столько в «объеме» субъективного права (предполагается, что законодатель определил такие количественно-пространственные границы в самом объективном гражданском праве), а сколько в качестве его использования целиком, как абсолютно гармоничного и сбалансированного правового инструмента. Кроме всего, в названии статьи 10 ГК РФ говорится об осуществлении только гражданских прав, в то время как первые слова анализируемой нормы касаются любых действий граждан и юридических лиц, а не только действий, связанных с осуществлением гражданских прав. Далее закон говорит об «иных формах» злоупотребления правом, таких, как, например, злоупотребление обязанностями, бездействие и другие формы поведения. Однозначно, что смысл текста статьи 10 ГК РФ шире смысла названия этой же статьи, что для права, с его жесткими требованиями формальной логики, недопустимо. С учетом изложенного, было бы в смысловом порядке правильным статью 10 ГК РФ озаглавить как: «Недопустимость злоупотребительного поведения», или «Критерии использования гражданских прав», или «Субъективные границы правопользования участников гражданских правоотношений», или «Принцип добросовестного осуществления гражданских прав».

Итак, запрет, выраженный в статье 10 ГК РФ, касается непосредственно ситуации использования субъективного гражданского права, а, следовательно, становится запретом, т.е. специальным пределом для того, кто его осуществляет - для субъекта права. Поэтому, под «универсальными» пределами осуществления прав подразумевается наличие в составе каждого субъективного гражданского права особой системной обязанности - не превращать свое право в орудие для бесправия, т.е. всегда действовать добросовестно и разумно. Но, если речь идет о соотношении двух границ, двух пределов в содержании субъективного гражданского права, то пределы осуществления - это уже не универсальные, не общие, не внешние границы права, а субъективные, внутренние, специальные границы, образующие наряду с внешними единое содержание субъективного гражданского права.

д. Намерение и умысел при злоупотреблении правом.

Поскольку злоупотребление правом рассматривается в качестве гражданского правонарушения, то его составным элементом будет являться вина нарушителя. Императивное требование, содержащееся в пункте 1 статьи 10 ГК РФ, звучит в виде запрета на действия граждан и юридических лиц, осуществляемые исключительно с намерением причинить вред другому лицу, а также на злоупотребление правом в иных формах. Следует обратить внимание, что речь идет о намеренных, т.е. об умышленных действиях лица. Запрет на причинение вреда и, соответственно, обязанность на его возмещение в той или иной мере явствует, к примеру, из статьи 15 ГК РФ (убытки), из норм обязательственного права (ст. 393 - 406 ГК РФ), из норм деликтного права, кондикции и т.д. Однако отличительным признаком анализируемого положения будет исключительность намерения, с которым причиняется вред. Эта исключительность намерения в запретных действиях уже давно определяется через понятие «шикана». Отсюда появляется закономерный вопрос: шикана - это действие с одной целью - причинить вред другому лицу либо у нарушителя наряду с указанной целью может присутствовать еще одна или несколько целей? Стандартное определение шиканы как действия с исключительным намерением причинить вред другому лицу говорит о единственной цели. Но почему законодатель в рассматриваемой норме предпочел термин «с намерением», а не «с целью»? Почему акцент сделан больше на субъективную, психическую сторону нарушения, а не на конкретный результат действий?

Все деяния совершаются человеком в отношении субъектов и предметов окружающего его мира. Все эти субъекты и предметы, в свою очередь, находятся в многообразных связях друг с другом. В силу этого обстоятельства действия человека привносят свои изменения в существующее положение дел в мире. Вызвавший своими действиями эти изменения субъект несет за них ответственность. Но поскольку внешний мир, в отношении которого человек совершает свои деяния, изменяется также и сам по себе, без его участия, то здесь возникает вопрос: за какие последствия своих деяний субъект несет ответственность, а за какие нет? За какие недобросовестные действия следует отказ в защите, а за какие применяются только моральные санкции? Является ли, отсюда, злоупотребление правом правонарушением умышленным, либо оно может совершаться по неосторожности? Если воля в правонарушениях согласно устоявшимся в цивилистике взглядам проявляется в двух видах - либо как умысел (преднамеренное определение воли к действию), либо как неосторожность (ненамеренное направление воли к действию), - то означает ли это, что преднамеренность действий относится только к шикане, а другие формы злоупотребления правом «проявляются» по неосторожности, т.е. как ненамеренные действия? С субъективной стороны употребление право «во зло» предполагает определенную упречность управомоченного лица. Случайное причинение вреда при осуществлении субъективного гражданского права уже не есть действие «во зло» и должно квалифицироваться по правилам деликтных обязательств. При шикане, таким образом, поведение нарушителя легко квалифицируется как умышленное, а в остальных случаях установление формы вины представляет известные трудности. Попытка ряда авторов отнести злоупотребление правом к поведению исключительно умышленному, не раз подвергалось критике в отечественной правовой литературе. Так, профессор В.П. Грибанов отмечал, что едва ли правильно относить слова «во зло» исключительно к субъективной стороне этого рода правонарушений и на этом основании отождествлять злоупотребление правом с поведением умышленным. «Можно лишь констатировать, - пишет далее ученый, - что, высказав свое мнение, авторы не потрудились его доказать и тем самым поставили еще одну задачу, которую цивилистической науке еще предстоит разрешить».

Принципиальным для квалификации действий лица в качестве шиканы, считает Т. С. Яценко, является решение вопроса о цели таких действий. Автор ссылается при этом на законодательство зарубежных стран, где запрещается пользование правом, если его единственная цель - причинение вреда другим лицам. Таким образом, делает вывод Т.С. Яценко, здесь прямо указывается, во-первых, на цель этих действий (ущемление чужих интересов), а во-вторых, на ее исключительность, что отвергает предположения о возможности наличия иных целей осуществления лицом своих прав. Судебной практикой зарубежных стран, по мнению этого же автора, также поддерживается утверждение о том, что шиканой признаются действия лица, имеющие единственной целью своего осуществления причинение вреда другим лицам.

Действительно, формально текст пункта 1 статьи 10 ГК РФ говорит о признаке намеренности только в отношении шиканы. Причем этот признак выражается в единственной, исключительной цели - причинить вред другому лицу. Следовательно, если умысел нарушителя будет содержать основную цель - причинение вреда - и хотя бы еще одну параллельную, не связанную с причинением вреда цель, то деяние уже не будет относиться к «чистой» шикане, а будет квалифицироваться как «иная» форма злоупотребления правом. Планируя свои действия, каждый субъект предполагает получить от них вполне определенные последствия. Соответственно, субъект гражданского права обязан нести ответственность по общему правилу только за те последствия своих деяний, которые содержались в его умысле. За то, что добавилось к ним извне, со стороны окружающего мира, он ответственности не несет. Однако в правовых отношениях есть свои специфичные презумпции. Римское право разрешало отговариваться незнанием законов целым категориям лиц (малолетним, женщинам, солдатам, необразованным лицам) в различной, впрочем, мере, а иногда даже и каждому вообще гражданину. В современном праве давно действует иной принцип: «никто не может отговариваться незнанием законов», что означает обязанность для граждан не только знать законы, но и уяснять их смысл, поскольку заблуждение в праве также по общему правилу не является извинительным основанием. Цель лица при злоупотреблении правом в классическом виде (шикана) - причинение вреда другому лицу с использованием своих правомочий. Побудительным мотивом к подобным злоупотребительным актам часто становятся мотивы мести, зависти, высокомерия, жадности и т.п., то есть те процессы, которые происходят на психическом уровне человека. Главным же ориентиром при определении субъектом своих намерений является получение им удовлетворения от своей деятельности. К получению такого удовлетворения сводится суть его намерений. Поэтому намерение к мотиву не сводится и им не исчерпывается. Мотивом, отсюда, называется моральное обоснование намерений. Мотив по своей сути является начальным этапом формирования определенной цели. По общему правилу в цивилистике мотивы воли не имеют влияния на силу и действие совершаемых действий. Однако в некоторых случаях мотивам придается решающее значение для юридической судьбы, например, сделок. Принуждение, заблуждение, обман и т.п. в известных обстоятельствах являются основаниями для признания недействительными сделок, совершенных при таких обстоятельствах. Статья 10 ГК РФ, на первый взгляд, безразлична к тем мотивам, которые побудили нарушителя к злоупотребительным действиям. Но упречность нарушителя дается в виде сформировавшегося, с избранными средствами, но по большому счету до конца не осознанного свободного мотива - намерения. Намерение, как сдвинутый на цель мотив, является, по мнению законодателя, неотъемлемым элементом правонарушения, составляющего субъективную основу конструкции злоупотребления правом.

Содержание общественно значимой деятельности людей определяется их собственными намерениями. Показательна здесь и сама этимология этого слова, где предусматривается определенная мера участия лица в жизнедеятельности общества: намерение, намерить, отмерить. И если в отношении умысла вопрос состоит в том, за какие последствия своих поступков человек должен нести ответственность, а за какие нет, то в отношении намерений, касающихся уже отношения человека к интересам всего общества, вопрос заключается в том, кто должен определять их содержание: сам субъект или кто-то за него? В том оправдательном по отношению к умыслу положении, что субъект несет ответственность только за те последствия своих деяний, о которых он знал и которых он хотел достичь, лежит необходимость перехода от умысла к намерению. Лицо, которое злоупотребляет правом, отменяет для себя общепринятое значение действующих в обществе законов и прикрывает, маскирует их в каждом конкретном случае своим собственным толкованием. Тем самым оно не просто, а лицемерно (нечестно, недобросовестно) игнорирует всеобщее значение права и руководствуется при совершении поступков своим собственным эгоистическим намерением.

Но могут ли иные формы злоупотребления правом проявляться не с умыслом, а по неосторожности, или хотя бы не с прямым, а с косвенным умыслом? В качестве составного элемента в психических актах в жизни человека намерение отличается от желаний и мотивов наличием у субъекта для себя сформулированной цели и избранных средств, для ее достижения. Злоупотребление правом в отличие от других правонарушений в ситуации правовой неопределенности производится средствами права, т.е. со ссылкой на то или иное гражданское право. Воля и волеизъявление у субъекта злоупотребления никогда не совпадают. Причем волеизъявление служит удобным средством для такой воли. Именно в этом отличительная особенность рассматриваемого правонарушения, и именно эта «модель» целиком входит в ту программную деятельность, которую предварительно формирует в своем сознании нарушитель. Осознание средства, с помощью которого достигается цель, делает невозможным протекание всех психических процессов нарушителя иначе, чем в форме прямого умысла. Злоупотребление правом в большинстве случаев - это удел профессиональных юристов, четко представляющих свои скрытые цели. Отсюда вывод: как шикана, так и любые другие формы злоупотребления правом могут совершаться лицом только с прямым умыслом, т.е. преднамеренно. Непреднамеренные действия при осуществлении права, т.е. по неосторожности должны квалифицироваться по деликтным и иным нормам гражданского права.

Поскольку злоупотребление правом всегда осуществляется лицемерно, недобросовестно, т.е. средствами права и подобный алгоритм действий может совершаться только с прямым умыслом, то вина через призму разумности и добросовестности становится не просто формальным условием гражданско-правовой ответственности, как в обычных правонарушениях, а является необходимым признаком для квалификации действий в качестве зло-употребительных и, на основе этого, последующего отказа в защите права.

е. Противоправность при злоупотреблении правом.

Действие, произведенное в пределах правомочий, предоставленных лицу законом, относится к правомерным актам. Действие, нарушающее границы установленных правомочий, признается неправомерным. Однако в злоупотребительных актах нет явного нарушения норм объективного права, поскольку лицо внешне действует в границах, предоставленных ему правомочий. Правообладателем совершается нарушение по линии системных норм, принципов гражданского права, которые по своему характеру являются абстрактными, неопределенными, требующими уяснения и толкования. Именно в этом контексте находится один из источников проблемы злоупотребления правом, черпающей свою силу в «бытовом» понимании субъектами своих отдельных гражданских прав. Однако «бытовое» понимание права происходит только при шикане. Все иные формы злоупотребления правом связаны с выходом мышления субъекта на абстрактный, теоретический уровень, что требует определенной юридической подготовки и «техники» осмысления гражданского права в целом, и, в частности, тех недостатков норм гражданского права, которые позволяют субъекту организовывать внешнюю видимость законного осуществления прав и исполнения обязанностей.

Рассматривая действия, связанные со злоупотреблением права, с точки зрения гражданского правонарушения необходимо отметить, что непременным признаком любого правонарушения является противоправность поведения. Ряд авторов предлагает не отождествлять неправомерное и противоправное поведение. Понятие противоправности законом не уточняется. Отсюда справедливый вопрос: является ли злоупотребление правом действием противоправным, неправомерным, противозаконным либо просто не соответствующим закону? Так, например, статья 168 ГК РФ, устанавливает, что сделка, не соответствующая требованиям закона или иных правовых актов, ничтожна. Однако это не означает, что любая такая сделка является противоправной. Сделка может не соответствовать не только запретам и безусловно-императивным обязанностям, но также и таким требованиям, несоблюдение которых не является противоправным, а влечет лишь непризнание юридической силы за соответствующей сделкой. Правомерность или неправомерность, - пишет О.В. Гнутиков, - следовательно, не являются сущностным признаком недействительной сделки: она может быть как неправомерной (например, сделка, совершенная с целью, заведомо противной основам правопорядка и нравственности - ст. 169 ГК РФ), так и правомерной (например, сделка, совершенная недееспособным, сделка, совершенная под влиянием заблуждения и т.д.). В функциях института недействительности сделок содержится не только направленность на вытеснение нежелательных явлений из гражданских правоотношений, но и регулирующая составляющая - исправить уже создавшееся правоотношение, ввести его при определенных условиях в гражданско-правовой оборот, в рамки правового поля. Формальное несоблюдение требований закона не поощряется правом, но не является правонарушением в его собственном смысле. Институт недействительности сделок, отсюда, в условиях принципа свободы договора предпочитает «тонкую» настройку правового режима. Не всякое отступление от норм права означает противоправность сделки.

Принципиально иную позицию занимает О.И. Цыбулевская, которая считает, что правомерное злоупотребление правом носит в большинстве случае характер нарушения норм нравственности. Оно происходит при реализации субъектом своих прав в виде аморального использования правовых предписаний. При этом субъект не совершает правонарушений и не подлежит юридической ответственности. В.С. Ем, наиболее типично считает, что признание злоупотребления правом правонарушением основывается на посылке, что в качестве критерия правомерности или неправомерности поведения при отсутствии конкретных норм могут выступать нормы, закрепляющие общие принципы. Данная точка зрения обосновывается ссылкой на пункт 2 статьи 6 ГК РФ: «При невозможности использования аналогии закона права и обязанности сторон определяются исходя из общих начал и смысла гражданского законодательства (аналогия права)...». Анализируя данную норму, автор высказывает предположение о том, что «законодатель предписывает в качестве критерия признания поведения субъектов юридически значимым - правомерным или неправомерным - общие начала и смысл гражданского законодательства, которые являются ни чем иным, как принципами гражданского права». Противоправное поведение, по мнению В. Н. Кудрявцева, может представлять собой: а) невыполнений обязанностей; б) нарушение запретов; в) злоупотребление своим правом. А. С. Шабуров, занимая промежуточную позицию полагает, что правомерное и правонарушающее поведение не исчерпывает всего многообразия правового поведения. Поэтому юридически значимое поведение включает в себя: а) правомерное поведение; б) правонарушение; в) злоупотребление правом; г) объективно противоправное поведение. Приведенную формулу - «правомерное злоупотребление правом» - справедливо критикует О. А. Поротикова: «необходимо рассматривать в качестве примера сочетания взаимоисключающих явлений, поскольку злоупотребление правом является правонарушением, а, следовательно, оно может быть только противоправным». Тем не менее, правонарушение, по мнению А.С. Шабурова, - виновное, противоправное, общественно вредное деяние. Поскольку в рассматриваемом случае субъект действует в рамках предоставленного ему субъективного права, рассуждает ученый, противоправность как основной юридический признак правонарушения здесь отсутствует; злоупотребление не связано с нарушением конкретных запретов, невыполнением обязанностей (что характерно для правонарушения). Вместе с тем, считает А.С. Шабуров, отрицание противоправности злоупотребления правом не дает оснований и для характеристики его как поведения правомерного, ибо последнее всегда социально полезно.

В гражданском праве мысль о том, что необходимо признавать противоправным не только поведение, нарушающие конкретные предписания норм права, но и поведение нарушающее принципы права, первый высказал профессор В.П. Грибанов. Видный ученый, говоря о специфичной черте злоупотребления правом, писал, что особенность злоупотребления правом состоит в том, что оно возникает на базе осуществления субъективного права, т. е. на базе дозволенного законом поведения. Необходимо уточнить, что, конечно, речь идет о формальной «дозволенности» частных норм права, а не о дозволенности закона в целом. Далее профессор В.П. Грибанов, восходя от частного к общему, дает определение противоправности злоупотребления правом, под которым, по его мнению, следует понимать использование управомоченным лицом недозволенных конкретных форм поведения в рамках дозволенного ему законом общего типа поведения. Конструкция противоправности злоупотребления правом В.П. Грибанова, по мнению ряда цивилистов, достаточно сложна для усвоения и страдает рядом недостатков, главным из которых является признание автором того, что санкции наступают за осуществление дозволенных, т.е. правомерных действий. Представляется, что в этом случае профессор В.П. Грибанов лишь для удобства разъединил содержание субъективного права и формы его осуществления, имея в виду, по большому счету, противоправность именно форм поведения. Обосновывал он это тем, что «закон по разному регламентирует содержание субъективного гражданского права и его осуществление», т.е. содержание субъективного гражданского права может не совпадать со способами его осуществления. (В пример он приводит продажу автомобиля не через комиссионный магазин). Однако, в этом случае, точнее было бы говорить о формальном использовании лицом гражданских прав, закрепленных в конкретных нормах закона, во вред другим участникам гражданского оборота, т.е. в нарушение их прав, реализация которых гарантируется не только частными, но и общими нормами, сформированными на базе принципов и идей гражданского права и прежде всего принципа правового равенства. «Попытка отдельных лиц, - писал В.П. Грибанов, - выйти за пределы этого экономического и правового равновесия путем использования принадлежащих им гражданских прав, нарушение пределов их осуществления и есть злоупотребление правом...». Итак, злоупотребление правом противоправно в том смысле, что нарушает принцип равенства (ст. 1 ГК РФ) и вытекающий из него принцип добросовестного правоосуществления (принцип недопустимости злоупотребления правом) выраженный в ст. 10 ГК РФ в форме запрета на недобросовестное использование прав, т. е. не в соответствии с их системным гражданско-правовым назначением. Введенное статьей 10 ГК РФ правило о пределах правоосуществления как содержание правовой нормы является определенной конкретизацией сущности любого гражданского права и одновременно, будучи определенной конкретизацией сущности гражданского права, есть его содержание. И границы права, и пределы правоосуществования, актуализированные в конкретном лице, есть единое содержание каждого субъективного гражданского права.

Структура нормы статьи 10 ГК РФ также может представить ряд ответов о правовом характере злоупотребительного поведения. «С точки зрения функциональности, - пишет Д.А Керимов, - каждая правовая норма логична, если содержит ответы на три обязательных вопроса: какое поведение она предусматривает для субъектов правоотношений; при каких условиях это поведение должно (или может) иметь место и какими будут последствия для лиц, не исполняющих или нарушающих установленное правило». В подавляющем большинстве статьи гражданско-правовых актов, в частности ГК, не воспроизводят полностью структуру правовой нормы. Во многих из них гипотеза или санкция не приводятся, хотя и подразумеваются, вытекают из самой формулировки той или иной статьи в ее системной связи с другими статьями ГК РФ или указаны в других статьях того или иного гражданско-правового акта. Несомненно, что статья 10 ГК РФ по своему характеру является строго запретительной нормой. При этом, если произвести анализ статьи 10 ГК с точки зрения структуры нормы, то наблюдается фактически слияние гипотезы и диспозиции и, наоборот, четкое выделение санкции. Как известно из теории права, основные виды юридических норм по своим функциональным характеристикам подразумеваются на: а) регулятивные и правоохранительные; б) императивные и диспозитивные; в) управомочивающие, запрещающие либо обязывающие. Норма статьи 10 ГК РФ отсюда является правоохранительной (двучленная структура - гипотеза и санкция), запрещающей и, соответственно, императивного характера. Отсюда «противоправность, - писал М.М. Агарков, - означает не всякое отступление от норм права, а именно нарушение императивных норм, выражающих запреты или обязанности, установленные объективным правом». В.А. Рыхмилович, О.С. Иоффе и др. отмечали, что противоправность злоупотребления правом заключается в нарушении норм права либо общих правовых принципов (общих начал и смысла гражданского права), а также в несоблюдении лицом юридических обязанностей независимо от того, вытекают ли они из запретов, предписаний или дозволений. Исходя из методов регулирования гражданского права, известные ученые противоправность определяют как действие, нарушающее «выраженные в нормах запреты», независимо от форм воздействия - запреты, предписания или дозволения.

Таким образом, статья 10 ГК РФ как «центральная» норма, направленная на соблюдение принципа недопустимости злоупотребления правом, относится по методу регулирования к запрещающим нормам, что обусловило для всех субъектов права установление юридической обязанности - не совершать действий с использованием гражданских прав во вред другим лицам. Установление такой юридической обязанности является, в свою очередь, одной из важнейших правовых гарантий свободного осуществления субъективных гражданских прав. Отсюда, противоправность при злоупотреблении правом определяется как недобросовестное поведение субъектов гражданских прав в ситуациях правовой неопределенности, нарушающее принцип юридического равенства (ст. 1 ГК РФ) и вытекающий из него принцип добросовестного осуществления прав, а напрямую - запрет, содержащийся в статье 10 ГК РФ.

Нарушение установленного запрета производится управомоченным лицом осознанно, с наличием четкой цели и избранных для ее достижения средств. Упречность воли, в отличие от недействительности сделок, делает злоупотребление правом деянием не просто не соответствующим требованиям закона, не просто неправомерным, но всегда противоправным. Не изменяет этого вывода и формулировка санкции статьи 10 ГК РФ, не связанная напрямую с гражданско-правовой ответственностью злоупотребляющего лица. Потерпевшая сторона может дополнительно в установленном порядке заявить о признании сделки недействительной на основании ст. 10 ГК РФ в корреспонденции со ст. 168 ГК РФ, требование о возмещении причиненного вреда своей личности и имуществу в порядке применения деликтной ответственности (п. 1 ст. 1064 ГК РФ); будет оценена и степень причиненных принуждением физических и нравственных страданий - морального вреда (ст. ст. 1099-1101, ст. 151 ГК РФ); при всех вариантах у пострадавшего остаются к применению и кондикционные правила, играющие резервную роль в гражданском праве. Запретному, т.е. противоправному поведению обычно сопутствует и одновременное нарушение субъективных прав других лиц. Нарушение чужих субъективных прав приводит к причинению вреда или создает такую угрозу имуществу или личности субъекта права. Злоупотребление правом, таким образом, отвечает всем признакам противоправного поведения, т.е. правонарушения. И, наоборот, признак противоправности при злоупотреблении правом относится, несмотря на некоторые особенности этого системного запрета, к общим обязательным квалифицирующим признакам состава злоупотребительного поведения. Суд обязан при квалификации действий в качестве злоупотребления правом установить, в чем конкретно выразились недобросовестные действия субъекта и в каком плане они нарушают ст. 10 ГК РФ.

ж. Вред при злоупотреблении правом.

В состав любого гражданского правонарушения наряду с противоправностью и виной включаются также вред и причинная связь между противоправным поведением лица и наступившими последствиями. Некоторые авторы при этом указывают на такую, по их мнению, проблему объективной стороны злоупотребления правом, как то, что из содержания статьи 10 ГК РФ неясно, является ли причинение вреда другим лицам обязательным признаком для злоупотребления правом или нет.

Наличие общественно вредных последствий шиканы в виде причиненного правам или интересам другого лица вреда, полагает Т.С. Яценко, является обязательным признаком шиканы. Поэтому нельзя признать шиканой действия, хотя и осуществляемые с намерением причинить вред другому лицу, но объективно вред не причинившие. Это связано с тем, добавляет автор, что без видимого результата поведение управомоченного субъекта, его намерение, не имеет никакого юридического значения, даже если оно состоит в нанесении ущерба другому лицу. «Необходимо признать, - пишет по этому же поводу А.А. Малиновский, - что субъект, реализуя свое право по своему усмотрению, может осуществлять выбор зла, которое является, по сути, неблагоприятными последствиями для других субъектов общественных отношений. Некоторые из субъектов могут иметь юридическую защиту от таких последствий, другие - нет. В любом случае вред, причиненный в результате осуществления субъективного права, надо рассматривать в качестве одного из обязательных признаков злоупотребления правом».

Неизбежно, в таком случае, появляется вопрос: если вред уже причинен, то какой смысл применения санкции в виде отказа в защите права? И что вообще будет составлять содержание такого отказа в защите? Не пора ли в таком случае заявлять требование о возмещении вреда, о взыскании убытков, о виндикации и т. п.? Несомненно, что причинение вреда при осуществлении права в соответствии с его предназначением не должно рассматриваться как злоупотребление правом. Более того, некоторые права вообще невозможно реализовать без причинения вреда другому лицу. К таковым относятся, например, право на конкуренцию, право на самозащиту, право на удержание вещи, некоторые оперативные меры реагирования и т.п. К тому же во многих случаях злоупотребления правами (кроме шиканы) нарушителю безразлично, причиняет он кому-либо конкретный вред или нет, поскольку чаще всего под видом правоосуществления он преследует свою собственную, корыстную, скрытую цель. Шикана же в практике - это редкое явление, и, скорее, является исключением из множества случаев злоупотреблений правами. «Поэтому точнее, - справедливо считает В.М. Пашин, - говорить не о «вреде», а о вообще неблагоприятных последствиях».

Сам Гражданский кодекс (статья 10) говорит лишь о недопустимости действий, осуществляемых с исключительным намерением причинить вред другому лицу. Наступление общественно вредных последствий этих действий в качестве обязательного признака статья 10 ГК РФ при дословном анализе не предусматривает. Таким образом, следует исходить из общего гражданско-правового правила о том, что защите гражданские права подлежат до появления фактического ущерба, т.е. уже при угрозе причинения вреда (ст. 12 ГК РФ). Логика законодателя в этом плане понятна: необходимо предупреждать причинение вреда, не дожидаться его наступления, исходя из регулирующего и компенсационного характера гражданского законодательства. В противном случае будет сведена к нулю вся регулятивно-профилактическая функция гражданско-правовой системы. В равной мере это относится как к шикане, так и к другим формам злоупотребления правами. К тому же именно на потерпевшем (либо на лице, который потенциально может стать потерпевшим) лежит бремя доказывания того факта, что основной целью либо одной из целей действий правонарушителя было причинение ему вреда, либо просто цель обусловлена корыстными интересами субъекта злоупотребления в ущерб потерпевшему.

Итак, наличие вреда (в его материализованном, а не идеальном смысле) не может являться обязательным признаком для квалификации поведения в качестве злоупотребительного, если только причинение вреда не произошло с помощью самой статьи 10 ГК РФ, где отказ в защите права был «преобразован» в средство причинения вреда. Однако этот случай заслуживает отдельного анализа.

Поскольку материальный вред не является обязательным признаком для квалификации поведения в качестве злоупотребления правом, то вопрос о причинной связи разрешается в общегражданском порядке и не представляет больших трудностей.

Из проведенного анализа необходимо сделать следующие общие выводы о конструкции злоупотребления правом в контексте статьи 10 ГК РФ:

1. В статье 10 ГК РФ в императивной форме сформулирован вытекающий из принципа юридического равенства (ст. 1 ГК) и гражданско-правового принципа добросовестного осуществления прав и исполнения обязанностей, запрет на недобросовестное использование гражданских прав в ситуациях правовой неопределенности. Функционально статья 10 ГК - это, кроме всего, «резервная» норма, относящаяся к общим положениям раздела I ГК РФ, специфика применения которой обусловлена собственно не только «пробелами» в нормах общей и особенной части ГК, но и их слишком «рьяным» неоправданным применением, содержащим в себе цель, противную назначению субъективного права в целом как универсального инструмента для сохранения баланса личных и общественных интересов;

2. В технико-юридическом плане, являясь нормой-запретом, в которой установлены специальные пределы правопользования со стороны правообладателей, статья 10 ГК РФ представляет собой наряду с другими юридическими средствами юридическую гарантию реализации субъективных гражданских прав. Статья 10 ГК РФ представляет собой такую модель построения правового материала, где единичной правовой обязанности - добросовестно осуществлять свои гражданские права - корреспондируют все без исключения субъективные гражданские права. Таким образом, норма статьи 10 ГК РФ носит двойственный характер: по своей внешней форме - это императивная, запрещающая норма, но по занимаемому месту в системе гражданского права - это норма-гарантия, отвечающая за качественное использование элементов гражданско-правовой системы.

3. В статье 10 ГК РФ установлен нравственный, т.е. внутренний вектор, специальные пределы для каждого субъективного гражданского права, выраженные в требованиях разумного и добросовестного поведения участников гражданского оборота в ситуациях правовой неопределенности. Эти пределы касаются и прав, и обязанностей, и действий, и бездействий, т.е. любого поведения. Связывая злоупотребление правом с выходом управомоченного лица за пределы принадлежащего ему субъективного гражданского права, необходимо иметь в виду, что в действительности речь идет не о субъективном гражданском праве и, тем более, не о праве как о системе норм, принципов, идей и т.п., а о самом «узком» формальном понимании права (субъектном праве), в разрезе словесной догмы конкретной юридической нормы, прямо (но бедно) регулирующей, то или иное поведение лиц (чем и пользуется злоупотребляющее лицо);

4. Неоправданность, нелогичность, лицемерность, недобросовестность в действиях участников гражданского оборота, наличие скрытой цели, эгоистического умысла (вины) при видимости использования субъективного гражданского права (обязанности) на стадии осуществления ими своих гражданских прав (исполнения обязанностей), наличие при этом правовой неопределенности, отсутствие специальной регулирующей нормы права, противоправность - все это относится к необходимым признакам злоупотребления правом.

 

Автор: Волков А.В.