Значение рыцарского поединка и особенности рыцарского поведения

Когда мы говорим о рыцарском поведении, то в первую очередь мы имеем в виду отношение к врагу во время индивидуальных поединков. Наиболее часто эти поединки, как правило, происходили в ходе рыцарских войн, так как считалось что поединок - самое «правильное» сражение. Именно в условиях войны наиболее непосредственно рыцарский идеал воплощался в аристейях(героических единоборствах), которые проводились либо между двумя сражающимися, либо между равными группами. Иногда аристейя предваряла сражение или могла происходить и вместо него. Случались поединки и в мирное время во время случайных встреч двух равных соперников. Иногда такие встречи небыли случайными, а обуславливались заранее.

Подобные поединки были неотъемлемой частью рыцарского образа жизни - следствие возникающих в среде высших сословий конфликтов, касающихся чести, а также неустанного соперничества в среде элиты. Честь, которой хотят оставаться верными, действенна только для себе подобных. Признавать правила должны обе стороны конфликта, иначе эти правила никуда не годятся. Имея дело с равным противником, люди вдохновляются в принципе чувством чести, с чем связаны дух состязания, требование определенного самообуздания и пр. Жизнь рыцаря - это постоянное упражнение в добродетели и битва за честь своего высокого положения. Гомерово «тщиться других превзойти, непрестанно пылать отличиться» является полным выражением этого идеала. Эпос и рыцарский роман питает интерес не к военным действиям как таковым, но к аристейе особых героев. В «Илиаде» большие массы ополченцев просто наблюдают за поединками героев-вождей, которые используют колесницы на поле боя как «такси».

Обычай решать различные конфликты путем поединков, конечно же, в основном был присущ военизированным обществам, где «воюющие» занимали высшую ступень в социальной иерархии, и он возник еще в древности. Приведем ряд весьма характерных примеров. Хорошо известно, что в древнем Египте представления о воине-герое не играли сколько-нибудь заметной роли, и что на месте героического идеала солдата стоял идеал удачливого чиновника-бюрократа. Для того, чтобы стать героем, египтянину нужно было вырваться из системы социальных связей, определяющих всю его жизнь, а возможно это было только и одном случае - если он переставал быть египтянином и включался в иную систему ценностей. Единственный известный случай такого полного перерождении описан в «Повести о Синухете». Царский приближенный Синухет, опасаясь преследований по политическим мотивам, бежит в Сирию и, поскольку возвращение в Египет представляется ему невозможным, начинает новую жизнь в полном соответствии с нормами и обычаями общества периода «военной демократии». И происходит чудо - прежний сверхосторожный царедворец превращается в отважного предводителя племени, настолько хорош© вписывающегося в образ жизни азиатов, что местный правитель даже ставит его над своими сыновьями. По существу же никакого чуда нет: просто за пределами Египта существовали условия для реализации личных качеств мужественного человека, и было общество, почитающее эти качества.

Сцена битвы Синухета с местным богатырем, пришедшим оспорить его первенство, - единственный героический эпизод во всей классической египетской литературе. В полном соответствии с рыцарским кодексом чести Синухет заявляет, что «если захочет бык биться, захочет ли (другой) храбрый бык отступить из страха перед равным себе», - и в дальнейшем ведет себя соответственно. Ночью перед боем он любовно подготавливает оружие и наутро побеждает богатыря, причем добивает противника его же собственным топором.

Даже в войнах эпохи эллинизма, которые были далеко не рыцарскими, все же имелись прецеденты «рыцарского» единоборства. В индивидуальные поединки, иногда, вступали не только простые воины, но даже полководцы и цари. Самый известный такой поединок произошел между царем Пирром Эпирским и македонским стратегом Пантавхом. Произошло это событие в 289 г. до н.э. в греческой области Этолии. Армии сошлись врукопашную, но долгое время на поле боя царило полное равновесие, фаланги сходились грудь с грудью, но лишь для того, чтобы быть отброшенными назад встречным ударом. Перелом в сражение мог внести только какой-то неожиданный фактор, и македонский стратег предложил эпирскому царю сразиться в поединке. В упорном единоборстве, в ходе которого оба противника получили раны, победу одержал Пирр. Его тяжелораненый противник спасся лишь благодаря вмешательству своих телохранителей. Моральное впечатление от поражения Пантавха оказалось очень сильным, и его войско, в конце концов, дрогнуло и побежало, а авторитет Пирра в его войске, после этого случая, поднялся на небывалую высоту.

Такие примеры можно найти в истории разных народов и эпох, например в средневековой Армении, стране которую мало кто из историков рассматривал с точки зрения наличия рыцарства и рыцарских традиций. Так армянский историк Фавстос Бюзанд повествуя о событиях V в н.э. рассказывает о конфликте царя Вараздата и полководца Манвела Мамиконяна. «После того, как много раз посланцы успели поехать и приехать и с каждым разом оскорбительнее становились речи, которыми они обменивались, тогда они (Вараздат и Манвел) назначили время для взаимной встречи в бою. В назначенный час они сошлись и вступили в бой друг с другом

Царь Вараздат и спарапет Манвел с копьями в руках выступали друг против друга соперниками. Когда царь Вараздат при выступлении поднял глаза, посмотрел на спарапета Манвела и увидел величину его роста, красоту его фигуры, крепкое его сложение, его железные крепко скованные неуязвимые доспехи, с ног до головы, сильного коня и несокрушимые конские доспехи, то в мыслях он сравнивал его с высокой неприступной горой. Но, видя смерть перед глазами, он напал, ибо другой надежды на спасение не имел. Но так как царь Вараздат был молод и не очень сведущ в бою, то, увидев его (Манвела) в таком виде, подумал, что копье не может пробить броню его (доспехов), поэтому он что было силы в руке, ударил копьем в рот полководцу Манвелу, а Манвел схватил за древко копье; оторвав от него острие, он выдернул через щеку и выбил себе много зубов, самое же копье он вырвал из рук царя.

И царь Вараздат обратился в бегство перед полководцем Манвелом, а Манвел, настигнув его, держа в руке острие, древком копья бил по черепу царя Вараздата и так гнал его четыре аспареза. Сейчас же наехали сыновья Манвела Хамаяк и Арташес, с копьями в руках, с намерением убить царя. Манвел же закричал вслед своим сыновьям: «Ой, не будьте цареубийцами!» Они, услышав голос своего отца, сейчас же поспешно отъехали от царя. В этот день царский отряд потерпел поражение от отряда Манвела».

Рыцарские единоборства не нарушали солидарности элиты как таковой, солидарности, распространявшейся на врагов, принадлежащих к элите. В сражениях рыцарей разных регионов (и даже эпох!) между собой, классовая солидарность перебрасывала мост над баррикадой личной вражды и учила снисхождению к противнику, которого полагается уважать, как равного себе. Так Усама ибн Мункыз в своей «Книге Назидания» приводит такой случай: - «Мы сражались с ними, а в числе их были герои из войска Хама: Серхенк, Гази ат-Тули, Махмуд ибн Бальдаджи, Хадр ат-Тут и начальник отряда Хутлух. Их было больше, чем нас, но мы бросились на них и обратили их в бегство. Я устремился на одного из их всадников, намереваясь ударить его копьем, и вдруг оказалось, что это Хадр ат-Тут. «Твой слуга, о Усама!» - закричал он. Я повернул от него к другому всаднику и ударил того. Копье попало ему под мышку, и если бы он не схватил его, то сам бы не упал, но он прижал к туловищу локоть, чтобы захватить копье, а меня лошадь умчала обратно. Всадник слетел с седла на шею лошади и упал. Потом он вскочил на берегу потока, спускавшегося к аль-Джалали, ударил свою лошадь и, погнав ее перед собой, спустился в долину. Я прославил Аллаха, да будет он превознесен, за то, что с ним не случилось беды из-за этого удара, ибо это был Гази ат-Тули, да помилует его Аллах, а он был человек выдающийся». Руководствуясь рыцарским кодексом чести, Усама ибн Мункыз, ни в коем случае, не желал причинить какого либо вреда своим знаменитым противникам. Правила «честной игры» как раз и были детищем такой борьбы, в которой противников связывала между собой классовая солидарность.

Эти правила, как известно, не распространялись на отношение рыцаря к простонародью, правила «честной игры» распространялись лишь на мужчин, равных друг другу по своему положению в обществе. Элитарное положение рыцаря побуждало его искать славы, стараться выделиться благодаря добродетелям, свойственным его положению. А естественной формой отличия в рамках военного класса было, разумеется, отличие на поле боя, выполнение трудных заданий, которые рыцарь старался сделать еще труднее, а при нехватке реальных трудностей приносил самые диковинные обеты.

Пример «рыцарского» соперничества мы встречаем даже у Цезаря в «Записках о Гальской войне»: - «В том легионе было два очень храбрых центуриона, которым немного оставалось до повышения в первый ранг: Т. Пулион и Л. Ворен. Между ними был постоянный спор о том, кто из них заслуживает предпочтения, и из года в год они боролись за повышение с величайшим соревнованием. Когда около укреплений шел ожесточенный бой, Пулион сказал: «Чего ж ты раздумываешь, Ворен? И какого другого случая ждешь показать свою храбрость? Нынешний день порешит наш спор». С этими словами он вышел из-за укрепления и бросился на неприятелей там, где они были особенно скучены. Ворен тоже не остался за валом, но, боясь общественного мнения, пошел за ним. Тогда Пулион, подойдя на близкое расстояние к врагу, пустил копье и пронзил им одного галла, выбежавшего вперед из толпы. Враги прикрыли щитами своего пораженного и бездыханного товарища и все до одного стали стрелять в Пулиона, не давая ему возможности сдвинуться с места. Пулиону пробили щит, и один дротик попал в перевязь. Этим ударом были отброшены назад ножны и задержана его правая рука, когда он пытался вытащить меч. Тогда враги, пользуясь его затруднением, обступили его. Но тут подбежал его соперник Ворен и подал ему в эту трудную минуту помощь. Вся толпа тотчас же обратилась на него и бросила Пулиона, думая, что он убит дротиком. Ворен действует мечом, и убив одного, мало-помалу заставляет остальных отступить; но в увлечении преследованием он попадает в яму и падает. Теперь и он в свою очередь окружен, но ему приходит на помощь Пулион, и оба, убив немало неприятелей, благополучно со славой возвращаются в лагерь. Так подшутила над ними судьба в их соперничестве и борьбе: оба врага поддержали и выручили друг друга, и нельзя было решить, кого из них следует признать храбрей другого».

Подобный пример, мы нашли и в событиях, относящихся к периоду Крестовых походов. Так, описывая одно из сражений с крестоносцами Усама ибн Мункыз сообщает: - «Наша конница вступила в бой с передовыми отрядами франков. Некий Камиль аль-Маштуб, наш сотоварищ курд, бился особенно яростно. Он и Хасанун соперничали в доблести. Хасанун был с моим отцом, да помилует его Аллах, и сидел на какой-то кляче, ожидая, пока слуга приведет ему лошадь от коновала, и принесет кольчугу. Слуга запоздал, и Хасануна стали волновать удары копьем Камиля аль-Маштуба. Наконец он сказал моему отцу: «О господин мой, прикажи дать мне хотя бы легкие доспехи». - «Вот стоят мулы, нагруженные оружием, - отвечал отец. - Что тебе годится, то и надень». Я стоял в это время сзади отца. Я был еще мальчиком и впервые в этот день видел сражение. Хасанун осмотрел кольчуги, уложенные в кожаные мешки и нагруженные на мулов, но ни одна не подходила ему. А он горел желанием выйти в бой и действовать так же, как Камиль аль-Маштуб. На своей кляче он двинулся вперед, не надев доспехов. Один франкский рыцарь преградил ему дорогу и ударил его лошадь по крупу. Она, закусив узду, умчала Хасануна в самую середину франкского лагеря. Франки захватили Хасануна в плен и подвергли его разнообразным мучениям». Желание мусульманского рыцаря выделится и отличиться на поле боя, было настолько сильно, что он пожертвовал даже своей жизнью, лишь бы не уступить своему сопернику в доблести и славе.

Основной чертой рыцарских войн было то, что хотя рыцари и вступали в сражение в составе отряда, но почти сразу же теряли связь друг с другом и сражались уже каждый сам по себе. Тактика рыцарских сражений основывалась не на массовости и организованном взаимодействии, а на индивидуализме и стремлении отличиться. Идеальный бой - это единоборство, а не общая схватка. В ойратском эпосе есть эпизод, где Дайни-Кюрюль и Зан-Будинг, приняв приглашение к поединку от 79 батыров в традиционной формуле: «Солнце раннее, годы наши молодые, - поиграем!» - спрашивают их презрительно: «Что же, вы будите биться, следуя один за другим, как настоящие богатыри, или будете биться, наскакивая кучей, как собаки?». Те отвечают: «Если умирать, все умрем мы вместе; если придется нам жить, все вместе будем жить!». И кинулись на них все 79, но это им не помогло.

Задачей отдельного рыцаря в схватке было отыскать достойного противника, то есть противника, сравнимого с ним самим по рангу и доблестям: «В Апамее был рыцарь, один из славнейших среди франков, которого звали Бадрхава. Он постоянно говорил: «Увидите, что будет, когда я встречусь с Джумой в бою». А Джума говорил: «Увидите, что будет, когда я встречусь с Бадрхава в бою». Но встретиться этим доблестным рыцарям так и не удалось. Во время одного из своих странствий Бадрхава подвергся нападению дикого льва и был им съеден.

Случалось, что поединки происходили в таких обстоятельствах и местах что даже трудно себе это представить. Во время осады г. Мелуны в 1420 г. произошла целая серия рыцарских поединков в месте соединения подкопа и контр, подкопа. Надежно укрепив стены галереи, саперы обеих противоборствующих сторон удалились и уступили место благородным бойцам, которые в полном соответствии с турнирным этикетом бросали друг-другу вызов и дрались холодным оружием в узком туннеле под землей.

Порой случалось, что даже короли-рыцари, нисколько не думая о возможных последствиях, вступали в подобные поединки. Личная отвага, проявляемая государем во время сражения, порою носила характер показной удали. Фруассар описывает поединок Эдуарда III с французским дворянином Эсташем де Рибмон, близ Кале в такой манере, что создается впечатление, будто дело вовсе не касается чего-то весьма серьезного. «И сражались король с монсеньором Эсташем и мессир Эсташ с королем весьма долго, и так, что взирать на это было весьма приятно». Француз, наконец, сдается, и все кончается ужином, который король устраивает в честь своего знатного пленника. Участвовали короли и в рыцарских турнирах, часто подвергая свою жизнь реальной опасности. Тот же Эдуард III не раз принимал участие в подобных «забавах», например в 1342 и 1359 годах.

Обычай предварять сражение поединком двух бойцов весьма древний и известен во многих обществах. Здесь уместно вспомнить о поединке Давида с Голиафом, который служил примером для подражания. По сообщению Тацита, германцы, воюя друг с другом, старались свести взятого каким-нибудь образом в плен воина того народа, с которым ведется война, с избранным из числа своих соплеменников, каждого со своим национальным оружием. Такое личное единоборство могло служить оракулом, предвещающим исход будущего сражения, - «Битва служит для того, чтобы испытать Судьбу. Первые же поединки суть вернейшие предзнаменования». Перед началом битвы наиболее отважные бросали вызов противнику, и победа одного из бойцов воодушевляла все войско, как бы показывая, что их дело правое, и Бог или Боги на их стороне.

В 553 г. сын вана Пэкче, правителя одного из государств на территории современного Китая, Ёчхан поднял все войска страны и направился в Когурё (на территории современного Корейского полуострова). На равнине Пэкхап, на рассвете перед сражением, к китайскому войску подъехало пятеро противни ков. Приблизившись, они сказали: «Люди сказали, что на нашей равнине остановились гости. Как мы могли не поприветствовать вас? Хотим, чтобы ты поприветствовал нас и скорее сообщил твой род, возраст и ранг». Ёчхан отвечал: «Мой род - тот же, что и ваш; мой ранг - хансоль; лет мне 29». [Сын вана] Пэкче спросил в свою очередь [этих наездников]. Ответ был дан таким же образом.

Тогда были подняты стяги, и начался поединок. [Богатырь] Пэкче копьем сбил с коня богатыря Когурё и отрубил ему голову. Потом он насадил голову на острие копья, вернулся к войскам и показал ее. Гнев и ярость генералов Когурё были велики. Радостные же крики [воинов] Пэкче сотрясали небо и землю. Тут командиры ударили в барабаны и бросились в битву, загнав вана Когурё к вершине горы Тонсон».

Такие поединки отчасти имели жертвенный характер. Войско порой желало своему бойцу не победы, а достойной гибели! В этом случае воин (обычно это самый лучший, самый прославленный боец, иногда даже - предводитель отряда) должен был послужить своего рода «искупительной жертвой», которая обеспечит успех грядущего сражения. Так у кельтов не дожидаясь пока из вражеского отряда выйдет другой единоборец, такой воин-жертва сам устремлялся к этим рядам - с мечом, но без доспехов, иногда даже без щита. И погибал в жестокой битве, успев сразить нескольких врагов. Впрочем, враги тоже не зевали, обычно они высылали на встречу ему своего поединщика, специально для того, чтобы одолеть противника в равном бою, не дав ему погибнуть в бою неравном, ибо такая гибель, с их точки зрения, как раз и являлась победой. На арабо-мусульманском Востоке если поединки проходили перед сражением, то они тоже завершалось смертью одного из состязавшихся. В период классического средневековья, такие рыцарские поединки стали составной частью сражений, а если их не было, то считалось, что бой начат «не по правилам».

В ходе Столетней войны появилась особая форма рыцарских турниров, когда заключалось перемирие или накал военных действий ослабевал, с обеих сторон поодиночке и группами устремлялись навстречу друг другу рыцари. В «Хрониках» Ж. Фруассара и других источниках подобные мероприятия назывались «формальными подвигами оружия», мы будим их так же называть «военными турнирами».

Такие «подвиги оружия» могли напоминать реальные войны, или они могли быть более дружественными конфликтами. Мы будем говорить о более дружественных, но необходимо подчеркнуть, что разница между дружественным и серьезным сражениями один на один, была не четкой. Если поединок планировался быть дружественным, были формальные элементы, которые держали некоторые вопросы под контролем. Время и место назначались заранее. Обычным было присутствие знатного человека, который мог остановить борьбу, сказав, просто, «Вы сделали достаточно» другими словами, достаточно чтобы поддержать вашу честь. Также, были пределы тому, как долго будет продолжаться борьба. Наконец, если соперничание происходило верхом, можно было выбрать затупленные копья, вместо острых. С другой стороны, было два элемента, которые сближали эти поединки с реальной войной. Большинство используемого оружия было боевым и, весьма часто, столкнувшиеся друг с другом противники-рыцари был фактически врагами в реальной жизни своего времени. Фруассар уделял особенное внимание таким конфликтам. Все формальные подвиги оружия, о которых он говорит, были предприняты во время перемирия - не мира, перемирия между рыцарями, сражавшимися на стороне англичан и рыцарями, которые поддерживали французского короля.

Существовали так же и другие отличия. Во-первых, нет ни одного свидетельства, что, как и в прежние времена, лошади, броня или снаряжение могли стать добычей. Тогда как документы, относящиеся к началу XIV столетия, считали для сражающихся рыцарей само собой разумеющимся, бороться за лошадей друг-друга. Нет никакого намека в сообщениях Фруассара, что так все еще поступали в 1380-ых и 1390-ых годах. Во-вторых, формальные подвиги оружия, не напоминали и спортивные состязания с систематическим подсчетом очков, подобно большинству схваток 15-ых и 16-ого веков, которые отмечены в другом месте. В больших устроенных королями схватках в Лондоне и Париже, призы давались лучшему сопернику на каждой стороне; но в других случаях нет никакого приза вообще.

Какие же цели преследовали участники этих «военных турниров»? Во-первых, любой индивидуум, который выезжал между враждующими армиями, чтобы бросить вызов, или кто договорился с бывшим противником, чтобы встретиться для «формального подвига», утверждал свою принадлежать к высокому рыцарскому ордену, быть одним из храбрых, защитником общества. Он подтверждал это требование своим собственным телом. В формальном деле, риск мог быть более ограничен чем в других случаях, но полностью он не исключался. Во-вторых, когда вооруженная знать и их ближайшее окружение собирались вместе, чтобы участвовать в этом опасном спорте, они тем самым заявляли о коллективной власти, и демонстрировали некую солидарность против остальной части мира. Конец четырнадцатого столетия был временем, когда знать должна была защитить свои привилегии против непокорных крестьян и горожан.

Типичным примером такой схватки стала Combat des Trente (Битва Тридцати), произошедшая 27 марта 1351 года у Плоермеля в Бретани. В этом поединке встретились тридцать французских рыцарей под командованием маршала Франции Жана де Боманура и тридцать английских, немецких и бретонских рыцарей под командованием капитана Джона Бемборо. Соглашение о поединке Джон Бемборо, по Фруассару, заключает такими словами: «и содеем сие таким образом, что в последующие времена говорить об этом будут и в залах, и во дворцах, на рыночных площадях и в прочих местах по всему свету». Дрались пешими, без каких-либо ограничений оружия. Схватка началась днем, а к вечеру шесть французов и девять англичан были мертвы; многие участники поединка, оказавшегося победным для французов, умерли от полученных ран. Фруассар назвал этот бой просто великолепным, заканчивает он, однако же, замечанием: «Одни в этом узрели доблесть, другие - лишь дерзости и оскорбления».

Тем не менее, этот «военный турнир» наделал столько шума, что появилось немало желающих отличиться подобным образом. Через два года сразились двадцать французских и двадцать гасконских рыцарей (воевавших на стороне англичан), почти все были ранены а многие и убиты В 1382 году возле города Ренна англичане и французы состязались в смертельном бою пятнадцать на пятнадцать.

Одним из самых известных событий Столетней войны стал турнир в Сен-Энглевере - между Кале и Булонем, который должен был пройти с 20 мая по 10 июня 1389 года. Трое французских рыцарей: Жан Ле Менгр (будущий маршал Бусико), Режинальд де Руайе и сеньор де Сен Пи - с разрешения Карла VI бросили вызов всему английскому рыцарству, а так же рыцарям других стран: Голландии, Лотарингии, Богемии, Дании, Польши и др. Многие сомневались в исходе этого мероприятия, т.к. трое рыцарей были, весьма молоды и не отличались особыми физическими параметрами. Трое храбрецов взяли на себя обязательство в течение двадцати дней защищать поле против любого рыцаря, оруженосца или другого благородного человека, который пожелает сразиться с ними боевым или куртуазным оружием. Герольды с письмами-вызовами были послано в Англию, и поскольку дело было во время перемирия, многие пожелали явиться к месту турнира, кто в качестве участников, а кто - зрителей. Около сотни английских рыцарей и оруженосцев явились в Сен-Энглевер в надежде испытать силы и обрести славу победителей. Приняли вызов и четырнадцать рыцарей из других стран.

Возле павильона французов стояло дерево боярышника с двумя щитами: войны и мира. Бои продлились всего 4 дня, с 21 по 24 мая. В поединки успели вступить тридцать девять соперников. Было сломано немало копий; многие были выбиты из седел или остались без шлемов. Мужество и боевое умение французов столь обескуражили англичан, что ни одно копье больше не коснулось щитов вызова, которые висели даже дольше заявленного срока, до середины июня. Когда время турнира было закончено, французы отнеслись к своим противникам с таким великодушием, что они не только возвратили им оружие и лошадей, на которые они имели право как победители, но и при прощания высказывали им любезности, снабдили их охранительными грамотами и очень богатыми подарками. Страна встретила победителей как героев, их оружие было торжественно внесено и оставлено на хранение в соборе города Булони, самих же триумфаторов ожидала королевская награда - 6 тысяч франков золотом.

Как мы видим, верховная власть в лице королей или других крупных сановников одобряла, поддерживала и даже спонсировала подобные мероприятия, но не всегда. Так английский рыцарь Томас Клиффорд, послал однажды Бусико вызов на поединок. При этом, мессир Бусико, боясь, что он мог бы быть остановлен королем или другими лордами Франции, если они узнают об этом вызове, или что судья, которого он мог бы выбрать, откажется от этого дела, он пошел, чтобы совершить упомянутый «подвиг оружия» в Кале к Уильяму Бешампу, тогдашнему капитану Кале и дяде того самого мессира Томаса (хотя по рыцарским законам и традициям необходимо было, что бы сделавший вызов шел в место указанное принявшим вызов где должен находиться выбранный им судья). Когда они были в поле и, приступили к рыцарскому поединку, они оба безупречно и очень отважно выполнили это. И в конце их схватки, мессир Бусико сбросил мессира Томаса на землю ударом копья, вместе с лошадью. Затем Бусико спешился, и они подняли свои мечи. И продолжив дальше «подвиг оружия», они продолжили действовать пешими, а именно, сражались с мечами, кинжалами и топорами, мессир Бусико, все выполнил без ошибки и сделал настолько хорошо, что все сказали, что он был очень отважным рыцарем и таким образом достиг большой чести.

В другой раз Бусико во время одного из своих странствий договорился с английскими рыцарями о поединке двадцать на двадцать. Поручителем со стороны французов выступил герцог Бурбонский, который дал свое согласие быть судьей этого военного турнира, но поручитель англичан граф Фуа в последний момент отказался обеспечить поле боя для них, сорвав тем самым сражение.

Известен и другой случай, когда в 1385 г. английский дворянин Пьер де Куртене, приближенный короля, прибыл во Францию, желая сразиться против лорда Ги де ла Тремуйя, требуя от него чтобы он принял вызов. Но королевский совет (в лице герцога Бургундского и герцога Беррийского) ответил, что этого нельзя допустить, так как в этом нет никакого благородства, и нет ни какой причины для поединка. И лорд Тремуй ответил, что он будет бороться с ним, и на это есть множество причин, главная из которых та, что он был французом, а Куртене был англичанином. И был назначен день и место боя на поле С. Мартина. Были некоторые астрологи в Париже, которые прибыли, чтобы сказать лорду Тремуйю, что он будет биться отважно. И что в выбранный день, погода будет очень хорошей, и что он победит своего противника. В выбранный день, они появились прежде, чем прибыли король и некоторые лорды, и погода была очень дождливой. И когда они все были готовы идти, чтобы подготовиться и начать поединок, король заставил их остановиться и запретил им бороться вообще.

Англичанин оставил Париж, и король дал ему компенсацию, и дал ему красивые подарки. И англичанин пошел к графу Сент-Полю, который женился на сестре короля Англии, и хвастался, что в окружении короля он не нашел ни одного француза кто, смел бороться с ним. Присутствующий там дворянин, лорд Клари, ответил ему, говоря что, если он пожелает, он будет боролся с ним на следующий день, или в любое время, когда ему понравится. Хотя он и был небольшого роста, но у него было храброе сердца. И англичанин был удовлетворен этим, и день был установлен, и на следующий день, и француз, и англичанин появился на ристалище, и они боролись отважно. И наконец англичанин был ранен, и упал на землю, и был побежден, а лорд Клари был очень доволен результатом.

Об этом деле узнал герцог Бургундский, и он был очень рассержен, и сказал, что лорд Клари заслужил смерть, и он должен получить его отрезанную голову, потому что без разрешения короля он взял оружие и боролся с этим англичанином. И он сказал, что таким людям не место среди нормальных людей, которые имеют только одну причину: француз должен бороться с англичанином как смертный враг, где только может его найти. Однако, лорд Клари, опасаясь гнева и недоброжелательности герцога Бургундского, долго скрывался в разных местах, и держался вне поля зрения. И, наконец, король простил ему нарушение, что он не послушался его, и боролся без его разрешения.

Интересен тот факт, что английский рыцарь Пьер де Куртене встречался и с Бусико, и так же поплатился за свое хвастовство. Однажды Бусико пожелал испытать силу своего оружия на границе земли Пикардии. Случилось так, что там был английский рыцарь, мессир Пьер де Куртене, который путешествовал по Франции и хвастался, что он пересек все королевство Францию, но не нашел ни одного рыцаря, который смел соперничать с ним с боевым оружием, так что он дал обет продолжать свои поиски. Когда мессир Бусико услышал об этом хвастовстве, он с большим призрением отнесся к этому. И затем он сообщил ему через герольда, что он не намерен выслушивать такие слова о рыцарях Франции. Если Куртене желает сообщить ему относительно всех типов боя, которые нравятся ему, Бусико выполнит их для него очень охотно. Этот Куртене, который считался хорошим поединщиком, не хотел участвовать в никаких других типах схваток, кроме соперничества в нескольких ударах с боевым копьем, так, чтобы дело было очень быстро устроено. Так что эти два рыцаря встретились, чтобы сразиться; все их удары были закончены, но они были на польау больше Бусико, так что он сильно поднял свой престиж и был достоин большой чести и похвалы.

Может сложится ложное впечатление, что подобные поединки были безопасной игрой, но это впечатление обманчиво, они были тяжелы, опасны и даже смертельны. Об это говорят многочисленные свидетельства, например, случай произошедший с 17-им графом Пембруком, во время поединка с Джоном Десом он был смертельно ранен в живот. А во время поединка в г. Париже в 1438 г. в присутствии короля Карла V между двумя оруженосцами Пьерем де Мэйзом (французом) и Джоном Эштли (англичанином), несмотря на то, что встреча была дружеской, один из участников - француз, погиб, копье противника попала ему в щель забрала.

Даже во времена заката рыцарских войн, когда тактические и стратегические соображения, огнестрельное оружие и постоянные армии стали вытеснять старые рыцарские обычаи, в переломные моменты сражений традиция рыцарских поединков возрождалась. В битве при Анэгава в 1570 г. Ода Нобунага и Токугава Иэясу (29000 чел) сразились с Асаи Нагамасой и Асакура Ёсикагэ (18000 чел). Долго битва длилась с переменным успехом. Смелый ход предпринял Иэясу, он отделил отряды Хонды и Сакакибары и послал их во фланг Аса-куре. Асакура был сломлен и начал отступать. Чтобы прикрыть отступление, слуга Асакуры Макара Юродзаэмон и его сын Макара Юросабуро, вышли вперед и вызвали на персональные поединки всех лидеров, которых они видели. Они успешно убили многих вызванных на поединки и последовали за Асакурой через реку, но это стоило им их жизней.

Обычай устраивать поединки перед строем двух войск, противостоящих друг другу, на Западе сохраняется вплоть до конца Средневековья. В сражениях за Италию в 1501 г. произошел поединок чести между прославленным Баярдом - рыцарем без страха и упрека - и доном Алонсо де Сото-Майором, в результате которого последний погиб. Желая отомстить, испанцы на следующий год предложили встретиться в поле «тринадцать на тринадцать» («Вызов при Барлетте»). Во время боя испанцы прибегли к приему, почитавшемуся в рыцарской этике подлым: они стали метить в лошадей. По условиям, проигрывал тот, кто был выбит из седла или вынужден был спешиться. Из французов только Баярд и рыцарь Ороз сумели сохранить коней и остались лицом к лицу против тринадцати врагов. В течение шести часов, до самого наступления ночи, они продолжали неравный бой и остались непобежденными. Этот подвиг принес французам славу, а год спустя Баярд повторил его в настоящем сражении. Он в одиночку сдерживал натиск испанской кавалерии на мосту через реку Гарильяно до тех пор, пока не подошло подкрепление.

На Кавказе такие поединки происходили даже в XIX веке, и, по словам Э.Х Панеш, в период Кавказской войны иногда решали исход боевых действий. «Часто во время военных действий с русскими, - писал Н. Дубровин, черкесский наездник вызывал на поединок наших милиционеров и казаков, и оба противника начинали, джигитуя, перестреливаться, постепенно сближаясь друг с другом. Победитель, при громких криках, овладевал телом противника и с самодовольством приказывал снять с побежденного оружие и доспехи, составлявшие его гордость и славу».

В Западной Европе поединки во время сражений, часто происходили в честь дам. Во время осады города Ренн англичанами, французский рыцарь Оливье де Мони переплыл в полном вооружении крепостной ров, чтобы только отнять у английского рыцаря 6 куропаток, убитых его ястребом, и поднести их дамам города. Куропатки вместе с английским рыцарем были взяты в плен, но сам Мони был тяжело ранен во время поединка. Тогда он освободил своего пленника с условием получения пропуска в лагерь осаждающих, чтобы излечиться там от своих ран. В лагере его радушно принял английский герцог Ланкастер и осыпал на прощанье богатыми подарками: «Мони, передайте, пожалуйста, мой привет вашим дамам и девицам, - сказал герцог, - и скажите, что мы часто от души желаем им куропаток».

Но единоборство могло происходить и вместо сражения. Распространенный в средневековье обычай решать исход битвы единоборством двух рыцарей из враждебных станов известен еще со времен Гомера. Обе стороны, сражающиеся в Троянской войне, согласны решить дело поединком Менелая с Парисом: Кто из двоих победит и окажется явно сильнейшим,  В дом и Елену введет, и сокровища все он получит;  Мы ж на взаимную дружбу священные клятвы положим.

В Испании в 429 г. между вандалами и аллеманами произошла распря, войска двинулись друг на друга, но короли обоих племен, чтобы избежать большого кровопролития, выделили по воину из своих дружин, и те должны были сойтись в единоборстве. Аллеман победил, и вандалы ушли из Испании. Таким образом, поединок тем самым служил здесь не предзнаменованием, но замещением битвы, т.е. выступал как выраженное в агональной форме краткое доказательство превосходства одной из сторон. Доказательство, что дело, за которое выступает одна из сторон, являет большую силу, говорит о том, что оно - лучше другого: ему благоприятствуют боги, стало быть, оно правое.

Однако уже в довольно ранние времена к замене битвы на поединок примешивается мотив, что тем самым это уменьшит кровопролитие. Так, в случае с меровингским королем Теодорихом в битве при Кьерзи-на-Уазе сами воины говорят: лучше пасть одному, чем погубить целое войско. В раджпутских войнах часто сражения заканчивались также поединком двух предводителей, которые тем самым пытались спасти жизни своих подданных. Как только во времена позднего средневековья в Западной Европе заходила речь о каком-нибудь блистательном, пышном, уже во всех деталях подготовленном поединке, в ходе которого два короля или князя должны были разрешить свою querelle (распрю), настоятельно выдвигался мотив: «дабы избежать пролития христианской крови и истребленья народа».

Интересен в этом плане и эпизод из русско-кавказских отношений, относящийся к 1022 г., и повествующий о том, как тмутараканский князь Мстислав Владимирович победил в единоборстве касожского князя Редедю.

«Повесть временных лет» сообщает об этом следующее: «В си же времена Мьстиславу сущю Тмуторокани поиде на касогы. Слышав же се, князь касожь-скый Редедя изиде противу тому. И ставшема обема полкома противу собе, и рече Редедя к Мьстиславу: «Что ради губиве дружину межи собою? Но снидеве ся сама борот. Да аще одолевши ты, то возмеши именье мое, и жену мою, и дети мое, и землю мою. Аще ли аз одолею, то възму твое все». И рече Мьстислав: «Тако буди». И рече Редедя ко Мьстиславу: «Не оружьемь ся бьеве, но борьбою»». В адыгском фольклоре еще в начале XIX в. жило предание, представлявшее по содержанию параллель летописному рассказу о поединке Мстислава и Редеди. В нем говорилось о войне адыгов с Тамтаракаем (Тмутараканью), единоборстве тамтаракайского князя с адыгским богатырем, великаном Редедей, и гибели последнего.

Победив в единоборстве касожского князя, Мстислав приобрел право на власть не только над адыгами, населявшими Кубанскую дельту, но и над всей адыгской общностью, сувереном которой был Редедя. Причем акт единоборства, происходившего открыто на глазах представителей сторон, на паритетных условиях, должен был восприниматься как ритуальная форма передачи власти. Не случайно летопись и народное предание не говорят ни о сопротивлении адыгов (касогов) Мстиславу, ни о битве, последовавшей за поединком. Мстислав был признан вождем адыгских дружин, и они последовали за ним на Русь, где составили ядро его войск в сражениях с Ярославом.

Судя по летописному рассказу и устному преданию, и «князь касожский», и Мстислав понимали исключительную значимость предстоявшего сражения и этим было вызвано обоюдное решение обратиться к поединку. Они хотели ценой малой крови добиться своих целей, не губить войско и не разорять земли. Смысл поединка двух вождей и неотвратимость гибели одного из них, несомненно были понятны и их дружинам, что объясняет их созерцательную позицию на поле боя. Использование Мстиславом, на финальном этапе поединка, ножа, так же не выходило за рамки правил, иначе вряд ли дружина Редеди отнеслась бы к этому спокойно, и позволило Мстиславу воспользоваться плодами победы.

С точки зрения современников, во всех рассматриваемых нами регионах, рыцарское сражение было, прежде всего, формой судебного поединка («божьего суда») между двумя спорящими сюзеренами, князьями, королями, и естественно, что оно предусматривало обязательное участие их самих. Именно их поединок рассматривался как центральный элемент боя, хотя непосредственная встреча главных противников лицом к лицу была редким исключением. Таким образом, считалось что война - это всего-навсего расширенный поединок и лучшим средством разрешения политических разногласий является не что иное, как поединок между двумя князьями, двумя сторонами «спора».

Здесь перед нами любопытный пример политической установки, которая, не будучи ни разу осуществленной на практике, не покидала умы на протяжении нескольких столетий как вполне серьезная возможность и вполне практический метод. В 971 г., например, обсуждался план поединка между византийским императором Иоанном Цимисхием и русским князем Святославом, дабы урегулировать спор, не жертвуя людьми.

В Западной Европе, где войны в большей степени, чем в других регионах носили игровой и театрализованный характер, вплоть до XVI столетия многие правители разных стран объявляли о намерении встретиться со своими противниками в рыцарском поединке. Они посылали вызов по всей форме и с великим энтузиазмом готовились к схватке. Этим, впрочем, все и заканчивалось.

Ричард II Английский предполагал вместе со своими дядьями, герцогами Ланкастером, Йорком и Глостером, с одной стороны, сразиться с королем Франции Карлом VI и его дядьями, герцогами Анжуйским, Бургундским и Беррийским, с другой. Людовик Орлеанский вызывал на поединок Генриха IV Английского. Генрих V Английский посылал вызов дофину перед началом битвы при Азенкуре. А герцог Бургундский Филипп Добрый обнаруживал почти неистовое пристрастие к подобному способу разрешения споров. В 1425 году он вызвал герцога Хамфри Глостерского в связи с вопросом о Голландии. Мотив, как всегда, был выразительно сформулирован в следующих выражениях: «Во избежание пролития христианской крови и гибели народа, к коему питаю я сострадание в своем сердце (я хочу), дабы плотию моею распре сей немедля был положен конец, и да не ступит никто на стезю войны, где множество людей благородного звания, да и прочие, из вашего войска, как и из моего, кончат жалостно свои дни».

Все было готово для этой битвы: великолепное оружие и пышное платье, знамена, штандарты, вымпелы, гербы для герольдов, все богато украшенное герцогскими гербами и эмблемами - андреевским крестом и огнивом. Герцог неустанно упражнялся «как в умеренности в еде, так и в обретении бодрости духа». Он ежедневно занимался фехтованием под руководством опытных мастеров в своем парке в Эдене. Де Лаборд подробно перечисляет затраты на все это предприятие, но поединок так и не состоялся. Это не оградило герцога, двадцатью годами позже, от желания разрешить вопрос относительно Люксембурга посредством поединка с герцогом Саксонским. А на склоне жизни он дает обет сразиться один на один с Великим Туркой.

На западе обычай владетельных князей вызывать на дуэль сохраняется вплоть до лучшей поры Ренессанса. Франческо Гонзага сулит освободить Италию от Чезаре Борджа, сразив его на поединке мечом и кинжалом. Дважды Карл V сам по всем правилам предлагает королю Франции разрешить разногласия между ними личным единоборством.

Знаменитый японский полководец Уэсуги Кэнсин в одной из битв при Каванакадзима вызвал не менее знаменитого полководца Такэда Сингэна на поединок, но тот отказался. В следующей, самой известной, битве при Каванакадзима (1561 г., по другим данным 1555 г.) Кэнсин еще перед сражением заявил, что он будет лично сражаться с Сингэном и либо они погибнут оба, либо заключат перемирие. Кэнсин построил войска таким образом, чтобы удалось во время сражения встретиться лицом к лицу с Сингэном. Сингэн увидел этот маневр и принял его правила. В один из моментов сражения Кэнсину удалось прорваться к Сингэну и трижды нанести ему удар мечом. Но Сингэн закрылся боевым веером. Первый помощник Сингэна губернатор Осуми Хаара, защищая своего господина, ранил копьем лошадь Кэнсина (сразу охрана Сингэна не узнала Кэнсина, приняв его за простого воина), которая встала на дыбы и понесла прочь, не позволив довести поединок до конца. Только в 1564 г. два полководца заключили перемирие, решив судьбу Кавакадзима, однако, не в сражении и не в личной встреча, а в поединке борцов. Победил боец Уэсуги Кэнсина.

На Востоке эта традиция сохранилась вплоть до XX века. Согласно японскому агентству печати Домей, после взятия Кантона японский главнокомандующий послал вызов Чан Кайши, предлагая провести на Южно-Китайской равнине решающий бой, дабы спасти свою воинскую честь, и после поединка на мечах сложить оружие.

Характерной особенностью рыцарского быта были поединки между собой, которые происходили не во время войн, а как бы «по ходу жизни». Именно во время этих поединков ярко высвечивалась этическая сторона взаимоотношений внутри вооружённой части общества. Такими поединками пестрят различные героические эпосы и многочисленные рыцарские романы, а так же западноевропейские хроники. Так, например в нартском и тюрко-монгольском героических эпосах причинами поединков могли стать кровная месть, стычка во время похищения скота, попытка ограбить одинокого всадника и т.д. Но зачастую рыцари специально разыскивали друг друга. По мнению М. Оссовской социальные контакты в этом мире обязательно требовали установления того, что по отношению к миру пернатых называется «порядком клевания» («pecking order», который у птиц показывает, кто кого клюет, а кто позволяет себя клевать). Если не было войны, рыцарь отправлялся в странствия, вызывая на поединок первого встречного всадника, чтобы установить иерархию, место в которой зависит от количества и качества побежденных рыцарей.

Жажда подвигов, неуемное желание первенствовать возбуждали часто ревнивое отношение к подвигам и славе других рыцарей. Когда нарт или батыр слышал о героизме другого, он тотчас же решал разыскать неизвестного витязя и отправлялся в путешествие, чтобы побрататься с ним или подчинить его себе, главным образом для того, чтобы нанести ему поражение и тем самым утвердить своё превосходство. В эпосах на первый план выступает стремление рыцаря именно к молодечеству, к поискам славы. Так, отправляясь в поход, якутский богатырь Ёльбёт-Берген говорит, обращаясь к старцу Сабыйа Баай-Тойону: «молодым будучи, подобает мне поехать с смертью переведаться, в бранях побывать, рубиться с мечом вооруженным, столкнуться с славными, поспорить с храбрыми! А ты укажи мне: кто найдется остановить мою дерзость, кто найдется понизить мою спесь, кто найдется надломить мою доблесть?».

Подобная картина на Кавказе наблюдалась даже и в XIX веке. Чужая слава не давала покоя черкесскому воину и часто становилась источником кровной вражды и поединков. Как только, образно выражаясь, «на сцене» появлялась яркая личность, выдающаяся своими качествами, у нее тут же появлялось множество врагов, стремящихся оспорить известность. Поэтому черкесы считали, что у достойного мужчины должно быть много врагов. При этом у достойного человека должны быть достойные враги. Если перефразировать известную поговорку, то черкесы подходили к оценке личности человека по принципу: «Скажи мне, кто твой враг, я скажу тебе,»кто ты» или же, выражаясь словами Ф. Ницше: «Вы должны гордиться вашими врагами: тогда успехи их будут и вашими». Так, герой преданий кабардинский князь Алиджуко сын Шолоха во время своих странствий по черкесским землям всегда после приветствия задавал один вопрос: - «В вашей земле есть кто, если дружить, чтобы достойным другом был, если враждовать, чтобы достойным врагом был?». Мы уже отмечали во введении, что в западной рыцарской литературе идеалом становится именно «странствующий рыцарь» Так Ивен из романа Кретьена де Труа «Ивен, или Рыцарь Льва» не может остаться с женой, с которой он только что обвенчался. Друзья следят за тем, чтобы он не изнежился в бездействии и помнил, чего требует от него его слава. Он должен поэтому странствовать, пока не подвернется случай сразиться. «Раз здесь война, я здесь останусь», - говорит рыцарь в одной из баллад Марии Французской. Рыцарь не может спокойно слушать о чужих успехах. Один из героев баллад Марии Французской должен помериться силами с неизвестным соперником, весть о славе которого дошла до него, ибо - как он говорит - зависть грызет его сердце. «Он был премного удивлен, что здесь и другие имеют такую славу, когда он хотел быть первым в мире». «Среди пятисот он был бы первым», - пишет о другом рыцаре та же Мария Французская. В одном из таких поединков Ивен, мстя за родственника, убивает мужа некой дамы. Та в отчаянии рвет на себе волосы и расцарапывает кожу ногтями, но, в конце концов, позволяет здравомыслящей служанке убедить себя выйти замуж за убийцу: На бой выходят два героя.  Коль победит один из них,  Кого, скажите, из двоих  Храбрейшим назвали б вы сами?  Хотите вы иль не хотите. А доблестнее победитель. И вдова отдает ему свою руку так быстро, что еда, предназначенная на поминки, может пойти на свадебное пиршество.

Еще одной особенностью западноевропейского рыцарства были - Ра darm (вооруженный проход), поединки XV столетия, для которых искусственно создавалась вымышленная романтическая ситуация! Эта костюмированная игра-состязание проходила часто по своеобразному сценарию. Обычно один или несколько рыцарей объявляли себя защитниками определенного места и клялись защищать его против любого, кто пожелает вступить в бой. Таким местом мог стать замок, мост, перекресток, а то и просто лес. В основу действа нередко закладывали мифологический сюжет, легенду рыцарского эпоса о Карле Великом или короле Артуре. В качестве примера таких па дарм можно назвать «Источник слез», «Путы дракона» и «Древо Карла Великого».

Одним из самых известных па дармов стал состоявшийся в 1449-1450 годах костюмированный турнир «Поединок у Источника Слез». Его организатором выступил Жак де Дален, валлонский рыцарь, советник герцога Бургундского Филиппа Доброго. Несмотря на свои молодые годы, он уже прославился как непобедимый турнирный боец, а так же герой нескольких сражений.

Когда его спросили о причинах почему он сделал вызов, Жак ответил, что он хотел вступить в схватку, по крайней мере, с 30 мужчинами перед его 30-ым днем рождения. Вооруженный Проход должен был длиться с 1-ого ноября 1449 до 30-ого сентября 1450. На реке Соне, на острове Сен-Лоран в окрестностях Шалона, воздвигли павильон, возле которого установили фигуры Богородицы и плачущей благородной девы с единорогом. На шее единорога висели три щита: белый, фиолетовый и черный, усыпанные по полю белыми слезами. Рыцарь, желающий вызвать на поединок защитника Источника Слез, должен был коснуться одного из них. Белый щит означал бой на боевых топорах, фиолетовый - на мечах, а черный - конные схватки с копьем. Жак предусмотрел, что все оружие, используемое в боях, будет одинаковым. Он готов был снабдить им всех желающих, и его противник мог иметь право сделать первый выбор. По заявленным условиям, бой продолжится, пока число нанесенных ударов не будет достигнуто, или пока судья не остановит бой.

Победителя, соответственно, ждали позолоченные топор, меч или копье. Проигравший бой на топорах должен был одеть на себя золотой браслет с замком - символ оков - и носить его до тех пор, пока ему не повстречается дама, которая сумеет его снять. Побежденный в схватке на мечах - подарить рубин самой красивой даме королевства. А рыцарю, выбитому копьем из седла в конной схватке, надлежало отослать свое копье сюзерену победителя. Хранитель Источника мог сражаться не более чем с четырьмя противниками за месяц. Всего Жак де Дален сразился с одиннадцатью противниками, одержав верх во всех схватках. Закрытие павильона ознаменовалось большим пиром, на котором присутствовали персонажи, одетые Богородицей и Дамой слез. На пире Жак де Дален испрашивал у последней, нуждается ли она еще в его защите. И только получив от нее благодарность и заверение в обратном, он покинул место своих подвигов

Так закончился этот па дарм, Жак остался непобежденным, и получил большую известность. После совершенного паломничества в Рим, Жак возвратился с триумфом к герцогу Бургундскому. В качестве награды за его доблесть, Жака де Лалена приняли в престижный Орден Золотого Руна в 1451 году. Подходяще, Жак де Дален заслужил и смерть в бою. В 1452, герцог Бургундский вел войну с непослушным фламандским городом Гентом; Жак принял участие в войне, и при участия в осаде был сражен выстрелом вражеского орудия. Он умер 3-его июля 1453, в возрасте 32 лет Некоторые ученые считают жизнь и смерть Жака де Лалена весьма символичной, «последний рыцарь» был сражен не в честном поединке с достойным противником, а случайным выстрелом нового вида оружия символизирующего приход буржуазных порядков и новых способов ведения войны.

В 1443 году в предместье Дижона тринадцать рыцарей и оруженосцев встали на защиту грабовой рощи с деревом Карла Великого в центре. На нем висело два щита, один черный с золотыми слезами, второй - фиолетовый с черными. Рядом находились ристалище и каменная колонна с изображениями Христа, Богородицы, Св. Анны и тринадцатью щитами. Рыцарь, касавшийся своим копьем черного щита, должен был сражаться конным в одиннадцати схватках на копьях, фиолетовый означал пеший поединок на мечах или топорах. Бывало и по-другому: в поединке «Путы дракона» четыре рыцаря располагались на перекрестке; ни одна дама не могла миновать перекрестка, без того чтобы какой-нибудь рыцарь не сломал ради нее двух копий, - в противном случае с неё брали «выкуп». Участники наряжались в соответствующие костюмы, место действия должным образом декорировали.

Самым ранним, из дошедших до нас в письменном виде, кодексом «честной борьбы» является раздел, обращенный к касте воинов-кшатриев из законов Ману. «Сражаясь в битве, не следует поражать врагов вероломным оружием - ни зубчатым, ни отравленным, ни раскаленным на огне. Не полагается убивать ни оказавшегося на земле (если сам на колеснице), ни кастрата, ни стоящего со сложенными руками (с просьбой о помиловании), ни имеющего распущенные волосы, ни сидящего, ни говорящего: «Я твой», ни спящего, ни не надевшего доспехи, ни нагого, ни безоружного, ни не сражающегося, (а только) смотрящего, ни сошедшегося (в схватке) с другим, ни оказавшегося в затруднительном положении, ни пораженного, ни тяжелораненого, ни устрашенного, ни отступающего». Подобные установки содержатся и в отрывке из Махабхараты (Раджадхарма-анушасана-парва, гл. XCV-XCVI).

В этих отрывках, уже содержатся основные мотивы, к которым мы будем обращаться в дальнейшем. Здесь предписывается нападать лишь на того, кто отвечает нам тем же, - условие, которое можно считать составной частью определения борьбы, ведь без постулата взаимности она превратилась бы просто в резню. В разных вариантах повторяется предписание сражаться лишь с тем, кто находится в равном с нами положении, и не использовать слабостей противника. Эти предписания повторяются и в позднейших кодексах борьбы, которую можно считать рыцарской.

Основываясь на работах М. Оссовской, мы из всех подобного рода предписаний, которые, так или иначе, ограничивают человеческую агрессивность, выделяем четыре основных мотива, из которых эти ограничения вытекают, и располагаем их в порядке значимости. Нередко они сосуществуют, так что трудно бывает отделить один от другого и определить их удельный вес; но они встречаются и в отдельности, когда отличие одного от другого совершенно ясно. Это: уважение к самому себе, чувство собственного достоинства; уважение к противнику; «игровая» мотивация; милосердие, гуманность.

1. Требование не нападать на противника, оказавшегося в худшем положении, которое так настойчиво подчеркивается в законах Ману, встречается в различных культурах; и продиктовано оно, прежде всего чувством собственного достоинства сражающегося, его уважением к себе самому. Личное достоинство воина заставляет его рисковать и пренебрегать слишком легкой победой. Рыцарь, которому присуще стремление к личной славе, может приобрести ее только в сражении с противником более сильным или равным по силе. И, само собой разумеется, открытая схватка ценилась выше, чем военная хитрость и обман. Гектор, сражаясь с Аяксом, говорит: Не хочу нападать на такого, как ты, ратоборца,  Скрытно высматривая, но открыто, когда лишь умечу.

2. В кодексах «честной игры» требование относиться к врагу с уважением подчеркивалось постоянно. Обычай начинать сражение с доказательств взаимного уважения, широко распространен как в азиатских, так и в европейских культурах. В VI песни «Илиады» Диомед и Главк перед началом сражения рассказывают друг другу историю своих славных родов, что в конце концов, заставляет их отказаться от единоборства. В VII песни «Илиады» Гектор сражается с Аяксом, и оба героя соревнуются в учтивости и восхвалении достоинств противника. Когда ночная темнота заставляет прекратить поединок, Гектор предлагает Аяксу: Сын Теламонов! Почтим мы друг друга дарами на память.  Некогда пусть говорят и Троады сыны и Эллады:  Бились герои, пылая враждой, пожирающей сердце;  Но разлучились они, примиренные дружбой взаимной,  Гектор, слово окончивши, меч подает среброгвоздный. Вместе с ножнами его и красивым ремнем перевесным; Сын Теламонов вручает блистающий пурпуром пояс.

3. Выбор противника, равного себе, обусловлен не, только чувством собственного достоинства, но и игровой мотивацией. Со слабым противником не сражаются не только потому, что это не приносит славы рыцарю, но и потому, что без преодоления трудностей нет развлечения. Например, Й. Хейзинга в своем «Человеке играющем» усматривает игровой элемент в любой борьбе, ведущейся по определенным правилам.

4. Гуманность иногда присутствовала в рыцарских поединках, но не играла здесь особой роли. Рыцарю, правда, полагалось опекать вдов и сирот, но милосердие к врагу не входило в расчет: ведь милосердие связано обычно с ощущением собственного превосходства, а никто из сражающихся рыцарей не желал оказаться объектом чувства, в котором было что-то для него унизительное. Ставшее притчей во языцех рыцарское великодушие проистекало скорее из гордости, нежели из человеколюбия. Тут было больше заботы о своей репутации, чем человеколюбия.

Когда мы говорим о рыцарском поведении, то, в первую очередь, имеем в виду отношение к врагу во время индивидуальных единоборств. Наиболее часто эти поединки происходили в ходе рыцарских войн, так как считалось, что поединок - самое «правильное» сражение. Иногда поединки предваряли сражение или могли происходить вместо него. Случались единоборства и в мирное время во время случайных встреч двух равных соперников. Иногда такие встречи не были случайными, а планировались заранее. Подобные поединки были неотъемлемой частью рыцарского образа жизни - следствие возникающих в среде высших сословий конфликтов, касающихся чести, а также неустанного соперничества в среде элиты. Жизнь рыцаря - это постоянное упражнение в добродетели и битва за честь своего высокого положения. Эпос, рыцарский роман и многочисленные хроники повествуют не о военных действиях как таковых, но о поединках особых героев.

Обычай решать различные конфликты путем поединков, конечно же, в основном был присущ военизированным обществам, где «воюющие» занимали высшую ступень в социальной иерархии, и он возник еще в древности. В сражениях рыцарей (разных регионов и разных эпох) между собой классовая солидарность перебрасывала мост над баррикадой личной вражды и учила снисхождению к противнику, которого полагается уважать, как равного себе. Элитарное положение рыцаря побуждало его искать славы, стараться выделиться благодаря добродетелям, свойственным его положению. А естественной формой отличия в рамках военного класса было, разумеется, отличие на поле боя, выполнение трудных заданий, которые рыцарь старался сделать еще труднее, а при нехватке реальных трудностей приносил самые диковинные обеты.

Кодекс рыцарского поведения во время поединков предписывал нападать лишь на того, кто отвечает тем же, - условие, которое можно считать составной частью определения борьбы, ведь без постулата взаимности она превратилась бы просто в резню. В разных вариантах повторяется предписание сражаться лишь с тем, кто находится в равном с нами положении, и не использовать слабостей противника. Следовать этим правилам рыцарей побуждало четыре мотива: уважение к самому себе, чувство собственного достоинства; уважение к противнику; «игровая» мотивация; милосердие, гуманность.

Автор: Басов И.И.