Приобретение права собственности на находку и безнадзорных животных (статья)
Здесь будет предпринята попытка исследования особого института гражданского права, определяющего юридическую судьбу утраченных и кем-либо найденных вещей. Прежде всего, исследованию подлежит понятие находки, а также правовые последствия обнаружения и необнаружения ее собственника.
Внутреннее содержание всякой категории в науке принято раскрывать через совокупность характеризующих ее признаков. В гражданском праве термин «находка» имеет, по меньшей мере, два значения. Находкой именуется, во-первых, факт обнаружения потерянной вещи, а во-вторых, - собственно вещь, потерянная (в том числе случайно оставленная, забытая, выроненная) одним лицом и найденная другим. Как видно, в своем первом значении находка выступает в виде события, которое само по себе не имеет юридических последствий. Такие последствия порождаются не собственно фактом обнаружения находки, а именно фактом завладения найденной вещью. Вот почему не совсем точным представляется шаг законодателя, который в ст. 227 ГК РФ в центр исследуемых правоотношений помещает именно «нашедшего вещь», в то время как такому субъекту необходимо не только найти, но и завладеть вещью. Только после этого у нашедшего вещь возникает ряд обязанностей публичного и относительного характера, для исполнения которых за ним признается возможность защиты своего фактического владения от других лиц, кроме тех, кому он по закону такую вещь обязан передать.
В римском праве вещь считалась потерянною, когда утративший ее не знал, где ее отыскать или от кого потребовать, или вообще, каким образом снова возвратить ее в свои руки. При этом, по общему правилу, нашедший такую вещь не становился ее собственником, а был обязан вернуть все ценности «настоящему» собственнику.
Д.М. Генкин в одном из лучших советских учебников по гражданскому праву писал: «Нашедший … собственником вещи не становится. Более того, присвоение найденных вещей нашедшим карается в уголовном порядке (ст. 168 УК РСФСР)». И хотя УК РСФСР 1922 г. не предусматривал присвоение найденного в качестве отдельного преступления, составители его проекта, тем не менее, в объяснительной записке уточняли, что присвоение найденного охватывается основным понятием уголовно-наказуемого присвоения.
Применительно к находке, так же как и в отношении клада, наличия судебного решения, постановления административного органа, каких-либо иных юридических фактов для возникновения права государственной собственности не требовалось. Характерно также и то, что действия по принятию невостребованной находки на учет, составлению акта ее оценки и описи, передаче ее на хранение или для реализации совершались с имуществом, которое уже стало государственной собственностью, то есть происходили с момента истечения сроков на ее истребование бывшим собственником.
Интересно, что в некоторых европейских правопорядках до сих пор сохранены правила о презумпции государственной собственности в отношении невостребованных находок. Так, согласно п. 1 § 35 ГК Чехии, если собственник найденной вещи неизвестен, то нашедший обязан передать ее компетентному государственному органу. Вещь переходит в собственность государства, если собственник не заявил о ее утере в течение одного года после сдачи находки. Нашедший имеет право на возмещение необходимых расходов и на вознаграждение, которое составляет 10% от цены находки. Аналогичный порядок приобретения права собственности установлен чешским законодательством и в отношении спрятанной вещи (клада), собственник которой неизвестен, или оставленной (брошенной) вещи (п. 2 § 135 ГК Чехии).
Говоря современном легальном определении понятия находки, следует признать, что в настоящее время таковое отсутствует. Как уже отмечалось, законодатель существующей сегодня формулировкой п. 1 ст. 227 ГК вынуждает довольствоваться конструкцией «потерянная вещь», которая, на наш взгляд, неспособна в полной мере отразить всей специфики занимающего нас вопроса. В условиях неудовлетворительности законодательных дефиниций принято обращаться к пояснениям исследователей-юристов.
В отдельных источниках находка определяется как «овладение движимой вещью, принадлежавшей прежде другому (в отличие от владения вещами, никому прежде не принадлежавшими)», «обнаруженная вещь, забытая или утерянная ее владельцем». В этой ситуации мы сталкиваемся с категорией «забытая вещь». Каково же ее соотношение с понятием находки и может ли эта категория использоваться при определении понятия последней? Отличие вещи забытой от вещи потерянной, по-видимому, может быть сведено к тому, что в то время как вещь потерянная остается в том или ином месте без всякого сознания и воли собственника, вещь забытая, напротив, пребывает в известном месте не без воли и сознания собственника. Вместе с тем, как в первом, так и во втором случае для собственника вещи равным образом теряется возможность обладания ею, что, очевидно, может свидетельствовать о возможности признания забытых вещей объектом находки. Однако такой вывод будет справедливым, во-первых, если собственник вещи по обстоятельствам данного случая должен был сознавать, что возможность телесного господства над вещью им утрачена, а, во-вторых, если в то же время и находчик вещи мог считать ее потерянной. При отсутствии одного из этих признаков, вещь забытая не может быть уже предметом находки, как, например, в тех случаях, когда постоялец забывает какую-либо из своих вещей в номере гостиницы, так как хозяин гостиницы, или сотрудник, обнаруживший эту вещь, не может считать ее потерянной.
При этом в источниках любого периода единодушно признается, что элемент случайности должен присутствовать как на стороне лица, потерявшего вещь, так и на стороне нашедшего ее. «Если с той или с другой стороны было намерение положить вещь или взять вещь со знанием, что она положена, то нет находки. Если с одной стороны была случайность, а с другой стороны не было случайности, а было намерение, тоже нет находки». Такая случайность, а равно краткосрочность правового режима находки свидетельствуют о выбытии данного имущества из владения собственника против его воли, что отчетливо отграничивает находку от клада.
Применительно к материальному объекту рассматриваемых отношений заметим, что таковым является вещь. Причем, закон никак не определяет стоимость такой вещи, что позволяет в состав находки включать и малоценные вещи. Этот последний критерий представляет собой еще один критерий для размежевания находки и клада, разговор о котором возможен, как известно, лишь применительно к деньгам или ценным предметам.
Кроме того, по смыслу ст. 227 ГК правила о находке распространяются только на движимые вещи. Очевидно, что недвижимая вещь не может быть потеряна собственником, а может быть либо бесхозяйной (ст. 225 ГК), либо брошенной им (ст. 226 ГК).
Обращаясь к субъектам правоотношений в сфере оборота потерянных вещей, подчеркнем, что по смыслу ст. 227 ГК потерявшим вещь может быть только ее законный владелец. То есть, например, в случае похищения вещи у собственника и последующей ее утраты, лицо, совершившее кражу не имеет права на возврат вещи обратно. В то же время, как с теоретической, так и с практической точки зрения не следует забывать о том, что лицом, уполномоченным на получение вещи может быть не только собственник или владелец, но и иное лицо. Так, собственник может заключить договор, предметом которого будут выступать поиски потерянной вещи, а полномочия на ее получение передать стороннему лицу. Вещь, к тому же, может быть потеряна или забыта не самим ее собственником, а ее временным владельцем, либо представителем собственника.
Взглянув на исследуемые правоотношения с точки зрения субъекта, обнаружившего вещь, мы сталкиваемся с очередной иллюстрацией несовершенства действующего законодательства. Положениям ст. 233 ГК РФ известно исключение из правил о кладе в отношении лиц, в круг трудовых или служебных обязанностей которых входит проведение раскопок. В нормах же ст. 227- 229 ГК нет никаких особых указаний, касающихся служащих, нашедших что-либо в стенах учреждения или организации. Очевидно, что принцип справедливости, а также абз. 2 п. 1 ст. 227 ГК подталкивают к выводу о лишении такого находчика всяких связанных с правом на находку перспектив. Однако суды, рассматривая возможные споры с участием таких субъектов, оказались бы в затруднительном положении, например, решая вопрос о выплате вознаграждения находчику-служащему. Вот почему в публикациях обосновывается необходимость дополнения п. 2 ст. 229 ГК правилом, в соответствии с которым требование о вознаграждении не подлежит удовлетворению, если вещь обнаружена в учреждении или на транспорте, а нашедший является соответственно служащим учреждения или водителем транспортного средства. Целесообразность такой инициативы, на наш взгляд, бесспорна. Отметим, что подобная норма (§978 ГГУ) с успехом применяется на практике в Германии.
Далее попытаемся проанализировать массив действующего законодательства, устанавливающего механизм возникновения права собственности у фактического обладателя потерянной кем-либо вещи. Однако прежде следует сказать, что в соответствии с Постановлением Правительства РФ «О передаче функций Федерального долгового центра при Правительстве Российской Федерации Российскому фонду федерального имущества» (с изменениями от 19 апреля 2002 г.) от 21 декабря 2000 г. N 980 решение задач по реализации конфискованного или арестованного на основании судебных решений или актов уполномоченных органов имущества, возложено на Российский фонд федерального имущества. В то же время в отношении найденного имущества необходимая нормативная база сегодня отсутствует, а в законодательстве соответственно нет четкого механизма, собственно процедуры реализации, либо принятия в собственность тем или иным субъектом обнаруженных им чужих вещей.
Как уже было замечено, при завладении вещью никаких прав на последнюю у нашедшего ее лица не возникает, для достижения такого правового результата ему необходимо соблюсти ряд условий. В соответствии с положениями ст. 227 ГК РФ на находчика возлагается обязанность совершения активных действий: во-первых, немедленного информирования о находке лица, потерявшего ее, или собственника вещи или кого-либо другого из известных ему лиц, имеющих право на получение вещи, во-вторых, обязанность возврата найденной вещи любому из названных лиц. При этом форма такого уведомления (письменная или устная) значения не имеет. Субъектом, управомоченным на получение информации и на получение вещи, является, прежде всего, собственник, или другие лица, имеющие право принять эту вещь. Таким образом, существо правового регулирования находки основывается на презумпции, что собственник вещи, которая потеряна, может быть найден.
В тех случаях, когда вещь найдена в помещении или на транспорте, она в соответствии с абз. 2 п. 1 ст. 227 ГК подлежит сдаче лицу, представляющему владельца этого помещения или средства транспорта. По закону такие представители приобретают статус лица, нашедшего вещь, что наделяет их соответствующими правами и возлагает на них перечисленные выше обязанности. Вместе с тем, эти положения не исключают предписаний абз. 1 п. 1 ст. 227 ГК, так как они применяются лишь постольку, поскольку собственник вещи, или иное лицо, имеющее право принять вещь, неизвестны лицу ее обнаружившему. Другими словами, обязанность находчика по отношению к владельцу помещения или средства транспорта не возникает в том случае, когда собственник вещи или другое управомоченное лицо ему известны (например, при обнаружении портфеля или бумажника, содержащего адрес или иные данные, позволяющие установить потерявшего). В числе дореволюционных юристов встречались такие, которые при условии неизвестности хозяина вещи, уже с самого момента завладения ею, рассматривали находчика как т.н. эвентуального собственника, обязанного в случае явки первоначального собственника к возврату ему такой вещи за выкуп.
Находка хранится либо нашедшим ее лицом, либо милицией или органом местного самоуправления, которые имеют право передать ее по договору хранения другому лицу. В данном случае речь идет о хранении в силу закона (ст. 906 ГК), это означает, что правоотношения по хранению между нашедшим вещь лицом и ее собственником регулируются общими нормами о хранении, поскольку из норм ст.ст. 227-229 ГК не следует иное. В любом случае хранитель вещи обязан обеспечить ее сохранность (ст. 891 ГК). При этом вполне закономерно, что ответственность хранителя потерянной вещи аналогична ответственности хранителя за утрату или повреждение вещи за пределами срока хранения так как и в том, и в другом случае хранение осуществляется исключительно на добровольных, юридически не установленных началах. В частности, ответственность нашедшего вещь за ее утрату или повреждение наступает только в случае его умысла или грубой неосторожности, а ее размер колеблется в пределах стоимости самого предмета находки (п. 4 ст. 227 ГК РФ).
Органы транспорта хранят и реализуют найденные вещи согласно действующим на транспорте правилам. В частности ст. 92 Устава железнодорожного транспорта Российской Федерации гласит, что багаж, грузобагаж, забытая ручная кладь, не востребованные в сроки, определяемые правилами оказания услуг по перевозкам пассажиров, а также грузов, багажа и грузобагажа для личных, семейных, домашних и иных нужд, не связанных с осуществлением предпринимательской деятельности, подлежат реализации в порядке, установленном статьями 35, 48 и 49 данного Устава.
Законодатель опосредованно рекомендует нашедшему соизмерить издержки по хранению вещи с ее стоимостью и реализовать ее в том случае, если расходы по хранению несоизмеримо больше. К тому же, если предмет находки составляет скоропортящаяся вещь, то по закону она также может быть реализована нашедшим. Во всех случаях нашедший должен позаботиться о получении и сохранении письменных доказательств, удостоверяющих сумму выручки (таковыми могут являться: квитанция, чек, текст договора в письменной форме и проч.). Деньги, вырученные от продажи найденной вещи, подлежат возврату лицу, управомоченному на ее получение.
Вместе с тем, законодатель пренебрегает вопросом о правовом режиме доходов, которые могут быть извлечены нашедшим от пользования находкой. Ответ на данный вопрос, по-видимому, может быть найден среди правил ст. 136 ГК, а также в содержании общих норм о хранении. Так, ст. 891 ГК устанавливает, что по общему правилу хранитель не вправе без согласия поклажедателя пользоваться переданной на хранение вещью, а равно предоставлять возможность пользования ею третьим лицам. То есть какое-либо использование найденного имущества лицом, осуществляющим его хранение, до определения его правовой принадлежности предполагается недопустимым. Это означает, что на законном основании находчик не может использовать вещь по своему усмотрению.
По общему правилу ст. 136 ГК плоды, продукция, доходы, полученные в результате использования имущества принадлежат лицу, использующему это имущество на законном основании. Однако, как мы видели выше, находчика нельзя отнести к числу таких законных пользователей. Следовательно, эта норма неприменима к названному субъекту. Таким образом, со всей уверенностью можно заключить, что извлеченные в процессе хранения находки доходы ни в коем случае не могут принадлежать хранителю, даже для тех редких случаев, когда объективная неизбежность таких поступлений обусловлена особенностями найденной вещи. Другое дело, что такие приращения впоследствии могут быть приняты во внимание в при выплате вознаграждения и/или возмещении расходов, связанных с находкой.
Непосредственно правила приобретения права собственности на находку представлены в ст. 228 ГК РФ. Основное юридическое значение п. 1 ст. 228 ГК заключается в том, что данная норма представляет собой исчерпывающий перечень юридических фактов, влекущих возникновение у фактического владельца находки права собственности на нее. Это одно из важнейших правовых последствий находки, получившее в юридической литературе название вещного последствия. Советское гражданское законодательство не знало подобных последствий. В частности, ст. 145 ГК РСФСР предусматривала в аналогичной ситуации безвозмездный переход вещи в собственность государства с последующей ее реализацией. Сегодня же, как видно, первоочередным субъектом права собственности на найденную вещь является сам прежний собственник.
В названный перечень ст. 228 ГК входят следующие элементы: истечение шестимесячного срока с момента заявления о находке в соответствующий орган; неустановленность лица, управомоченного принять находку; наконец, отсутствие заявления такого лица о своем праве на данную вещь.
В отношении первого из перечисленных элементов следует сказать, что начало течения данного срока законодатель связывает не с моментом потери собственником вещи, а именно с моментом ее обнаружения и заявления об этом нашедшим в органы милиции или местного самоуправления. Срок потери может превышать шесть месяцев, однако это не имеет юридического значения: только по истечении данного срока с момента заявления о находке подлежит отклонению иск об истребовании вещи потерявшего собственника к добросовестному приобретателю.
При этом четкие границы (ровно шесть месяцев) данный срок впервые обрел лишь с принятием ГК 1964 года, до этого найденные вещи хранились в течение сроков, указанных в постановлениях советов народных комиссаров автономных республик и краевых (областных) исполнительных комитетов. Сроки эти не могли быть менее трех месяцев и более шести месяцев и исчислялись со дня представления находки в орган милиции или сельсовет.
Правовое значение исследуемого промежутка времени заключается еще и в том, что положения п. 1 ст. 228 ГК «изменяют и существенно ограничивают возможность истребования собственником или другим законным владельцем своей вещи по виндикационному иску от добросовестного приобретателя (ст. 302, 305 ГК). После приобретения нашедшим права собственности у него нельзя истребовать вещь, как и у других лиц, к которым она перешла от нашедшего». Это означает, что иск титульного владельца, потерявшего вещь, может быть удовлетворен по правилам ст. 302, 305 ГК только в течение данного шестимесячного срока.
Как необходимое условие для наступления вещных последствий заслуживает внимания и неустановленность лица, управомоченного принять находку. Дело в том, что в Кодексе, в интересующем нас контексте не упоминается обязательность производства поиска данного лица (ни для кого из субъектов исследуемых правоотношений, включая и милицейские подразделения), что никак не способствует обеспечению и защите законных прав и интересов владельца потерянной вещи. То есть формально для приобретения известного титула на вещь находчику достаточно лишь совершить известные уведомления и спокойно ожидать истечения положенного срока. В связи с этим слова М. Николаева о том, что «непринятие мер к поиску владельца вещи, по чьей бы вине это ни произошло (нашедшего вещь или органа, полномочного проводить розыск) не может повлечь возникновение у лица, нашедшего вещь права на находку» при всей их справедливости, к сожалению, не имеют под собой нормативной основы, хотя при этом, безусловно, должны быть учтены при последующем совершенствовании всех уровней гражданского законодательства.
Ряд спорных вопросов вызывает и последний из элементов перечня ст. 228 ГК, а именно – заявление лица, управомоченного на получение вещи о своем праве на нее. В частности, непонятно: может ли с заявлением в соответствующие органы обратиться тот или иной незаконный владелец, потерявший вещь, и по какому пути будут развиваться его отношения с находчиком и собственником вещи. Таким беститульным владельцем вполне может оказаться, например, покупатель по недействительной сделке купли-продажи, который приобрел вещь, а, потеряв ее, принимает меры к розыску последней.
В этой и других подобных ситуациях, по-видимому, следует ориентироваться на правила п. 2 ст. 234 ГК, который устанавливает, что незаконный владелец вправе защитить свое владение от любого лица, кроме собственника и законного владельца. В данном случае для нас весьма существенно, что нашедший вещь не может быть причислен ни к числу первых, ни к числу вторых. На этом основании право такого незаконного владельца вернуть себе потерянную вещь от находчика не должно подвергаться сомнению. В то же время очевидно и то, что лицо, совершившее кражу вещи, а затем ее потерявшее ни при каких обстоятельствах не имеет права получить такую вещь обратно – по смыслу ст.ст. 227-229 ГК потерять вещь должен сам собственник. Как отмечает В.И. Арчинова, невзирая на то, что при таком развитии событий имущество выбывает из сферы хозяйственного господства собственника вопреки его воле, установление факта кражи является основанием к возврату вещи ее владельцу и исключению возможности приобретения права собственности нашедшим на данную вещь.
При этом если факт кражи не был вовремя установлен, и вещь в порядке ст. 228 ГК перешла в собственность нашедшего, то собственник на основании ст. ст. 301, 302 ГК вправе истребовать ее от лица, которому она была передана. Тем не менее, такой находчик вправе получить возмещение расходов, связанных с хранением, а также вознаграждение за находку, если это не противоречит ст.ст. 229 и 303 ГК.
Наконец, та мера свободы и самоопределения, которую гражданское право в известной степени предоставляет всякой личности, позволяет допустить такую ситуацию, когда собственник потерянной вещи по каким-то своим личным мотивам не станет заявлять о своей утрате, отрешась тем самым от принадлежавшей ему когда-то вещи. В связи с этим не совсем точными представляются суждения К.И. Скловского о том, что «собственник или владелец обязаны заявить о своем праве на вещь». По нашему мнению, правильнее говорить все-таки о праве собственника или владельца вещи на подачу такого заявления, в реализации которого он абсолютно свободен.
Интересной особенностью исследуемого юридического состава, предусмотренного п. 1 ст. 228 ГК РФ, является факт отсутствия в последнем такого важного критерия как воля нашедшего вещь на приобретение права собственности. Об этом свидетельствует сама формулировка этой нормы, где сказано, что «нашедший вещь приобретает право собственности на нее». В самом деле, совершая завладение вещью и надлежащим образом заявляя об этом, находчик лишь соблюдает установленную законом процедуру, и эти действия, на наш взгляд, не всегда могут свидетельствовать об однозначном наличии у него намерения стать собственником найденной вещи. Как видно, право собственности в настоящем случае возникает из закона, и единственным инструментом, призванным скорректировать такое приобретение права в зависимости от воли находчика, является предусмотренная п. 2 ст. 228 ГК возможность его отказа от приобретения найденной вещи в собственность. Такой отказ может быть выражен объявлением об этом, либо совершением конклюдентных действий, свидетельствующих об отказе находчика от принятия вещи. В связи с этим факт непринятия вещи в течение длительного времени каким-либо лицом будет выступать как юридический факт, то есть повлечет правовые последствия по ненаступлению права собственности на находку. Однако и здесь мы сталкиваемся с образцом разноречивости действующего гражданского законодательства.
Положения п. 2 ст. 228 ГК содержат правило, по которому вещь поступает в муниципальную собственность, если нашедший откажется от приобретения права собственности на нее. Однако сопоставление, с одной стороны, правил ст. ст. 226, 236 ГК, а с другой стороны, положений ст. 228 ГК позволяет констатировать наличие между ними некоторых противоречий. Речь идет о том, что правовым основанием для такого отказа будут различные нормы в зависимости от того, в какой момент он произошел, что, в свою очередь, свидетельствует и о неодинаковых итогах, обусловленных похожими на первый взгляд действиями субъекта, отказывающегося от вещи. Итак, если направленность на отказ возникает и реализуется в действиях до истечения установленного законом шестимесячного срока, то в таком случае, действительно, находка перейдет к муниципальному органу. Если же отречение обнаружит себя уже после того, как указанный срок истек, и нашедший в соответствии с п.1 ст. 228 ГК стал собственником некогда чужой вещи, то в таком случае правило п. 2 ст. 228 не может рассматриваться как нормативная основа для такого отказа. Адекватной правовой базой для таких отношений будут являться нормы ГК, посвященные отказу собственника от права собственности. Напомним, что в соответствии со ст. 236 ГК собственник может отказаться от принадлежащего ему права на имущество. Таким образом, в смоделированном нами втором случае находка уже трансформируется в движимую вещь, от которой собственник отказался. По правилу п. 2 ст. 226 ГК такая брошенная вещь, если ее стоимость явно ниже суммы, соответствующей пятикратному минимальному размеру оплаты труда, поступает в собственность титульного владельца соответствующего земельного участка или иного объекта, приступившего к ее использованию или иным образом проявившего свою заинтересованность в ней. Все остальные брошенные вещи по закону поступают в собственность лица, вступившего во владение ими, если по заявлению этого лица они признаны судом бесхозяйными. Как видно, категоричное заявления о возникновении в таком случае права муниципальной собственности является не вполне обоснованным. В некоторых зарубежных законодательствах прямо подчеркивается отмеченная самобытность института находки по отношению к брошенным вещам. Так, латвийский законодатель постановляет, что вещь, обладание которой собственник теряет по независящим от него обстоятельствам, не считается выброшенной.
В данном контексте уместным и аргументированным представляется мнение Е.В. Архипушкиной о том, что «находка – это имущество, наличие заинтересованности в котором собственника с учетом состояния и характеристик имущества очевидно, как очевидны и явные случайность, краткосрочность и неординарность его положения, свидетельствующие о выбытии данного имущества из владения собственника помимо его воли».
Другими словами, правоотношения по поводу находки не возникают и не могут возникнуть, в таких ситуациях, когда присутствует намерение лица отказаться от права собственности, а также в том случае, когда нашедший взял вещь в месте, явно отведенном владельцем для ее хранения, либо простого нахождения, что не может свидетельствовать о выходе вещи из чьего бы то ни было законного владения. Следует сказать, что в свое время отдельные представители науки гражданского права отвергали эти бесспорные с современных правовых позиций доводы, считая возможным отнесение к предметам находки, «кроме вещей потерянных и забытых, вещей их собственником оставленных».
Вышесказанное обосновывает необходимость внесения в п. 2 ст. 228 ГК условия о том, что такой отказ возможен только до истечения названного в п. 1 этой же нормы срока, в противном случае правоотношения должны складываться в соответствии с правилами ст.ст. 226, 236 ГК. Кроме того, в исследуемой норме нет конкретного указания на то, куда именно нашедшему вещь необходимо заявить о своем отказе.
Сравнивая в очередной раз нормы прежнего законодательства с современными мы убедились, что сегодня вещь поступает в муниципальную собственность только во вторую очередь, если нашедший откажется от нее. При этом, равно как и в отношении брошенных вещей, муниципальные органы не могут заявить об отказе от такой вещи.
Практически при находке бывает очень сложно, а подчас и невозможно определить, каким образом вещь выбыла из владения собственника. М. Николаев полагает, что воля владельца вещи может быть установлена, в том числе, исходя из места обнаружения находки. Данный довод не является бесспорным, так как очень часто ни место обнаружения вещи, ни ее состояние не несут в себе необходимого объема достоверной информации о ее собственнике; ведь даже если вещь обнаружена поврежденной, то это наверняка не может означать, что она не потеряна, а оставлена, поскольку неизвестно, в каком состоянии она изначально пребывала во владении собственника.
Кстати, в отличие от ст. 233 ГК («Клад»), в нормах о находке закон не охраняет права и интересы собственника недвижимости, в пределах которой обнаружена вещь. Речь идет о том, что если лицо, нарушая границы чужого владения, обнаруживает там вещь, то действующее гражданское законодательство не препятствует в извлечении таким недобросовестным находчиком известных выгод от факта обнаружения вещи. На этом основании предлагается дополнить ст. 228 ГК правилом, в соответствии с которым, если вещь обнаружена в пределах чужой недвижимости, а нашедший неправомерно пересек границы такой недвижимости, то права нашедшего в данном случае переходят к собственнику недвижимости. При наличии предварительного соглашения между находчиком и собственником, а также при наличии правообразующих обстоятельств (п. 1 ст. 228 ГК РФ), право на находку будет принадлежать двум указанным субъектам в равных долях.
Таким образом, нашедший вещь зачастую не располагает сведениями о личности и местонахождении управомоченного на ее получение лица. В таких условиях, как отмечалось, ему следует заявить о находке в милицию, или в орган местного самоуправления.
К сожалению, на практике сотрудники милиции редко осуществляют розыск владельца потерянной вещи. При этом не вызывает сомнений факт, что порой не представляется возможным установить владельца вещи, которая не содержит в себе никаких индивидуализирующих признаков. Этим презюмируется, что активность и инициатива в проявлении необходимой заботы о потерянной вещи должна исходить от самого собственника (например, путем просматривания прессы с целью найти объявление о находке, наведения справок или сообщением информации о себе в месте ее предполагаемой утраты).
К несовершенствам действующего законодательства мы вернемся несколько позже, а здесь стоит обратить внимание на то, что эти проблемы не являются единственными. Речь идет о том, что правоприменительная практика в России нередко складывается своим особым образом. Человеческий фактор – вот та общественная реалия современной России, которая задает вектор динамике, которая существует в области применения права. В результате наметившейся правоуклонительной тенденции многие нормы, в том числе и нормы, составляющие предмет настоящего исследования применяются все реже. Так, обобщение практики хранения бесхозяйного имущества соответствующими подразделениями при ГУВД г. Санкт-Петербурга и Ленинградской области, показывает, что в числе приносимых населением вещей сегодня преобладают, по большей части, разнообразные документы и другие предметы, имеющие ценность только для собственника, или же не имеющие таковой вовсе. Случаи возврата в качестве обнаруженных находок портмоне, драгоценностей и других аналогичных материальных благ в деятельности названного подразделения являются редкостью, которая если и случается, то рассматривается скорее как исключение из общего правила. Именно в качестве сенсации одно периодическое издание на первом развороте опубликовало материал о женщине из Смоленска, которая нашла и вернула владельцу сто тысяч рублей, «… в Смоленске подобных случаев никто не припоминает. В местное бюро находок дороже паспорта ещё ничего не приносили».
Сотрудники камеры хранения находок при ГУВД Санкт-Петербурга отмечают, что еще в самом начале 90-х годов прошлого столетия, население более активно сотрудничало с этим и подобными ему подразделениями, что в числе приносимых туда бесхозяйных вещей нередко были ювелирные украшения и другие ценности. Хотя дело здесь даже не столько в стоимости возвращенной вещи, сколько в самом факте такого возврата как в поступке, свойственном любому добропорядочному гражданину.
Почему сегодня эта практика складывается по-иному? Что изменилось? Поиск ответа на данный вопрос переносит нас, очевидно, в область правовой культуры нашего общества, в сферу сложившихся в нем «юридических воззрений народа», о влиянии которых на эволюцию правовой системы неоднократно указывал профессор Д.И. Мейер.
В настоящее время кто-то из числа нашедших чужую вещь, не раздумывая, оставляет ее себе, усматривая в этом событии явный признак благосклонности судьбы. Нравственные убеждения иных, хотя и подталкивают их к заявлению о находке, но предусмотренный законом результат все равно наступает далеко не всегда. Причинами последнего часто служат временные, пространственные, многочисленные личные факторы, сложности преодоления которых отдаляют указанных субъектов от заявления о находке. В этом смысле весьма интересны доводы С.М. Корнеева, более сорока лет назад рассуждавшего о нравственной стороне занимающего нас вопроса: «Каждый советский человек нашедший потерянную или забытую вещь считает своим долгом немедленно передать ее владельцу, сдать в стол находок или передать какому-либо государственному органу…».
Одним из досадных пробелов исследуемого законодательного массива является то обстоятельство, что закон не дает никакой правовой оценки действиям нашедшего вещь по ее утаиванию от утратившего ее владельца. Такое положение вещей делает возможной для находчика, сокрывшего найденную вещь, перспективу приобретения права собственности на нее даже в том случае, когда он заявляет в соответствующий орган об обнаружении вещи после обращения к нему с вопросами названного титульного владельца. Нет сомнений в несправедливости такого исхода, которую надлежит устранить внесением в текст п. 1 ст. 228 ГК неблагоприятных последствий для обозначенного недобросовестного субъекта.
Правовая оценка невозвращенной находки должна быть однозначной. Совершенно понятно, что рассмотренная выше модель поведения с точки зрения гражданского права является недобросовестным приобретением. Вместе с тем, собственником зачастую не может быть предъявлен иск об истребовании имущества из чужого незаконного владения в соответствии со ст. 301 ГК РФ, так как предъявить его попросту не к кому, ведь титульному владельцу в большинстве случаев неизвестна личность того, кто нашел и завладел принадлежащим ему имуществом.
В данном контексте представляются любопытными взгляды некоторых современных юристов о возможности квалификации по действующему законодательству утаивания находки от известного находчику управомоченного на ее получение лица как хищения, а именно как присвоения вверенного имущества, и даже как кражи. Не погружаясь здесь в специфику публичных правоотношений, заметим лишь, что, во-первых, похожие традиции существовали и в дореволюционном праве (ст. 172 Устава о наказаниях), а, во-вторых, известность собственника находки и умышленное оставление такой вещи себе, действительно роднит это деяние с уголовно наказуемым хищением. Вместе с тем, сегодня трудно себе представить ситуацию, когда случайно потерявший свою вещь владелец заявил бы в милицию именно о пропаже (хищении) у него таковой.
Рассмотренные социально-правовые явления имеют еще одно преломление в гражданско-правовом регулировании последствий обнаружения находки. Так, добросовестный возврат вещи лицу, управомоченному на ее получение влечет возникновение у возвратившего лица права на получение возмещения необходимых расходов по хранению (например, когда вещь была сдана в камеру хранения) и реализации вещи (например, транспортные расходы), а также оправданных и разумных затрат на обнаружение данного управомоченного лица (как, например, оплата того или иного вида связи). Юридическая сущность всех перечисленных действий лица, обнаружившего находку дает основания рассматривать в них элементы действий лица в чужом интересе без поручения (гл. 50 ГК РФ).
Эти последствия имеют обязательственную природу и, в отличие от уже исследованного вещного последствия, они возникают только в случае установления лица, управомоченного на получение вещи. Таким образом, вещные и обязательственные последствия обнаружения находки являются взаимоисключающими, чего, к сожалению, нельзя проследить в современной структуре гл. 14 ГК. Из этого следует, что логически более правильным представляется помещение правил ст. 229 ГК непосредственно после норм ст. 227 ГК. Такое перемещение статей подчеркивало бы невозможность получения лицом, нашедшим потерянную вещь и ставшим ее собственником в порядке ст. 228 ГК, как вознаграждения, так и возмещения соответствующих расходов.
Итак, п. 1 ст. 229 ГК подлежит применению лишь до момента возникновения права собственности, в противном же случае передача вещи со всеми вытекающими отсюда последствиями должна происходить уже не в порядке ст. 228-229 ГК, а на основании любого из соглашений об отчуждении имущества: договора дарения, купли-продажи и проч.
Право на получение возмещения может принадлежать как лицу, непосредственно нашедшему вещь, так и лицам, указанным в абз. 2 п. 1 ст. 227 ГК. В то же время, органы милиции и органы местного самоуправления не вправе претендовать на возмещение расходов, произведенных на обнаружение лица, управомоченного получить найденную вещь. Это связано с тем, что такие действия, как правило, связаны с целями их деятельности.
Как уже было замечено, при добросовестности действий нашедшего вещь (т.е. при исполнении им всех обязанностей, установленных п.п. 1, 2 ст. 227 ГК) последний наделяется правом на получение вознаграждения (некоторыми дореволюционными цивилистами оно изящно именовалось премией за добродетель) в размере до 20 % от стоимости вещи. При этом, в отличие от правоположения п. 1 ст. 229 ГК, в данном случае не имеет значения, состоялся ли возврат найденной вещи, или еще нет.
История данного вопроса весьма продолжительна. Подобные обязательства возлагались на возвратившего вещь в свои руки собственника уже нормами «Законов гражданских» Свода 1832 г. Так, всякий хозяин должен был уплатить нашедшему вознаграждение, исчислявшееся 1/3 от стоимости вещи (для Черниговской и Полтавской губерний – половина стоимости (ст. 540 Т. Х.). При этом в литературе данного периода обоснованность такого размера награды находчику не раз подвергалась сомнению. В частности В.И. Синайский писал, что такое вознаграждение «чрезвычайно несправедливо, так как оно лишает собственника значительной ценности потерянного имущества».
Размер такой платы в первом советском гражданском кодексе составлял, как и теперь, 20 % от стоимости вещи, но при этом действовало правило (п. «б» ст. 68 ГК РСФСР 1922 г.), по которому за найденную вещь, находящуюся в государственной собственности, вознаграждение не выплачивалось.
С одной стороны, общая законодательная установка о вознаграждении вообще может показаться излишней, ибо легко предположить, что восстановленный в своем правомочии владения собственник всегда готов щедро отблагодарить того, кто ему в этом оказал содействие. С другой стороны, перед нами другая крайность: зачастую нашедший потерянную вещь, вопреки всем суждениям о нравственности, обращается к ее законному владельцу с предложением о большем размере вознаграждения, чем это предусмотрено законом в обмен на возврат какой-либо ценной вещи.
Понятно, что в последнем случае притязания находчика однозначно не подлежат удовлетворению, однако очередным поводом для научной полемики явился вопрос о том, насколько возможным для нашедшего вещь (владельца помещения или средства транспорта, которому она была передана) является получение вознаграждения в размере, превышающем установленный законом предел при условии публичного объявления потерявшим вещь о выплате суммы, большей, чем 20% от стоимости вещи. Так, одни ученые, как, например, К.И. Скловский, А.Б. Борисов положительно отвечают на данный вопрос, С.В. Артеменков и другие, напротив, пытаются обосновать невозможность выплаты такой повышенной награды находчику.
В главе 56 ГК (п. 1 ст. 1055), посвященной публичному обещанию награды, действительно содержится правило о том, что лицо, объявившее публично о выплате награды тому, кто совершит указанное в объявлении правомерное действие в надлежащий срок, обязано выплатить обещанную награду любому, кто совершил соответствующее действие, «в частности отыскал утраченную вещь…». В то же время, правила п. 2 ст. 229 ГК, императивно устанавливающие лимит суммы вознаграждения находчику, не допускают того факта, что законом, либо соглашением сторон может быть установлен другой его размер. Это значимое обстоятельство заставляет нас в указанном научном споре примкнуть к числу тех исследователей, которые категорически настаивают на невозможности выплаты находчику такой увеличенной премии. Этот вывод, тем не менее, не мешает нам согласиться с тем, что на практике данные ситуации возможны, что с утилитарной точки зрения, все подобные действия управомоченного на получение вещи лица являются совершенно нормальными (по крайней мере, автор уверен в безвредности такой инициативы собственника по переплате суммы вознаграждения). Более того, трудно представить себе формулировку соответствующих норм законодательства, которая бы наверняка исключала проявление такой инициативы в будущем. Все это заставляет усомниться в обоснованности именно императивного характера правил п. 2 ст. 229 ГК и выступить с предложением следующей редакции данной нормы: «Нашедший вещь вправе потребовать от лица, управомоченного на получение вещи, вознаграждение за находку в размере до двадцати процентов стоимости вещи, если другой размер не установлен законом или договором». Такая формулировка, как нам представляется, в большей степени будет соответствовать общественным реалиям и устранит некоторое несоответствие с правоположениями главы 56 ГК о публичном обещании награды.
В случае если найденная вещь представляет ценность только для лица, управомоченного на ее получение, то размер вознаграждения, в соответствии с п. 2 ст. 229 ГК, определяется по соглашению с этим лицом. Это правило также создает почву для возможных злоупотреблений со стороны лица, обнаружившего вещь. По этой причине очень часто лицо, безусловно управомоченное на получение вещи, вынуждено подчиниться таким недобросовестным требованиям находчика. Единственным выходом и в данном случае следует признать обращение заинтересованного лица в суд.
С сожалением следует признать и тот факт, что ГК РФ не признает за субъектом находки особых правомочий, которые бы устанавливали гарантии неизменности его прав при передаче вещи третьим лицам, а также защищали находчика от недобросовестных действий объявившегося владельца вещи, уклоняющегося, к примеру, от выплаты вознаграждения или возмещения соответствующих расходов. Таким образом, очевидна необходимость законодательного признания за находчиком особых прав принадлежности ему найденной вещи. Конкретные нормы об этом сегодня отсутствуют, но учет зарубежного опыта нормативного регулирования и практики имущественных отношений делают потребность в них весьма и весьма злободневной.
Кроме того, нельзя сказать, что ч. 2 п. 1 ст. 227 ГК РФ оптимально защищает интересы лица, нашедшего вещь в помещении или на транспорте. По закону такая вещь, как уже упоминалось вначале, подлежит сдаче лицу, представляющему владельца этого помещения или средства транспорта. В этом случае лицо, которому сдана находка приобретает права и несет обязанности лица, нашедшего вещь. При таком законодательном подходе создается впечатление, что первоначальный нашедший несправедливо остается в стороне, как от перспективы получения вознаграждения, так и от вероятной перспективы приобретения права собственности на находку.
В свете изложенного заслуживающей внимания и поддержки представляется позиция Л.В. Пуляевской, предлагающей наделить первоначального нашедшего правом на вознаграждение и на саму находку в порядке, для этого предусмотренном законом; а представителя владельца помещения или транспортного средства – соответственно правом на возмещение всех расходов, связанных с сохранением находки. Понятно, что если первый претендент откажется от указанных притязаний, то все отведенные ему правомочия перейдут к названному представителю. Такой механизм, очевидно, в большей степени отвечает принципу справедливости и соответствует интересам всех участников данных правоотношений. В этом контексте показательным представляется опыт молдавского законодателя. Так, п. 3 ст. 324 ГК Молдавии постановляет, что в подобной ситуации владелец помещения или транспорта «приобретает права и обязанности лица, нашедшего вещь, за исключением права на вознаграждение». Как видно, при помощи такой оговорки предпринята попытка защитить интересы находчика.
Буквальное толкование закона (п. 2 ст. 229 ГК) (нашедший вещь вправе потребовать от лица, управомоченного на получение вещи, вознаграждение за находку…) позволяет заключить, что в случае перехода вещи в муниципальную собственность вознаграждение не выплачивается.
В отношении вознаграждения следует повториться, что ст. 229 ГК РФ не предусматривает права на его получение органами местного самоуправления и милицией, включая случаи, когда владелец вещи публично заявлял о награде нашедшему, так как розыск потерянных вещей вполне сопоставим с целями деятельности органов милиции.
Далее, несмотря на то, что абзац 2 п. 2 ст. 229 ГК РФ говорит об отсутствии у лица, которое не заявило о находке лишь права на вознаграждение, такое лицо не сможет требовать и возвещения расходов, связанных с хранением, сдачей, реализацией вещи (п. 1 ст. 229), так как оно действовало недобросовестно (не заявило о находке, пыталось ее утаить, то есть действовало умышленно с целью причинить вред лицу, которому надлежало передать вещь). Категория добросовестности рассматривалась нами в одном из предыдущих разделов настоящего исследования, поэтому здесь лишь констатируем факт справедливости законодательного решения в отношении лиц, действующих указанным выше образом.
К правилам о находке примыкают во многом сходные положения, определяющие правовой режим задержанных кем-либо безнадзорных животных (ст. 230-232 ГК). Во избежание повторений, далее мы остановимся лишь на некоторых заметных отличиях в правовом режиме находки и безнадзорных животных.
По своей юридической природе группа норм ст.ст. 230-232 ГК являются специальными нормами по отношению к нормам ст. 227-229 ГК, что говорит о необходимости применения первых во всяком случае, когда речь идет о найденных безнадзорных животных. Наличие в законодательстве специальных правил, относящихся к приобретению права собственности на безнадзорных животных (ст. ст. 230-232 ГК РФ), объясняется тем, что ГК РФ рассматривает их в качестве особых объектов гражданских прав (ст. 137 ГК РФ), которые требуют заботы, ухода и гуманного отношения.
Одним из значимых вопросов правоприменительной практики в данной сфере является вопрос об объекте отношений, о том, каких животных надлежит относить к домашним. Очевидно, что не могут быть отнесены к этой категории животные, обитающие на воле, а также в искусственно созданной среде обитания. Тем самым круг таких животных сужается до одомашненных пород млекопитающих, птиц, включая голубей, а также пчел. Безнадзорным считается скот, заблудившийся, отбившийся и вообще выбывший из стада того или иного хозяйства. Если безнадзорный скот пристает к стадам или табунам других хозяйств, он считается пригульным.
Одним из наиболее существенных различий в правовом регулировании последствий обнаружения находки и задержания пригульного скота является прямо установленная п. 1 ст. 230 ГК обязанность органов внутренних дел предпринимать меры к розыску собственника домашних животных. В этой ситуации на практике наиболее остро должна ощущаться неполнота ведомственного законодательства, не предусматривающего, как уже не раз отмечалось, конкретных мер по осуществлению такого розыска. Также надлежит заметить, что в отношении безнадзорных животных закон по понятным причинам не предусматривает возможности передачи их для содержания и пользования в милицию. При отсутствии условий для такого содержания у самого задержавшего, животные передаются другому лицу, такие условия имеющему; а поиск такого лица и передачу ему безнадзорных животных по просьбе задержавшего должны осуществлять сотрудники милиции (п. 2 ст. 230 ГК), опять-таки не имеющие на сей счет никаких предписаний в нормативной базе ведомственного уровня. Резюмируя изложенное, считаем необходимым внести в Закон «О милиции» положения, предусматривающие необходимость осуществления сотрудниками органов внутренних дел розыска собственника пригульных домашних животных.
По закону (п. 3 ст. 230 ГК РФ) условия содержания должны быть надлежащими, что обязывает лицо, у которого животные находятся, предоставлять им корм, обеспечивать соблюдение ветеринарных правил, содержать их в приспособленных помещениях с учетом вида животного, времени года и т.п.
Выше мы пришли к выводу о невозможности для находчика использовать попавшую к нему вещь тем или иным образом. В отношении же безнадзорных домашних животных, напротив, лицо, задержавшее их, либо лицо, имеющее для этого необходимые условия, ничем не стеснено в осуществлении пользования таким имуществом (п. 2 ст. 230 ГК). Создание подобных условий продиктовано самой природой объекта исследуемых отношений, тем, что именно такой режим привычен и нормален для большинства видов домашних животных (в первую очередь для сельскохозяйственного скота и некоторых пород домашних животных). Несоблюдение такого режима способно вызвать болезнь животного или причинить ему страдания.
По смыслу п. 2 ст. 230 ГК право на пользование животными предполагает право на получение в собственность производимой животными продукции, как, например, молока или шерсти. К сожалению, законодатель проигнорировал вопрос о юридической судьбе приплода. Лицо, держащее у себя животных, по сути является лицом, использующим имущество на законном основании. Поскольку в соответствии со ст. 136 ГК данному лицу принадлежат плоды продукция и доходы от такого имущества, постольку напрашивается вывод о том, что по общему правилу приплод не подлежит возврату собственнику, поскольку ст. 232 ГК не установлено иное. Но в то же время, в силу того, что приплод представляет собой определенную материальную ценность, выгоду от пользования животными, то его стоимость обязательно должна учитываться как при определении размера компенсации необходимых расходов, так и при определении размера вознаграждения.
Кроме того, правовой режим безнадзорных домашних животных в отличие от соответствующих норм о находке, даже в условиях экономической нецелесообразности или опасности содержания, не предусматривает для лица, задержавшего животное или согласившегося его содержать права на его реализацию, либо иное распоряжение животным. По-видимому, при неизбежности такого распоряжения животным подобные действия указанных субъектов должны квалифицироваться как совершенные либо в состоянии крайней необходимости, либо в чужих интересах без поручения.
Обозначенные нами особенности объекта исследуемых отношений предопределили еще одну характерную черту в правовом режиме задержанных животных, которая выражается в том, что п. 2 ст. 231 ГК допускает для прежнего собственника животного возможность его принудительного выкупа даже по истечении установленного законом шестимесячного срока. Интересная деталь – советское законодательство предусматривало неоднородность такого срока в зависимости от категории животных. Так, согласно постановлению СНК РСФСР «О безнадзорном и пригульном скоте» от 26 октября 1926 г. в отношении крупного и взрослого скота предусматривался срок в шесть месяцев, для мелкого же скота и молодняка он ограничивался двумя месяцами.
Итак, правом на выкуп в настоящее время бывший собственник наделяется, во-первых, при наличии обстоятельств, свидетельствующих о жестоком, либо ином ненадлежащем обращении нового собственника с животным, а во-вторых, при наличии обстоятельств, свидетельствующих о сохранении привязанности животного к бывшему собственнику. Принудительный характер такого выкупа означает, что если стороны не сумели достигнуть договоренности, то решение о принудительном выкупе выносится судом на основании иска первого собственника. В данном случае в судебном решении устанавливается, в том числе, и цена выкупа.
Наконец, следует подчеркнуть, что ст. 232 ГК, в отличие от ст. 229 ГК не устанавливает обязанности собственника безнадзорного животного возмещать расходы, понесенные в результате его поиска. Однако это обстоятельство не означает, что лицо, по собственной инициативе искавшее собственника, не имеет права на возмещение разумно и оправданно понесенных расходов. Нормативным обоснованием для такого заявления вполне могут выступать нормы правила ст. ст. 980-989 ГК о действиях в чужом интересе без поручения.
В разделе, посвященном понятию, юридической природе и составу бесхозяйного имущества, нами уже было сказано о соотношении собственно бесхозяйного имущества и находки. Здесь лишь напомним, что некоторыми цивилистами не проводится разграничение между этими категориями. В то же время дореволюционными юристами находка, как правило, исключалась из состава бесхозяйного имущества, и поэтому считалось, что «найденная вещь не может быть присвоена нашедшим потому только, что она найдена, но только тогда возникает основание присвоить ее нашедшему, когда становится возможным предположить, что настоящего хозяина нет или он отступился». М.Г. Масевич полагает, что находка не является бесхозяйной вещью. Ю.К. Толстой, рассматривая первоначальные способы приобретения права собственности, также разъединяет приобретение права собственности на бесхозяйное имущество, находку, безнадзорных животных и клад. Похожих взглядов придерживается и Л. В. Пуляевская: «Поскольку находка не является бесхозяйной вещью, она, по возможности, должна быть возвращена собственнику, или другому потерявшему ее лицу».
И действительно, в отличие от бесхозяйных вещей, специфический правовой режим которых в хозяйственном обороте обусловлен отсутствием у вещи собственника, его ненадлежащей заботой о вещи или вовсе отсутствием желания сохранять ее в своем владении, находка – это вещь с очевидным наличием заинтересованности в ней собственника. Как уже было отмечено, п. 1 ст. 227 ГК обязывает находчика немедленно уведомить о факте обнаружения кого-либо из известных ему лиц, управомоченных на получение вещи. Из данного правила следует, что закон допускает ситуации, когда нашедшему потерянную вещь известен потерявший ее собственник или иной титульный владелец. Это обстоятельство является одним из существенных препятствий к включению находки в состав бесхозяйного имущества, ведь таковым признаются вещи, не имеющие собственника, собственник которых неизвестен, либо утратил не них право (ст. 225 ГК).
Совершенно недвусмысленными формулировками на этот счет располагает и молдавское законодательство. В частности, п. 2 ст. 323 (Завладение) определяет, что бесхозяйными считаются движимые вещи, собственник которых прямо отказался от права собственности, брошенные вещи, а также вещи, которые по своему характеру не имеют собственника. При этом п. 1 ст. 324 (Находка) указанного источника гласит, что «потерянная движимая вещь продолжает принадлежать ее собственнику», что делает невозможным усмотрение в находке бесхозяйной природы.
Однако в литературе существует и третья, промежуточная точка зрения, в соответствии с которой сегодня речь может идти о двух видах находки, один из которых не подлежит отождествлению с бесхозяйным имуществом, а другой, напротив, являет собой пример разновидности бесхозяйных вещей. Следует признать, что данная позиция не страдает недостаточной аргументированностью и, будучи весьма оригинальной, заслуживает пристального внимания. В первом случае речь идет о находке, когда находчику известны потерявший, либо иное управомоченное на получение вещи лицо (абз. 1 п. 1 ст. 227 ГК). Из правил, устанавливающих обязанность находчика немедленно информировать указанных лиц и передать им находку, следует, что в данном случае такая вещь не может рассматриваться в качестве бесхозяйной, так как известность владельца вещи несопоставима с признаками бесхозяйного имущества, перечисленными в ст. 225 ГК.
С другой стороны, в правилах п. 2 ст. 227 ГК, предусматривающих известные последствия обнаружения вещи в условиях невозможности установления личности или места пребывания лица, управомоченного на ее получение, фактически идет речь о вещах, собственник которых неизвестен, что вполне совпадает с одним из законодательно установленных критериев бесхозяйного имущества.
Таким образом, приходится констатировать, что юридическая природа находки в данном контексте совсем не однозначна и действительно может сочетать в себе признаки бесхозяйного имущества и «чужой» вещи.
Общие выводы по рассмотренным выше проблемам вкратце могут быть сведены к следующему.
Представляется целесообразным дополнить абз. 1 ч. 1 ст. 227 ГК РФ предложением следующего содержания: «Нашедший потерянную вещь и завладевший ею обязан… ».
Кроме того, следует наделить первоначального нашедшего правом на вознаграждение и на саму находку в порядке, для этого предусмотренном законом; а представителя владельца помещения или транспортного средства – соответственно правом на возмещение всех расходов, связанных с сохранением находки.
Представляется обоснованным внесение в п. 2 ст. 228 ГК обязательного условия о том, что такой отказ находчика от приобретения найденной вещи в собственность возможен только до истечения указанного в п. 1 этой же нормы срока, в противном случае правоотношения должны складываться в порядке ст. ст. 226, 236 ГК.
Наконец, предлагается дополнить ст. 228 ГК правилом, в соответствии с которым, если вещь обнаружена в пределах чужой недвижимости, а нашедший неправомерно пересек границы такой недвижимости, то права нашедшего в данном случае переходят к собственнику недвижимости. При наличии предварительного соглашения между находчиком и собственником, а также при наличии правообразующих обстоятельств (п. 1 ст. 228 ГК РФ), право на находку будет принадлежать указанным субъектам в равных долях.