Социокультурная идентичность советского человека: основные направления исследования
Социокультурная трансформация советской над этнической идентичности в российском обществе, так же как и составляющие элементы этого сложнейшего процесса, не могут быть поняты вне контекста культурных и межличностных отношений в бывшем Советском Союзе, без учета противоречивого историко-антропологического опыта становления и развития советской надэтнической общности и соответствующей идентичности.
Ценностный кризис и тотальное разрушение стабилизирующих механизмов общественной консолидации в постсоветской России обусловлены исчезновением прежней советской идентичности, крахом коммунистической идеологии и распадом советского государства. По словам В. Хёсле, «понятие «кризис идентичности» заслуживает анализа по двум причинам. Во-первых, для традиционной метафизики было аксиомой, что все идентично самому себе. Однако если это так, тогда почему необходимое свойство бытия - идентичность - может переживать кризис? Индивидуальные и коллективные кризисы действительно случаются, и в наше время, возможно, даже чаще, чем прежде. Такова вторая причина, делающая анализ понятия «кризис идентичности» весьма полезным, - во всяком случае, более полезным, нежели чисто логическое упражнение: ведь всякий, кто хочет понять современный мир, едва ли достигнет своей цели, не постигнув логики кризиса идентичности».
Кризис социокультурной идентичности часто вызывает регрессию к более архаичным и примитивным ценностям: «...поскольку «я» отвергает непосредственно зримые структуры самости и при этом не перестает нуждаться в самости, опасаясь остаться всего лишь абстрактной функцией идентификации, его выбор начинает определяться более старыми структурами. Чувство дезориентации, характерное для любого кризиса идентичности, может, далее, увеличить шансы на успех тоталитарных идеологий: ведь они предлагают простые решения, которые могут оказаться предпочтительнее нормативного вакуума; они приманивают обещанием общности, которая была разрушена кризисом коллективной идентичности и которая по-прежнему остается предметом страстного стремления».
Как отмечает Ю.А. Левада, «конфигурация наметившихся разломов в административно-государственной системе СССР не просто обнаруживает силовые линии социальных напряжений, но и проявляет действие самых разных по характеру механизмов объединения людей. Среди них на сегодня сфера «национального» - одна из наименее рационализируемых и проясненных». Важным моментом постсоветской трансформации явился приватизм, который вытеснил существовавшую ранее модель культурной и социально-политической организации общества - этатизм. Приватизм как социальная активность вне контроля государственных институтов, законов, ценностей и норм нередко принимал форму этнических и этнорелигиозных конфликтов на территории бывшего Советского Союза.
Возрождение этничности как реакция на советский интернационализм выступает сегодня как многомерный и противоречивый фактор, с одной стороны, развития демократических свобод и утверждения права на традиционный или индивидуальный образ жизни, ценности и культуру, с другой стороны, - вытеснения общегражданских прав и ценностей этническими.
Распространенная в отечественной науке установка на то, что в условиях российской модернизации и мировой глобализации произойдет замещение этнической идентичности над этнической, не подтверждается практикой. По словам Ю.Н. Афанасьева, «блуждая по кругу истории, Россия вновь и вновь обращается к одной из вечных своих проблем - проблеме самоидентификации. Распад СССР заставил задуматься о возможностях распада России». Для современной России проблема поиска «национальной идеи» носит ярко выраженный амбивалентный характер: становление гражданского общества происходит в атмосфере институционализации этничности, интенсифицирующей в своих крайних формах тенденции этнического экстремизма и этнонационализма.
В этой связи безальтернативная смена советской над этнической культуры, вызвавшая кризис макросоциальной и личностной идентичности, является важным основанием поиска и выработки новых моделей консолидации в условиях разрушения и преодоления старых. По мнению В. Хёсле, «сделать кризис явным, признаться себе в дальнейшей невозможности идентифицировать себя со своей самостью, - важный шаг к преодолению кризиса идентичности».
В сущности, речь идет о переосмыслении важнейших социокультурных и антропосоциетальных процессов в советском обществе и культуре, изучение которых остается первостепенной задачей отечественной философии, социологии, политологии, социальной антропологии и соприкасающихся с нею гуманитарных, обществоведческих дисциплин. По словам JI.M. Дробижевой, «в идеологической ориентации правительством новой России был использован характерный практически для всех государств прием - попытка создания над этнической, над религиозной идентичности. Однако этот прием удается, если механизм его реализации основывается на знании реальных явлений и событий, условно говоря, пространственных и содержательных фрагментов в жизни общества, которые солидаризируют или разделяют группы».
Советская цивилизация обладала уникальными внутренними структурными особенностями, обусловившими ее экспансию и жизнестойкость - легкую приживаемость в этнокультурных средах и надежную выживаемость в несоциалистическом политическом и культурном окружении. Важными особенностями являются: надэтническая идентификация советских граждан; интенция, выраженная в идее прогресса, неустанного совершенствования советского человека и общества, - идее, дающей идеальный стимул к развитию и базу для высокой личностной и коллективной самооценки. «Гибель советской моно стилистической культуры, - отмечает Л.Г. Ионин, - привела к распаду формировавшегося десятилетиями образа мира, что повлекло за собой массовую дезориентацию, утрату идентификаций на индивидуальном и групповом уровне общества в целом».
В. Хёсле утверждает, что сущностью кризиса коллективной идентичности является «...уменьшение идентификации индивидов с коллективной реальностью, которую они прежде поддерживали. Причины этого кризиса отчасти аналогичны причинам кризисов индивидуальной идентичности». В качестве главных факторов общекультурного кризиса идентичности человека можно назвать отрицание символов, распад коллективной памяти, представленной традициями, а также утрату веры в общее будущее, дисгармонию между описательным и нормативным образами «Я», прерывность в истории, несоответствие между представлением культуры о самой себе и ее образами в других культурах, чувство неполноценности относительно более совершенной культуры Советская над этническая общность, трактуемая в отечественном обществоведении как коллективистская, выступала как реальное системное единство культурной, политической, идеологической структуры социалистического общества и макросоциальной идентичности советского человека, способствовавшее, с одной стороны, развитию советского патриотизма, интернационального и межэтнического равноправия, солидарности и институционального исполнения законов государства, закреплявшихся в официальной конституции и повседневных структурах массового и индивидуального сознания; с другой стороны, - легитимизации репрессивных практик тотальной классовой борьбы, направленной на уничтожение социальной и культурной базы политической оппозиции и оправдание репрессий посредством искусственного создания образа внутреннего врага. По словам С.В. Чешко, репрессии в Советском Союзе «...не имели какой-то определенной этнической направленности. И если их можно рассматривать в качестве геноцида, то это был скорее «социоцид», да и то больше с точки зрения концепции классовой борьбы, чем в действительности, поскольку уничтожались выдуманные, а не реально существовавшие «враждебные классы».
Многие отечественные и зарубежные исследователи едины во мнении относительно того, что формирование советской надэтнической идентичности и осознание себя советским человеком предполагали коллективное общегражданское, общекультурное самоопределение и сглаживали значимость этнической идентичности; однако следует отметить, что в российском обществоведении существуют резко критические высказывания в отношении коллективистского и солидаризирующего характера советской идентичности.
По мнению Ю.А. Левады, «между тоталитарным государством и одиноким индивидом не занимали сколько-нибудь важных позиций никакие социально-психологические общности, связанные с профессией, занятием, интересами и т.д. Практическим носителем обобщенного «мы» являлась партийно-государственная машина власти. Групповой контроль... обеспечивал подчинение человека машине тоталитаризма».
Ю.Н. Афанасьев утверждает, что российская / советская история является в значительной степени историей без личностной, где влияние «...общинной и вечевой традиций... вырабатывало те черты ментальности, которые не способствовали осознанию самоценности индивида, воспитанию личности, внутреннему духовному раскрепощению». Анализируя социокультурные аспекты «советской консервативной модернизации», А.Г. Вишневский приходит к выводу о том, что советское общество» как нечто целостное было, до известной степени, мифом. На деле оно состояло из множества субобществ, пребывавших как бы в разных временных пространствах, в разных исторических эпохах и к тому же территориально локализованных».
Кроме того, критика советской идентичности нередко сводится к однозначным и одномерным решениям вопроса о советской культуре и национальной политике, трактуемой в качестве, с одной стороны, «колониалистской» и «захватнической», и «индифферентной» - с другой. B.C. Малахов делает вывод о социокультурном и политическом индифферентизме советской системы по отношению к этнокультурной специфике, причиной чему явилась «многовековая традиция недемократического общества»; по словам исследователя, «за исключением короткого периода активной практики интернационализма (20-е годы), государственность в советское время строилась на вполне четкой этнокультурной основе - русской....В высшей степени симптоматично, что извне советское воспринималось не иначе, как синоним русского. Этнически не русский стоял, поэтому перед выбором «быть или не быть». Быть, то есть вести полноценное существование в системе символических обменов, означало не иметь этнических особенностей».
С.В. Чешко, рассматривая вопросы «советской имперской политики» и «этнического геноцида» в 20 - 30-е годы XX века, отмечает, что «...режим тоталитаризма устраивал как центральную бюрократию, так и ее местные ответеления, и поэтому о «диктате центра»... можно говорить с большой долей условности. Однако все это еще не служит доказательством того, что в СССР не было притеснения этнических меньшинств и эксплуатации «национальных окраин» страны. Между тем, мало какая страна, включая и те страны, которые мы относим к не вполне ясной категории цивилизованных, может гордиться тем, что в ее истории вовсе отсутствовали факты этноцида»; «от репрессий пострадала культурная элита всех без исключения народов СССР, а больше всех, по крайней мере, в количественном выражении, - русского народа. Этноциду подвергались все народы СССР, и это уже не этноцид как таковой, а борьба власти против всего общества, что, наверное, и будет более точной характериской сталинизма».
Исследование внутренней структуры советской коллективистской доминанты – над этнической идентичности, традиций социалистического коллективизма и интернационализма, обусловивших специфические черты советской идентичности, необходимо, в первую очередь, для того, чтобы оценить противоречивый (творческий и, одновременно, деструктивный, разрушительный) потенциал советской цивилизации, выработавшей уникальный культурный и социально-антропологический тип - советского человека, яснее увидеть возможности, заключенные в советской над этнической идентичности как одной из моделей решения современных этнонациональных и социально-политических проблем. По словам Ю.Н. Афанасьева, «интеллектуальные попытки понять настоящее с помощью прошлого особенно актуализировались в последние десять лет. При этом обнаружились подходы, практикуемые довольно давно, по крайней мере, с конца XIX века».
Среди подходов, которые должны «понять настоящее с помощью прошлого», Ю.Н. Афанасьев выделяет цивилизационный и социоантропологический, или историко-антропологический. В основе цивилизационного подхода лежит признание России уникальной цивилизацией, обладающей особым геополитическим статусом в отношениях между восточными и западными цивилизациями. «Этим «евразийским», - отмечает Ю.Н. Афанасьев, - или «не западным» и «не-восточным», культурно-пространственным положением определяется основное своеобразие России».
Ю.Н. Афанасьев в русле историко-антропологической концепции эксплицирует типы социальной динамики в России, значимые доминанты, «долговременные неизменности» российского общества: во-первых, асинхронный тип развития России в отличие от Европы (несовпадение «уровней зрелости» экономической, политической и социальной сфер); во-вторых, противоборствующий характер развития (российская история - «история разломов и расколов»); в-третьих, «принудительный» тип модернизации (движение вперед - «через давление сверху, через принуждение, через нажим, через «крепостное право»«); в-четвертых, специфический способ идентификации, выраженный в терминах мессианства, когда понятие «национальные интересы» «...подменялось чем-то вовсе не национальным, а, наоборот, всемирным, планетарным, экуменическим».
По словам А.А. Данилова, «энтузиазм и инертность, атмосфера страха и радости, советский (полиэтнический) патриотизм и сопутствующий ему этно-национализм - эти и многие другие качества советского человека и его эмоциональные состояния не только удивительным образом сочетались друг с другом, но и получили парадоксальный итог: период наивысшего могущества СССР совпал с его распадом».
Для понимания связей между творческими, деструктивными и консервативными элементами социальной и культурной жизни советской надэтнической общности важны не только политические или идеологические факторы, но, в первую очередь, социально-антропологические - отражение в идентичности рассматриваемого человеческого типа - советского человека - различных институтов, специфики культуры и истории.
Таким образом, анализ советской над этнической идентичности в качестве важнейшего социально-антропологического и социокультурного компонента формирования и функционирования полиэтнической («интернациональной») общности советских людей неразрывно связан с исследованием социальных и этнокультурных отношений в Советском Союзе. Как отмечает В.А. Тишков, «неоднозначны, порой противоречивы высказываемые сегодня точки зрения о состоянии национальных отношений в СССР. Это объясняется не только сложностью ситуации. Есть здесь и многое от теоретической сумятицы, недостатка информации и просвещенности».
Прежде чем непосредственно обратиться к проблеме социокультурной идентичности советского человека - «советскости» (метафорическое наименование феномена советской идентичности) отметим, что дальнейшее изложение в значительной степени будет сосредоточено на воссоздании (реконструкции) того теоретико-методологического контекста, в рамках которого формировалась данная проблематика. Это представляется важным не только потому, что подобный анализ позволяет более четко исследовать данную проблему. Очевидно, что попытка проследить истоки становления той или иной области социально-антропологических исследований, вписывание ее в содержательную логику социогуманитарного знания в целом, несет в себе определенный прогностический, обобщающий эффект.
В теоретико-методологическом плане философский анализ социокультурных и социально-антропологических аспектов проблемы над этнической идентичности советского человека связан с переходом от понятий «этническое самосознание», «национальное самоопределение», на которых основывалось советское обществоведение, к понятиям «гражданская нация» или «нация - согражданство», «этнонация», «надэтническая идентичность», «этническая идентичность». Этот переход предполагает не столько отмену каких-либо устоявшихся понятий, сколько их переосмысление, перспективы которого мы связываем с анализом конкурирующих парадигм в отечественном обществоведении - «релятивистской», или «постмодернистской» (конструктивистской и инструменталистской), и «объективистской», или «классической» (примордиалистской), концепций социокультурной идентичности в контексте социально-антропологического подхода.
По мнению Л.M. Дробижевой, «теоретические и идеологические споры вокруг того, понимать ли нацию как этническую общность - этнонацию или под термином «нация» понимать согражданство, тоже ведь имеют политический подтекст. О положениях и терминах в международных документах мало кто знал в СССР и знает в России, но вот о том, что по Конституции СССР нации имели право на самоопределение вплоть до отделения и образования самостоятельного государства, помнили».
В отечественном обществоведении, традиционно занимающем, начиная с работ Ю.В. Бромлея, примордиалистскую позицию, «...идентичность как объект анализа - то есть искусственно вычленяемая целостность, предстает как самостоятельно существующий предмет. Теоретический концепт выступает в результате как некая сущность, наделенная независимым от теории бытием». По мнению В.А. Авксентьева, ««примордиализм» нельзя назвать ни научным направлением или школой, ни научной традицией, ни методологией». В.А. Авксентьев эксплицирует в «традиционных» концепциях этничности три основных направления - биологическую, социокультурную и психологическую концепцию этничности, маркируя инструментализм и конструктивизм в качестве постмодернистских этнологических концепций.
А.Г. Здравомыслов отмечает: «Центральной категорией релятивистской концепции наций являются понятия национального самосознания. Речь идет именно о национальном самосознании, то есть о сознавании народом самого себя как некоторой общности, отличающейся от других. Речь идет о том, что русские только потому являются русскими, что существуют немцы, французы, американцы и другие национально-этнические группы, с которыми они постоянно себя соотносят».
Как утверждает В.А. Тишков, конструктивистский подход «...не столь обременен установкой акцентировать субстанцию, т. е. реальные группы, в том числе этнические, по их членству, границам, правам и т. п. в ущерб отношениям в социальном пространстве. Он позволяет избавиться от иллюзии рассматривать теоретически сконструированные классификации как реально действующие группы людей или как законы общественной жизни». Исследования, осуществленные на основе этого методологического принципа, представляют собой критику примордиалистских концепций нации и этноса, включая биосоциальные и биогенетические интерпретации. В этом контексте надэтническая идентичность, включающая в себя гражданскую идентичность, так же как этническая идентичность - не извечные объективные данности, а определенные социальные конструкции. Конструктивизм отождествляет социальную общность и социокультурную идентичность как источник существования данной общности на основе сознательного / бессознательного выбора или договора с социальной группой и результат идеологической деятельности элит.
По словам В.А. Тишкова, существующие на основе культурных различий общности представляют собою социальные конструкции, «границы общностей... являются подвижными и изменяющимися понятиями не только в историко-временном, но и в ситуативном планах, что делает существование этнической общности реальностью отношений, а не реальностью набора объективных признаков». Отсюда проистекает и предлагаемое В.А. Тишковым определение социально-культурной группы как «общности на основе культурной самоидентификации по отношению к другим общностям, с которыми она находится в фундаментальных связях».
Активным сторонником объективистской концепции этнической идентичности является В.И. Козлов, подвергший резкой критике конструктивист скопостмодернистскую методологию, которая, по его мнению, основана «не на реалиях этнических (в том числе национальных) общностей людей, а на словах - терминах», представляющих «изощренные схоластические конструкции».
С.В. Чешко определяет этническую идентичность (этничность) «...как групповую идентичность, производную от имманентного человечеству социального инстинкта коллективности и «легитимируемую» посредством представлений об общем происхождении и специфичности своей культуры. Соответственно этнос выступает как носитель такой идентичности».
Представитель инструменталистского подхода в отечественном обществоведении З.В. Сикевич понимает под этничностью «...особое константное (примордиальная черта), хотя и различное по интенсивности (инструментальная черта), переживание (примордиальная черта) групповой идентичности и солидарности (инструментальная черта), формирующееся первоначально на основе биогенетического и биосоциального единства (примордиальная черта) и проявляющееся в форме сравнения «нас» с «не-нами» в ходе группового взаимодействия в этносоциальном пространстве».
Г.У. Солдатова отмечает: «Этническая идентичность выступает психологической основой этнополитической мобилизации, которую мы рассматриваем как готовность людей, объединенных по этническому признаку, к групповым действиям по реализации национальных интересов».
Л.M. Дробижева разделяет конструктивистский подход, который «...не означает отрицания реальности существования народов. Если люди разделяют представления о существовании такой общности как народ, национальность, то это есть реальность, которая имеет свои последствия».
В.И. Ильин, анализируя процессы конструирования советской социальной общности, отмечает: «Советское социальное пространство структурировалось в первую очередь вездесущим партийным государством, которое формировало основную часть формальных и неформальных статусных позиций в стране (а не только в партийно-государственном аппарате). Этносоциальная иерархия выступала в первую очередь как результат социального конструирования». Согласно взглядам В.И. Ильина, процесс конструирования советского народа выходил за пределы идеологической конструкции и находил материализацию в политике тотальной интеграции всех сфер общественной жизни. В результате этносоциального конструирования «...этносы, населявшие Советский Союз, оказались в рамках единого социального поля. В результате интенсивного взаимодействия здесь развернулся интенсивный процесс сближения, результатом которого и стало формирование советского народа как новой надэтнической общности».
Важное направление в разработке этнической проблематики в отечественном социогуманитарном знании представлено концепцией Ю.В. Бромлея. В период 60 - 80-х годов XX века в рамках советской этнографической науки была разработана оригинальная теория этноса, в значительной мере отличавшаяся от западноевропейской и американской социально-антропологической (этнологической) традиции в исследовании этнической идентичности. Исторически разработка теории этноса в отечественной науке относится к работам С.М. Широкогорова, написанным в начале 1920-х годов, но не вошедшим в советскую науку вследствие эмигрантского статуса ученого.
В советской этнографии Ю.В. Бромлей и В.И. Козлов со второй половины 1960-х годов разрабатывают концепцию этнического самосознания (в рамках теории этноса), которая тематизировалась в качестве важнейшей характеристики этнической общности.
Согласно взглядам Ю.В. Бромлея, единое в биологическом отношении человечество, развиваясь по общим социальным законам, распадается на множество исторически сложившихся общностей - этносов. Этнос является формой человеческой групповой интеграции, имеющей особые характеристики; этнические формы бытия и жизнедеятельности людей представляют собой уникальные устойчивые образования, сохраняющиеся при различных формах социальной организации, через все формы социальных формаций.
Советская этнографическая школа во главе с Ю.В. Бромлеем придерживалась марксистско-ленинской интерпретации исторического процесса, разделяющей развитие общества на строгую последовательность общественно - экономических формаций: первобытно-общинной, рабовладельческой, феодальной, капиталистической и коммунистической, состоящей из двух фаз. В конце 1940-х годов в советской науке сложилась, а затем закрепилась практика вести типологизацию этнических, или «исторических», общностей со строгим учетом социально-экономических формаций: для обозначения типичных общностей первобытнообщинной формации применялся термин «племя», для общностей рабовладельческой и феодальной формаций - термин «народность», для общностей капиталистической и социалистической формаций - термин «нация». В качестве своего рода подтипов выделялись рабовладельческая, феодальная, капиталистическая (буржуазная) и социалистическая народности, а также капиталистическая (буржуазная) и социалистическая нации.
С середины 60-х годов XX века была начата дискуссия о понятии этнической общности (этноса). В ходе дискуссии на страницах журнала «Советская этнография» были отчасти подвергнуты критическому анализу существующие принципы типологизации этнических общностей и внесены новые предложения. Н.Н. Чебоксаров высказал предположение, что основным типом этнической общности для первобытнообщинной формации следует считать не племя, а союз племен; Ю.В. Бромлеем было предложено выделять «этникосы» (все, в том числе и территориально рассредоточенные этнические общности) и «этносоциальные организмы» (ЭСО) - относительно компактные общности, объединенные в «социально-потестарном» (в классовых формациях - в политико-государственном) отношении.
По словам Н.Г. Скворцова, «советская этнология / этнография не имела каких-либо эквивалентов в западной, особенно британской, приверженности к структурному функционализму с его отрицанием исторического развития и опорой на синхронный анализ на основе полевой работы». В целом концепция этнической идентичности, разработанная С.А. Арутюновым, Ю.В. Бромлеем, М.С. Джунусовым, В.И. Козловым, М.В. Крюковым и другими может быть охарактеризована как пример концепции примордиализма, восходящей к идеям немецкого романтизма XIX века и эволюционистско-позитивистской традиции обществознания (этнос и этническое - изначальные объективные характеристики человечества).
Типологизация основных критериев этнической общности в контексте советской научной традиции сводилась к общности территории, языка, специфических элементов материальной и духовной культуры, этнического самоназвания (этнонима) и этнического самосознания - этнической идентичности, которая консолидируется за счет межэтнического взаимодействия, интеракции этнокультур.
В советском обществоведении в середине 1970-х годов появилось исследование С.И. Брука и Н.Н. Чебоксарова о над этнических или метаэтнических общностях, к числу которых относились лингвистические, культурные, конфессиональные, политические (государственные), идеологические объединения этносов.
Теория этноса использовалась Ю.В. Бромлеем в качестве объяснительного механизма по отношению к различным социальным явлениям. Соотношение понятий «класс» и «этнос» Ю.В. Бромлей трактует с марксистских позиций о классовой структуре общества, подчеркивая, «что по своей сущности класс и этническая общность не совпадают», но «этнические отношения в конечном счете определяются отношениями классовыми, строятся в зависимости от классовой структуры этнических общностей. Ведь именно классовый антагонизм является источником антагонизма межэтнического (межнационального)».
По мнению Н.Г. Скворцова, в советском обществоведении этнос являлся «нейтральной категорией в том смысле, что он ни способствовал, ни мешал трансформации общества в ровно функционирующую систему социалистического общества. В некотором роде это было представление о полном взаимоналожении теории этничности и теории национализма или этничности и национализма как социальных феноменов. Нация выглядит формой исторического развития этноса. Признание какой-либо формы протонациональной идентичности, скажем литовцев или армян, было неприемлемым и табуированным». В этой связи этническое самосознание интерпретировалось в советской науке исключительно как культурная форма.
По словам Ю.В. Бромлея, «те свойства человека, которые определяют его этническую принадлежность независимо от проживания..., концентрируются в первую очередь в культуре в широком смысле слова (включая язык) и в психике (включая самосознание). Это и есть этническое в собственном, узком смысле слова, т. е. этническое как таковое (или этникосное). Главным образом от него зависит, как правило, этническая идентификация человека».
Согласно данной точке зрения, с течением времени отдельные части сформировавшейся этнической или над этнической общности могут разобщаться территориально, члены общности в иных социально-экономических и политических условиях могут изменять многие стороны культуры и образа жизни, перейти на язык другой общности, однако пока у них сохраняется этническая или над этническая идентичность, специфические рудименты культуры и традиций, они считаются принадлежащими к прежней социальной общности.
В советском обществоведении не существовало работ, в которых концептуально разрабатывался подход к проблеме использования для классификации этнических общностей психологических характеристик, входящих в определения общности психического склада. Использование в классификационных целях вариаций этнического самосознания позволяло советским ученым выделять, в частности, этносы с «моноэтническим самосознанием» и не вполне консолидировавшиеся этносы, внутри которых имеются группы с «двойным самосознанием».
Большинство российских исследователей признают, что этничность как историческая и социокультурная характеристика подчинена в советской системе ценностей доминирующей идее надэтнической идентичности. Советская идентичность, как отмечает Ю.А. Левада, «...обеспечивает легитимацию и функционирование централизованной системы управления, господства, позволяя удерживать в рамках советской империи самые разнообразные образования - племенные и трайбалистские структуры, феномены, близкие к государственному феодализму на национальных окраинах... и новые, еще не отделившиеся национально-демократические формирования».
В советской науке при классификации этнических общностей ведущее значение нередко придавалось политическим и социально-классовым параметрам, прежде всего, наличию или отсутствию своей социально-территориальной (государственной) организации и особенностям социально-классового состава. В.И. Козлов использовал термин «этнопотестарный организм» и эксплицировал в качестве ведущего признака для выделения в классовом обществе «этнопотестарного организма» наличие своей «национальной государственности».
Классическая для формационного подхода классификация этнических общностей по их историческим типам - «племя», «народность», «нация» - в целом отличалась неопределенностью лежащих в основе этого типологического ряда классификационных признаков. При определении термина «нация» советские обществоведы, предложив включить в определение нации признак государственности, отмечали отсутствие в данном понятии другого важного признака - этнической («национальной») идентичности. М.С. Джунусов предложил рассматривать нацию не как этническую, но как «социально-этническую» общность, определив в качестве этнических общностей племена и народности.
По словам М.И. Куличенко, «нация представляет собой исторически сформировавшуюся устойчивую общность, основу существования и развития которой составляют и присущие определенной формации социальные связи, прежде всего, единство экономической жизни и различной степени зрелости политическое сплочение, сложившиеся в неразрывном единстве с этническими связями, выступающими в виде общности национальной территории, литературного языка, национальных традиций и обычаев, национальной культуры вообще (классово противоречивой при капитализме), причем национальные связи людей существенным образом и в классовом преломлении отражаются также в общественном сознании (национальное сознание) и в общественной психологии (национальная психология)». Данное определение, указывающее на кулътурно-политическое сплочение и единство общественного сознания, представляется нам наиболее репрезентативным в отношении содержания феномена советской надэтнической идентичности в контексте марксистской интерпретации этнонациональной проблематики.
Как утверждает Л.Г. Ионин, «существование КПСС как института - независимо от того, как человек относился к партии, сохранял ли он членство или выходил из нее - играло важную роль в деле осознания индивидом собственной идентичности»; марксистская идеология и партия как культурные институты исполняли роль идентификационной доминанты.
По мнению B.C. Малахова, «культурная политика коммунистов несла в себе парадокс: нерусскими она воспринималась как их русификация, русскими (по крайней мере, некоторой их частью) - как их «денационализация». Однако парадокс этот - кажущийся. Никакого русского национализма в этой политике не было, как не было в ней и намеренного «антинационального» заряда... Она изначально носила вненациональный, или, если угодно, сверх национальный характер, ибо была нацелена на создание «новой исторической общности» - «советского человека».
Одновременно советская система была более чувствительна к этнической идентичности малых этносов и субэтносов, чем к идентичности этнически доминирующего большинства или титульных этносов в союзных республиках. Личностная и макросоциальная принадлежность к социально-культурному большинству – надэтническая идентичность - мыслилась в советском массовом сознании как одно из естественных преимуществ в полиэтническом мире, возможность кризиса советской идентичности - как глобальная катастрофа. Достижение равенства возможностей (актуализация этнической идентичности, включенной в советскую надэтническую идентичность) в этом случае требовало поддерживать тех, кто подобного преимущества был лишен.
Таким образом, рассмотренные направления исследования советской идентичности в контексте социально-антропологического подхода неоднозначны и противоречивы. Кроме того, нельзя не отметить отсутствие обобщающих социокультурных исследований, охватывающих весь период существования советской общественной системы. В последние годы XX столетия произошли качественные изменения в содержании дискуссий о природе советского мироустройства, носивших ранее однолинейный или критицистский характер. «Субъекты нового исторического выбора, - пишет А.И. Шаповалов, - не имеют сегодня ясного понимания сути недалекого прошлого, той ситуации ожидаемого будущего, которая еще совсем недавно, да и во многом в наши дни, была достоянием массового умонастроения».
Анализируя специфику современной этнонации, В.Ш. Нахушев отмечает, что «вопрос о самоопределении нации в многонациональной стране, народы которой являются автохтонными, должен решаться с учетом необходимости удовлетворения интересов социально-этнических общностей. Главным вопросом выживания народа, напрямую связанным с укреплением дружбы наций, народностей, является возвращение национального самоуважения и гордости. Вечно кающаяся, недовольная собой, пристыженная нация растворяется сама и растворяет всех тех, кто ее окружает. Нужна неуязвимая идеология как сгусток идей, сближающий народы, и нужно постараться сделать ее тем, чем она должна быть в идеале - диалогом настоящего с прошлым на тему будущего».
Ценностный и идентификационный кризис современности можно преодолеть, осознавая, что лишение человечества социокультурных и моральных ориентиров - идентичности - никого не сделает счастливым; напротив, именно отсутствие ориентиров вызывает у человека чувство абсурдности жизни. «Самый глубокий и отчаянный кризис идентичности, - отмечает В. Хёсле, - является результатом убеждения в том, что не существует никаких моральных норм».
Повышенный интерес современного социогуманитарного знания к советскому прошлому и характер вопросов к проблеме советской идентичности определяется социокультурным, идеологическим и социоантропологическим контекстом современной российской действительности. По словам B.C. Барулина, «было бы совершенно ошибочным, основываясь на неприятии партийно-государственного абсолютизма, изображать деятельность российского человека в советский период как некую пустоту, лишенную самоутверждения и ценностного смысла».
АВТОР: Попов М.Е.