08.02.2012 3879

Политические процессы в федеративной системе

 

Современная системная теория настаивает на первоочередной важности исследования внутрисистемных процессов по сравнению с исследованием структуры. «В основании нового представления о системе лежат не структура и не материальные элементы, а процесс, определяющий лицо объекта и задающий его целостность; в одних случаях это будет процесс функционирования, в других - процесс развития, в третьих - их единство».

Обобщая воззрения современных зарубежных авторов, В.Е.Чиркин указывает, что федерализм «рассматривается прежде всего не как совокупность структур и норм, а как процесс, призванный заглушать конфликты центра и мест, устанавливать их взаимодействие, обеспечивать наиболее целесообразные в данных условиях методы управления».

В силу вышеизложенных положений исследование политических процессов, протекающих в федеративных системах, представляется крайне актуальным.

Словосочетание «политический процесс» распространено не только в политологической среде, но и в СМИ и даже в обыденной речи. Но зачастую под политическим процессом понимают череду событий политической жизни, связанную с применением властями судебного и карательного аппарата. Это связано с тем, что в обыденном сознании это словосочетание долгое время ассоциировалось со сталинскими политическими процессами, с показательными судами над диссидентами, с политикой в фашистской Германии.

Однако в политической науке политический процесс - это, прежде всего, одна из базовых категорий политического анализа, более сложная по содержанию.

Пожалуй, политический процесс является одной из тех немногих категорий, где, по крайней мере, на понятийном уровне, сложился определенный консенсус. Традиционно в политической науке под политическим процессом понимается развертывание политики во времени и пространстве в виде упорядоченной последовательности действий и взаимодействий. Так, исследователь А.Ю.Шутов дает следующее определение: политический процесс представляет собой «цикл политических изменений, последовательную смену состояний политической системы». С ним согласны такие ученые, как Бугаев А.Л., Мамут Л.С., Митрошенков О.А., Ильин М.В., Поздняков Э.В., Эйзенштадт С. и др.

В зарубежной политологии подобному подходу соответствует структурно-функциональная теория. Толкотт Парсонс видел специфику данной категории в функционировании политической системы. У Дэвида Истона политический процесс выступает одновременно и как воспроизводство структур, и как цикличное функционирование политической системы во взаимодействии с внешней средой. Более того, Истон полагает, что именно исследование политического процесса «придает смысл и цель строгому анализу политической жизни».

Правда, некоторые западные ученые стоят на других позициях. Р.Доуз отождествляет политический процесс с понятием политики в целом, при этом он приобретает характер образа, а не научного понятия. Другие акцентируют внимание на конфликтной составляющей политического процесса (Р.Дарендорф), тогда как конфликт - лишь одна из форм развертывания политического процесса.

Однако, в целом соглашаясь на терминологическом уровне, исследователи политического процесса могут говорить о совершенно разноплановых явлениях. Разница заключается в принятой системе координат и единицах измерения политического процесса. Выводы относительно характера и содержания политического процесса делаются на основании того, кого ученые выбирают в качестве основных субъектов взаимодействия, каков характер взаимодействия этих субъектов, а также на основании того, какая временная единица берется за основу измерения этого процесса. Также имеет значение и то, учитывается ли влияние среды на взаимодействие в сфере политики и каким образом.

Кроме того, теоретическое осмысление политического процесса сложно по следующим причинам:

Во-первых, обычно в политический процесс вовлечены сотни участников - группы интересов, корпорации, государственные институты различного уровня, средства массовой информации, научная общественность. Они обладают различным восприятием ситуации, их ценности и интересы, а соответственно и цели, могут быть различными.

Во-вторых, для адекватного анализа политический процесс необходимо рассматривать во временном интервале не менее десятилетия. Десятилетие, по мнению ряда исследователей, - это минимальная продолжительность большинства политических циклов, в ряде же случаев требуется значительно больше времени.

В-третьих, по очевидным причинам, часто анализ проводится субъективно непосредственно участниками политического процесса с целью повлиять на его ход, представить события и свою роль в них с выгодной для себя позиции.

В настоящее время сформировались три основных методологических подхода к определению характера и содержания политического процесса:

- структурный (Т.Парсонс, Д.Истон, Г.Алмонд, Т.Берч, Ф.П.Кларк, А.Вуд и др.);

- процедурный (Брайд Б.О., Нельсон Н., А.Портес, Т.Цурутани и др);

- институциональный (Д.Норт, Д.Март, И.Олсен, П.Ф.Гонидек, И.Фосс, Б.О.Нвабуэзе и др.).

Впрочем, стоить заметить, что сами эти подходы можно выделить лишь в первом приближении. Они чрезвычайно фрагментированы и навряд ли представляют целостные концепции.

Представители первого - структурного подхода выявляют (в разных сочетаниях) основные корреляции между некоторыми социально-экономическими и культурно-ценностными переменными и вероятностью установления и сохранения федеративных структур в различных странах. Такие корреляции понимаются именно как структурные, то есть обусловленные влиянием тех или иных объективных общественных структур, а не субъективными намерениями или действиями участников политического процесса.

К числу структурных предпосылок успеха федерализма относят наличие в обществе культурных условий. «В действительности федерализм как структура был бы пуст и бессмысленней, если его рассматривать не как часть культуры», - пишет американский правовед Лоуренс Фридмэн.

Федераций в мире много, но они все функционируют по-разному. Ирина Бусыгина считает, что именно культура «определяет не только укоренение федерализма вообще, но и более тонкие его особенности и характеристики. Именно ей мы в первую очередь обязаны разнообразием федеративных моделей, когда она совсем по-разному заставляет работать схожие, казалось бы, инструменты и механизмы».

Многие исследователи объясняют успех федерализма в Соединенных Штатах Америки тем, что, он строится на индивидуальных правах и гражданских свободах, на свободе частной собственности, на безграничном рынке, который стимулировался необычайно широкими экономическими возможностями. Английский историк Пол Джонсон пишет о том, что одним из навыков, которые переселенцы привезли с собой в Северную Америку, был навык создания выборных органов власти. Они избирали парламенты, ассамблеи, тем самым упорядочивая политию на договорных началах. Государство выступало началом вторичным.

Однако следует иметь в виду, что даже в американской политологической литературе американский федерализм рассматривается как совершенно уникальный случай. Все остальные модели федерализма изначально считаются менее федеральными федерациями. Поэтому какие-то отклонения от американской системы не следует рассматривать как непреодолимое препятствие на пути строительства федерализма.

«Федерация и демократия, - писал И.А.Ильин, - возможны только там, где в народе воспитано чувство долга, где ему присущи свободная лояльность, верность обязательствам и договорам, чувство собственного достоинства и чести, и способность к общинному и государственному самоуправлению».

Как подчеркивает Даниэль Элейзер, «жизненно важным для идеи федерализма является наличие гражданского общества. Подтверждением может служить тот факт, что современный федерализм не заявляет о себе, пока идея гражданского общества не стала основополагающей для политической жизни Запада».

Таким образом, зрелое гражданское общество, способность взять на себя ответственность, активная жизненная позиция индивида являются основой федерализма.

Даниэль Элейзер вводит понятие «федеративное гражданское общество», под которым он подразумевает наличие широкого спектра ассоциаций, обслуживающих различные сегменты общества. То есть гражданское общество, формируемое в многосоставных обществах, отличается от унитарных сложностью своей структуры, в рамках целого одновременно существуют и функционируют независимые от него разнообразные формы общественной жизни.

Федеративное гражданское общество может быть построено только на основе соответствующей политической культуры, которую Иво Дукачек - американский политолог, занимающийся проблемами сравнительного федерализма, назвал «федеративной политической культурой». Под федералистской политической культурой Дукачек понимает такие модели поведения, которые в процессе разрешения противоречий и конфликтов способствуют нахождению общих интересов при постоянно существующих разногласиях. Очевидно, что понимаемая в такой формулировке федеративная политическая культура легко обнаруживается как в федеративных, так и в унитарных государствах.

Даниэль Элейзер считает, что вопрос о составляющих политической культуры до сих пор до конца не выяснен, но предполагает, что одним из важнейших ее признаков является толерантность. Если же этот признак выражен слабо, как, например, в России, то «возможность существования федеративной системы в какой бы то ни было форме резко сокращается», либо сводится к формальному установлению.

Понятие федеративная политическая культура, конечно, гораздо сложнее и не сводится только к толерантности. Так, Иво Дукачек подчеркивает, что она определяется рациональной и эмоциональной привязанностью людей к своей территории («территориальная национализация»). Территориальной национализации противостоит тенденция формирования новой национальной общности - «федеративной нации», которую Дукачек называет «незавершенной», так как она представляет собой союз народностей, заключенный на основе согласия и скрепленный конституцией.

Таким образом, территориальную национализацию, с одной стороны, и формирование федеративной нации, с другой - можно считать взаимообусловленными процессами складывания федеративной политической культуры.

М.Годзинс дополняет эту схему. Он считает, что подобные антагонистические процессы не могут не приводить к конфликтам. Однако в подлинно федеративном государстве они решаются ненасильственными методами, например через конкуренцию, совместное решение различных проблем, с помощью достижение компромисса. Ориентацию на подобную модель поведения следует также, рассматривать как составную часть политической культуры.

Пожалуй, с подобной точки зрения, наиболее «федералистскими» являются политические культуры Германии и Швейцарии. Следует отметить, что в Соединенных Штатах, как и в России, неразвита территориальная национализация. Эти политические культуры можно назвать аспатильными, то есть непространственными, равнодушными к месту, к расстоянию. В такой федерации субъектом является не регион, а гражданин. Об этом же говорит и выдвинутая А.Лейпхартом концепция «сообщественной демократии». При глубоких внутренних противоречиях в неоднородных (прежде всего этнически) обществах ключевую роль играет ориентация элит на сотрудничество, а не на конфликт.

Тесным образом взаимосвязаны также федерализм и демократия, поскольку федеративная идея основывается на ключевых позициях демократического этоса - умении граждан соглашаться друг с другом, наличии нескольких центров принятия политических решений, диалоговом режиме выработки общих позиций, неприятии излишней концентрации власти, уважении к конституции.

Как справедливо отмечает Даниэль Элейзер, «за исключением Франции, почти все политии, рассматриваемые в качестве образцов демократии, либо являются федерациями, либо же широко применяют федералистские подходы». Заметим, что в последние годы и во Франции многое сделано в этом направлении - децентрализация государственного управления, предоставление автономии Корсике. Неслучайно также, что колоссальный успех федерализма со второй половины XX века совпал с тем процессом, который Самюэль Хантингтон назвал «третьей волной демократизации».

Однако, по нашему мнению, было бы ошибкой отождествлять данные явления, приравнивать «федерализм» к таким понятиям, как «свобода», «демократия». «Мировой опыт государство-строения, - пишет Александр Аринин, - убедительно показывает, что унитарные демократические государства намного эффективнее решают жизненные проблемы общества, нежели недостаточно демократически развитые федерации. Следовательно, главное в развитии государства - не его внутреннее устройство, а государственный режим его функционирования. Он, как известно, выражается в средствах и способах властвования, в демократическом или антидемократическом характере его воплощения в жизнь».

Интересно мнение Андрея Захарова, считающего, что «связь между федерализмом и демократией является двухсторонней. Торжество демократии создает благоприятные условия для федеративных экспериментов, а федерализм, в свою очередь, укрепляет демократические начала».

Наконец, многие авторы указывает на корреляцию между федерализмом и уровнем социально-экономической модернизации общества. Так, например, для Р.Уоттса очевидна спайка федерализма и рыночной экономики: не случайно победное шествие федерализма началось сравнительно недавно, в эпоху зрелости рыночных отношений, поощряя договорные начала и децентрализацию экономической деятельности, отстаивая независимость производителя и приоритет потребителя, современный капитализм способствует утверждению в мире федеративных устоев. В конце концов, обе доктрины базируются на признании одной и той же истины: «для построения взаимовыгодных отношений людям отнюдь не обязательно любить друг друга».

Однако позволим себе не согласиться с такой категоричностью. В подобную систему не вписываются многие известные федерации. Например, Индия, страна с вполне развитой системой федеративных отношений, продолжает оставаться одной из беднейших и наименее развитых стран. Можно упомянуть также Мексику, Бразилию, Аргентину, Нигерию, пр. В России также начинается утверждение реального федерализма, хотя уровень социально-экономического развития отнюдь не соответствует развитым странам.

Не вызывает сомнения, что нормы и ценности плюрализма и демократии, толерантности и культура согласия, а также приличный уровень экономического развития и благосостояния создают благоприятный для федерализма общественный климат. Именно в этом смысле действительно существуют корреляции между демократией, политической культурой и рыночной экономикой, с одной стороны, и федерализмом - с другой.

Иное дело, что наличие таких корреляций - совсем не то же самое, что предварительные структурные условия, без которых было бы невозможно начинать переход к федерализму. Установленная корреляция не детерминируют успех/провал федерализма, а лишь благоприятствуют или затрудняют процесс федерализации.

Вместе с тем опыт стран, которые применяют федеративные принципы, показывает, что провал попыток федерализации или попытки строительства федераций напрямую не связаны и тем более не предполагают в обязательном порядке наличия и массового распространения каких-либо демократических ценностей и ориентации. По преимуществу выбор страной федеративного устройства носит эндогенный характер и является скорее результатом определенных решений и выбора политической тактики и стратегии ключевыми политическими акторами, хотя общество в целом, разумеется, создает определенный контекст для этого процесса.

Соединенные Штаты склонились в пользу федерализма после серии блестящих статей Гамильтона, Мэдисона и Джея. В Германии федерализм появился благодаря волюнтаристской политике союзников, которые стремились предотвратить появление сильного централизованного государства. В Нигерии, Пакистане, Индии федерализм - результат эксперимента Великобритании. В России в федерализм появился в результате политики большевиков, хотя классики марксизма-ленинизма неоднократно резко высказывались против «мещанского идеала федерализма».

Именно такого рода сомнения относительно универсальности и обоснованности модели с некими едиными социокультурными предпосылками федерализма привели к созданию иного методологического подхода, в фокусе которого оказались эндогенные факторы федерализации - те или иные конкретные процессы, процедуры и политические решения, осуществляемые самими агентами федерализации.

С этой точки зрения, последовательность и взаимообусловленность определенных политических решений и действий, выбор тактики теми акторами, которые инициируют и осуществляют федерализацию, важнее для ее исхода, нежели существующие (или отсутствующие) к нужному моменту предпосылки демократии. Главное в данном подходе - взаимодействие конкурирующих элит, сознательный выбор ими в процессе политического торга каких-либо организационных форм и институтов нового государственного устройства.

Сторонники процедурного подхода исходят из посылки о том, что никакие «объективные» социальные, экономические, культурные и иные факторы не в состоянии ни объяснить, ни предсказать, кто конкретно, какие политические силы и акторы в определенной ситуации будут бороться за централизацию или ратовать за масштабную децентрализацию. Они считают, что действия политических акторов не предопределены даже их «объективным» положением в общественной структуре. Напротив, их «субъективный» выбор сам творит новую реальность.

Ученые, работающие в рамках процедурного подхода, особое внимание уделяют исследованию политических процессов, протекающих в регионах, а также вопросам взаимодействия федеральных и региональных элит. Многообразие субъектов региональной политики и их взаимодействие означает множественность существующих моделей взаимоотношений центральных и региональных элит. Это связано с серьезными отличиями в системе организации и взаимодействия различных интересов, присущих на той или иной территории. В зависимости от уровня влияния Центра, а также степени самостоятельности региональных элит и выраженности их собственных интересов, можно выделить, как минимум, пять подобных моделей.

Доминирование. Уровень влияния центральных элит всеобъемлющий и повсеместный. Регион выступает прежде всего в качестве объекта, а не субъекта региональной политики. Отсутствие выраженных конфликтов в условиях доминирования центра. Предполагается возможность принятия федеральной элитой решений по местным вопросам без предварительного согласования с региональными властями. В современных условиях это почти исключительно связано с отсутствием окончательного решения на региональном уровне вопроса о власти, неконсолидированности местных элит.

Влияния. Высокий уровень влиянии федерального центра, прежде всего по стратегическим вопросам. Региональные элиты обладают собственными интересами, сфера которых выражена и ограничена, а также способны их реализовать при условии их непротиворечивости интересам федерации и принятым стратегическим решениям. Механизм урегулирования конфликтов основан на том, что действия тех или иных субъектов должны быть приведены в соответствие со стратегическими решениями или не препятствовать их реализации. Центр способен оказывать постоянное влияние на собственные решения региональных властей, непосредственно затрагивающие его интересы. В то же время, практически исключается вмешательство в сугубо региональные интересы.

Взаимодействие. Высокий уровень сотрудничества местных и федеральных властей. Подобное положение вещей возможно в силу существования совпадающих или взаимодополняющих, неконфликтных интересов. Влияние осуществляется через сотрудничество и в силу взаимозависимости сторон. Региональная и центральная элиты стремятся к согласованию большинства интересов и решений.

Соприсутствие. Сферы ответственности региона и Центра четко разграничены. Предполагается сосуществование на данной территории интересов местных и федеральных элит, которые не должны пересекаться, чтобы быть бесконфликтными. Данная система может быть основана на определенном политическом договоре, который автоматически задает процедуру всех дальнейших решений, разграничивает компетенции, ответственность, сферы интересов.

Отстраненность. Низкий уровень влияния центральной элиты. Это может быть связано с отсутствием ярко выраженных интересов Центра, когда, например, внимание региону не уделяется в силу периферийности данной территории. В ином случае мощь местной элиты практически исключает возможность вмешательства федеральных органов во внутрирегиональные процессы. В этих условиях последние оказывают влияние на принимаемые решения лишь в отдельных случаях. Это может быть связано с дестабилизацией внутрирегиональной ситуации или же с иным изменением политической и экономической конъюнктуры. Подобные обстоятельства заставляют Центр вмешаться или же провоцируют возникновение собственных устойчивых интересов в регионе.

Очевидно, что в рамках одного региона может сосуществовать несколько моделей или иметь место их комбинация. Речь идет как о переходных состояниях и динамике федеративных отношений, так и о зачастую разительно отличающихся друг от друга системах отношений тех или иных участников регионального политического процесса, федеральных и местных групп интересов.

В концептуальной модели сторонников процедурного подхода есть особый резон именно применительно к нынешней ситуации, отличающейся крайним разнообразием федеративных моделей в мире. Но противоречит ли он структурному подходу? Думается, что нет. Заметим, что и сами сторонники каждого из данных подходов не склонны к их абсолютизации - они признают, как правило, роль и влияние определяющих их факторов, а различаются по сути дела, прежде всего, трактовкой того, какие из них являются первичными и решающими.

В настоящее время доминирующие позиции в социальных науках вновь стал занимать институциональный подход (в его неоинституциональной трактовке). Д.Марч и И.Олсен следующим образом выразили его пафос: политические процессы зависят «не только от экономики и социальных условий, а также от композиции политических институтов».

Один из самых спорных аспектов институционализма связан с неопределенностью самого концепта «институт». По Веберу, институты представляют собой социальные образования, учреждения, сообщества индивидов, которые обладают особыми признаками, а именно: они не зависят от желаний индивида; установлениям, на которые должен ориентироваться в своем поведении индивид, присущ рациональный характер; эти установления включают в себя аппарат принуждения. Здесь явно прослеживается формально-юридический подход, сказывается влияние юриспруденции и немецкой школы государствоведения.

Однако сторонники неоинституционализма значительно расширили понятие «институт». Например, Д.Норт определяет его как «устанавливаемые людьми ограничения, которые структурируют политическое, экономическое и социальное взаимодействие неформальные (запреты, табу, обычаи, традиции, кодексы чести и т.д.) и формальные правила (конституции, законы, права собственности и т.д.), а также систему санкций за их несоблюдение». А.Степан видит в институте правила принятия решений и системы стимулов; С.Кроуфорд и Э.Остром - правила, нормы и совместные стратегии; П.Холл - формальные правила, процедуры достижения согласия и стандартно действующие практики, структурирующие отношения между индивидами.

Несмотря на различия в определениях, представители неоинституциональной школы едины в том, что институты есть набор формальных правил, неформальных ограничений и механизмов их принудительного осуществления. Другими словами, институты - это согласованные правила игры в обществе. Они создают структуру побудительных мотивов человеческого поведения, уменьшают неопределенность, организуя повседневную жизнь.

В настоящее время наиболее востребованной в Соединенных Штатах и Германии школой исследования политического процесса является одно из направлений институционализма - теория институционального рационального выбора.

Если сторонники классической теории рационального выбора сконцентрировали свое внимание на анализе мотивов действий индивидов, то новая концепция обращает внимание на ранее остававшиеся в тени аспекты.

Деятельность индивидов разворачивается в определенной институциональной среде, которая в свою очередь создана действиями индивидов. Поэтому в процессе своей деятельности они скорее не приспосабливаются к институтам, а пытаются их изменить в соответствии со своими интересами. Институты же, в свою очередь, могут изменить порядок предпочтений.

Таким образом, современный неоинституционализм во многом преодолел недостатки и ограничения своего первоначального развития и фактически синтезировал некоторые лучшие достижения структурного и процедурного подходов, превратившись в одну из самых востребованных теоретических концепций политологии.

Особо продуктивными для практического применения теоретических обоснований реформирования федеративных систем представляются взгляды неоинституционалистов, указывающих на факторы, препятствующие «отбраковке» неэффективных «правил игры» в политике:

1. В их сохранении бывает заинтересовано государство;

2. Их могут поддерживать могущественные группы со специальными интересами;

3. Эволюция общества зависит от однажды избранной институциональной траектории (path dependence): новые, более эффективные «правила игры» нередко остаются незадействованными потому, что их введение требует значительных первоначальных вложений, в которых не нуждаются уже давно укоренившиеся институты.

Все это стабилизирует сложившуюся институциональную систему, независимо от степени ее эффективности. Институты как бы «заталкивают» общество в определенную колею, из которой потом трудно выбраться. В любом обществе, указывает он, всегда образуется «смесь» из эффективных и неэффективных институтов, и именно соотношение между ними определяет, в конечном счете, траекторию социального развития.

Анализ федерализма с позиций институционализма доминирует в современных исследованиях, посвященных анализу федеративных систем. И если в последнее время в зарубежной политологии приоритеты несколько сместились в пользу культурных, процедурных факторов, то в отечественной науке этого не произошло.

На основе огромного накопленного как отечественной, так и зарубежной наукой материала можно сделать ряд выводов относительно специфики политических процессов в федеративных системах, которые определены институциональными факторами.

Признание за субъектами федерации статуса государственных образований, обладающих собственными конституциями и системой властных органов, ответственных перед населением. Они не состоят в отношениях субординации с федеральными органами государственной власти, и, следовательно, здесь не применимы административно-командные методы.

Как правило, за федеральным центром закрепляется четко определенный круг полномочий, компетенция регионов формируется по остаточному принципу - все, что не входит в компетенцию федерального центра остается за регионами. Таким образом, основными функциями центра оказываются координация и контроль, осуществляемые преимущественно правовыми методами.

В федеративном государстве регионы активно участвуют в формировании федеральной политики: через верхнюю палату законодательного собрания, различного рода конференции и совещания (Австралия, Канада), квотирование мест для представителей регионов в федеральных органах государственной власти (Швейцария, Бельгия, др.), диверсификация размещения федеральных органов (Швейцария, Германия, ЮАР, др.).

В федеративном государстве отношения центра и регионов носят двухсторонний характер - субъекты федерации активным образом участвуют в определении собственной политики по отношению к центру, что накладывает отпечаток на принципы организации и методы межуровневых отношений - в условиях федерализма основным методом является достижение соглашения.

Крайне актуальным для федеративных государств является национальный фактор. В последнее время в ряде стран территориально-государственное устройство получило два параллельных измерения - этническое и региональное. Наиболее ярким примером здесь является Бельгия, где одновременно и параллельно существует два типа субъектов федерации -регионы и этнолингвистические сообщества, каждый имеет свою компетенцию и свое самоуправление. В России используется национальный принцип при определении многих субъектов федерации. Крайний случай - Эфиопия, где именно этнические группы, а не регионы сделаны субъектами федерации. В целом, пожалуй, только в Соединенных Штатах этнические параметры исключены из политического процесса.

Существенную функцию в федеративных системах играет институт федерального вмешательства в дела региона. Модели могут быть различными: введение прямого федерального управления, различные меры принуждения и контроля, возможности судебного отрешения выборных представителей региональной власти от должности до назначения губернаторов регионов (Индия, Пакистан, др.).

Существование так называемого «политического федерализма», то есть влияние региональных групп давления и партий на политический процесс в федеративных системах.

По нашему мнению, структурный, процедурный и институциональный подходы взаимодополнимы, так как фактически делают упор на разные стороны одной группы явлений, которые и образуют феномен федерализма. Между тем на сегодняшний момент даже предварительное концептуальное обобщение этих методологий анализа политических процессов остается нерешенной задачей.

В настоящее время как отечественные, так и зарубежные ученые одной из самых перспективных методологий, которая могла бы способствовать хотя бы первичному синтезу основных подходов к рассмотрению политических процессов, считают так называемую «воронку причинности» (funnel of causahty). Впервые она была использована в классической работе 1960 г. Д.Кэмпбелла и его коллег «Американский избиратель».

Д. Кэмпбелл и его соавторы так определяют этот аналитический метод: «Представим себе последовательность событий, как бы находящихся внутри воронки причинности. Представим себе, что ось воронки - это временное изменение. События понимаются таким образом, как если бы они следователи одно за другим в сходящейся последовательности причинных цепей, двигаясь от широкой части конуса к его сужению. Форма воронки является логическим результатом избранной для объяснения задачи. Большинство сложных событий в воронке является результатом многочисленных предшествующих причин. Каждое из таких событий, в свою очередь, влияет на многочисленные последствия, однако наш фокус внимания сужается по мере того, как мы приближаемся к переменной зависимого поведения. Мы постепенно исключаем те последствия, которые перестают оказывать влияние на политическое действие. Поскольку мы вынуждены рассматривать все частичные причины как существенные в каждый отдельный момент, то имеющих для нас значение последствий значительно меньше, чем их причин. Результатом является эффект конвергенции, схождения в одной точке».

Заметим, что данная методология показала свою продуктивность в исследованиях электорального поведения, но ее эвристический потенциал, по нашему мнению, гораздо больше. Использование методологии «воронки причинности» применительно к интересующей нас проблеме предполагало бы осуществление многофакторного анализа федерализма, последовательно сужающего внимания от макро - до микроуровней.

Таким образом, по нашему мнению, политические процессы в федеративных структурах могли бы быть исследованы на следующих семи условных уровнях переменных:

1. Внешняя международная среда (мировая экономическая и политическая ситуация, международные обязательства, «дух времени») и др.

2. Социокультурные и ценностные факторы, то есть доминирующая в обществе культура.

3. Общий уровень социально-экономического развития и модернизации, степень «осовременивания» общества.

4. Территориальная структура организации общества и государства.

5. Институциональная среда федерализма (правовые основы федерализма, федеративные структуры и механизмы взаимодействия различных уровней власти).

6. Конъюнктурные факторы (взаимодействие партий, общественно-политических движений и групп интересов, выбор ими стратегий и тактик).

7. Индивидуальные, или личностные, политико-психологические факторы (конкретные действия и волевые решения ключевых политических акторов, их «харизматичность»).

В процессе анализа осуществляется постепенный «спуск» на каждый последующий уровень анализа, когда объяснительный потенциал факторов предшествующего уровня уже исчерпан. Собственно говоря, в этом сужении фокуса анализа и заключается сама идея «воронки причинности». При этом перемещение с макро- на микроуровень как раз и предполагает постепенный переход от преимущественно структурного через институциональный к преимущественно процедурному анализу.

Каждый уровень анализа раскрывает различные стороны феномена федерализма. Структурные факторы устанавливают определенные ограничения федеративным структурам и отношениям, «потолок» федерализации. Институциональные факторы определяют среду федеративных отношений, а процесс их протекания в значительной степени может быть осмыслен на процедурном уровне.

В практическом и прогностическом плане важно учитывать, воздействие процедурных факторов на институциональные и структурные. Очевидно, что, постоянно сталкиваясь со структурными и институциональными ограничениями, политические стремятся подстраивать их под свои цели. Здесь существует некая «зона ближайшего действия» (по аналогии с такой же зоной, выделенной выдающимся психологом Львом Выготским при изучении им развития ребенка). Выход за пределы этой зоны или приводит к невозможности реализации принятых решений, или приводит к саморазвитию системы, что может грозить потерей управляемости, развитем явлений, которые Э. Дюркгейм объединил термином аномия. То есть изменение институциональных, а тем более структурных факторов невозможно наскоком, требует значительного времени. Кроме того, крайне высокой оказывается цена ошибки, что налагает особую ответственность на субъектов политического процесса.

 

Автор: Кондратьев В.А.