Особенности российского политического процесса как фактора адаптации молодежи
Для того, чтобы исследовать адаптационные процессы российской молодежи, необходимо выявить те особенности трансформационного развития в России к которым вынуждено адаптироваться молодое поколение.
В условиях мировой интеграции, демократизации Россия, как и многие страны, подвергшиеся политическому кризису, оказались в трудном положении. С одной стороны все эти страны оказались втянуты в глобальную систему взаимоотношений, сопровождающуюся преобразованием не только политических институтов, но и перестройкой политического сознания. Впрочем, «процессы, связанные с глобализацией, все больше и больше вступают в прямое противоречие не только с нашими экономическими и геополитическими интересами, но и ущемляют личные права и свободы граждан России». И не только России. Это подтвердили июльские выступления антиглобалистов в Генуе в июле 2001 года.
С другой стороны на эти противоречия наложились нерешенные внутригосударственные проблемы: после смены политического режима еще не сформировались новые политические институты, нет сильной политической элиты, новой идеологии. Экономические кризисы усугубили материальную дифференциацию в стране, что в свою очередь породило различного рода (пока еще) локальные конфликты. В связи с распадом СССР и искусственным разжиганием межнациональных конфликтов обострились националистические настроения в когда-то союзных республиках. Развал СССР очень точно впоследствии оценил А.И. Солженицын, сказав: «За несколько коротких дней 1991 года обесценены несколько веков русской истории».
Выход из этого кризиса политики видели в одном - взять курс на модернизацию и демократизацию страны, влившись со временем в мировой демократический процесс. Вступая на путь модернизации, Россия с середины 90-х гг. XX века имела амбивалентный характер, одновременно модернизаторский и антимодернизаторский. Первая тенденция нашла свое проявление в расширении включения в политическую жизнь социальных групп и индивидов, в ослаблении традиционной политической элиты и упадке ее легитимности. Вторая тенденция выражалась в специфической форме осуществления модернизации. Эта специфика проявлялась в авторитарных методах деятельности и менталитете политической элиты, позволяющих только одностороннее - сверху вниз - движение команд при закрытом характере принятия решений. Поэтому модернизация была отягощена множеством помех политического патернализма на пути не только роста уровня политического участия, но и развития системы в более широком социально-историческом смысле. Впрочем, такого рода патернализм был оправдан тем, что граждане бывшего Советского Союза находились много лет под государственной опекой и факт того, что модернизация в первые годы насаждается «сверху» не вызвал у них особых протестов. Такой тип вторичной модернизации получил название «неорганически-мобилизационного». Впрочем, модернизация России отличается от «вторичной» модернизации, например, индустриальных стран Юго-Восточной и Южной Азии, которая носила инновационно-мобилизационный характер. С одной стороны, здесь активно использовались западные технологии и экономические инновации, а с другой - мобилизовались потенции социокультурных традиций. В процессе «вторичной» модернизации здесь ставились две цели:
1) войти в мировое сообщество как развитый, конкурентоспособный регион;
2) остаться самими собой, то есть сохранить свою цивилизационную идентичность.
Эти классические, проверенные в большинстве стран направления модернизации оказались модифицированными спецификой развития России, где изменения в политической сфере произошли ранее, чем в экономической.
Важным моментом успешной модернизации, выступает рынок и на его основе функционирование прочной политической власти, что и обеспечивает стабильность в стране. Однако в России внедрение данного механизма (рынка) сопровождалось усилением центробежных тенденций, подрывом государственной власти и в целом стабильности в обществе. Прежде всего, это связано с отношением людей (особенно в первые годы модернизации) к рыночной экономике.
Для многих рынок ассоциировался с хаосом, беспорядками, так как из средства решения социокультурных, гуманитарных задач, он превратился в самоцель развития общества. Большинство представителей старшего поколения оказывались неспособными адаптироваться к новым условиям. Отсюда естественная ностальгия по прошлой жизни, когда «в условиях социализма успешно решались все проблемы». Ибо исчезли гарантии на свободный, регулярно оплачиваемый труд, бесплатное образование и лечение, получение жилья, отдых, безопасность жизни и многое другое. Негативное отношение россиян к рыночной составляющей модернизации оказалось распространенным и на другие либеральные ценности. В условиях социалистического эксперимента в России сменилось примерно три демографических поколения, произошел практически окончательный разрыв межпоколенческих социокультурных стереотипов. Поэтому для нас переход к рынку, как отмечают специалисты необходима «не столько забота о навыках хозяйствования, сколько об образе жизни вообще, о ценностных ориентациях, установках, нормах поведения, правосознания. И рыночная реформа в наших условиях должна быть не столько хозяйственной, экономической, сколько социальной, или - полнее - социокультурной, цивилизованной, призванной создать новый слой людей, современное гражданское общество».
В ходе модернизации появилась необходимость процесса демократизации. Об этом писали и отечественные ученые-политологи: «демократизация международных отношений не может быть локальной, избирательной; она должна представлять собой интернациональный, всеобщий процесс». Они подчеркивали, что демократизация обеспечивает любому народу подлинную независимость, суверенитет, свободу социального и политического выбора, невмешательства извне, неприкосновенность территории, соблюдение существующих договоров и обязательств, уважение прав государства в качестве члена ООН, других международных и региональных организаций. Однако на практике не только в отношении России, но и других стран бывшего Восточного блока эти принципы почему-то не осуществлялись. Исходя из посылки, утверждающей, что мир един и потому развивается по одинаковым законам, «российскому обществу при выборе пути развития предлагали не изобретать велосипед,- отмечал российский политолог В.Т. Пуляев, - а взять за основу опыт, накопленный в западных странах, перенести готовые формы общественного движения на российскую почву, скопировать ту или иную имеющуюся модель социального устройства». Однако исторический опыт показывает, что слепое копирование модели какого-либо государства не приводит к позитивным результатам. Так, искусственность культурно не усвоенных политических институтов, появившихся путем копирования иностранных образцов, отмечал на примере политического развития России еще М. Ковалевский. «Перестройка русского политического строя по иностранным образцам,- писал он, - нисколько не помешала сохранению самобытных русских обычаев и институтов; и, правду говоря, законы и регламенты, заимствованные на Западе и привитые к русскому стволу, подверглись сильному воздействию природы последнего. Неудивительно поэтому, если Россия усваивала одну лишь форму, а не дух тех учреждений, которые она копировала». Игнорируя исторический опыт, отечественные политики взяли за образец одну из форм демократии - либеральную. За 10 лет реформ стало совершенно очевидно, что она в наименьшей степени соответствует российским национальным особенностям. Политологи охарактеризовали «социально-политические трансформации, происходившие в нашей стране в течение последних лет (начиная с прихода к власти М. Горбачева)» как «радикальные реформы». С одной стороны, относительно высокий образовательный уровень населения способствовал довольно быстрому, но достаточно поверхностному приобщению к ценностям политической культуры участия. С другой - западная модель социального поведения, выражающаяся в таких ценностях, как частная собственность, правое государство, личная свобода, для значительной части населения являлась абстрактной, не усвоенной в процессе социализации, поскольку отсутствовала деятельно-активная ориентация личности, психология рационального оптимизма. Отсюда появились проблемы психологической и нравственной приемлемости политической модернизации, которая воспринималась частью населения не как национальное развитие, а как иностранное или космополитическое влияние. В этой связи справедливы пессимистические утверждения политологов (еще в начале 90-х гг.) о существовании как политических, так и культурных ограничений на пути распространения западного либерализма в России. Среди такого рода ограничений российский ученый Г. Рормозер выделял, что, во-первых, для России в качестве центральной выступает проблема создания сильной легитимной политической власти, а для либерализма необходимо преобразовать все проблемы власти в проблемы чистого права. Во-вторых, либерализм выступает за гетерогенность, а в России главная задача - гомогенность ее этнополитического пространства.
Таким образом, практика демократизации в России выявила ряд факторов, как препятствующих, так и способствующих укоренению демократических ценностей. Среди первых следует отметить, например, насаждение этих ценностей в нашей стране извне (со стороны Запада) и сверху (со стороны элит). При этом российские политические элиты за 10 лет так и не сумели консолидироваться. Старая система рекрутирования элит разрушена, а новая складывается медленно и стихийно. Гражданское общество в России, как и в странах бывшего СССР, находится на низкой ступени организации. Этим Россия отличается от ряда восточноевропейских стран.
К факторам, способствующим демократическим преобразованиям, следует отнести достаточно высокий к моменту начала преобразований в России экономический и образовательный уровень населения (особенно по сравнению со странами Латинской Америки или Азии), наличие в начале процесса преобразований готовности населения к этим реформам и его активная политическая поддержка (которая быстро была растрачена российскими политическими элитами). Представляется, что последний фактор может рассматриваться как наиболее важный: в конечном счете, демократизм преобразований определяется именно тем, как они проводятся: с участием граждан или без.
Следует отметить, что проблематика перехода от авторитаризма к демократии поставила перед учеными вопрос о соотношении ценностей демократии, национальных институтов и политических культур. Исследования ценностной динамики, как в обществах стабильной демократии, так и в трансформационных обществах (X. Линц, Р. Инглхарт, Х.-Д. Клингеманн) приводят к выводу о том, что для понимания обеих форм правления недостаточно учитывать только жесткие институциональные факторы - необходимо учитывать также поведенческие и социокультурные компоненты политических систем. Среди такого рода факторов, таким образом, можно выделить: собственно политические институты, политические элиты и рядовых граждан. Именно акцент на сознании и поведении рядовых граждан отличает подход к исследованию демократии и авторитаризма, который утвердился в политической науке в результате «поведенческой революции». Для него характерно, во-первых, изучение ценностей, установок, мотивов граждан по отношению к власти; во-вторых, анализ поведенческих элементов, таких, как политическое участие, особенности электорального поведения; в-третьих, постановка вопроса о поиске личностью своей демократической идентичности. Последнее особенно характерно для политико-психологических работ, в которых понятие авторитарности и демократичности переводится на уровень поведения и сознания конкретных индивидов, которые делают выбор, осваивая различные наборы политических ценностей. Данный подход позволяет более тщательно изучать взаимообусловленность политики и индивидуума, степень его адаптированности к тем условиям, в которых он находится, а также определить какими должны быть доминирующие политические установки и ценности, составляющие ядро «демократической личности».
Процесс формирования «демократической личности» в России происходит в сложных условиях и имеет ряд особенностей. Прежде всего, многочисленные исследования конца 90-х гг. свидетельствуют об определенном сдвиге в восприятии политической и социальной реальности в России со стороны ее граждан. Так, большинство из них в 1991 - 1995 гг. опасались гражданской войны, экономического краха и этнических конфликтов. Во второй половине 90-х гг. эти опасения сменились страхом перед безработицей, неспособностью оплатить образование детей и возможностью стать жертвой нападения. Эти страхи служат показателями изменения не столько глубинных уровней ментальное, сколько той среды, которая формирует эту ментальность извне и требует от личности быстрого приспособления, адаптации.
Второй момент касается эмоциональной стороны демократических перемен. Существую эмпирические свидетельства общего негативного отношения к власти, политической элите, политической системе и режиму. Так, в исследовании (1998 г.), проведенном Е.Б. Шестопал почти 92% опрошенных отметили, что они не удовлетворены существующей властью в России; более 59% той же выборки не доверяли ни одному социальному или политическому институту Следует отметить также, что недоверие и неудовлетворенность граждан относятся ко всему политическому спектру - к официальным властям, оппозиции, левым и правым, ко всем ветвям власти.
Третья важная особенность российской политической реальности эпохи демократизации касается восприятия политико-идеологических явлений. К концу 90-х гг. прежнее политическое противостояние между «демократами» и «коммунистами», весьма явственное в первой половине 90-х гг., сошло на нет. Согласно данным исследования В. Петухова и П. Вызова крайне правые составляли не более 15 - 20%, а крайне левые - не более 10 - 15% населения.
Кроме того, Россия в 90-х гг. пережила фазу «морфогенеза культуры» (результат столкновения нового образа жизни со старой культурой), которая привела к уникальной комбинации факторов, серьезно модифицировавших глубинные противоречия между старым и молодым поколениями. В связи с активным проникновением в Россию «иной» культуры, возник этот конфликт, который послужил одной из причин травмы общества (как молодого, так и старшего). Как заметил польский ученый П. Штомпка «такого рода травма может возникнуть в результате столкновения местной и иностранной культур, интерпретированное как культурно пагубное явление».
Если согласиться, что коллективная культура - основной каркас самоопределения коллективной идентичности, установления границ категории «мы», противоположной категории «они» или противостоящей ей, раскол культурного порядка будет часто нарушать коллективную идентичность. Более того, кризис идентичности и усилия с целью восстановить, заново сконструировать коллективную идентичность окажутся эмпирически наиболее заметным проявлением культурной травмы. Та травма, которая произошла в нашем государстве, связана с обновлением образа жизни под влиянием изменений технологий, экономики, политических условий. Люди обнаружили, что их «новый образ действий, появившийся спонтанно или вызванный ситуационно, вступил в конфликт с традиционной культурой. До тех пор, пока новый образ жизни не закреплен и не санкционирован в новых культурных правилах, традиционная культура теряет качество самого собой разумеющегося, делаясь проблематичной, навязанной, враждебной, устаревшей, и сопровождается конфликтом поколений».
Таков фон политического и социального развития в России. Этот фон отличается непостоянством и изменчивостью, все это в свою очередь влияет на адаптационные процессы в российском обществе. Пока эти процессы проходят в условиях уничтожения старых политических ценностей, но еще не определившихся новых (демократических). Новые ценностные кластеры выглядят размытыми, несвязными и противоречивыми.
Картина, полученная разными исследователями, примерно одинакова. Однако ее интерпретации существенно различаются: одна группа исследователей полагает, что демократические (и особенно либеральные) ценности уже пустили корни в постсоветской ментальное (А.А. Миголатьев, Купряшин), другие, считаю неготовность российских политических элит к конструктивным действиям (Ю.А. Красин, Б.Н. Шапталов). Так, российский исследователь Б.Н. Шапталов полагает, что Россия «стоит в ряду «пассивных» стран». Понимая под «пассивными» государства, правящие верхи которых (но не сам народ) в силу разных причин не могут освоить, а тем более самостоятельно выработать комплекс идеологических, культурных и экономических механизмов, необходимых для эффективной жизнедеятельности социума, и потому вынуждены заимствовать их извне на условиях, которые ставит им сложившийся в данный исторический период экспансионистский центр.
Обсуждая проблему «новых демократий» за круглым столом, другой ученый, руководитель Центра социально-политических исследований ИС РАН Ю.А. Красин также считают эти ценности нерелевантными национальным традициям и предсказывают возврат к авторитарным привычкам. Так, он видит наиболее приемлемый для России вариант на сегодняшний момент «мягкий авторитаризм». «Такой тип политического режима, возможно, оптимален для стран, где не сложилось сильного гражданского общества, которое могло бы противостоять как государственному бюрократизму, так и олигархическому корпоративизму. Именно он наиболее вероятен для России, по крайней мере, на ближайшую перспективу». В 1997 г. Д. Белл на основе изучения политической системы Сингапура ввел понятие «мягкий авторитаризм». Данным термином был обозначен политический режим, при котором правящая верхушка удерживает монополию на власть, а в частной сфере обеспечиваются условия для реализации либеральных принципов. Между властью и бизнесом заключается своего рода договор о «невмешательстве во внутренние дела»: в обмен на свободу предпринимательства бизнес обязуется не посягать на власть, держаться в стороне от публичной политики.
Вопрос о западном типе развитии как универсальном в связи с опытом России и других стран, осуществляющих переход от традиционного общества, недемократических режимов к демократии, остается открытым до сих пор. В этой связи важным представляется вывод о том, что такой переход не означает и не должен означать замены одной системы на другую. Дорога к свободе есть переход от закрытого общества к открытому. А открытое общество не система, а только механизм для изучения альтернатив. Экономические структуры и политические в ней не предопределены.
Перед Россией в историческом прошлом не раз вставал вопрос о выборе пути развития. И со временем она находила решение, способствовавшее стабилизации общества. В нынешней изменяющейся России эта проблема в который раз приобрела свою актуальность. Изначально, после смены политического режима в начале 90-х годов в России был взят курс на демократизацию и модернизацию общества. Однако, вследствие многих просчетов политиков, их противоречивых действий, было подорвано доверие не только к ним, по инерции такое отношение распространялось на либерально-демократические ценности, носителями которых они себя провозгласили. Впрочем, о такого рода политиках еще в начале XX века писала известная русская просветительница княгиня М.К. Тенишева: «Все эти либералы, социал-демократы и прочие - пустые краснобаи, не лучше других. Их громкие фразы о благе человечества лишь корка, под которой скрывалась обида неудачника или мелкая душонка, или все тот же карьеризм, в котором они обвиняли других. Я так часто видела, что слова их расходились с делами. Слепые, бессовестные люди. Это те, которые ратуют за народ, кричат о благе народа и разрушают с легким сердцем то немногое, те редкие очаги культуры, которые создаются едиными тяжелыми усилиями отдельных лиц. Разрушают то, что было сделано для этого народа с любовью, инициативой и большими денежными затратами. Сами-то они что могут дать народу? Да и любят ли они его действительно?
У нас в России почему-то думают, что политикой могут заниматься поголовно все. Разрушить легче, чем создать».
В современном обществе в результате действий такого рода политиков появилось разочарование в демократии из-за ее неэффективности в решении острых социальных проблем. Более того, некоторые исследователи сегодня склонны говорить о том, что «третья волна демократии» выдохлась. Так, Ю.А. Красин отметил, «если говорить о России, то здесь наблюдается усиление авторитарных тенденций. Говорят даже об «откате» от демократии». Причину этого явления ученый видит в «излишнем либертаризме», т.е. радикальной формы либерализма, поставившее начавшееся трансформироваться российское общество на грань катастрофы. Еще хуже, что в общественном сознании разрушительная практика либертаризма до сих пор ассоциируется с идеями либерализма и демократии, а, следовательно, отрицательное отношение переносится и на них. Путь России к демократии чрезвычайно сложен и противоречив в силу глубокой антиномичности ее политического развития. Последствия либертального шока - еще один зигзаг на этом пути.
На сегодняшний день в Российской политике необходимо проставить наиболее важные акценты дальнейшего развития. Среди них особое место должна занимать личность. Так, в последнем Послании Федеральному Собранию Российской Федерации, Президент В.В. Путин наряду с другими первоочередными общенациональными задачами страны, выделил личностный фактор: «уменьшение бедности, рост благосостояния людей». Среди наиболее актуальных проблем Президент особо подчеркнул значимость профессиональной подготовки молодежи, качестве и модернизации образования. Однако не стоит сбрасывать со счетов проблему молодежной политики в целом. В нынешней России она должна стать одним из приоритетных направлений в государственной политике. От того, сколько будет вложено сил и возможностей в это направление, будет зависеть уровень адаптивности молодого поколения, а значит и будущее России. В этой связи наряду с другими проблемами у государства возникла потребность в выработки определенной стратегии для устранения конфликтов, преодоления кризиса политической социализации, модели активной адаптации к политическим и социальным изменениям.
Автор: Дворцова Т.А