26.05.2012 2968

Нарративные особенности философской автобиографии

 

Обоснование фундаментальной роли повествования о жизни человека, об условиях его существования осуществляется с помощью нарратива - метода, который используется при описывании событий, упорядочивая их во времени. Этот метод зачастую используется биографами, писателями, историками и теми, кто пишет автобиографии. Исследователи природы нарратива дают различные определения: «Нарратив означает организацию материала в порядок хронологического следования, образующий единый связный рассказ, хотя и со вторыми планами». Близкое определение даёт Л. Гриффин, представляя нарратив особым изображением, описанием какого-либо социального феномена, разворачивающееся во времени, последовательное и упорядочивающее. Это рассказ с открытым финалом, «дополненный сопутствующими обстоятельствами и условиями». Таким образом, нарратив для нас выступает способом, посредством которого происходит индивидуализация Я и идентификация действий личности. Другими словами, перед нами раскрывается процесс рассказывания о начале, дальнейшем развёртывании и о сопутствующих в ходе действия взаимоотношениях. Действие или поступок необходимы для того, чтобы мы увидели проявление сущности личности. Нарратив заполняет всё наше социокультурное пространство, мы даем нарративное описание самих себя и окружающих, описывая свои прошлые действия, взаимоотношения, придавая тем самым смысл своему поведению и поведению других людей. Нарратив нам позволяет осознать то, кем люди являются. Таким образом, под нарративом мы понимаем, прежде всего, языковой акт, представляющий вербальное изложение и содержащий в своей основе повествование того, кто сообщает или рассказывает. Важнейшим признаком нарратива является его самодостаточность и самоценность, т. е. нарратив выступает законченным высказыванием (или текстом), содержащим уже определенные нравственные ориентиры, либо ценностные аспекты.

Философские автобиографии снабжают нас позитивными целями и определёнными моделями поведения, где нарратив является своеобразной линзой, пропускающей через себя все элементы, связанные и несвязанные между собой, как единое целое, придавая смысл. Он (нарратив) является методом дискурса. С его помощью происходит организация переживания социального времени, биографического времени, что даёт возможность глубже понять смысл произведения на основе творческого мышления автора. Сюжет произведения представляет собой нарратив как процесс превращения единичных событий в единое целое. Каждая историческая эпоха представляет свойственные только ей культурные традиции, представляющие запас сюжетов, которые могут быть использованы в дальнейшем для организации событий жизни в истории, другими словами, нарратив даёт образы для последующих поколений. Его уникальность заключается не только в простом отражении последовательности событий и их сохранении, но и в возможности изобрести что-то новое. Нарратив не просто регистрирует события, он констатирует их и интерпретирует их как значимые части осмысленного целого. С его помощью мы можем дать объяснение судьбе индивида или народа.

М.М. Бахтин подметил, что мы привыкли объяснять сюжет произведения или героя, исходя из биографии автора, или проводить аналогии и искать связи между автором и героем. Он говорит, что в процессе создания автобиографических произведений существует много подводных камней, отражающих взаимосвязь автора и героя. Автор, он же одновременно и герой, является и носителем целого произведения. Сознание автора включает в себя сознание героя и его мир сознания.

Автора может «увести» в сторону. Но он должен встать вне себя, пережить себя, и только тогда он может восполнить себя до целого, когда автор и герой автобиографического произведения представляют единое. Если этого не случится, то автора ожидают следующие ситуации (по М. М. Бахтину). 1). Герой завладевает автором. И результат этого - появление исповедей, философских трактатов, потому что внешний фон даётся изнутри героя, субъективно. 2) Автор завладевает героем. Герой начинает сам себя определять, и определённые внешние обстоятельства могут привести к тому, что герой становится не автобиографичен или он будет автобиографичен, но преодоление моментов переживания приведёт к постоянной смене и поиску новых смыслов, даст ощущение незаконченности, размытости. 3) Герой сам является своим автором, он осмысливает свою жизнь эстетически. Он - актёр. Герои самодоволен и завершён, что показывает отсутствие какого-либо развития, процесс любования самим собой. Н. Д. Александров, М. П. Монин, рассматривая феномен исповеди, анализируют данную ситуацию, когда герой любуется собой, он выставляет себя напоказ вне зависимости от своего внутреннего мира: он прячет всё негативное в свой панцирь, прикрываясь красивыми нарядами. Бросается из крайности в крайность.

Отношение авторской мысли к объекту является формообразующим принципом в процессе создания философской автобиографии. Автора интересуют, прежде всего, механизмы и закономерности мышления, познания. Всё это находит отражение в педагогическом, дидактическом характере произведения. То, какими средствами это осуществляется, и какую направленность выберет автор, определяет и форму исследуемого жанра.

Нарратив предполагает объяснение «нерассказанного», а не просто наши домыслы. Определяя философскую автобиографию как жанр, мы говорили о конвекциональном аспекте, представляющем собой определённые установки, высказанные или подразумеваемые, которые существуют в сознании автора или читателя, об особенностях того или иного жанра. В каждом из нас заложены, пусть даже неясные и смутные представления об эссе или исповеди. Процесс раскрытия этого аспекта происходит следующим образом: в процессе взаимодействия, слияния мира текста с миром читателя, мы снова возвращаемся к реалиям настоящего, и куда возвращается изменившееся во время чтения «я», потому что привносит в этот мир новые, полученные при чтении текста, представления о себе и о ценностях.

В автобиографии, по мнению М. М. Бахтина герой стремится к реальным результатам, рассказывая о событиях, формирующих его судьбу. Автобиографический роман он относит к категории роман-воспитание, где возможны две линии развития. Герой является «постоянной величиной», когда нам уже дан образ готового человека, а скорее задан и акцентируется внимание на развитии жизненных коллизий - яркий пример - «Исповедь» Августина.

Второй вариант развития предполагает образ становящегося человека. Здесь нет цикличности, становление человека, создание его судьбы связано со становлением самого человека, подтверждением этому является «Самопознание» Бердяева.

«Автобиографический нарратив от первого лица имел в разные времена отличающиеся социальные и познавательные функции: некогда рассказывание о себе было обязательством и повседневной практикой в конструировании приватной и публичной идентичности». Как правило, после революций отмена цензуры порождала волну само рефлексии. Порой, автобиографии - заказ общества или наказ обществу. Таковым произведением является «Мой век» И.С. Коненкова. Но автобиографии, воспоминания, мемуары, дневники - все они «вкладываются» в создание максимально востребованных социумом идентичностей, они «пойманы в определенные сети и структуры, которые предписывают пути, какими люди используют язык и нарративные конвенции, они хотят и могут управлять впечатлением, которое производят, рассказывая о себе».

Философская автобиография представляет собой сочетание множества элементов, это своеобразная квинтэссенция воспоминаний, оправданий, самозащиты, поиска новых ориентиров. Данное обстоятельство является одним из обуславливающих вариантность исследуемого жанра.

Попытаемся проследить механизмы взаимодействия различных элементов на примере «Исповеди» Августина. «Исповедь» представляет повествование Августина о своем сложном и долгом пути обращения к Богу. Цель Августина - пробудить на собственном примере души не покаявшихся грешников. Августин неотделим от своей среды и как представитель средневекового общества выполняет именно те функции, регламентируемые его социальным положением. По профессии он - священник, следовательно, его поведение соответствует установленной «форме», оставляя совсем «мало места для инициативы и нестандартности». Он воссоздает свою жизнь в духе своего времени: основные моменты автобиографии связаны с богословскими рассуждениями, следствием этого и является педагогически - дидактический характер произведения. «Исповедь» сочетает, таким образом, в себе и элементы профессиональной автобиографии, когда Августин рассказывает о ложных, жизненных коллизиях на пути к служению Богу, и элементы защиты и оправдания, когда он создает свою мировоззренческую картину и защищает христианские ценности и представления. С помощью нарратива в «Исповеди» мы видим, каким образом происходит организация пережитого и переживаемого в единое целое. Общественное (социальное) и индивидуальное переплетаются теснейшим образом. И Августин нам представляет уже оформившийся познавательно-ценностный подход к окружающему миру. Таким образом, мы можем говорить о комплексном анализе жанра философской автобиографии, который в свою очередь является идеографическим исследованием. Каждая человеческая судьба уникальна, мы же пытаемся понять текст изнутри, чтобы схватить смыслы и переживания каждого автора в затруднительных ситуациях. Это необходимо для того, чтобы раскрыть и прояснить смыслы и ценности, из которых автор исходит.

Философская автобиография представляет нам социальное «Я» и является персональным нарративом. В нарративах идет обмен между личным и социальным: индивидуальные нарративные конструкции тесно переплетаются с коллективными, потому что автор вписан в социум, живёт в нём. А каждому следующему автору неявно предлагается определённый образец философствования, на основании которого он может осмыслить свою жизнь и создать новое произведение. И эта связь - индивидуального и коллективного - является основой идентичности автобиографических текстов. Захотим ли мы написать исповедь, мемуары или воспоминания, мы будем отталкиваться от тех канонов, правил, которые уже существуют, преобразуя их «под себя».

«Персональные нарративы ценны... «местностью», укорененностью во времени, месте, личном опыте». Говорить о ком-то невозможно, не коснувшись эпохи. Персонализм философской автобиографии проявляется в озвучании личностной позиции, в заявлении о собственном Я, об особенностях его становления, проживания различных ситуаций. Но философские автобиографии - это не жизненные истории. Придерживаясь точки зрения Трубиной Е.Г., мы возьмём на себя смелость повторить и дополнить, что жизненная история есть у каждого, а философскую автобиографию пишет не только известный человек, но и тот, кто, осмысливая свою эпоху, оправдывает мировоззренческие ценности эпохи, собственные взгляды и прожитую жизнь. Жизненная история - это описание, которое пронизано не столько рациональностью, сколько субъективностью, которая невозможна без самообмана, иллюзий. Контекст описания задает та или иная история, какое-либо событие. Философская же автобиография - это предписание, процесс перехода с уровня сущего на уровень должного. Каждая последующая форма жанра философской автобиографии, используя наработанные приёмы и регулятивы, преобразует жанр.

В исследовании философской автобиографии мы выделяем три основных момента, отображающих структуру нарратива, потому что в каждом тексте существуют дополнительные доминанты, дающие возможность выразить те замыслы, которые автор ставит перед собой.

Во-первых, всегда обращается к определённой аудитории, что, раскрывая направленность речи и обуславливая структуру произведения, показывает особенность философской автобиографии как жанр дискурса.

Следующим основным моментом являются исторически детерминированные временем приёмы, позволяющие определить специфику текста. Данный момент проясним на примере «Апологии Сократа» и «Утешения философией» Боэция. Начнём с последнего.

«Тем временем, пока я в молчании рассуждал сам с собою и записывал стилем на табличке горькую жалобу, мне показалось, что над моей головой явилась женщина с ликом, исполненным достоинства, и пылающими очами, зоркостью своей далеко превосходящими человеческие, поражающие живым блеском и неисчерпаемой притягательной силой, хотя была она во цвете лет, никак не верилось, что принадлежала она нашему веку... Она была облачена в одежды из нетленной ткани». Воссоздание себя со стилем и глиняной табличкой в руках указывают нам на эпоху Средневековья, когда люди ещё не изобрели перья и бумагу. Образ Философии, нарисованный Боэцием, оказал влияние на средневековую традицию: на её одеждах - греческие знаки п и 0, означающие практическую и теоретическую философию, а в руках у неё книги и скипетр, знаки правления, показывающие, что миром должна править мудрость. «Сколько раз я препятствовал Конигасту, когда тот намеревался посягнуть на имущество какого-нибудь беззащитного, сколько раз предостерегал Тригвиллу, управляющего королевским дворцом от замышлявшегося или готового свершиться беззакония... Я выступил против префекта претория ради общего блага и добился того, что дело было отдано на пересмотр королю... Консуляра Павлина, чьё богатство палатинские псы с вожделением надеялись проглотить, я вытащил из пасти алчущих». Боэций называет имена людей, с которыми имел дело, и эти имена - Теодорих, Тригвилла, Конигаст были распространены в Средние века. Слова-категории консуляр, префект, претория, королевский дворец - создают образ эпохи. И даже «палатинские псы» - выражение, сегодня называющееся сленгом, так презрительно называли в Средневековье лиц,- которые подчинялись, королевскому финансисту. Боэций жалуется Философии на несправедливость, говорит, что всегда следовал только её мудрости и что же в итоге? Его обвинили в измене и святотатстве. Но почему тогда существует зло, если есть Бог, - спрашивает философ. И его учитель, врач с помощью наводящих вопросов излечивает узнику душу. Боэций утешается, примиряя два мира: хаос, несправедливость и гармонию, порядок: «существует же Бог, наблюдающий всё свыше и всё пред знающий: он охватывает взором, всегда и извечно, как настоящие наши будущие деяния, определяя добрым награды, а дурным - наказания. Не пусты надежды на Бога и молитвы, ибо если они искренни, не могут остаться безответными. Поэтому отвернитесь от пороков, заботьтесь о добродетели, устремите свой дух к праведным надеждам, вознесите к небу смиренные молитвы». Рассказывая о себе, о своей эпохе, Боэций утешается философией, потому что только она является единственным спасением.

«Апология Сократа» выдержана в свойственном апологии ритме: pro и contra. Сократ иронизирует над своими противниками, он защищается от прежних и нынешних обвинителей, защищает жизненную ценность. Основанием для оправдания себя является его понимание свободы, им движет человечность. Сначала он опровергает обвинения прежние и новые, затем излагаются собственные взгляды, опирающиеся на биографические эпизоды. И после вынесения приговора вводятся философские рассуждения: диалоги с обвинителями и с судьями, проголосовавшими как за смертную казнь, так и против. Сократ в своей речи использует мифологические сюжеты, что было характерно для древнего грека. Он сравнивает свои действия и действия окружающих с деяниями богов, героев и полу героев. Мудрец почтительно и уважительно отзывается о своих учениках. Но его речь настолько пронизана иронией, что некоторые архонты принимают её как издевательство. И всё же Сократ, ценой собственной жизни отстоял правоту своих идей. Таким образом, форма апологии и утешения явились адекватным отображением духа эпохи Античности и нарождающегося Средневековья соответственно.

И последний момент: использование языковых средств.

Философские автобиографии несут некую этическую нагрузку, это всегда предписание должного и возможного. Философы обращаются к метафоре, символу для того, чтобы показать идею направленности взглядов своей картины мира. Такие тексты - это своего рода размышление, рассуждение. В основе философствования автора - рефлексия. Нет навязывания читателю каких-то определенных выводов; автор вызывает читателя на диалог, размышляя об интересующих его вопросах.

Специфика стиля жанра философской автобиографии определяется либо словесностью, либо темой, либо живым словом. Философская мысль постоянно и практически незаметно переходит от прямого смысла к косвенному, поэтому читателю приходится иногда мыслить абстрактно, образами.

Классификация форм жанра философской автобиографии по коммуникативной функции предполагает наличие информативных, оценочных, этикетных и императивных жанров. Так, различные формы философской автобиографии сочетают в себе информативные («Апология» Сократа - опровержение информации), оценочные («Утешение...» - похвала, упрёк), и императивных (мольба, совет) жанры. По типу воздействия на своих адресатов их вполне можно назвать эмотивными (от лат. EMOVEO - волновать), потому что они ориентированы на личностный мир человека. Целью утешения является устранение отрицательного состояния адресата, и Сократ, обращаясь к своим ученикам и к народу, добивается цели. Автор утешения не является причиной огорчения (иначе было бы извинение) и способен подчинить своему воздействию адресата, улучшая его эмоциональное состояние. А вот цель убеждения - побудить адресата к некоторому действию. Автор заинтересован в выполнении побуждаемых действий. Ожидать от адресата немедленной готовности произвести необходимые действия нет оснований, поэтому автор прибегает к аргументации. «Исповедь» Августина отражает все моменты: Августин, отец Церкви, пытается обратить в свою веру как можно больше людей, Он, истовый христианин, создаёт определённые догмы, и «Исповедь» можно рассматривать в качестве аргумента поборника веры. Являясь комплексным жанром, убеждение включает в свой состав побудительные высказывания (пробудись, возьми и читай), аргументативные сообщения, подкрепляющие данные побуждения («Я хочу вспомнить прошлые мерзости свои и плотскую испорченность души моей не потому, что я люблю их, но чтобы возлюбить Тебя, Боже мой»).

Самыми сильными по степени раскрытия своего чувственного мира, наиболее эмоционально окрашенными являются на наш взгляд две работы: «Исповедь» св. Августина и «Утешение философией» Боэция. Они более экспрессивны и выразительны, насквозь символичны, что является прямым отражением эпохи Средневековья. Перед нами - переход («Утешение философией») и начало («Исповедь») эпохи. Но впечатление от этих произведений воссоздают картину средневекового мира в целом. Мы видим, что мир средневекового человека двумирен. Реальный мир менее всего реален по сравнению с духовным миром. Мир подобий (образ Философии у Боэция) воссоздает действо, включающее того, кто воспринимает текст и должен его воспроизвести. Этот второй - символоподобный - план истиннее первого, потому что менее всего связан с мирским действием (это ярко выражено у Августина в его духовном кризисе и поиске выхода из него). Средневековый текст двойственен: мир подобий является предписанием тому, кто взялся за практическое дело.

Большую роль в философской автобиографии играет метафора. Метафора (от греч. - перенос) представляет оборот речи, позволяющий, благодаря использованию слов и выражений в переносном смысле, преодолевать границы между двумя основными типами мышления - мифопоэтическим и дискурсивно-логическим. Она связывает воображение с интеллектом, вносит ощущения подобия в понимание связи между крайне далекими друг от друга явлениями, вещами. П. Рикер главной способностью метафоры считает передачу непереводимой информации. «Философская мысль, - говорит Ортега-и-Гассет, - как никакая другая, постоянно и почти незаметно переходит от прямого смысла к косвенному». Метафора не только формирует представление об объекте, она также предопределяет способ и стиль мышления.

Про своё произведение Н.А. Бердяев говорит, что это «история духа и самосознания», что уже настраивает читателя на содержание произведения. При анализе поведения автора текста мы постоянно обнаруживаем метафору, которая указывает, как необходимо воспринимать данное сообщение. Она является необходимостью, потому что текст - это непрерывная рефлексия, которую нужно облекать в определённую форму, для того чтобы получилось какое-либо образование.

«Кто даст мне отдохнуть в Тебе? Кто даст, чтобы вошёл Ты в сердце моё и опьянил его так, чтобы забыл я всё зло своё и обнял единое благо своё». Данный вопрос нельзя воспринимать буквально, потому что это - метафора, имеющая огромный скрытый смысл. Каким образом можно отдохнуть в Боге? Кто же может стоять на пути человека, готового принять Всевышнего? Огромное поле для рассуждений открывает Августин и приглашает читателя предложить свои варианты решения, воздействуя на умы ещё необращённых.

Обратившись к Боэцию, мы видим, что его стихотворные моменты насквозь метафоричны: «Правит по - разному миром природа, Крепко бразды она держит в деснице». Для того, чтобы понять мысль Боэция необходимо иметь представление о том, как природа может править и что скрывается за словами «природа», «бразды» и «десница». Подключив воображение, мы можем представить природу в облике царственной женщины, характер которой подвержен изменениям, но, несмотря на периодичность настроения, она не выпускает власть из своих рук. Всё, что происходит в человеческом мире подчинено законам природы, она это «знает» и право первенства уступать никому не хочет.

«Мой ум и мысли, - говорит нам М. Монтень, - бредут ощупью, пошатываясь и спотыкаясь». Когда мы находимся в поиске, то каждый вариант, каждое решение нуждается в подтверждении истинности. Поэтому-то мы и находимся в состоянии неопределенности, незаконченности, подчас излишней растерянности, рассеянности и неуверенности, как и разброд в наших мыслях.

И, зачастую, если мы не подключим наше воображение, не обратимся к историческим реалиям, то не поймём, как возможен ход мыслей отдельного автора.

Наряду с метафорой большое значение в тексте играет символ. Даже проиллюстрированные отрывки из произведений показывают, что автор употребляет символы. Сравнения природы с правительницей, а ума с незнающим дорогу пешеходом демонстрируют тесную взаимосвязь метафоры и символа. А.Ф. Лосев считал, что символ - это сама вещь в ее сути. Символ нам дан, а не задан, и самое главное - это правильное его понимание, интерпретация. Только с помощью символа слова превращаются в образ. Исследуя логику символа, А. Ф. Лосев дает набор содержательных признаков символического уподобления. Прежде всего - предметность символического подобия, укорененного в чувственном созерцании, действительности. Августин и Боэций очень точно передают свои чувства по отношению к окружающему миру, наделяя их выразительными чертами. Учет контекста обязателен, ибо лишь с помощью него можно осмыслить «бессмысленность знака». Символ есть отражение вещи, её смысл с указанием на иное, неочевидное. В этом проявляется иносказание. Символ обобщает, зовет за пределы изображаемого. Но не обобщение, а приобщающее общение - вот доминанта средневекового мышления. Августин приглашает нас на свой урок, который раскрывает «человеческое в человеке», он ведет диалог в двух направлениях: и с Богом, и с читателем. Именно читателя он пытается заставить почувствовать состояние его мыслей, его души, понять его искания и усвоить его ошибки. Боэций предлагает нам «пообщаться» с Философией, размышляя над превратностями судьбы, прийти к определяющим началам мироздания. Поэтому символ - еще и преображение. Образ того или иного отграничивается в первоначальном все качественном хаосе. Намечается закон вещи, её идейно-образное оформление. Символ - выражение вещи. Вместе с тем, очевидное содержание символа не имеет ничего общего с самой вещью, зато он в состоянии схватить «внутреннюю» структуру вещи. Символ - и вся, и не вся вещь. Происходит перенос смысла с одного на другое, может быть даже и части смысла. Символизация - это полное взаимопроникновение идейной образности вещи и самой вещи. Символ вещи есть её значение, он же и её обобщение, но не пустое, ибо он требует возврата к вещи, а возвратившись, внести смысловую закономерность. Поэтому средневековые тексты наполнены огромной значимостью, потому что насквозь символичны, что даст читателю большую возможность в выборе интерпретация.

Но существуют, так называемые «символические знаки», в которых означающее и означаемое соотносятся безо всякой связи, что позволяет использовать язык, символ же придает языку экспрессивную окраску. Единым символическим знаком для всех форм философской автобиографии является Я. Я - это заявление о себе, о своей жизненной позиции и одновременно поиск, познание этого Я. Автор, используя различные языковые средства: метафору, символ, аллегории, сравнение, уподобление и пр., выражает себя, создаёт определенное пространство текста. В каждом тексте философской автобиографии есть такие моменты, в которых автор пытается передать собственные душевные переживания. Н. Лосский пишет: «убеждал..., испытывая сильное волнение, и, когда она согласилась исполнить мою просьбу, я почувствовал во всем теле своем какое-то своеобразное переживание счастливой удовлетворенной цельности». Августин вспоминает, что «когда-то в юности горело сердце моё насытиться адом, не убоялась душа моя густо зарасти бурьяном тёмной любви, истаяла красота моя, и стал я гнилью перед очами Твоими, - нравясь себе и желая нравиться очам людским». Сократ, сохраняя спокойствие, рассказывает афинянам-согражданам о своём призвании, рассказывает трепетно и проникновенно: «Началось это у меня с детства: возникает какой-то голос, который всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю, намерен делать, а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет. Вот этот-то голос и возбраняет мне заниматься государственными делами. И, по моему, прекрасно делает, что возбраняет». Таким образом, мы можем проследить, как автор раскрывает свой внутренний мир, приглашает читателя в свое пространственно-смысловое поле, в свой текст.

«Язык - самое глубокое из проявлений Я». Но язык текста нельзя свести только к схеме, он - структура, но достаточно сложная. Язык начинается с выбора: говорить или не говорить? Необходимым фоном слова является и молчание. Основа молчания вносит разрыв между словарными значениями и смыслом слова. В последний, кроме значения, входит то, что оно сказало, когда его могло не быть. «Из-за основы молчания язык не изображение реальности». Он не сводится к описанию фактов. Язык ведет к пониманию, но он же ставит проблему понимания. Философские тексты являются основанием языка философии. Поэтому-то философские автобиографии требуют проработки. Нужно, чтобы «взгляд скользнул поверх него к другому, к «самим вещам». Для понимания и осмысления авторской позиции помимо внимательного прочтения необходимо подключить и воображение, потому что, когда автор не может донести до читателя сокровенное, он и прибегает к метафоре, сравнению.

В основе метафоры и символа лежит образ. Образ - единство означающего и означаемого. И метафора, и символ определяются через образ, но отличаются друг от друга знаками. Образ, метафора, символ возникают стихийно, в процессе освоения мира. Они независимы от воли человека. Они скорее объект интерпретации, чем понимания, именно это свойство не позволяет им быть орудием коммуникации. Они без адресатны, метафора делает ставку на значение, в символе стабилизируется форма. Она становится проще и четче. Метафора в отличие от символа не проситься на бумагу. В метафоре сохраняется целостность образа: «Кто даст мне отдохнуть в Тебе, Господи?» спрашивает Августин, а Н.А. Бердяев вспоминает: «Я переживал ядро моего «Я» вне предстоящего мне объективного мира». Но иногда символ может получить отдельный признак образа. Наглядный пример - Философия у Боэция, которая явилась ему в образе прекрасной женщины. Распад образа на символические элементы даст возможность его прочтения. Так образ философии, созданный Боэцием, можно рассматривать по отдельным фрагментам. Ему явилась женщина с прекрасным ликом и «пылающими очами», облачённая в нетленные одежды, на которых изображены греческие буквы - знаки теоретической и практической философии, в руках у женщины книги и скипетр - знаки власти Метафоричность созданного образа показывает степень восприятия средневековым человеком божественной и человеческой мудрости.

М.Монтень, утверждающий, что ежедневно человек надевает маски разные и непохожие друг на друга. И маска для него - это символ, символ постоянных изменений, объяснения всего неадекватного и непонятного в человеческом поведении. Человек же в маске - это метафора. Символ выражает ощущение запредельности. Метафора углубляет понимание реальности, она зелена, символ же - обозначение вечного. Каждый символ наполнен глубочайшим смыслом. Поэтому каждая форма жанра философской автобиографии несёт в себе множество как скрытых, так и явных смыслов, глубоких по своему содержанию.

Всё смысловое многообразие, объединяющее формы жанра философской автобиографии, представляет отношение уникального к универсальному. Уникальное - это то мыслимое, что пережито (иногда на подсознательном уровне), продумано. Эта та жизнь, которая отображена в философских автобиографиях. Философская автобиография представляет собой воплощение творческого потенциала автора, его творчество единично, поэтому и уникально. Универсальное тоже может быть мыслимым, но оно является внешним, трансцендентным. Это среда, действительность, в которой проходит жизнь каждого: особенности эпохи, род занятий, круг близких людей. И соотношение внутреннего, имманентного (потому что каждый автор имел опыт проживания и переживания чего-либо) и трансцендентного (обстоятельств внешней жизни) рождает смысл произведения. Жанр философской автобиографии не только рождает смысл, но и объясняет его другим.

Подводя итоги, мы пришли к тому, что:

- в процессе создания текстовой структуры жанра философской автобиографии методом дискурса является нарратив;

- основными составляющими нарратива являются три момента: обращение, исторически детерминированные временем приёмы, различные языковые средства;

- степень применения основных моментов нарратива, в том числе и психологических, раскрывает взаимоотношения автора и окружающего мира, индивидуального и общественного, уникального и универсального.

- использование тесной взаимосвязи языковых средств показывает, каким образом происходит реализация творческого замысла и потенциала автора.

Наличие существенных различий между образцами феномена философской автобиографии при единой концептуальной основе дают основания характеризовать философскую автобиографию как особый жанр. Критерием жанра философской автобиографии, несмотря на вариативность её воплощения, различные исторические особенности, является оправдание мировоззренческих принципов, отстаиваемых автором.

Философская автобиография является самостоятельной формой философствования, которая раскрывает сущность и особенности человеческого бытия через конкретную судьбу отдельного человека.

Каждый образец представляет социально-обусловленную и определённым образом за нормированную речь, обращенную к определённому кругу людей, на кого хотел бы повлиять автор, что характеризует философскую автобиографию как жанр дискурса.

Границы каждой формы жанра философской очерчены определённым историческим периодом, уровнем духовной жизни, способами и средствами оправдания. Основным методом, определяющим форму и структуру произведения, является нарратив, содержащий три элемента: обращение, исторически детерминированные временем приёмы, языковые средства.

 

АВТОР: Ковыршина С.В.