05.03.2012 3581

Конституционные правомочия, составляющие право на свободу совести, в законодательстве России и ЮФО

 

Рассмотрим конституционные правомочия, составляющих право на свободу совести. Эта часть правомочий свободы совести непосредственно закреплена в статьях Конституции РФ, и в силу такого подхода сложнее понятие свободы совести наполнить каким угодно содержанием, либо превратить в пустую декларацию, т.к. предполагается, что без описанных правомочий реализация свободы совести в полной мере невозможна. Конкретизация же их в федеральном законодательстве и законодательстве субъектов РФ ЮФО выступает в виде способа реализации.

Первое рассматриваемое правомочие - это право исповедовать любую религию в индивидуальной и коллективной формах (как единолично, так и сообща с другими). Оно закреплено помимо ст. 28 Конституции РФ, например, в ст. 18 Всеобщей Декларации прав человека, ст. 18 Международного пакта о гражданских и политических правах, ст. 9 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод, ст. 11 Итогового документа Венской встречи 1989 года представителей государств-участников Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, состоявшейся на основе положений заключительного акта, относящихся к дальнейшим шагам после совещания (далее - Итоговый документ Венской встречи 1989 г.), преамбуле и п.1 ст. 3 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» (далее - федеральный закон о свободе совести). Формулировки соответствующих актов субъектов РФ ЮФО либо отсылают к федеральным нормативным актам, либо дублируют их, так что ничего принципиально нового к пониманию свободы вероисповедания как таковой они не дают.

Следует вновь обратить внимание на тот факт, что данное правомочие свободы совести часто вообще выделяется в качестве самостоятельного - в т.ч. в Конституции РФ и федеральном законе о свободе совести.

Исторически самая древняя форма государственно-правовой дискриминации - религиозная дискриминация, которая выражалась в отсутствии права исповедовать иную религию, кроме господствующей в данном государстве. Требование отмены религиозной дискриминации вело к веротерпимости - первой ступени на пути к свободе совести. При этом в сорока трёх странах до сих пор сохраняется привилегированное положение некоторых конфессий (Греция, Иран и т.д.), что, не обозначает, отсутствия свободы религии во всех этих странах в принципе.

Основная сложность, которой здесь возникает - это соотношение индивидуальной и коллективной форм исповедания веры. Если с первой более или менее понятно - законодательство подавляющего большинства государств, даже клерикальных, в принципе предполагает возможность исповедания для отдельных людей негосподствующей религии, то возможность (или невозможность) вероисповедания по второй форме и создаёт дискуссионность обсуждения большинства вопросов, связанных с реализацией права на свободу совести, в силу того, что верующим, как и людям в целом, свойственно объединяться. Таким образом, мы выходим на проблему правового статуса религиозных организаций - также серьёзную проблему, выходящую за рамки настоящего исследования, тем более, что имеются современные работы по данной тематике, хотя полностью её, безусловно, они не исчерпывают. Тем не менее, остановиться на ней необходимо, т.к. полноценная реализация свободы религии невозможна без адекватных возможностей для деятельности религиозных объединений. На той же позиции стоит и Европейский Суд по правам человека. Прецедентная практика Суда по вопросам свободы совести огромна и её всеобъемлющее исследование в задачи работы не входит (да и вряд ли оно возможно в рамках единичной работы), поэтому и при рассмотрении свободы религии, и иных правомочий свободы совести, мы будем останавливаться на некоторых наиболее значимых примерах.

Д.П. Холинер обращает внимание на то, что одним из первых дел, касающихся прав религиозных объединений, стала жалоба члена «Общества распространения Церкви объединения» (господина X.) против Австрии. Власти ликвидировали указанное общество в соответствии с законодательством об ассоциациях, запрещавших регистрацию религиозных объединений в качестве общественных. Поскольку отсутствовала возможность получения иного правового статуса, заявитель полагал роспуск созданного объединения необоснованным ограничением его права на свободу вероисповедания.

15 октября 1981 г. Европейская Комиссия (при Европейском Суде по правам человека) объявила жалобу X. против Австрии неприемлемой, указав, что «заявитель не обосновал свое утверждение об имевшем место вмешательстве в его свободу вероисповедания Государство подчеркнуло, что право на исповедание даже непризнанной религии полностью гарантируется в Австрии вне зависимости от какого-либо вида регистрации». В данном случае Комиссия интерпретировала право исповедовать, религию «сообща с другими» в довольно узком смысле, т.е. создание религиозной организации не было сочтено необходимой предпосылкой для обеспечения коллективного права на свободу вероисповедания.

Позиция Суда несколько изменилась в деле «Католическая церковь г. Ханья против Греции». Церковь-заявительница была лишена права на судебную защиту унаследованной ею собственности, так как не обладала правоспособностью юридического лица. Государство-ответчик сослалось на то, что церковь сама никогда не обращалась с заявлением о приобретении такого правового статуса. Тем не менее, Суд установил нарушение ст.6 Конвенции (право на судебную защиту). Таким образом, был сделан первый значительный шаг в создании правовой позиции, закрепившей в 2001 году право верующих на создание религиозных организаций.

Прецедентным решением Европейского Суда стало постановление по жалобе объединения македонцев из Греции по делу «Сидиропоулос и другие против Греции». В данном случае заявители жаловались на отказ властей зарегистрировать их объединение в качестве юридического лица. При этом они сослались на свои права на свободу объединения и свободу исповедовать религию совместно с другими, гарантированные ст. 11 и 9 Конвенции. 10 июля 1998 г. Суд сформулировал содержание свободы объединения: «Суд отмечает, что право на создание объединения является неотъемлемой частью права, изложенного в ст. 11, даже если указанная статья прямо указывает лишь на право создавать профессиональные союзы».

Если подробнее рассмотреть этот вопрос на примере, скажем, истории христианства, то правовая составляющая понятия ecclesia (греч. - церковь) была присуща ему изначально. « этим словом в общественно-политической жизни древнего мира официальное, правомочное собрание граждан, созванных (этимологически ecclesia происходит от глагола «призывать», «созывать») для решения общих дел, для суверенного волеизъявления». Однако религиозные организации можно рассматривать и как бы с другой стороны - со стороны индивидов-членов общества. В этом смысле деятельность религиозных организаций предстает перед нами как одна из коллективных форм реализации свободы совести, а сами религиозные организации - как организационно-правовая форма закрепления этой деятельности. Здесь и кроется одна из проблем, связанных с правовым статусом религиозных организаций, на которые и направлено настоящее исследование. Форма (деятельность религиозных объединений) заслоняет то, что она призвана выражать вовне - т.е. свободу совести.

По поводу данной проблемы Г.П. Лупарев пишет, что «корпоративные потребности выражают самодовлеющее значение достигших определенного уровня развития религиозных организаций, мотивацию их заботы, прежде всего о самих себе и лишь попутно о массе собственных членов или сторонников». С.А. Бурьянов подтверждает: « права религиозных сообществ должны рассматриваться как производные от права каждого индивида на свободу совести» (он же отмечал, что отступление от этого идеала происходит из-за смешения свободы совести и свободы вероисповедания). Интересно, что С.А. Бурьянов высказывает данное мнение применительно, в основном, к тому, что в нашей стране законодательством ограничиваются права некоторых религиозных объединений (подробнее об этом - ниже). Таким образом, он совершает ту же ошибку, на которую указывает сам, поскольку законодательство ограничивает права не верующих, а религиозных объединений.

К этому же доводу в своё время апеллировали советские исследователи, критикуя страны «западной демократии» - только в том смысле, что отождествление свободы совести и свободы вероисповедания происходит из-за игнорирования свободы атеизма, и были не так уж неправы, поскольку например, знаменитая Первая поправка к Конституция США, строго говоря, ведёт речь именно о свободе вероисповедания - freedom of religion (поскольку в тексте идёт речь именно о «религии»). В связи с чем имеют место быть курьёзы. Например, в комментарии к федеральному закону о свободе совести А.Е. Себенцов утверждает, что англоязычный аналог свободы совести - как раз freedom of religion, между тем как на самом деле свобода совести - это freedom of conscience.

Однако если значительная часть верующих реализует своё право на свободу совести в коллективной форме - через религиозные организации, необходимо выявить некоторые связанные с этим проблемы. Понятие религиозной организации неоднозначно трактуется в законодательстве России, что приводит к бурным дискуссиям среди ученых и практических работников.

Как известно, Конституция Российской Федерации не только не дает нам понятия религиозных организаций, но и вообще не упоминает его. Создатели Основного закона оперировали понятием «религиозные объединения» - в ст. 14. Как же соотносятся понятия «религиозные объединения» и «религиозные организации»?

Гражданский кодекс РФ, также регулирующий деятельность религиозных организаций, дал довольно странный ответ на этот вопрос. В п.1 ст.117 ГК РФ закреплено: «религиозными организациями (объединениями) признаются добровольные объединения граждан, в установленном законом порядке объединившихся на основе общности их интересов для удовлетворения духовных или иных нематериальных потребностей». Получается, что, если следовать буквальному смыслу акта, «религиозные объединения» и «религиозные организации» - синонимы.

Однако в нашей системе законодательства число ответов на упомянутый вопрос обозначено числом более единицы. Еще один ответ предлагает нам Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» от 26 сентября 1997 года. У федерального закона о свободе совести много противников, которые считают, что он ограничивает реализацию права на свободу совести. Оппоненты Закона выдвигают несколько пунктов возражений в обоснование своей позиции, и один из них - именно разграничение понятий «религиозные объединения» и «религиозные организации» (о других пунктах подробнее - ниже).

В соответствии с п.1 ст.6 Закона, религиозное объединение - это «добровольное объединение граждан РФ, иных лиц, постоянно и на законных основаниях проживающих на территории РФ, образованное в целях совместного исповедания и распространения веры и обладающее соответствующими этой цели признаками: вероисповедание; совершение богослужений других религиозных обрядов и церемоний; обучение религии и религиозное воспитание своих последователей». Данное определение не совсем удачно, т.к. по мнению, например, диакона А. Кураева в нём содержится логическая ошибка idem per idem «то же самое через то же самое» (круг в определении). Определение религиозной организации, по сути, следующее - это та организация, в которой есть религиозность («религиозные обряды, религиозное обучение»). Это приводит к тому, что в Законе отсутствует механизм признания объединения религиозным без желания его членов (некоторые нетрадиционные для России на самом деле культовые объединения действуют в качестве «культурных центров», «центров нетрадиционной медицины» и т.д.), что делает затруднённым соответствующий контроль, за соблюдением законодательства со стороны компетентных государственных органов. Далее п.2 ст.6 Закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» разделяет религиозные объединения на два вида - религиозных групп и религиозных организаций. То есть, наблюдается противоречие между ГК и Законом «О свободе совести и о религиозных объединениях» в рассматриваемом вопросе, поскольку согласно последнему, «религиозные объединения» и «религиозные организации» соотносятся как целое и часть. Чтобы подтвердить данный тезис, необходимо определить понятие «религиозная организация» и выяснить, в чем его отличие от понятия другого вида религиозных объединений - религиозных групп.

Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» (п.1 ст.7): религиозной группой «признается добровольное объединение граждан, образованное в целях совместного исповедания и распространения веры, осуществляющее деятельность без государственной регистрации и приобретения правоспособности юридического лица». Соответственно, религиозная организация - это «добровольное объединение граждан Российской Федерации, иных лиц, постоянно и на законных основаниях проживающих на территории Российской Федерации, образованное в целях совместного исповедания и распространения веры и в установленном законом порядке зарегистрированное в качестве юридического лица».

Помимо бросающегося в глаза различия между религиозной группой и религиозной организацией, состоящего в том, что первая не имеет статуса юридического лица, а вторая - имеет, есть и другие. В состав религиозной группы входят «граждане», а в состав религиозной организации - граждане РФ и иные лица, постоянно и на законных основаниях проживающие на территории РФ. Еще одно отличие - разный объем правоспособности (у религиозных организаций он больше, чем у групп).

Следующее основное отличие(- состав участников этих видов религиозных объединений. В состав религиозной организации входят «граждане РФ, иные лица, постоянно и на законных основаниях проживающие на территории РФ». Если с гражданами РФ все более или менее понятно (в соответствии с гражданского законодательством учредители - это не признанные недееспособными граждане 18-летнего возраста; членство же в религиозных организациях несовершеннолетних регулируется не законом, а религиозными нормами, запрещено лишь вовлечение малолетних - т.е. лиц до 14-летнего возраста - п.5 ст. 3 Закона), то вопрос, кто такие «иные лица, постоянно и на законных основаниях проживающие на территории РФ», требует отдельного пояснения. В соответствии со ст. 2 Федеральный закон от 25 июля 2002 г. N 115-ФЗ «О правовом положении иностранных граждан в Российской Федерации» (с изменениями от 30 июня, 11 ноября 2003 г.) - это лицо, имеющее действительный вид на жительство. Деятельность же в России иностранцев, временно находящихся на ее территории, определяется целью их визита. Следовательно, группа туристов не сможет создать религиозное объединение или участвовать в нем. Вообще, права иностранцев и апатридов на создание и участие в деятельности религиозных объединений сильно ограничены. Те из них, кто постоянно и на законных основаниях проживают на территории РФ, еще могут участвовать в религиозном объединении или организации, но не могут создать ее без участия определенного количества российских граждан. Те же из них, кто бывает на территории временно, лишены права реализовывать свободу совести в коллективной форме - т.е. через деятельность религиозных объединений.

На ограничении религиозных прав иностранцев и апатридов обращают внимание многие исследователи - в том числе и за рубежом. Правомерность ограничений вызывает сомнения. Обычно оно обосновывается исходя из соображений целесообразности - не секрет, что многие религиозные объединения, нарушавшие права граждан и посягавшие на общественный порядок, имели центры за рубежом («АУМ Синрикё»). Но правильно ли запрещать иностранцам и апатридам вообще создавать, а иностранцам и апатридам, временно пребывающим на территории РФ - участвовать в деятельности религиозных объединений? Конституция РФ (п.3 ст.62) предусматривает возможность ограничения прав иностранцев и апатридов по сравнению с российскими гражданами, но соразмерно ли такое ограничение в отношении религиозных организаций (как, например, в случае с наделением только граждан РФ доступом к муниципальной службе)? Нам представляется, что нет, поэтому в п.1 ст.6, п.1 ст.8 следует внести изменения и исключить из них слова «постоянно и» и разрешить участвовать в религиозных объединениях и организациях любым лицам, на законных основаниях находящихся на территории РФ, тем более что у государственных органов власти есть теперь и инструмент воздействия на иностранных граждан, чья деятельность в религиозной сфере жизни общества выходит за рамки, описанные законодательством нашей страны - например, распоряжения

Министерства юстиции России о нежелательности пребывания (проживания) в Российской Федерации иностранного гражданина или лица без гражданства, являющегося членом (участником) общественного или религиозного объединения. Что же касается религиозных групп, то состав участников законодатель в силу традиции ограничил «гражданами» - т.е. исходя из буквального смысла, лицами, имеющими российское или (и) иностранное гражданство, и не связывает возможность создания религиозной группы с постоянностью и законностью проживания этих «граждан» на территории РФ. (По тому же пути законодатель пошел и в ГК (п.1 ст. 117)). Норма п.1 ст.7 явно противоречит определению религиозного объединения, данному в другой статье Закона «О свободе совести и о религиозных объединениях». И опять же - совершенно непонятно, почему права создавать религиозные группы и участвовать в них, лишены исключительно лица без гражданства, в т.ч. постоянно и на законных основаниях проживающие на территории РФ. Представляется необходимым внести в п.1 ст. 7 федерального закона о свободе совести изменения и добавить в определение религиозной группы после слова «граждан» формулировку « Российской Федерации, иных лиц, на законных основаниях находящихся на территории РФ». Также потребуется привести в соответствие с этой и предложенной выше поправками к Закону «О свободе совести и о религиозных объединениях» остальные его статьи. Наделение иностранцев и апатридов правом участвовать во всех видах религиозных объединений чрезвычайно важно, поскольку именно с их деятельностью связаны многие правомочия, которые невозможно использовать в индивидуальном порядке. (А.Е. Себенцов и У. Коул Дарэм мл. и Лорен Б. Хоумер полагают, что Закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» хотя ничего и не говорит о, но и не запрещает исповедание веры в индивидуальном порядке или в кругу семьи).Третье основное отличие религиозной организации от группы того же вида - больший объем правоспособности как в силу гражданского права (в связи с наличием статуса юридического лица только у первой), так и в силу налагаемых упомянутым Законом ограничений - они имеют только «минимум» культовой правоспособности.

Ясно, что религиозные организации и религиозные группы - действительно различные образования, из чего проистекает различный перечень их правомочий, что, собственно, и вызывает бурю протестов среди оппонентов Закона (в т.ч. бывшего Уполномоченного по правам человека в РФ О.О. Миронова). С одной стороны, вполне разумно различать статус религиозной организации и религиозной группы, дабы не принуждать всех граждан, желающих коллективно исповедовать веру, к регистрации в государственных органах (к тому же существуют конфессии, в которых это запрещается - «катакомбники», «баптисты-инициативники» и т.п.). С другой стороны, из этого различия в статусе вытекает различный объем не только гражданской, но и культовой правоспособности, что есть уже ограничение свободы совести. Конституция же закрепила (п.2 ст. 14) равенство религиозных объединений перед законом, Гражданский кодекс уравнял религиозные объединения и религиозные организации, а Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» закрепил неравенство в статусе этих образований, что противоречит приоритетным по отношению к нему актам.

Это серьезная проблема, заслуживающая дальнейшего изучения, ибо решение ее явно непросто. Здесь стоит добавить, что «традиционалистам», в основном, являющимся сторонниками данного закона, тоже не всегда одобряется разделение религиозных организаций и групп. Так, И.В. Понкин полагает, что «никаких религиозных групп, неподконтрольных государству (не в плане управления, а в плане контроля законности деятельности), не должно быть», все они должны быть зарегистрированы (это будет нарушать право верующих некоторых конфессий на свободу вероисповедания).

Существуют здесь и иные теоретические проблемы. Ф.М. Рудинский ещё в 1971 г., поставил, например, такой вопрос: включает ли право исповедания любой религии возможность основания нового исповедания, направления или толка? Сам он, отвечая на данный вопрос, придерживался мнения о том, что право не знает деления религиозных исповеданий на «традиционные» и «сектантские». Однако, по его мнению, элю не означает свободы для всех и каждого основывать новую религию, и чтобы государственные органы были обязаны признать эту организацию. Таким образом, не может быть и речи о «праве» основания новой религии в указанном смысле. Правило здесь такое: появление новых религиозных направлений возможно лишь как результат внутренней, чисто религиозной жизни. А.С. Ловинюков счёл такое мнение небесспорным, поскольку для государства в правовой оценке не может иметь значения вопрос о том, каким образом возникли новые теологические идеи и течения, появляются они вновь или в результате раскола или слияния различных религиозных организаций. Следовательно, граждане, пожелав сообща исповедовать любую религию, объединившись в религиозное общество, и на основе собственно разработанных уставов осуществляют исповедание, не спрашивая на это разрешения у властей, лишь поставив их в известность. В современном российском законодательстве этот вопрос решается следующим образом. В п.5 ст.11 федерального закона о свободе совести указан перечень документов, предоставляемых для регистрации местных религиозных организаций. По поводу наличия в нём пункта об обязательности предоставления для регистрации местной религиозной организации документа, подтверждающего существование религиозной группы на данной территории на протяжении не менее пятнадцати лет, выданный органом местного самоуправления или подтверждающего ее вхождение в централизованную религиозную организацию, выданный ее руководящим центром и развернулись дискуссии. Несомненно, что это требование создает определенный барьер на пути регистрации вновь создаваемых религиозных организаций. У меры такого рода (как и у концепции Закона в целом) есть сторонники и противники. Сторонники ее утверждают, что она станет действенным заслоном на пути антиобщественных религиозных объединений. Наиболее четко сформулировал суть этого подхода И.А. Куницын, считающий, что стадию противостояния обществу проходят все религиозные объединения. Если ограничить их гражданскую правоспособность без ограничения культовой, это позволит «на начальном этапе выявить нарушения и воспрепятствовать формированию материальной базы антисоциальных групп или обществ, стимулируя тем самым процесс их социальной адаптации». Противников у этой и других дискриминационных мер в Законе множество. Это и отечественные, и зарубежные исследователи, и Уполномоченный по правам человека в РФ. Даже у автора полуофициального комментария к Закону (использующегося в органах юстиции) А.Е. Себенцова вызывает сомнения правовая чистота этих ограничений. Доводы оппонентов состоят в том, что отсутствие возможности для вновь создаваемых религиозных организаций получать статус юридического лица есть серьезное ограничение свободы совести, не соответствующее Конституции РФ и международно-правовым обязательствам последних. Ограничения прав религиозных объединений лишь в связи со сроком их существования вводит для них, по сути, презумпции виновности. Вместо того, чтобы усилить работу в соответствующем направлении правоохранительных органов, под давлением некоторых конфессиональных кругов законодатель решил использовать административные ограничения. «Государство не может и не должно вмешиваться в спор между религиями - какая из них лучше. У него просто нет средств и объективных критериев для этого». На что М.С. Фокин возражает: «По своей природе государство не может быть мировозренчески индифферентным». Сторонники дискриминации обосновывают свою позицию тем, что т.н. «секты» сами нарушают права человека (поэтому справедливо ограничение прав некоторых религиозных объединений), к тому же их культовая деятельность не ограничивается. На это можно возразить, что многие юридические лица могут посягать на права граждан, но такие ограничения к ним не применяются. Также на примере конкретных правомочий будут приведены примеры наличия культовых ограничений, что противоречит многим международным соглашениям РФ в области прав человека. Между тем И.В. Мухачев пишет: «С уверенностью можно сказать только об одном: о приоритете международных договоров РФ перед национальным законами». Также следует добавить, что в абзацах третьем и четвертом п.3 ст.27 Закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» введен «подвид» местных религиозных организаций, пользующихся правами юридического лица со многими ограничениями, перечисленными в этой норме. К ним относятся религиозные организации, не могущие подтвердить 15-летнего срока своего существования. Объем правоспособности таких местных религиозных организаций шире, чем у религиозных групп, но уже, чем у местных религиозных организаций, имеющих документ о 15-летнем сроке существования. Причем нет определенности в понимании того, что за организации относятся к этому «подвиду» (классификацию религиозных организаций по Федеральному закону «О свободе совести и о религиозных объединениях».

Большинство авторов считает, что к таким организациям относятся местные религиозные организации, зарегистрированные к моменту вступления в силу Закона «О свободе совести и о религиозных объединениях», и не могущие предоставить документа о 15-летнем сроке существования. На этой же позиции стоит Министерство юстиции, добавляя, что сюда относятся местные религиозные организации, входящие в структуру централизованных. Но и многие участники дискуссии, и Минюст видели необходимость в обращении в КС РФ по поводу конституционности некоторых положений Закона «О свободе совести и о религиозных объединениях».

И Конституционный Суд сказал свое слово. Многое в регулировании осуществления свободы совести изменило его Постановление от 23 ноября 1999 года №16-П: КС РФ хотя и не признал противоречащими Конституции РФ содержащиеся в абзацах третьем и четвертом пункта 3 статьи 27 Федерального закона «О свободе совести и религиозных объединений» положения, налагающие ограничения на права некоторых религиозных организаций, однако постановил, что религиозные организации, учрежденные до вступления данного Федерального закона в силу, а также религиозные организации, входящие в структуру централизованной религиозной организации, пользуются правами юридического лица в полном объеме, без подтверждения пятнадцатилетнего минимального срока существования на соответствующей территории, без ежегодной перерегистрации и без ограничений, предусмотренных абзацем 4 пункта 3 статьи 27 Закона. В отношении других религиозных организаций конституционность указанных положений данного закона КС РФ не проверялась.

По сути, это Постановление РФ отменило положения абзацев третьего и четвертого пункта 3 статьи 27 Федерального закона «О свободе совести и религиозных объединений», ибо указанные в них ограничения налагаются теперь лишь на организации, зарегистрированные после вступления настоящего закона в силу и не сумевшие представить документ о вхождении в структуру централизованной религиозной организации, либо документ, подтверждающий ее существование на соответствующей территории на протяжении не менее пятнадцати лет. Выявленный Конституционным Судом «конституционно-правовой» смысл Закона явно расходится с буквальным. Эта точка зрения нашла отражение в Особом мнении судьи КС РФ, Л.М. Жарковой. К тому же сомнительным представляется само право КС РФ давать толкование (а не просто признавать соответствующими или не соответствующими Конституции РФ) федеральным законам - оно ФКЗ «О Конституционном Суде РФ» не предусмотрено, а по смыслу ст. 126, 127 Конституции РФ - это прерогатива Верховного Суда РФ и Высшего арбитражного Суда РФ (по соответствующим вопросам).

В соответствии с Определением КС РФ от 13 апреля 2000г. № 46-0 религиозным организациям, зарегистрированным до принятия рассматриваемого Закона, разрешено сохранить организационно-правовую форму и статус юридического лица вне зависимости от того, что принятый Закон изменил требования к структуре и порядку учреждения религиозной организации. Дело в том, что прежний Закон «О свободе вероисповеданий» предполагал регистрацию и религиозных орденов, братств и т.д. Новый же Закон не позволял регистрировать орден иезуитов (который и подал жалобу) ни в качестве местной, ни в качестве централизованной религиозной организации.

В своих последующих актах - Определениях КС РФ от 7 февраля 2002 г. N 7-0 и от 9 апреля 2002 г. N 113-0, КС РФ придерживался той же тактики впрямую не признавал соответствующие нормы федерального закона о свободе совести неконституционными.

Первое из этих определений от 07.02. № 7-0 дополнило выявленный ранее КС РФ в актах 1999-2000 гг. «конституционно-правовой смысл» федерального закона о свободе совести положением о том, ликвидация религиозной организации, зарегистрированной в качестве юридического лица до принятия федерального закона о свободе совести 1997 г., как не прошедшей перерегистрацию в указанный срок законом срок - до 31.12.2000 г. (т.е., по сути, не внесшей необходимых изменений и дополнений в учредительные документы) возможна по решению суда - в соответствии с предписаниями статей 13 (часть 5), 28, 30 и 55 (часть 3) Конституции Российской Федерации и конкретизирующих их положений пункта 9 статьи 8 и статьи 14 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» - лишь в случае, если надлежащим образом будет доказано, что она прекратила свою деятельность или осуществляет не совместимую с вытекающими из Конституции Российской Федерации обязанностями религиозной организации как юридического лица неправомерную деятельность. При этом суд, решая вопрос о ликвидации религиозной организации как не прошедшей перерегистрацию в указанный срок, в том числе по причине прекращения ею своей деятельности, не может ограничиваться установлением формальных условий применения положений пункта 4 статьи 27 (непрохождение перерегистрации в указанный срок) и пункта 9 статьи 8 (непредставление необходимых сведений) федерального закона о свободе совести.

Во втором определении - от 09.04.2002 г. № 113-0, которое было вынесено по жалобе религиозного объединения, не имевшего документа ни о подтверждении 15-летнего срока существования, ни о вхождении в структуру централизованной религиозной организации, и которому на этом основании Министерством юстиции было отказано в регистрации, Конституционный Суд отказался рассматривать вопрос о соответствии положений федерального закона о свободе совести на том основании, что эти положения были применены не судом, а органом исполнительной власти, решение которого не может иметь преюдициального значения. Таким образом, заявителям следовало обратиться в суд общей юрисдикции, и лишь затем, в случае отрицательного решения - в КС РФ.

Нельзя не отметить половинчатый, компромиссный характер актов Конституционного Суда, который не пошел на то, чтобы признать данное положение закона не соответствующим Конституции. Судьи, кроме Л.М. Жарковой, сочли, что свою задачу Суд выполнил, и свободу совести защитил. В.О. Лучин, например, комментируя Постановление от 23.11.1999 г. № 16-П счёл, что «иное истолкование оспариваемых положений (абзацев третьего и четвёртого п. 3 ст. 27 федерального закона о свободе совести - Б.Д.) означало бы их превращение в самодостаточную норму, прямо противоположную и противоречащую содержанию статей 9 и 11, с которыми они находятся в неразрывном нормативном единстве, что с точки зрения правовой логики недопустимо». Однако такое толкование норм федерального закона о свободе совести как раз и разрушает его внутреннюю логику (небезупречную, правда) и делает совершенно непонятным, какие организации с ограниченными правами имеются в виду в абзацах третьем и четвёртом п. 3 ст. 27 этого Закона. Получается, что ограничения абзацев 3-го и 4-го п.З ст.27 Закона не относятся к централизованным организациям, местным религиозным организациям, имеющим документ о пятнадцатилетнем сроке существования или о вхождении в централизованную организацию, а также местным религиозным организациям, зарегистрированным до вступления Закона в силу. Однако в разбираемых нормах не сказано ничего ни о том, что они применяются только к местным религиозным организациям, ни о том, что они применяются только при перерегистрации. Здесь мы опять видим поле для применения метода деконструкции - и законодатель, и орган конституционного контроля подвергают текст данного закона логоцентристской репрессии, однако и при том, и при другом толковании он остаётся противоречивым и внутренне, и с точки зрения системной логики законодательства.

В Письме Минюста от 27.12.1999 г. № 10766-сю было предложено считать абзацы третий и четвертый п.З ст. 27 Федерального закона «О свободе совести и религиозных объединениях» недействующими и упомянуты соответствующие законодательные инициативы. Автор работы поддерживает это мнение и предлагает исключить упомянутые абзацы третий и четвертый п.3 ст.27 из Закона. Также выдержанным в духе стандартов в области прав человека было бы исключение из Закона требования о предоставлении при регистрации местных религиозных организаций документа либо о 15-детнем сроке существования, либо о вхождении в структуру централизованной организации (т.е. нужно внести изменения в п.1 ст.9, п.5 ст. 11 Закона).

Дело ещё и в том, что органы юстиции в субъектах РФ не всегда принимают во внимание толкование федерального закона о свободе совести КС РФ и Минюстом РФ. Например, в Краснодарском крае суд обязал Главное управление Министерства юстиции РФ по Краснодарскому краю зарегистрировать местную религиозную организацию «Буддийский Центр Алмазного Пути школы Карма Кагью г. Краснодара» в связи с тем, что первоначально орган юстиции не принял во внимание, что данная религиозная организация предоставила документ, подтверждающий вхождение в состав централизованной организации. В результате незаконно была назначена религиоведческая экспертиза и данной организации было отказано в регистрации, как существующей на соответствующей территории менее 15 лет, после чего её представителям пришлось обратиться в суд. Дополнительные ограничения свободы совести были введены и нормативно-правовыми актами ряда субъектов РФ - в т.ч. ЮФО.

Так, Закон Республики Адыгея «О свободе совести и о религиозных объединениях» даже стал предметом разбирательства в Верховном Суде этой республики 20 ноября 2000 г. Пунктом 4 ч. 1 ст. 9 Закона РА предусмотрено, что если устав религиозной организации содержит положения, ограничивающие долг и обязанность гражданина РФ по защите Отечества, то религиозной организации может быть отказано в государственной регистрации.

Поскольку федеральным законом о свободе совести не предусмотрено такое основание для отказа в государственной регистрации религиозной организации, прокурор просил признать п. 4 ч. 1 ст. 9 Закона РА противоречащим Федеральному закону, а, следовательно, не действующим и не подлежащим применению. Однако ст. 12 Федерального закона и ст. 9 Закона РА предусматривают одним из оснований для отказа в государственной регистрации религиозной организации противоречие цели и деятельности религиозной организации Конституции РФ, Конституции РА и законодательству РФ и РА.

Суд счёл, что согласно ст. 59 Конституции РФ, защита Отечества является долгом и обязанностью гражданина Российской Федерации, поэтому содержание в уставе религиозной организации положения, ограничивающего долг и обязанность гражданина РФ по защите своего Отечества, следует признать противоречащим РФ и Конституции РА, что согласно п. 1 ст. 12 Федерального Закона и ст. 9 Закона РА является основанием для отказа в государственной регистрации религиозной организации. Однако непонятно, почему ни в республиканском законе, ни в судебном решении не нашло отражения право гражданина РФ в случае, если его убеждениям или вероисповеданию противоречит несение военной службы, на замену ее альтернативной гражданской службой (ст. п.З ст. 59 Конституции РФ). Толкование вышеупомянутых норм и федерального, и республиканского законов должно проводиться только исходя из этой нормы.

Не во всём безупречен и Закон Республики Дагестан «О свободе совести, свободе вероисповедания и о религиозных организациях». Так, в п. 6 ст. 10 этого Закона сказано: «В Республике Дагестан не может быть зарегистрировано более одной республиканской религиозной организации одного и того же вероисповедания. Не допускается создание исламской республиканской религиозной организации по национальному признаку». По поводу первого положения данного пункта следует, сказать, что аналогичное было в Законе Республики Татарстан «О свободе совести и о религиозных объединениях» (п.5 ст. 10 закреплял, что мусульманские религиозные организации в Республике представляются и управляются одной централизованной религиозной организацией). Данное положение Верховным Судом РФ признано не соответствующим федеральному законодательству. Поэтому аналогичную норму из Закона Республики Дагестан необходимо исключить. Точно также, как и первое, второе положение данного пункта преследует вполне понятные цели (укрепление общественного порядка) и, в общем-то, разумно, но оно точно также нарушает п. 5 ст. 4 федерального закона о свободе совести, в соответствии с которым религиозное объединение создается и осуществляет свою деятельность в соответствии со своей собственной иерархической и институционной структурой.

Здесь существует и иная точка зрения. А.С. Ловинюков, например, выразил несогласие с мнением, что уставы и положения религиозных организаций являются источниками права, и что с ними должны считаться государственные органы во взаимоотношениях с общинами. Возражения А.С. Ловинюкова состоят из следующих пунктов: эти нормы устанавливаются религиозными организациями, которые отделены от государства; в этих нормах выражены интересы членов только этих организаций; они не санкционированы государством и оно может даже не знать об их существовании. Если по поводу того, что уставы религиозных организаций - это не источники права, с ним ещё можно согласиться, то с другие утверждения явно противоречит действующему федеральному законодательству, что подтверждается судебной практикой.

Прихожанка Т. Малахович по решению годового приходского собрания Южно-Сахалинской епархии «за ересь и раскол» была «отлучена от общения церковного». Данное решение прихожанка обжаловала в Южно-Сахалинский городской суд, который признал акт об отлучении от церкви незаконным, отметив, что отлучение от церкви, предусмотренное церковными канонами и правилами, не может применяться, поскольку нарушает права человека и гражданина и противоречит Конституции РФ и Федеральному закону «О свободе совести и религиозных организациях».

Сахалинское епархиальное управление Русской православной церкви обжаловало решение в Сахалинский областной суд. Основной довод: отлучение заявительницы от церкви основано на внутрицерковной деятельности религиозного объединения, в связи с чем её заявление суду общей юрисдикции неподведомственно. Судебная коллегия Сахалинского областного суда согласилась с этим доводом и отметила в своём определении, что «государство уважает внутренние установления религиозных организаций, если указанные установления не противоречат законодательству Российской Федерации. Деятельность религиозных объединений и отношения, между членами этих объединений регулируется их внутренними установлениями и уставами». Судебная коллегия отменила решение городского суда, а производство по делу прекратило.

Возвращаясь к проблеме создания религиозной организации на национальной основе, следует также отметить неясность способа определения, что организация создаётся именно по национальному признаку - если по названию, то, существует, например, религиозная организация, в названии которой содержится этнический признак - Русская Православная Церковь. Цели дагестанского законодателя понятны (учитывая количество этнических групп в этом субъекте), но они входят в противоречие (с федеральным законодательством.

Также в п. 4 ст. 10 Закона Республики Дагестан сказано, что. местная религиозная организация осуществляет свою деятельность на территории муниципального образования. Однако Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях», в отличие от, например, Федерального закона от 19 мая 1995 года 82-ФЗ «Об общественных объединениях» такого ограничения не содержит. Данное мнение подтверждается и судебной практикой. Все эти нормы налагают ограничение на свободное исповедание религии на территории данного субъекта РФ ЮФО, что в соответствии с Конституцией РФ и федеральным законом о свободе совести недопустимо.

Какой же промежуточный вывод можно сделать по проблеме объективно стоящих перед обществом проблем в сфере свободы вероисповедания - возможны ли и целесообразны ли тут какие-либо превентивные ограничения? Нужно отметить, что то или иное решение данной проблемы требует от исследователя придерживаться не только каких-либо правовых, но и философских позиций. Действительно, некоторые нормы федерального закона о свободе совести противоречат некоторым международно-правовым обязательствам России. Это с неизбежностью влечёт обращения по вопросам защиты свободы совести в Европейский Суд по правам человека. С другой стороны, известны международные акты, в которых прослеживается совершенно иное отношение по отношению к т.н. «нетрадиционным» религиозным организациям - например, Решение Европейского парламента от 12 февраля,1996 г. и Рекомендация 1412 (1999) Парламентской Ассамблеи Совета Европы от 22 июня 1999 г. В первом из этих актов в частности, рекомендуется (п. 4) «не предоставлять статус религиозной организации автоматически». Эти акты учитывал при принятии решения и КС РФ в своём Постановлении от 23 ноября 1999 г. Безусловно, они носят рекомендательный характер, но нельзя не обращать внимания на тот факт, что и европейское сообщество обеспокоено фактами незаконной деятельности некоторых религиозных объединений. Преступления, совершённые участниками некоторых религиозных объединений вполне реальны и их наличие бесспорно. Однако это обстоятельство придерживающиеся либеральных взглядов противники предварительных ограничений предпочитают либо обходить молчанием, либо настаивать на необходимости только последующих - по факту начала незаконной деятельности, принудительных мер со стороны государства в рамках привлечения к ответственности за какие-то виды правонарушений.

Типичным представителем этой группы специалистов является С.А. Бурьянов. По его мнению, понятия «религия», «религиозный экстремизм», «духовная безопасность», «традиционные духовные ценности» нельзя использовать при создании нормативно-правовых актов. «Фактически правовое регулирование в области свободы совести базируется на некорректных с юридической точки зрения принципах, не имеющих чётких правовых критериев и соответствующем понятийном аппарате, частично заимствованном из теологии, а потому заведомо негодном». (Однако возникает вопрос - почему в праве можно использовать термины, заимствованные из техники и философии, а из религиоведения и теологии - нельзя?) Более того, он предлагает вообще упразднить специальный закон о свободе совести и о религиозных объединениях и регулировать деятельность последних на общих с иными общественными некоммерческими объединениями правовых основаниях, как с институтами гражданского общества. Казалось бы, довольно радикальный подход. Однако аналогичные взгляды высказываются и виднейшими представителями отечественной конституционно-правовой науки. Так, В.Е. Чиркин, рассматривая различные виды коллективов, выделяет, например, объединение филателистов или хозяйственное товарищество, формирующиеся на основе частных интересов, а затем проводит аналогию: «Так же обстоит дело, по существу, и с религиозной властью», в противоположность коллективам, формирующимся на основе общественных интересов - партиям, профсоюзам и др., имеющим квазипубличный характер. Полагать в начале XXI в., что политические партии выражают общественные интересы, а религиозные - частные, не совсем объективно. Можно напомнить, например, что ныне правящий в Иране режим установился в результате революции, победившей под религиозными, а не политическими лозунгами.

Таким образом, на взгляд наиболее последовательных либералов, государству должно быть абсолютно безразлично, религиозные объединения каких конфессий действуют на его территории. Например, для государственных органов разница между конфессиями, вероучения которых содержат патриотические идеи, и теми, которые выступают за уничтожение данного государства, в т.ч. вооружённым путём, должна быть такой же, как между (пользуясь вышеприведённым сравнением) объединением филателистов (собирающих марки) и филаристов (собирающих значки). Это именно философская позиция. Можно ли в жертву каким-либо принципам (например, определённым образом истолкованного приоритета прав человека или светскости) принести само существование данного общества и государства?

К тому же вопросу подводит нас деятельность органов государственной власти субъектов, в т.ч. субъектов РФ ЮФО. Понятно, что ограничительные меры, которые они пользовались, часто были продиктованы стремлением предотвратить или решить уже существующие серьёзнейшие проблемы, при вялой реакции либо отсутствии таковой со стороны федеральной власти. Безусловно, нормативно-правовые акты субъектов РФ ЮФО в сфере осуществления свободы вероисповедания должны быть приведены в соответствие с федеральным законодательством, точно так же, как и последнее - в соответствие с уже принятыми на себя Россией международно-правовыми обязательствами. Однако при выработке в дальнейшем государственно-правовых мер в рассматриваемой области следует учесть, что радикально-либеральный подход не способен обеспечить в современных условиях стабильность и устойчивое развитие социальной системы.

Право менять религиозные убеждения - правомочие помимо ст. 28 Конституции РФ, закреплено в ст. 18 Всеобщей декларации прав человека, ст. 9 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод, п. 1 ст. 3 федерального закона о свободе совести и признаётся по законодательству всех субъектов РФ ЮФО (либо напрямую, либо путем отсылки к федеральному законодательству).

Включается в содержание свободы совести далеко не всеми исследователями. Однако данное правомочие имеет очень большое значение, т.к. и сейчас имеются государства, где развитие института свободы совести остановилось на пороге веротерпимости, и здесь право исповедовать религию не означает права менять «государственную» на «второразрядную» религию (это запрещено по законодательству, например, ряда арабских государств). Как указывает А.С. Ловинюков, одно из проявлений данного права - право на добровольное вхождение и выход из религиозного объединения без объяснения мотивов своего поступка.

Право распространения религиозных убеждений (религиозной пропаганды) - правомочие помимо ст. 28 Конституции РФ закреплено в ст. 19 Всеобщей декларации прав человека, п. 10 ст. 16 Итогового документа Венской встречи 1989 г., п.1 ст. 3 федерального закона о свободе совести и признаётся по законодательству всех субъектов РФ ЮФО (либо напрямую, либо путем отсылки к федеральному законодательству).

Также при рассмотрении данного права необходимо учитывать практику Европейского Суда по правам человека, поскольку российские граждане имеют возможность обращаться туда с жалобами.

В этой связи большой интерес представляют дела «Коккинакис против Греции» (судебное решение от 25 мая 1993 г.) и «Мерфи против Ирландии» (судебное решение от 10 июля 2003 г.). В первом из этих дел Суд определил границы права на религиозную пропаганду - признав его в качестве неотъемлемой составляющей свободы совести. Правомерным будет лишь ограничение прозелитизма (обращение или вербовка новых членов в религиозное объединение) - который представляет собой злоупотребление данным правом и может выражаться, например, в деятельности, связанной с предложением выгод с целью вербовки новых членов в церковь или в оказании неуместного давления на людей; оно может даже повлечь за собою использование насилия; в более общем плане оно несовместимо с уважением к свободе мысли, совести и религии других (суды Греции этой разницы определить не смогли, поэтому страна проиграла дело, по которому заявителем был Свидетель Иеговы, осуждённый как раз за прозелитизм). В контексте и этого решения необходимо рассматривать принятые в субъектах РФ ЮФО нормативно-правовые акты о миссионерской деятельности).

По второму делу Суд рассматривал правомерность запрета в Ирландии теле- и радиорекламы, подготовленной в религиозных целях - такое ограничение было признано соразмерным и допустимым.

Однако в регулировании осуществления данного права существуют и чисто внутрироссийские проблемы. Как известно, федеральный закон о свободе совести предусматривает ряд правомочий, необходимых для нормальной реализации права на распространение религиозных убеждений (то же - в соответствующих законах Республик Адыгея и Калмыкия).

С другой стороны, абзацы 3-й и 4-й п. 3 ст. 27 указанного закона лишают некоторые религиозные объединения этих прав. Например, прав, предусмотренных п.п. 1, 2 ст. 17 (не имеют права производить, приобретать, экспортировать, импортировать и распространять религиозную литературу, печатные, аудио- и видеоматериалы и иные предметы религиозного назначения - противоречит ст. 19 Всеобщей декларации прав человека, п. 10 ст. 16 Итогового документа Венской встречи 1989 г.). Перечисленные противоречия не умоляют и того факта, что есть и другие международно-правовые акты, которым Закон не полностью соответствует - Конвенции Совета Европы о защите прав человека и основных свобод (ст. ст. 9,10,11), Международному пакту о гражданских и политических правах (ст. 19) и т.д.

Что же касается довода о том, что эти ограничения суть ограничения гражданской правоспособности, но не культовой, а потому нет причин говорить о дискриминации в сфере свободы совести, то на него можно возразить следующее. Например, «ограниченные» организации лишены права производить, приобретать, экспортировать, импортировать и распространять религиозную литературу, печатные, аудио- и видеоматериалы и иные предметы религиозного назначения; не могут учреждать организации, издающие богослужебную литературу и производящих предметы культового назначения. Возникает вопрос: как религиозные организации, лишенные какой бы то ни было законной возможности приобрести или распространить среди единоверцев предметы культа или религиозную литературу, могут считаться неограниченными в культовой деятельности? А.Е. Себенцов, правда, замечает, что в законодательстве отсутствуют критерии отнесения тех или иных предметов и литературы к религиозным, что, в общем, уменьшает возможность дискриминации. Однако к настоящему моменту это мнение уже не совсем соответствует истине, поскольку существует, например, утвержденный перечень предметов религиозного назначения (в нем перечислены предметы, используемые в основном в культовой практике православия).

Определённые коррективы в реализацию этого права в Дагестане вносит Закон этой республики «О свободе совести, свободе вероисповедания и религиозных организациях». По нему религиозный организации не просто имеют право «производить, приобретать и распространять религиозную литературу, печатные, аудио- и видеоматериалы и иные предметы религиозного назначения», но делать это лишь «с согласия экспертного совета при республиканской религиозной организации соответствующего вероисповедания» (п. 1 ст. 21). Именно экстраординарная ситуация в Республике повлекла такие шаги её руководства, однако данное ограничение федеральным законом не предусмотрено, поэтому должно быть исключено и из республиканского.

Следующие два правомочия - право не исповедовать никакой религии и право распространения иных (нерелигиозных) убеждений, (антирелигиозной пропаганды) в силу их тесной взаимосвязи целесообразно рассмотреть совместно. Впервые закреплены в законодательстве нашей страны в Декрете РСФСР «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» от 20 января 1918 года. Данное право закреплено помимо ст. 28 Конституции РФ, в ст. 18 Международного пакта о гражданских и политических правах, ст. 9 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод, п.1 ст. 3 федерального закона о свободе совести и признаётся по законодательству всех субъектов РФ ЮФО. Как указывает В.Е. Чиркин, впервые положения об антирелигиозной пропаганде были включены в конституции социалистических стран, но в настоящее время таких норм в конституциях большинства государств нет. Аналогичные положения содержатся в Конституциях Туркменистана 1992 г. (ст. 11) и Литвы (ст. 43), устанавливающих право свободно распространять религиозные учения и убеждения, связанные с религией. Эти элементы права на свободу совести является гораздо менее изученным (и реже регламентированы), неркели предыдущие, однако являются самостоятельным и поднимают категорию свободы совести на качественно иной уровень реализации. Часто, их понимают в смысле свободы быть атеистом и свободы антирелигиозной пропаганды, но такое понимание сужает область применения этих прав, т.к. они предполагает и иные убеждения - например, агностические или деистические.

Необходимо разграничивать смежные понятия - религиозного объединения и, например, атеистического объединения. У атеистической организации будут отсутствовать три признака, необходимые для признания организации религиозной - 1) вероисповедание, 2) совершение богослужений, других религиозных обрядов и церемоний, 3) обучение религии и религиозное воспитание своих последователей. С атеистическими объединениями и атеистической пропагандой в нашем законодательстве с точностью до наоборот повторилась история с религиозной пропагандой в советских конституциях. Хотя в Конституции и Законе «О свободе совести и о религиозных объединениях» и декларируется свобода не исповедовать никакой религии, форм ее реализации не предусмотрено. Закон «О свободе вероисповеданий» 1990 года формально провозглашал право на отрицание веры в Бога, но по организационным формам такой деятельности отсылал к Закону СССР от 9 октября 1990 года «Об общественных объединениях». Действующие Законы - «Об общественных объединениях» и «О свободе совести и о религиозных объединениях» не содержат упоминаний об атеистических объединениях. П.Н. Дозорцев и Ю.А. Дмитриев считают (с чем следует согласиться), что атеистическим (как, впрочем, и агностицистским, и деистским) объединениям должен быть посвящен специальный закон, т.к. новый Закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» не закрепляет их статуса (ведь атеистическим и т.п. объединениям не были бы присущи признаки, предусмотренные для религиозных объединений), а Закон «Об общественных объединениях» является рамочным. Также следует отметить, что Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» не совсем точно отвечает своему названию (в этом смысле название Закона РСФСР «О свободе вероисповеданий» было точнее), т.к. реализации свободы вне рамок деятельности религиозных объединений в нём посвящено всего несколько норм.

Интересно также, что федеральный закон о свободе совести (а вслед за ним и соответствующие законы субъектов РФ ЮФО) содержит вполне обоснованное ограничение антирелигиозной пропаганды - в п. 6 ст. 3: проведение публичных мероприятий, размещение текстов и изображений, оскорбляющих религиозные чувства граждан, вблизи объектов религиозного почитания запрещаются. Абзац третий ст. 17 Закона Республики Калмыкия «О свободе совести и вероисповеданий» даже конкретизирует в этом духе данную норму, указывая на «проведение атеистических и иных публичных мероприятий» (это ограничение поэтому федеральному закону не противоречит). Однако аналогичного ограничения религиозной пропаганды в этих законах не содержится - хотя это не значит, что того же не может произойти, например, вблизи здания, в котором располагается атеистическое общество. Данное положение федерального закона следовало бы изложить в иной редакции: «Проведение публичных мероприятий, размещение текстов и изображений, оскорбляющих чувства людей в связи с их отношением к религии, вблизи объектов религиозного почитания, или принадлежащих объединениям, созданных по признаку отношения его участников к религии запрещаются».

Субъекты РФ ЮФО в ситуации отсутствия федерального закона, регулирующего деятельность объединений, созданных по признаку отношения к религии, но не религиозных, могли бы принять, по праву опережающего регулирования, законы о защите и гарантиях прав таких объединений.

Равенство прав и свобод человека и гражданина независимо от отношения к религии - элемент свободы совести, который можно также рассматривать как гарантию. Помимо п. 2 ст. 19 Конституции РФ закрепляется в ст.ст. 2, 7 Всеобщей декларации прав человека, ст. 26 Международного пакта о гражданских и политических правах, ст. 14 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, ст. 11 Итогового документа Венской встречи 1989 г., преамбуле и п. 4 ст. 3 федерального закона о свободе совести и признаётся по законодательству всех субъектов РФ ЮФО.

Следует согласиться с А.С. Ловинюковым в том, что без данного принципа немыслима полноценная реализация права на свободу совести. В ситуации, когда отсутствует равноправие верующих, имеет место некоторая дискриминация в отношении исповедующих негосподствующую религию или не исповедующих никакой религии вообще - т.е. наличествует только веротерпимость. Когда все люди безотносительно отношения к религии равноправны - это более высокая, современная ступень в развитии свободы совести.

Неоднократно подтверждался этот принцип и в Европейском Суде по правам человека. Д.П. Холинер обращает наше внимание, например на дело «Бускарини и другие против Сан-Марино»: три гражданина этого государства были избраны в парламент. В этом государстве при вступлении в должность депутаты должны произнести клятву в верности и послушании Конституции Республики на Евангелии. Однако заявители настаивали на произнесении клятвы без упоминания Евангелия, ссылаясь на свое право на свободу совести. В своем отзыве государство-ответчик возразило, что клятва сама по себе носила традиционный историко-социальный характер и давно утратила какое-либо религиозное значение. Суд постановил, что имело место нарушение прав заявителей, поскольку требование произнести клятву в такой редакции фактически обязывало депутатов заявить о своей верности конкретной религии в качестве условия своего участия в делах государства.

В другом деле, «Калач против Турции», судья в составе ВВС Турецкой Республики был вынужден уйти в отставку с военной службы в связи с его участием в исламском течении «сулейманистов». Заявитель указывал на нарушение его права на свободу вероисповедания. Со своей стороны государство-ответчик указало на обязанность вооруженных сил проявлять верность принципу секуляризма. Калач, являясь служащим турецких ВВС, оказывал юридическую помощь членам мусульманского течения с «незаконными фундаменталистскими склонностями», участвовал в их обучении, а также содействовал назначению в вооруженные силы его последователей. Несмотря на вполне определенное отношение турецких властей к этому конкретному вероисповеданию, Суд пришел к выводу, что права заявителя не были нарушены, так как увольнение было вызвано не осуществлением им своего права на свободу религии, а нарушением военной дисциплины. Последний пример представляется достаточно актуальным для нашей страны, особенно для некоторых субъектов РФ ЮФО, учитывая усилившееся влияние ваххабизма и некоторых других радикальных исламских течений.

Особый интерес для нас представляет также дело «Никишина против России»: суд передал ребенка от матери к отцу на воспитание, мотивируя решение вероисповеданием матери. После подачи заявительницей жалобы в Европейский Суд заместитель председателя Верховного Суда РФ принесла протест на все судебные решения по делу. При удовлетворении протеста Судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда РФ прямо сослалась на нарушение ст.9 Конвенции. Европейский Суд затем объявил жалобу неприемлемой, мотивируя свое решение восстановлением прав матери. Однако и формулировки федерального закона о свободе совести, закрепляющего и конкретизирующего данный принцип, представляются не совсем удачными. Например, в п. 4 ст. 4 сказано: «Должностные лица органов государственной власти, других государственных органов и органов местного самоуправления, а также военнослужащие не вправе использовать свое служебное положение для формирования того или иного отношения к религии». По справедливому замечанию Г.Н. Комковой, получается, что государственные и муниципальные служащие, не являющиеся должностными лицами (а таковых большинство), могут в служебное время проповедовать свои религиозные воззрения. Следует согласиться с её предложением заменить в вышеприведённой формулировке словосочетание «должностные лица» на «служащие органов государственной власти и органов местного самоуправления». Также она считает, что в силу принципа внерелигиозности по Федеральному закону «Об основах государственной службы» (п. 11 ст. 5) государственным служащим запрещается демонстрировать свою религиозную принадлежность, указывать на своё вероисповедание в официальных документах. Здесь возникает ещё одна проблема.

В федеральном законе о свободе совести, по аналогии с конституционной нормой о национальной принадлежности (ст. 26), общее правило о таком указании сформулировано по-другому: «Никто не обязан сообщать о своем отношении к религии и не может подвергаться принуждению при определении своего отношения к религии» (п.5 ст. 3). Однако определение национальной и религиозной принадлежности - всё-таки не одно и то же. Диакон А. Кураев справедливо оценивает такую формулировку как «странную» по следующим соображениям.

Во-первых, религиозные организации вправе спрашивать своих членов об их вере и об их отношении к иным религиям. При приёме экзамена в религиозное учебное заведение резонно спросить абитуриента о его отношении к этой конкретной религии, а он обязан ответить. Во-вторых, при желании призывника проходить альтернативную службу, он обязан сообщить о мировоззренченских основаниях своей просьбы, а призывная комиссия обязана его об этом спросить. В-третьих, если учительница в школе начала на своих уроках излагать доктрину той или иной религии или секты, естественно спросить ее - какое она имеет личное отношение к возвещаемой ею доктрине. В случае, если государственный служащий нарушает светский характер деятельности госучреждения, в котором работает, он обязан при разбирательстве ответить на вопрос - с какой религиозной организацией он связан. Поэтому эту формулировку следует изменить. В Законе должно содержаться положение о том, что «в государственных документах и анкетах не допускается указание на отношение к религии».

Можно отметить, что иногда региональный законодатель бывает более точен, чем федеральный. Так, в ст. 4 Закона Республики Калмыкия «О свободе совести и вероисповедании» использована как раз более удачная формулировка: «Указание в официальных документах на отношение гражданина к религии, кроме случаев, когда этого желает сам гражданин, не допускается».

Подводя итог рассмотрению конституционных правомочий свободы совести следует сказать, что то или иное решение связанных с их осуществлением проблем требует от принимающего решение придерживаться не только каких-либо правовых, но и философских позиций. Действительно, Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» небезупречен в отношении соответствия международно-правовым обязательствам России и её весьма либеральной Конституции (на что, по сути, указал и Конституционный Суд РФ при всей компромиссности его решений по этому Закону). Но при последовательно либеральной точке зрения государству должно быть абсолютно безразлично, религиозные объединения каких конфессий действуют на его территории (может быть даже таких, в вероучении которых содержится резко отрицательное отношение к историческому прошлому и традиционной духовности в данной стране - вплоть до требования вооружённой борьбы). Однако нельзя в жертву своеобразно истолкованным принципам (например, приоритета прав человека или светского характера государства) принести само существование данного общества и государства.

Ограничительные меры по реализации конституционных правомочий, которые были приняты в субъектах РФ ЮФО, часто были продиктованы стремлением предотвратить или решить уже существующие серьёзнейшие проблемы, при вялой реакции либо вовсе отсутствии таковой со стороны федеральной власти. Безусловно, нормативно-правовые акты субъектов РФ ЮФО в сфере осуществления свободы вероисповедания должны быть приведены в соответствие с федеральным законодательством (хотя в некоторых случаях формулировки региональных законов и точнее, чем федеральных), точно так же, как и последнее - в соответствие с уже принятыми на себя Россией международно-правовыми обязательствами (с учётом имеющейся практики Европейского Суда по правам человека). Однако при выработке в дальнейшем государственно-правовых мер в области реализации конституционных правомочий свободы совести следует учесть, что радикально-либеральный подход не способен обеспечить в современных условиях стабильность и устойчивое развитие социальной системы.

Нельзя не отметить и «пробельность» правового регулирования в сфере осуществления права не исповедовать никакой религии и право распространения иных (нерелигиозных) убеждений. Субъекты РФ ЮФО в ситуации отсутствия федерального закона, регулирующего деятельность объединений, созданных по признаку отношения к религии, но не религиозных, могли бы принять, по праву опережающего регулирования, законы о защите и гарантиях прав таких объединений.

Нуждаются в совершенствовании и нормы российского законодательства, закрепляющие принцип равенства прав и свобод человека и гражданина, т.к. в своём нынешнем виде они зачастую вступают в противоречие с принципами светскости государства и отделения религиозных объединений от государства.

 

Автор: Белявский Д.С.