Региональная система политических отношений: понятие, сущность

Следует сразу отметить, что термин «региональная система политических отношений» является достаточно дискуссионным. Тем не менее, по ряду соображений, приведенных ниже, представляется целесообразным использовать именно этот термин для обозначения предмета данного исследования. При определении содержания понятия «региональная система политических отношений» имеет смысл рассмотреть сначала родовое понятие «система». В наиболее общем виде система может быть охарактеризована как «совокупность элементов, находящихся в отношениях и связях друг с другом, которая образует определенную целостность, единство». Социальная система определяется как «сложноорганизованное, упорядоченное целое, включающее отдельных индивидов и социальные общности, объединенные разнообразными связями и взаимоотношениями, специфически социальными по своей природе». Регион вполне может рассматриваться как частный случай социальной системы, или же «локальная социальная система», поскольку целями исследования обусловливается приоритетное внимание к общественным отношениям, связанным с некоторой территориально ограниченной целостностью. В политологической литературе для характеристики явлений, подобных нашему объекту, достаточно часто употребляется термин «региональная система международных отношений», однако назвать его полностью устоявшимся нельзя хотя бы по причине достаточной неопределенности самого понятия «международные отношения».

Отметим также, что акцент на изучение политики России заставляет отказаться если не от использования термина «система международных отношений», то от мысли о том, что им можно обозначить всю реальность, подлежащую анализу в нашей работе. Даже предварительно можно предположить, что в системе отношений, складывающейся вокруг какого-либо региона, вектор активности России имеет не только внешнюю, но и внутреннюю составляющую. Таким образом, при рассмотрении региона сквозь призму этой активности в региональную систему могут входить не только международные, но и внутриполитические отношения. Именно поэтому представляется более корректным использование термина «региональная система политических отношений».

Под региональной системой политических отношений мы понимаем территориально ограниченную организованную совокупность отдельных индивидов и социальных общностей, связанных между собой разнообразными взаимоотношениями, политическими по своей природе. Политика традиционно определяется как сфера деятельности, «ядром которой является проблема завоевания, удержания и использования государственной власти». В настоящем исследовании это понятие трактуется несколько более широко, и в его содержание включается вообще любого рода активность, которая оказывает воздействие на поведение государственной власти. Например, в строгом смысле слова не являются политическими взаимодействия между негосударственными компаниями, ориентированные на достижение ими каких-либо экономических целей; тем не менее, они должны служить предметом анализа в той мере, в какой государственные политические институты полагают такие взаимодействия имеющими отношение к своей деятельности и требующими реакции.

Принимаемые границы региона при исследовании региональной системы политических отношений должны быть по возможности максимально точно соотнесены с границами самой этой системы. Сложность здесь заключается в том, что «пространственные границы международных систем носят чаще всего условный характер». Эта условность становится сегодня все более очевидной, поскольку наряду с государствами в международных отношениях начинают участвовать и другие субъекты, которые в гораздо меньшей степени «привязаны» к какой бы то ни было территории (ТНК, международные неправительственные организации и т.д.). Кроме того, вследствие процессов глобализации, практически в любой региональной системе субъектами отношений выступают не только региональные, но и внерегиональные государства.

Таким образом, попытки установления границ региона и региональной системы политических отношений, основанные на трактовке первого как пространства, в котором находятся все субъекты региональной системы, заранее обречены на неудачу. Поэтому регион следует, скорее, понимать как территорию, в связи с которой такие отношения возникают. Предметом отношений могут выступать как сама территория и ее части, так и отдельные ее характеристики, либо находящиеся в ее границах объекты самой различной природы. Тогда региональная система может быть определена как совокупность политических субъектов, между которыми имеются устойчивые отношения по поводу определенной территории и/или различного рода связанных с ней проблем.

Подчеркнем, что анализа материальных свойств и характеристик пространства может быть недостаточно для понимания сущности складывающихся на территории политических отношений. В политических исследованиях преобладает установка (характерная также и для общественных наук в целом) на объяснение событий исключительно через факторы и закономерности материального порядка, нематериальным же проявлениям бытия в лучшем случае отводится второстепенная роль, либо ими просто пренебрегают. Тезис о том, что сознание зависит от материальных форм бытия и во многом определяется ими, сложно оспорить, однако сознание, сформировавшись, во-первых, «обретает известную (относительную) самостоятельность по отношению к сформировавшим его факторам», а во-вторых, «начинает действовать, определять поведение индивида, группы, социума причем определять даже тогда, когда по своему содержанию и/или механизмам функционирования [оно] может быть охарактеризовано как неполное, ошибочное, ложное, извращенное или даже откровенно больное».

Материальные факторы не могут быть исчерпывающим источником объяснения политических явлений, хотя бы по той причине, что гипотеза о рациональном характере политики зачастую не подтверждается на практике. Иррациональность политического поведения может объясняться многими причинами, как объективного характера (недостаток информации при принятии политического решения, задача совмещения гетерогенных логик в поведении одного субъекта, проистекающая из несовпадения «предписанных» ему институциональных ролей в различных общественных подсистемах), так и субъективного (психологические и психические особенности личности и т.п.). Любые логически стройные теории и идеологии в реальных политических процессах в значительной мере служат своего рода ширмой, скрывающей действия людей, продиктованные иррациональностью человеческой психики. Поэтому изучение психологических факторов, определяющих политическое поведение индивидуальных и коллективных субъектов политики, позволяет точнее объяснить состояние системы отношений, чем, например, анализ «лежащих на поверхности» материальных интересов. Пренебрежение же к анализу устремлений, мотивов, представлений и ожиданий конкретных социальных субъектов, а равно и непринятие в расчет возможности иррационального поведения, способны исказить картину любого политического явления.

Упоминание о проблеме учета указанных аспектов в анализе политических систем вызвано здесь давно ведущейся научной дискуссией, предметом которой является соотношение элемента и системы как источника объяснения некоторого события или процесса. Этот спор между сторонниками «методологического индивидуализма», которые считают, что при анализе любого социального явления все объяснения могут и должны быть сформулированы в терминах индивидов, и приверженцами «холизма» или «системного подхода», ищущими такие объяснения в терминах структуры и системы, до сих пор не завершен.

«Редукционистский» и «системный» подходы (в терминологии К. Уолца) по-разному оценивают влияние отдельных элементов системы на протекание политического процесса; следовательно, и внимание, уделяемое индивидам и группам, будет различным в зависимости от занятой методологической позиции по данному вопросу. Если исходить из холистского положения о том, что поведение частей системы создается и формируется структурами, встроенными в саму систему, то необходимо признать, что индивидуальные психологические качества индивидов и особенности группового мышления не столь важны, как структура и характер системы, а потому первые едва ли могут выступать в качестве основного источника объяснения; напротив, их роль будет весьма значительной, если принять «атомистический», редукционистский подход.

Известный исследователь Б. Бузан выделяет в связи с этим три вида (источника) объяснения - личностно-, государственно- и системно-обоснованный. Эта потенциальная множественность источников объяснения и неопределенность, существующая в вопросе о том, что собой представляют уровни анализа при изучении социальных объектов, создает так называемую «проблему уровней анализа». Применительно к нашему объекту - региону -ее можно сформулировать следующим образом.

Существуют субъекты политики, чья активность так или иначе связана с некоторой территорией. Данные субъекты вступают во взаимодействие друг с другом по поводу этой территории или отдельных ее свойств, характеристик и т.п. Часть таких взаимодействий происходит в рамках сложившихся институтов, другая - не институционализирована; одни являются повторяющимися и устойчивыми, другие носят случайный характер, уникальны по содержанию и составу участников. Субъекты различаются по множеству параметров (правовой статус, степень сложности, политическое влияние, сфера деятельности и т.д.). Они взаимодействуют не только друг с другом, но и с внешней средой, и степень этого взаимовлияния для каждого из них различна. Необходимо определить, как анализировать протекающие в регионе политические процессы, какие уровни анализа целесообразно выделить, по каким критериям различать эти уровни. В случае решения этих задач возникает и вопрос о методе сведения результатов анализа в единое целое, то есть о способе достижения «холистской» картины изучаемого объекта.

В рамках международной системы представляется логически оправданным выделить как минимум три уровня анализа - уровень самой этой системы, уровень государств и уровень индивидов. Еще К. Уолц в своей работе «Человек, государство и война» замечал, что все авторы исследований проблем войны и мира основываются на трех источниках объяснения: природе человека, государства и международной системы. Такое подразделение можно назвать традиционным при изучении международных отношений, хотя ряд исследователей и считает необходимым провести дальнейшее подразделение на среднем уровне.

Являются ли эти уровни онтологически референтными, то есть, идет ли речь о количестве и типе сущностей, реально наличествующих в международной системе? Из утвердительного ответа на этот вопрос следует необходимость установить строгие правила для определения уровня или отрицания его статуса, отражающие «естественное» деление изучаемого объекта. Если же полагать уровни эпистемологической конструкцией, то проблема уровней становится проблемой выбора типа переменных, объясняющих поведение различных политических субъектов (составных частей системы). В этом случае концепция уровней отражает лишь наличие различных методологических подходов к анализу, и базируется на предположении, что каждый уровень служит источником собственного объяснения.

По мнению Б. Бузана, причины затянувшегося теоретического спора по поводу уровней анализа коренятся в первую очередь в том, что ученым не удалось разграничить философскую дискуссию между редукционистами и холистами и прагматические, прикладные вопросы, связанные с уровнями анализа. Смешение двух споров проистекает из предложенного К. Уолцем подхода, согласно которому основным элементом анализа выступала система, а ключевым источником объяснения - ее структура. Причем понятия «системный уровень» и «структура» использовались Уолцем как взаимозаменяемые: «структурой является только то, что показывает, как расположены или упорядочены элементы системы. Все остальное не включается в понятие системы». Это положение переводит «все остальное» на элементный уровень и, по логике Уолца, делает это остальное предметом «редукционалистского», а не «системного» подхода. С такой позицией не соглашались многие критики Уолца, отмечая как непродуктивность игнорирования отличных от структуры системных качеств, так и недооценки значимости элементного уровня. Так, Р. Кохейн и Дж. Най отмечали, что «представление об элементном уровне как о мусорной свалке для всех необъяснимых разногласий является препятствием на пути развития теории».

Бузан уверен, что все противоречия и возникающую в процессе дискуссии путаницу можно устранить, если четко развести в теории элементы анализа и источники объяснения. Он полагает, что ошибка Уолца состоит «не в том, где проходит разграничительная линия между уровнями структуры и ее элементами, а в том, что [он] сводит дискуссию к обсуждению двух уровней, оставляя за кадром различия между анализом элементов и объяснением причин, а также в том, что [он] считает структуру единственным ключом к объяснению на системном уровне». Бузан предлагает выделять элементы (уровни) анализа на основе пространственного соотнесения малого с большим, индивида с системой, структуру же он рассматривает как один из источников объяснения, наряду с такими как процесс и способность к взаимодействию. Под способностью к взаимодействию в этом случае понимаются различного рода факторы, определяющие тип и интенсивность взаимодействия между элементами системы и внутри элемента, под процессом - способы реакции элементов каждого уровня на свойства и поведение друг друга. Таким образом, концепция уровней анализа может быть представлена в виде «матрицы», одна сторона которой содержит элементы анализа (основанные на онтологической трактовке), другая - источники объяснения (способность к взаимодействию, структура, процесс).

Отсюда следует, что основная проблема исследования заключается в том, чтобы установить, какая единица анализа и какой источник объяснения наиболее пригодны для изучения данного события или явления. Анализируя проблему такого выбора, Б. Рассетт и X. Старр отмечают, что, как правило, каждая конкретная попытка приложения системного подхода к исследованию международных отношений определяется прежде всего теоретическим подходом и наличием фактических данных, и объяснения, полученные на разных уровнях, не обязательно должны быть взаимоисключающими. Вопрос состоит в том, как объединить полученные с применением различных методик и различного «перечня» элементов анализа выводы, и насколько правомерен в методологическом плане такой синтез?

Полагаем, что такое обобщение может быть вполне оправдано - в той мере, в какой оно уменьшает уровень нашей неопределенности об изучаемом объекте. Практика показывает, что ни одна из теорий, претендующих на статус универсальной в исследовании международных систем, не доказала своей способности исчерпывающим образом описать развитие событий. В связи с этим можно обозначить такую тенденцию в развитии социальных наук в целом, как расширяющееся понимание полидетерминистского характера исследуемых процессов и явлений, отказ от редукционизма какого бы то ни было рода. Именно осознание сложности любого социального объекта совместно с неудовлетворительными прогностическими способностями концепций строгого детерминизма заставляет отказаться от мысли о возможности сведения всех объяснений к какому-то единственному основанию, будь то экономика, политика, культура или нечто иное. Поэтому каждое методологическое направление и каждая частная теория могут и должны использоваться в прикладном анализе как взаимодополнительные, если в данном конкретном случае они углубляют наше понимание.

Таким образом, региональная система может быть представлена как предмет изучения как минимум нескольких взаимосвязанных, но не тождественных дисциплин (политологии, теории международных отношений, политической социологии и др.). Что касается возможных вариантов декомпозиции этой системы как инструмента выявления системообразующих факторов, представляется возможным использовать для ее проведения множество критериев.

Наиболее распространен «критерий масштаба», то есть «уровневое» деление. Здесь предлагается в качестве базовых использовать такие традиционные уровни анализа как индивидуальный, элементный и системный, однако необходимо уточнить и дополнить данную схему. Так, на индивидуальном уровне предполагается уделять самое пристальное внимание психологическим особенностям лиц, принимающих решения, характеру их мировоззрения. Считаем уместным также привести в этой связи позицию М. Вебера, которая может быть полезна при анализе данного уровня: «Интересы (как материальные, так и духовные), а не идеи определяют действия людей. Тем не менее «представления о мире», созданные этими идеями, очень часто могут влиять на направление развития этих интересов». Кроме того, необходимо критически подходить и к самой концепции безусловной рациональности действий политических субъектов. Свойственный западной политологии тезис о том, что политический процесс есть следствие деятельности рациональных профессионалов, выбирающих тот вариант действий, который приводит к оптимальному результату с точки зрения соотношения затрат и конечного результата, необходимо тщательно проверять в приложении к региональной специфике. Некоторые исследователи, например, считают, что теория рационального выбора непродуктивна при изучении ряда региональных политических процессов, поскольку практика свидетельствует о слишком большом количестве исключений из ее постулатов.

Особого пояснения требует элементный уровень. Дело в том, что классические подходы к исследованию международной системы отводили роль элементов именно и исключительно государствам. Это было вполне оправданно в условиях, когда международная политика была в сущности межгосударственной. Известна характеризующая такую ситуацию аналогия А. Уолферса, сравнивавшего международные отношения с движением сталкивающихся друг с другом бильярдных шаров-государств, обладающих различной массой, с жестким покрытием снаружи и полностью интегрированных внутри. Однако в последние десятилетия реальность все чаще бросает вызов как представлениям о монолитности государства в его отношениях с внешней средой, так и самой «государственно-центристской» модели мира.

Процессы появления новых международных акторов, сопоставимых по масштабам своего влияния с государствами, уже давно служат предметом теоретического интереса. Так, Дж. Грум приводит целый ряд примеров, убедительно подтверждающих огромные политические возможности крупных транснациональных корпораций, международных неправительственных организаций и даже отдельных индивидов. При этом он отмечает, что, что традиционные теоретические категории с необходимостью должны измениться, чтобы соответствовать этой новой реальности. В связи с этим делается вывод о том, что «не существует какого-то одного особого уровня и нет какой-то особой группы, на основе которой можно было бы строить изучение международных отношений».

Государственно-центристский подход оспаривается многими учеными, каждый из которых предлагает свою модель исследования, направленную на преодоление указанного несоответствия. Например, Дж. Розенау утверждает, что происходит своего рода «раздвоение мира», приводящее к параллельному сосуществованию полей межгосударственных отношений и взаимодействий «акторов вне суверенитета». Р. Менсбэч, Й. Ферпосон и Д. Ламперт идентифицируют большое количество негосударственных акторов и доказывают, что по широкому кругу проблем их роль была как минимум сопоставимой с ролью государств.

Р. Кохейн и Дж. Най, разрабатывая теорию сложной взаимозависимости, приходят к необходимости переосмысления классического определения политики как действий и взаимодействий государств. Они считают более значимым атрибутом политики характер отношений, включая в число политических действия по сознательному использованию материальных или символических ресурсов, включающих наказание или угрозу его применения, направленные на принуждение других акторов действовать иначе, чем если бы эти ресурсы отсутствовали. При таком подходе мировая политика - это «все типы политического взаимодействия между важными акторами мировой системы, причем под важным актором подразумевается [всякий] автономный индивид или организация, контролирующие значительные ресурсы и участвующие в политических отношениях с другими акторами за пределами государственных границ». В приложении к «уровневой» концепции вышеизложенное должно свидетельствовать о необходимости расширить состав элементного уровня, придать статус элементов и другим акторам, отличным от государств.

Еще одна проблема, возникающая при использовании «уровневого подхода» - это степень «сконсолидированности» государства. От принятия того или иного подхода к рассмотрению государства зависит характер взглядов на сущность внешней политики. Можно выделить две альтернативных модели механизма формирования внешней политики. Согласно первой из них, государство представляет собой нечто монолитное, в том смысле, что основные элитные группы, государственные ведомства, высшие должностные лица пришли к определённому консенсусу по поводу содержания внешнеполитического курса, и именно эта согласованная, скоординированная позиция лежит в основе практической деятельности государства. Вторая модель предполагает, что внешняя политика не является в полной мере целостной, что элиты и ведомства реализуют вовне свои частные, «корпоративные» интересы, действуя зачастую друг против друга, а координации и централизованного контроля не существует.

В связи с этим некоторые исследователи критично относятся к применению такого весьма распространенного термина для обозначения действий государства на международной арене как «поведение государства». Эта категория явно или неявно приписывает государству некие цели и намерения, а вывод об их содержании делается на основании оценок, проводимых «извне» данного государства. Однако то, что внешне воспринимается как «поведение», может в действительности оказаться как намеренным действием, так и результатом случайного стечения обстоятельств, как продуманной и скоординированной политикой, так и результатом различных внутриструктурных разногласий. Иными словами, эта категория становится удобной и полезной лишь тогда, «когда прослеживаются долговременные, измеряемые десятилетиями тенденции во внешней политике данной страны; когда рассматривается система отношений в мире, регионе, а не действия отдельных стран в ней; и когда необходимо дать нравственную, политическую, правовую, иную общую оценку акциям государства в целом». Но для оценки реальных причин и мотивов текущих внешнеполитических действий и, соответственно, для выработки эффективной реакции на эти действия и их прогнозирования необходимо основываться на модели, предполагающей «дифференциацию» государства - по крайней мере, если речь не идет о крайне авторитарных режимах.

Попытки учесть это в концепции уровней анализа предпринимаются многими учеными. Например, М. Холлис и С. Смит полагают, что между индивидом и государством целесообразно располагать так называемый «уровень бюрократии». При таком подходе возникает четыре уровня анализа, сгруппированные попарно таким образом, что возникают три типа парных связей: международная система - государство, государство - бюрократия, бюрократия - индивид, каждая из которых суть отношение «система-элемент».

Как указывает при анализе этого подхода Б. Бузан, «необычным является то, что Холлис и Смит не рассматривают региональный уровень, который мог бы представлять логический компонент любой онтологической системы, связанной с исследованием уровней». Анализ этого уровня представляется абсолютно необходимым, поскольку он выступает как «системный» в исследуемой нами политической реальности. К тому же, с учетом процессов глобализации и роста взаимозависимости международных акторов региональная система политических отношений не может быть в полной мере самодостаточна и испытывает на себе влияние внешней среды, которой в данном случае выступает глобальная международная система. Это - еще один уровень анализа, по отношению к которому интересующая нас региональная система играет роль подсистемы.

Возникающая при этом пятиступенчатая конструкция (система - региональная подсистема - элемент - бюрократия - индивид) не снимает всех вопросов методологического характера. Так, не вполне ясно, к какому уровню относить отдельные государственные ведомства и бюрократические структуры, если их возможности по влиянию на государство настолько существенны, что они способны полностью навязать ему свой внешнеполитический курс. В этом случае они обладают признаками самостоятельного «актора». Возможно, более целесообразно рассматривать их в качестве элементов, особенно с учетом неравенства потенциалов отдельных элементов международной системы. Очевидно, что политика, например, министерства торговли США оказывает большее воздействие на международную ситуацию, чем внешняя политика большинства из государств «третьего мира». Таким образом, заложенная в «уровневую модель» идея построения достаточно строгой аналитической классификации по критерию масштаба на практике может оказаться не достоинством, а недостатком этой модели.

Кроме того, внутри государства подразделение можно проводить не только по функциональному принципу (государство в целом/отдельные бюрократические структуры), но и по территориальному (центральное правительство/региональные власти). Тогда следует «дробить» при анализе и уровень бюрократии, особенно если речь идет о федеративных государствах, административно-территориальные единицы которых обладают достаточной степенью свободы, в том числе и в своих сношениях с внешним миром.

Следует отметить, что уровневое деление - далеко не единственный способ декомпозиции международных систем. Существует целый ряд исследований, предлагающих другие методики анализа. Интересно, что часть авторов оперирует при этом понятием «уровень», однако смысл, который вкладывается в его содержание, позволяет предположить, что термин не в полной мере и не во всех случаях подходит для обозначения исследуемой реальности. Действительно, этимологически «уровень» подразумевает наличие определенной иерархии. Так, исходя из классической дефиниции, уровень - «подразделение чего-нибудь целого, получаемое при его расчленении»; отсюда следует, что для того, чтобы характеризовать некоторый феномен как «уровень», необходимо, чтобы этот феномен соотносился с другим как часть с целым.

Это условие не выполняется, например, в концепции Дж. Розенау, выделяющего идиосинкратический, ролевой, правительственный, социальный и системный уровни. Не являются в строгом смысле уровнями и некоторые из аспектов анализа, о которых пишут Дж. Даферти и Р. Пфальцграфф. Они считают, что при изучении международной политики интерес представляют: уровень системных моделей; уровень процессов принятия решений; уровень взаимодействия между национальной политической системой и ее внутренними подсистемами; уровень внешних «взаимосвязанных групп»; уровень взаимодействия между внешними «взаимосвязанными группами» и внутренними группами, в наибольшей степени «чувствительными» к внешним событиям. Здесь под внешними взаимосвязанными группами имеются в виду различного рода политические системы, акторы и структуры международной системы, с которыми данная национальная система имеет непосредственные отношения.

Эти и подобные им концепции имеют такой недостаток как внесение в классификацию качественно различающихся, разнородных, а потому не подлежащих сравнению в рамках уровневого подхода единиц. Так, например, смешиваются структуры и процессы, акторы и структуры, статические и динамические характеристики. Тем не менее, результата, полученные при анализе каждого из данных «уровней», сами по себе могут быть весьма интересны и значимы в теоретическом плане - если проводить последующий синтез результатов, полагая их не уровнями, а различными аспектами, «срезами» реальности.

Такого рода «аспектный» подход демонстрируется авторами тех исследований, в которых система подразделяется на отдельные функциональные области (подсистемы) - социальные, политические, экономические, военные и т.п. Так, Дж. Бартон выдвигает в противовес модели «бильярдной партии» Уолферса теорию «паутины», согласно которой в рамках мирового сообщества можно выделить множество измерений, каждое из которых формирует различные «карты мира» (политическую, религиозную, экономическую и другие), которые складываются в глобальную «паутину», не сводящуюся к межгосударственной системе.

По мнению А. Вендта, именно проблемы, связанные с функциональной дифференциацией международных систем, являются ключевыми для применения системного подхода. Он считает, что в «недифференцированных» международных системах логика межгосударственных отношений является единственно возможной, и даже если в них и существуют «сектора» экономического, политического, военного взаимодействия, они все же не могут основать некоторой самостоятельной логики анархичного взаимодействия. Однако Вендт указывает, что в последнее время «международная система испытала существенную институциональную дифференциацию, сначала в экономической и политической сферах, а позже и в появляющейся сфере глобального гражданского общества».

Таким образом, «аспектный» подход, или, точнее, подразделение международных систем по критерию исследуемых сфер общественных отношений, достаточно широко используется. Одно из его отличий от «уровневого» подхода может заключаться в том, что компоненты системы (подсистемы), выделяемые на его основе, являются в чистом виде аналитическими, в то время как большинство авторов концепций уровней анализа придает выделяемым компонентам онтологический статус.

Еще один вопрос, связанный с декомпозицией международной системы, заключается в том, имеется ли возможность разделения уровней системного анализа внутренней и внешней политики. Проблема взаимосвязи в этой сфере - предмет долгих и до сих пор окончательно не завершенных дискуссий. Существует несколько основных вариантов ответа на этот вопрос. Исторически более ранняя трактовка отдает приоритет сфере международных отношений, выводит внутри-общественные отношения из свойств международной системы. Еще в позапрошлом веке австрийский социолог Л. Гумплович писал, что внутреннее развитие государства и его истории полностью детерминируется развитием внешних сил и играет подчиненную роль по отношению к ним.

Вторая трактовка характерна для классического марксизма. Сторонники этого подхода, доминировавшего до недавнего времени в отечественной политологии, основываясь на позиции К. Маркса, который настаивал на «вторичном» и «третичном», «перенесенном» характере международных отношений, а также на утверждении В.И. Ленина о неправомерности выделения внешней политики из политики вообще, а тем более - противопоставления внешней политики внутренней, рассматривали международные отношения как простое проецирование во внешнюю сферу отношений внутри-общественных.

Третья трактовка проблемы исходит из равноправного статуса внутри-общественных и международных отношений. Ее приверженцы считают, что законы социального бытия едины для обоих типов отношений, а потому правомерно вести речь о тесной взаимосвязи и взаимовлиянии внутренних и внешних факторов развития государства. То есть, «воздействие тех и других на формирование и внутренней, и внешней политики, его степень зависят в каждом конкретном случае не от априорно признаваемого приоритета одной группы факторов над другой, а от конкретно-исторических обстоятельств. В зависимости от них, приоритет может быть как за одной, так и за другой группой факторов».

Один из основоположников концепции взаимозависимости, Дж. Розенау, полагает, что одним из закономерных следствий постепенного исчезновения государственной монополии на определение характера и направления развития международных отношений является размывание границ между внутренней и внешней политикой. Анализируя позицию Розенау, российский политолог П.А. Цыганков пишет: «Множество негосударственных участников международных отношений, о которых можно с уверенностью сказать лишь то, что они способны на международную деятельность, более или менее независимую от государства, обусловливает формирование контуров глобальной системы, где контакты между различными структурами и акторами осуществляются принципиально по-новому Базовые структуры «постмеждународных» отношений обнаруживают настоящую бифуркацию между соревновательными логиками этатистского и полицентрического миров, которые взаимно влияют друг на друга и никак не могут найти подлинного примирения».

Идеи сложной взаимозависимости между внутренней и внешней политикой, находящиеся в русле такой общей для социальных наук тенденции как осознание необходимости «полифундаментальной» методологии и отказа от примитивного редукционизма, нашли свое отражение в многочисленных исследованиях, посвященных анализу внешней политики. Так, ученые Ф. Брайар и М.-Р. Джалили, применяя методологию системного подхода, основывают свою схему на выделении взаимосвязанных внешних и внутренних независимых переменных (факторов).

Среди внутренних детерминант предлагается учитывать три группы факторов: физические, структурные, а также культурные и человеческие. В свою очередь, в составе физических факторов различаются географическое положение, природные ресурсы и демографическая ситуация. К структурным факторам относятся: политические институты; экономические институты; технологический, экономический и человеческий потенциалы как способность использования физической и социальной среды; политические партии; группы давления; этнические группы; конфессиональные группы; языковые группы; социальная мобильность; территориальная структура (в том числе степень урбанизации); уровень национального согласия. Культурные и человеческие факторы в данной схеме поделены на четыре группы: культура, идеология, коллективный менталитет и личность лиц, принимающих решения. В состав первой группы включаются система ценностей, язык и религия. Во второй группе элементами анализа служат самооценка властью своей роли, ее самовосприятие и восприятие мира, основные средства властного давления. Третья группа содержит такие факторы как: историческая память; образ «другого»; линия поведения в области международных обязательств; особенности отношения к проблеме национальной безопасности; мессианские традиции. В четвертой группе рассматриваются восприятие лицами, принимающими решения, своего окружения и мира, их физические и моральные качества.

Внешние детерминанты политики включают такие блоки как международная система, действия других государств и ресурсы общего пользования. Следует отметить, что они в концепции Брайара и Джалили только обозначены, но практически не дифференцированы. Однако принципиально важным является здесь именно наличие в схеме исследования таких внешних факторов, а также методологическая установка на их равноправный характер, отсутствие абсолютизации роли какого-либо из них в воздействии на внешнюю политику. Помимо данных факторов, представляющих собой «статическое измерение» системы внешней политики, указанные авторы выделяют и динамический аспект, понимая под ним процессы принятия решений. Они различают четыре основных модели таких процессов.

Первая модель предполагает принятие решения единым и рационально мыслящим лидером на основе национального интереса. Согласно второй модели, решение принимается под влиянием совокупности правительственных структур, функционирующих в соответствии с законодательно оформленными рутинными процедурами. Третья модель трактует процесс как результат «аппаратного» торга между различными представителями бюрократических структур, обладающими собственными интересами и представлениями о внешнеполитических приоритетах. В четвертой модели учитывается ограниченность применения теории рационального выбора к процессу принятия решений, большое значение придается таким характеристикам среды этого процесса как неопределенность, риск, недостаточность информации.

Сходная попытка системного представления факторов, влияющих на политический процесс, предпринята, например, в работе Дж. Розенау, посвященной «взаимопересечению» внутриполитической и международной систем - с той разницей, что здесь факторы представлены в виде матрицы, и не дифференцируются статическое и динамическое измерение систем. Розенау выделяет 24 переменные, относящиеся к государству, которые полагаются им наиболее выразительными характеристиками внутриполитической системы, и сопоставляет их с шестью переменными внешней среды. Внутриполитические факторы, действующие в таких сферах как правительство, общество и государство, подразделены на четыре группы: действующие лица, отношения, учреждения и процессы. Первую группу составляют чиновники исполнительной и законодательной властей, гражданские чиновники, военная бюрократия, политические партии, группы интересов, элиты. Вторая группа включает в себя такие факторы как идеология, политическая культура и общественное мнение. Третью группу составляют институты исполнительной и законодательной власти, аппарат, военные учреждения, система выборов, партийная система, система коммуникаций и социальные учреждения. К четвертой группе относятся социализация и подбор кадров, формирование и укрупнение интересов, осуществление политики, политическое администрирование, а также интегративно-дезинтегративные процессы.

К переменным, характеризующим внешнюю сферу, Розенау относит такие виды среды как «смежная», региональная, расовая, ресурсная, организационная, а также «среду холодной войны». При этом, как подчеркивает Розенау, выделенные переменные «не исчерпывают все возможное многообразие реальной действительности желательно создание дополнительных переменных», однако несомненное достоинство схемы он видит в том, что она «преодолевает тенденцию раздельного изучения политических систем как исключительно национальных или межнациональных». Кроме того, концепция Розенау базируется на таких методологических установках как: отказ от традиции изучения национальных правительств как объектов с недифференцированной внешней средой (то есть, исключительно в терминах национального интереса как движущей силы международного поведения), а равно и от рассмотрения государства в не дифференцируемой внешней среде.

Обобщая вышеизложенное, можно утверждать, что при большом многообразии методологических подходов к исследованию международных отношений целый ряд ученых настаивает на их неразрывной взаимосвязи с отношениями внутриполитическими. Имеет место тенденция к усложнению применяемых в этой области теоретических схем, основанных на комплексном, системном представлении объектов анализа. Наиболее продуктивным нам представляются именно те концепции, в которых акцентируется изначальная незаданность предпочтений, отсутствует априорное внимание к какому-либо одному уровню анализа или единственной группе факторов. Многообразие явлений политической действительности, наличие у каждого из феноменов множества «измерений» позволяют считать такой подход наиболее целесообразным. Однако эта позиция, предполагающая уникальность любого объекта политического исследования, вовсе не означает отказа от поиска общих закономерностей. Напротив, приложение общей схемы анализа, или «системной матрицы», к специфическому социальному объекту, и выяснение того, какие из «ячеек» этой матрицы наиболее полно его характеризуют, а какие не столь существенны для понимания его функционирования, позволяет проводить его сравнение с другими подобными объектами, фиксируя проявления общего, особенного и единичного.

Применительно к анализу региональной системы это может означать, что в процессе ее исследования - по крайней мере, на первом этапе - должны использоваться все имеющиеся способы ее декомпозиции, включая и уровне-вое деление, и дифференциацию по типам акторов и процессов, и «факторный» подход с установкой на максимизацию числа используемых переменных. Это позволит не пропустить при анализе тех факторов и отношений, которые наиболее значимы для характеристики данной системы, и ее ключевых акторов. Второй этап исследования должен заключаться в отборе тех элементов анализа и источников объяснения, которые позволяют прояснить наибольшее количество возникающих проблем и сделать выводы о наличии или отсутствии у исследуемого объекта действительно системных качеств.

Следует отметить, что системный подход к анализу по определению предполагает рассмотрение объекта как системы, ориентацию на «раскрытие целостности объекта и обеспечивающих ее механизмов, на выявление многообразных типов связей сложного объекта и сведение их в единую теоретическую картину». Соответственно, возникает ряд теоретических проблем, связанных с правомерностью применения данного подхода к нашему объекту и пределами его познавательных возможностей.

В этой связи целесообразно привести высказывание выдающегося мыслителя И. Ильина: «философ совсем не призван «выдумывать систему». Достаточно, если он сделает все возможное, чтобы предметно созерцать и мыслить. А систематический строй он должен спокойно предоставить самому предмету: если его предмет в самом деле есть система, то его философия верно передаст и изобразит ее; но если предмет есть бессвязная совокупность, то это обнаружится и в его предметной философии». Эти слова как бы предвосхитили, развернувшуюся впоследствии научную дискуссию по поводу использования системного подхода, в процессе которой определились две противоположные позиции. Одни исследователи полагают, что возможности приложения системного подхода ничем не ограничены, и он может быть применен к любому социальному объекту; другие же утверждают обратное, указывая, в частности, что не всякая локальная совокупность социальных процессов, событий, явлений является системой.

Представляется, что для принятия решения относительно использования этих конфликтующих подходов необходимы два уточнения. Первое из них касается того, что на самом деле происходит, когда речь идет о применении системного подхода к исследованию сложного социального объекта. Процесс изучения, который в общем случае образно можно представить как мысленное «просеивание» объекта сквозь «сито» системной матрицы, может протекать различными способами. Если исследователь изначально ориентирован на доказательство «системности» своего объекта «любой ценой», логика его действий будет основана на выделении тех свойств и характеристик объекта, которые, по его мнению, свидетельствуют в пользу этой системности, и отбрасывании всех остальных параметров.

Таким образом, модель объекта будет заведомо урезанной, и количество «ячеек сита» будет минимально достаточным для «презентации» искомого системного качества. При таком подходе действительно велик риск ошибки, особенно если он применяется к «несистемному» объекту. Иная ситуация будет наблюдаться, если на объект проецируется системная матрица с максимально возможным числом учитываемых параметров («ячеек»), а затем происходит анализ, пользуясь терминологией Дж. Розенау, «взаимопересечений», играющих важную роль в существовании и функционировании объекта, на основании последующего изучения которых и делается вывод об объекте как некоторой целостности или, напротив, неорганизованной совокупности. Очевидно, что во втором случае попытка применения системного подхода не приведет к ошибке, даже если объект и не обладает качествами системы - она лишь вскроет этот факт.

Второе уточнение связано с фактором времени, или с тем, что специалист в области исследований политического процесса М. Эсенов обозначает как «системно-генетический аспект». Вне всякого сомнения, не каждая совокупность представляет собой систему, и это качество приходит даже к сложным совокупностям только по мере определенного развития. Однако оспаривая право применять системный подход к анализу любого объекта, мы тем самым исключаем возможность обнаружения системного качества в стадии его становления, а ведь именно такие данные представляют наибольшую прикладную ценность: активное изменение объекта в этой фазе его развития требует, как правило, гораздо меньших усилий, чем преодоление инерции уже «ставшей» системы.

Таким образом, применение системного подхода по отношению к каждому социальному объекту может как увеличивать наши знания о нем, так и приводить к кардинально ошибочным выводам, и степень вероятности первого варианта напрямую связана со способностью исследователя занять непредвзятую позицию и умением беспристрастно соотнести гипотезу о системном качестве со всеми обнаруживаемыми фактами. В то же время, возможности системного подхода не безграничны. В субъективном плане это проявляется, в частности, в том, что «всегда существует определенный разрыв между сконструированной тем или иным автором моделью и действительными источниками тех выводов, которые формулируются им об исследуемом объекте и чем более строго логически обоснованной является модель, а также чем более адекватным реальности стремится сделать автор ее выводы, тем шире указанный разрыв».

Кроме того, в системный подход заложен ряд объективных недостатков. Например, для действительно полной реализации такой его функции как поиск конкретных механизмов целостности объекта «мало зафиксировать наличие в объекте разнотипных связей, необходимо еще представить это многообразие в операциональном виде, то есть изобразить различные связи как логически однородные, допускающие непосредственное сравнение и сопоставление». Трудности формализации многообразных связей комплексного социального объекта, отсутствие всех необходимых для сложной модели данных позволяют характеризовать известные попытки учесть при ее построении максимальное число факторов как неуязвимые в теоретическом плане, но на практике не могущие не привести к разочаровывающим результатам. Наконец, даже ведущие эксперты отмечают, что построение абсолютно-объективной модели, в правильности выводов которой можно не сомневаться, в принципе невозможно.

Вышеизложенное позволяет сделать следующие выводы: системный подход, к безусловным преимуществам которого относится его обобщающий, синтезирующий характер, можно и должно применять как к исследованию региональной системы политических отношений, предположительно формирующейся в конкретном регионе, так и к изучению места России в этой системе для оценки перспектив ее региональной политики. При этом необходимо помнить как об ограниченности «синтетических способностей» исследователя, обусловленной потенциально низкой формализуемостью связей изучаемого сложного объекта и, как следствие, неприменимостью современных компьютерных средств моделирования, так и об аналитической целесообразности, определяемой наличием исходных данных. Иными словами, следует стремиться к поддержанию максимально посильной для не вооруженного специальным техническим аппаратом исследователя сложности модели системы, а также к предельно широкому использованию наряду с приемами системного подхода традиционных интуитивно-логических методов.

Эта задача, полагаем, может быть решена путем сочетания приведенных способов декомпозиции международных систем с применением проблемно-ориентированного подхода. Сущность последнего состоит в выделении ограниченного числа крупноблочных региональных политических проблем и последующем определении ключевых акторов и типов связей, характерных для каждого конкретного проблемного блока, уровней анализа, на которых целесообразно рассматривать данную проблему, и факторов, важных для понимания ее текущего состояния и эволюции. Наша гипотеза заключается в том, что такие проблемные блоки в своей совокупности служат основой объективной взаимозависимости (например, вследствие наличия общих для ряда ключевых акторов проблем и взаимодействия различных акторов в рамках одного проблемного поля) и способствуют таким образом формированию у исследуемого объекта качества системы.

При этом в процессе анализа будет уместно помнить высказывание выдающегося ученого А.С. Панарина, суммирующее теоретические принципы изучения политических явлений: «любой перечень начальных условий, или причин, который мы выстраиваем для детерминистского вывода о будущих следствиях, является принципиально неполным; одна и та же причина может порождать неодинаковые следствия; множество процессов связаны друг с другом не причинно-следственной связью, а отношениями дополнительности; они существуют как бы в параллельных, несоприкасающихся пространствах; классические иерархии типа причина-следствие, сущность-явление не действуют в высокосложных системах или неравновесных состояниях, где причина и следствие, сущность и явление то и дело меняются местами и исчезающе малые величины и события способны порождать непропорционально мощные эффекты».

Все сказанное в прикладном плане должно ориентировать на поиск переломных моментов в развитии отдельных проблемных полей и системы в целом, или, в терминах синергетики, точек бифуркации, позволяющих при их умелом использовании повысить эффективность действий по внесению системных изменений, а также допустимых границ таких изменений, «позволенных» характеристиками среды. При разработке политики любого субъекта по отношению к сложной системе необходимо учитывать, что ее успешность находится в прямой зависимости от степени согласованности планируемых действий с внутренними тенденциями развития этой системы.

Кроме того, проведенный анализ позволяет утверждать о целесообразности рассмотрения конкретного региона в двояком качестве: во-первых, как совокупности взаимопересекающихся ментальных конструкций, определяющих геополитический образ региона, во-вторых - как комплекса связанных с некоторой территорией проблемных полей, вокруг которых формируется система отношений, протекающих в каждом из таких полей на нескольких различных уровнях и с разным составом политических акторов.

Автор: Миллер Н.Н.