27.11.2012 5057

Региональные особенности терроризма (на примере Южного федерального округа)

 

В современном мире отчетливо проявляются две тенденции - глобализация и регионализация. Первая как становление мироцелостности обнаруживает себя в формировании единого экономического, политического и информационного пространства. Глобализация, втягивая в это пространство различные по уровню экономического развития и социокультурной специфике локальные сообщества, порождает острые проблемы их модернизации.

Вторая как интеграция локальных сообществ проявляется в стремление их к автаркии, в расширении границ между социально-территориальными комплексами, в возникновении самодостаточных экономических и политических образований, в сохранении культурных различий, в усилении чувства этнической или социальной исключительности.

Регионализация является свидетельством того, что человечеству свойственно многообразие форм жизнедеятельности, которые не могут и не должны быть стандартизированы. В этом плане укрепление региональных границ представляет собой способ, «изобретенный» миром людей для обеспечения возможности сохранения и поддержания исключительных, неповторимых норм своего коллективного бытия. Региональная граница защищает социальную исключительность, ограждает его от массированного проникновения унифицированных форм и технологий организации социальной жизни.

В настоящее время процессы регионализации активизировались сразу на нескольких уровнях. На макроуровне регионализация проявляется в стремлении локальных цивилизаций оградить себя от экспансии других цивилизаций извне. Регионализация на этом уровне сопровождается тем, что несколько основных цивилизаций, вобрав в себя относительно нейтральное окружающее социальное пространство, постепенно очерчивают контуры перманентных конфликтогенных зон, своего рода «тектонических» разломов в местах соприкосновения цивилизационных «плит».

На мезоуровне регионализация, носящая надгосударственный характер, обнаруживается в стремлении к интеграции отдельных территорий, входящих в состав различных государств. Так, в середине 90-х гг. прошлого века более 300 европейских регионов с различной территорией, политико-административным устройством, представляющих интересы свыше 400 млн. своих граждан, приняли Декларацию о регионализме в Европе. Инициатором принятия этой Декларации была ассамблея регионов Европы, которая в своей программе действий стремится к дальнейшей регионализации в институциональных рамках отдельных стран с учетом важности процессов интеграции и регионализации в современном мире. Такое стремление отдельных территорий, входящих в состав различных государств, к интеграции носит достаточно мирный характер, но оно же может приобретать и насильственные формы, если это связано с нарушением территориальной целостности различных государств и изменением их границ.

На микроуровне процессы регионализации разворачиваются внутри отдельных государств. Здесь регионализация связана с усилением своеобразия экономического или политического поведения тех или иных территориальных сообществ внутри страны, стремлением их к культурной автаркии, а иногда и к сепаратизму. При этом она, сопровождающаяся экономической и этнокультурной дифференциацией, геополитической суверенизацией, часто приводит к политической дезинтеграции, конфликтам и нестабильности внутри

ранее целостного государственного образования. Примером в этом плане может служить Россия, где в 90-х гг. XX в. нарастало государственно-административное, социокультурное и экономическое своеобразие отдельных территорий, их стремление к локализации, сопровождавшееся возникновением целого ряда очагов конфликтогенных ситуаций.

Регионализация в России была реакцией на кризис той системы командно-административного управления, которая сложилась в СССР и строилась на жестком централизме и унификации управленческих целей и средств применительно к регионам, а также явилась следствием ее природно- климатического, социально-экономического, этнокультурного и политико-административного многообразия, политических амбиций элиты и анклавной ментальности тех или иных социальных, в том числе и этнических групп на местах. Этому способствовало и то, что в российских регионах характер и уровень развития, качество жизни, глубина и сила кризиса, направление и темпы экономической и политической трансформации были различными, поэтому способы выхода из кризиса, модели и сроки преобразования во многом зависели от практических шагов региональных властей.

Регионализация в России сопровождалась «суверенизацией» национальных и территориальных образований, возникновением самостоятельных субъектов управления, усилением регионального государственного иммунитета, проявившегося в требованиях перераспределения полномочий государственной власти в пользу субъектов Федерации, а в некоторых случаях и в стремлениях к полному государственному суверенитету.

Опыт модернизирующихся стран показывает, что региональные особенности развития в эпоху трансформации могут стать мощной мобилизующей силой преобразований. Умелое использование разнообразия региональных условий способно придать гибкость общей модернизационной стратегии развития. Вместе с тем регионализация, особенно в полиэтнических государствах, всегда таит в себе опасность локализации, сопровождаемой нарастанием противоречий между центром и периферией, между социально-территориальными или этническими сообществами, которые нередко заканчиваются конфликтами.

Регионализация в России обострила все «больные» для российского общества вопросы: проблемы управления, межнациональных отношений, национально-территориального устройства, кадрового управленческого потенциала. Более того, регионализация отчетливо напомнила и об опасности «развала» России. Поэтому она остро поставила перед российской государственностью три задачи: 1) укрепление вертикали государственной власти; 2) разработка региональной политики с учетом специфики того или иного региона; 3) подготовка управленческих кадров новой формации, способных к инновационным формам деятельности в новых социально- экономических и политических условиях России.

В плане укрепления вертикали государственной власти в условиях становления Российской Федерации как «сообщества регионов» в 2000 г. на ее территории были образованы семь федеральных округов, одним из которых является Южный федеральный округ.

Этот округ, или Юг России, географически включает Дон, Нижнее Поволжье, степное Предкавказье и горные районы Северного Кавказа. Территория округа занимает 3,5 % территории России и составляет 589,2 тыс. км с численностью населения более 20 млн. чел. (свыше 14 % всего населения России). В его состав входят 13 субъектов Российской Федерации: 8 республик (Адыгея, Дагестан, Ингушетия, Кабардино-Балкария, Калмыкия, Карачаево-Черкесия, Северная Осетия - Алания, Чечня); 2 края (Краснодарский и Ставропольский); 3 области (Астраханская, Волгоградская и Ростовская). Юг России - один из самых полиэтничных и многоконфессиональных регионов мира. Здесь проживают представители более ста народов, принадлежащих к различным языковым группам и исповедующих все мировые религии.

На Юге России имеются почти все виды энергетических и сырьевых ресурсов, здесь проходят важнейшие транспортные магистрали и торговые пути, сконцентрирован основной рекреационный потенциал страны. Геоэкономическое значение Юга России обусловлено тем, что он является основным российским центром сельскохозяйственного производства и занимает стратегически важное положение в системе транспортировки нефти в Европу. Вместе с тем уровень жизни населения на Юге России, особенно в национальных республиках Северного Кавказа, является один из самых низких в Российской Федерации.

Геополитическое положение Юга России заключается в том, что он входит в так называемый «метарегион нестабильности», простирающийся от Балкан до Памира, и представляет собой зону столкновения цивилизаций, порождающую перманентные конфликты. На Юге России в настоящее время наблюдается такие «всемирные» явления, как «взрыв» этничности и «всплеск» национализма, сопровождающиеся усилением этнополитической напряженности, экстремизма и терроризма.

Наша страна уже во второй половине 90-х гг. XX в. столкнулась на части своей территории, преимущественно на Юге России, с агрессией этнорелигиозного терроризма. Здесь он до сих пор подпитывается финансами, оружием, инструкторами, боевиками, поступающими из международных экстремистских и террористических организаций исламистского или националистическо-исламистского толка.

Южный федеральный округ (ЮФО) Российской Федерации включает в себя два крупных очага ислама - Северный Кавказ и Нижнее Поволжье. Исламская традиция имеет здесь многовековую историю, и мусульманский компонент придает своеобразие всему облику южно-российского региона. История российского ислама начинается с Северного Кавказа, поскольку уже в VII в. арабские завоеватели впервые проникают на территорию южного Дагестана. В последующем он распространялся под воздействием исламизированной Золотой Орды, вследствие завоевательных походов Тимура (Тамерлана), расширения зоны геополитического влияния Османской империи и находящихся от нее в вассальной зависимости крымских ханов.

Ислам на Северном Кавказе носит синкретический характер, поскольку органично наложился на доисламские верования, этнические особенности, восходящие к адатной культуре. Исламизация, политизация и, соответственно, радикализация ислама в регионе всегда значительно усиливалась в периоды кризисов этнической, конфессиональной, политической, социальной идентичностей местных народов (движение шейха Мансура в конце XVIII в., Кавказская война 1818-1864 гг., гражданская война и революция, Великая Отечественная война, «перестройка», развал СССР, «парад суверенитетов» в России, чеченские кампании). Однако в связи с действием целого ряда факторов и исторической обусловленностью исламизация Северного Кавказа не завершена и поныне.

Исторически ислам в регион был привнесен извне и насаждался здесь в течение многих веков, главным образом, опираясь на мощь внешних сил. Процесс исламизации проживающих здесь этносов носил асинхронный характер, в результате чего степень укоренения ислама, его формы в различных субрегионах оказались различными. Так, уровень исламизации северокавказских этносов неуклонно понижается с востока на запад.

На Северо-Восточном Кавказе (Дагестан, Чечня, Ингушетия) получил развитие суннитский ислам шафиитского толка в форме суфизма; на Северо- Западном, у части кумыков и ногайцев, а также во всех других субъектах ЮФО суннитский ислам ханифитского толка.

Развитие политизированного ислама, следовательно, возникновение террористических угроз и вызовов, в большей степени характерно для северокавказского региона.

В последние годы, предшествовавшие развалу СССР, а также в постсоветский период, особенно в ходе военной кампании в Чечне в 1994-1996 гг., в регионе появляется и постепенно укрепляет свои позиции радикальный фундаментальный ислам, получивший известность как «северокавказский ваххабизм» или неоваххабизм.

Следует подчеркнуть, что современное исламское движение в регионе неоднородно, в своей совокупности состоит из целого ряда конкурирующих общественно-политических субъектов.

Главным, действующим актором на исламском поле выступает традиционный ислам, представленный большинством традиционно верующих мусульман, тарикатскими структурами, так называемыми вирдовыми (мюридскими) братствами во главе с суфийскими шейхами и устазами, а также институализированными исламскими организациями - духовными управлениями мусульман (ДУМ).

В результате распада единого Духовного управления мусульман Северного Кавказа (Махачкала) в каждой республике региона возникли самостоятельные ДУМ. Более того, в ряде ДУМ отсутствовало и до сих пор отсутствует внутреннее единство. Все это стало причиной того, что северокавказский традиционный ислам к моменту развала Советского Союза был крайне ослаблен и в условиях резко усилившихся «возрожденческих» процессов попросту оказался не готов к осознанному сопротивлению чуждому и враждебному идеологическому вторжению.

В связи с временной слабостью традиционного ислама его зону воздействия попытались занять иные субъекты, как правило, политизированные, можно сказать околоисламские или квазиисламские, поскольку большинство из них, строго говоря, мусульманскими не являются. Среди них - институализированные «исламские», а также национальные партии и движения. Зачастую они исповедовали радикальные идеологии, не отвергая возможности осуществления радикальной практики для достижения политических целей. В ходе противостояния и борьбы с ними политизировался и радикализовывался традиционный, прежде всего, официальный ислам.

Однако главным и наиболее опасным противником, антагонистом и одновременно оппонентом традиционализма в регионе выступает неоваххабизм, который после событий в Дагестане в августе 1999 г. приобрел преимущественно ультрарадикальный (экстремистский) характер, активно используя для достижения политических целей террористическую практику.

В то же время, следует подчеркнуть, что исторически на Северном Кавказе уже фиксировались определенные формы этнорелигиозного экстремизма и терроризма: набеговая система; похищения людей с целью продажи или получения выкупа; вооруженный сепаратизм и призывы к джихаду.

Аналогичные явления в регионе вновь фиксируются с начала 90-х гг. XX в., вплоть до настоящего времени. Их детерминируют как исторический региональный опыт, так и современные эндогенные и экзогенные факторы. Россия на Северном Кавказе столкнулась с этнорелигиозным терроризмом, выступающим, по существу, отрядом международного терроризма, который в качестве внесистемного геополитического игрока стремится расширить зону своего влияния, превратить регион в исламистский анклав, прибежище международных мусульманских террористов, торговцев оружием и наркотиками.

Главная роль в этом процессе отводится «благотворительным» исламским организациям и фондам, а также неправительственным религиозно-политическим организациям (НРПО), зачастую действующими в русле устремлений специальных служб той или иной страны мусульманского Востока. На Северном Кавказе основным районом распространения на рубеже 80- 90-х гг. идей, которые можно охарактеризовать как радикальные фундаменталистские, стал Дагестан, где ислам занимал наиболее прочные социокультурные позиции. В 1987-1988 гг. по республике прокатились выступления верующих, требовавших прекратить гонения на религию, разрешить строительство мечетей, уравнять в правах верующих с атеистами. В некоторых селах верующие вступали в конфликт с местными властями, требовали передать под мечети здания сельских клубов, администраций, ввести в школах раздельное обучение мальчиков и девочек. В мае 1989 г., подстрекаемая фанатиками, толпа верующих ворвалась в здание Духовного Управления в Махачкале и изгнала оттуда муфтия.

В июне 1990 г. в Астрахани состоялся первый «неформальный» съезд мусульман СССР. В ходе его работы была создана первая в Советском Союзе религиозная исламская организация - «Исламская партия возрождения» (ИПВ), которая провозгласила своей целью защищать право мусульман жить по канонам ислама. Среди инициаторов создания партии были аварцы Аббас Кебедов, Багауддин Магомедов, Айюб Омаров, которые выступали с позиций суннитского фундаментализма (салафизма).

В Чечне салафиты появились еще до прихода к власти Д.Дудаева в 1990 г. События, связанные с разгоном Духовного Управления мусульман Северного Кавказа, образование Исламской Партии Возрождения, все это повлияло на появление в Чечне сторонников суннитского фундаментализма.

Первоначально с 1989-1994 гг., сторонников салафизма в Чечне было немного. В некоторых мечетях ими предпринимались попытки навязывания дискуссий традиционалистам, установления своего идейного влияния на верующих. Но их оттуда, как правило, выпроваживали, в ряде случаев не желая даже вступать с ними в споры. До начала боевых действий с 1994 - 1996 гг., салафиты лишь эпизодически заявляли о себе публично, а без лишнего шума вели организационно-разъяснительную работу среди молодежи.

В Карачаево-Черкесии объективной основой появления экстремистских настроений стала обострившаяся политическая обстановка, а также тяжелейшая экономическая обстановка и, как следствие, обнищание значительной части населения. С начала 90-х гг. проблемы в КЧР обострились, националистические движения грозили расколоть республику на несколько этнических анклавов, велика была угроза межнациональных столкновений. Корни проблемы уходят в 1991 г., когда начинаются первые попытки раскола мусульман Карачаево-Черкесии, которые сопровождались всплеском активности местного отделения Исламской партии возрождения, возглавляемой Мухаммадом Биджиевым. В это время в Малокарачаевском районе предпринимаются попытки организовать структуры, противостоящие Духовному Управлению мусульман КЧР и Ставропольского края (ДУМКЧиС): «Оргкомитет мусульманских общин по строительству медресе в селении Учкекен», «Совет имамов Малокарачаевского района». Наибольшая активность исламских экстремистов была отмечена осенью 1991 г. в связи с попыткой сторонников М.Биджиева создать новый духовный центр мусульман - «Имамат Карачая», независимый от ДУМКЧиС, которая совпала с борьбой националистических сил за выделение из состава КЧ ССР «Карачаевской Республики». Деятельность местного отделения ИПВ наглядно свидетельствовала об истинных целях ее создателей. В агитационно-пропагандистской литературе открытым текстом звучал призыв к расколу республики, авторы прямо противопоставляли себя властям и официально действующему Духовному правлению. 30 ноября 1991 г. в Доме Советов Карачаевска состоялось собрание сторонников М. Биджиева, которое было объявлено первым съездом мусульман Карачая. На нем был провозглашен Имамат Карачая во главе с М. Биджиевым. В этот период во многих районах республики: Малокарачаевском, Карачаевском, Усть-Джегутинском, Адыге- Хабльском, Прикубанском, Зеленчукском отчетливо прослеживается распространение идей радикального ислама.

В начале 1990-х гг. фундаменталистская альтернатива явственно проявилась и в регионах, примыкающих к республикам Северного Кавказа. Так, в среде ногайского населения Ставропольского края салафитская проповедь находила многочисленных сторонников. В тот период, когда интерес к исламскому вероучению возрос, рынок заполнила литература издательств «Сантлада» и «Бадр», которые издавали произведения как основоположников салафизма, так и труды местных исламистских лидеров: М.Тагаева, Б.Кебедова. Разумеется, осуществлявшийся «исламский призыв» основательно подготавливал почву для радикализации взглядов значительной части мусульман, прежде всего, молодежи.

Суннитский фундаментализм, или салафийя, был новым явлением в северокавказском исламе, что позволяет считать его «нетрадиционным» исламом. Салафиты стремились восстановить главный принцип ислама - единобожие и для этого очистить ислам от нововведений, накопившихся за время его исторической эволюции. Для них характерно отрицание необходимости жесткого следования какому-либо одному мазхабу: они не считают себя связанными ни канонами доминирующего в Дагестане, Чечне и Чечне и Ингушетии шафиитского мазхаба, ни распространенного в среде остального мусульманского населения Северного Кавказа ханифитского толка. Декларируя строгое следование буквальным положениям Корана и Сунны, салафиты весьма избирательно подходят к священным текстам, особенно в рассмотрении социально-политических аспектов «чистого ислама». В полемике с салафитами шейх Мухаммад-Мухтар, в частности, отмечал, что «салафиты-ваххабиты имеют привычку не воспринимать доводы, даже содержащиеся в Коране, если они противоречат их учению, и интерпретируют эти доводы по собственному усмотрению и разумению».

Идеология салафитов, с ее акцентом на социально-политическую активность индивида, служит эффективным средством для мобилизации на борьбу против несправедливости и беззакония. Поэтому одной из основных особенностей исламского фундаментализма на Северном Кавказе стало усиление общественно-политической деятельности его последователей. «Возрождающийся» ислам все более активно стремился утвердиться в роли не только регулятора духовной жизни и социальных отношений, но и политической идеологии. Это означало появление радикального ислама, как совокупности общественно-политических сил, выступающих за переустройство общества и государства на основе соответствующих норм и принципов ислама.

В отличие от представителей традиционного духовенства, салафитов отличает иное видение многих религиозно-политических вопросов. Так, учение о священной борьбе - «джихад» они склонны трактовать не как духовное усовершенствование, а как борьбу за распространение ислама, которая может носить и вооруженный характер. Такой подход предполагает и возможность выступлений против властей, что ставит резкую грань между традиционалистами и салафитами. Поэтому неудивительно, что с момента появления салафийи на Юге России ее последователи оказались в состоянии конфликта со сторонниками традиционного ислама. Именно с позиций традиционалистов за северокавказскими салафитами утвердилось наименование «ваххабиты», под которым они и вошли в современную российскую историю. При этом на северокавказской почве термин «ваххабизм» приобрел исключительно негативный оттенок. Как отмечает А. Малашенко, в устах рассуждающих на эту тему политиков он полностью тождественен радикальному фундаментализму и исламскому экстремизму.

Однако салафитское движение на Юге России с момента своего зарождения и по мере развития демонстрировало крайнюю неоднородность. По мнению отечественного исламоведа К.И. Полякова, следует обратить внимание на мотивации различных сторонников «ваххабизма» в силу которых, «имеющиеся различия между истинными сторонниками ваххабитских идей и теми радикально настроенными элементами, которые, выступая от имени «ваххабитов», преследуют конкретные политические цели». Поэтому предлагаемый некоторыми авторами дифференцированный подход к салафизму представляется необходимой предпосылкой для понимания реального содержания религиозно-политических процессов, происходящих на Северном Кавказе.

Речь идет первоначально об истинных сторонниках идей «ислама благочестивых предков», то есть религиозно-социального по своей природе движения, которое ставило перед собой цели реформирования вероучения и исправления общества путем постепенного и неуклонного религиозного воспитания и введения норм шариата. Этот вариант характерен для Дагестана, где салафитское движение получило наибольший размах и где особенно сложны взаимоотношения с традиционалистами.

Вторым источником пополнения салафитских рядов явилась «фундаментализация» маргинальных и полукриминальных элементов. Социально-экономический кризис в регионе способствовал росту безработицы и преступности, что вело к появлению все более широкого слоя деклассированных элементов. Особенно угрожающий размах этот процесс принял в Чечне. Тех людей, которые шли в салафитские джамааты, прежде всего, по прагматическим соображениям, и лишь затем подвергались соответствующей идеологической обработке, вряд ли можно отнести к идейным сторонникам «чистого ислама». Тем не менее, низкий уровень их религиозной культуры зачастую «компенсировался» подчеркнуто фанатичным соблюдением внешних предписаний ислама. Такой примитивизированный, выхолощенный и поверхностно усвоенный «ваххабизм», сведенный к внешним атрибутам и ритуалам, был для них особенно привлекательным, поскольку оказался средством для оправдания практически любого девиантного поведения.

Наконец, третьим источником распространения фундаменталистских идей стало привлечение к ним радикальных националистов. Для них идеология салафизма более отвечала мобилизации своих сторонников, чем традиционные формы местного ислама. Кроме того, союз с салафитами открывал радикальным националистам доступ к финансовым ресурсам, поступающим от иностранных исламистских организаций, заинтересованных в распространении «чистого ислама» на новые территории.

На Юге России исламский фундаментализм проявил себя как явление неоднозначное в этническом, социальном и даже в географическом аспектах. Наибольшее распространение он получил в тех регионах, где ислам уже обрел достаточно прочные позиции (Дагестан и Чечня). Здесь ареал распространения салафийи практически совпадает с районом распространения суфизма. Кроме того, значительные салафитские анклавы имеются в Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии. Группы сторонников «чистого ислама» действуют на юге Ставропольского края, отмечены на территории Северной Осетии, Ингушетии, Астраханской области. Салафитские воззрения фиксируются в среде переселенцев из республик Северного Кавказа в Волгоградской, Ростовской областях и в Республике Калмыкия.

В дагестанском салафизме выделились три основных направления.

Умеренный салафизм был представлен последователями Ахмадкади Ахтаева, который возглавил культурно-просветительскую организацию «Аль-Исламийя». Её влияние распространялось на Гунибский и Хасавюртовский районы Дагестана и к середине 90 гг. число сторонников А.Ахтаева составляло до полутора тысяч человек. Главный упор «умеренные» салафиты делали на просветительство и распространение религиозных знаний, то есть на осуществление «исламского призыва». Несмотря на свою политическую умеренность, А. Ахтаев пользовался авторитетом и среди салафитских радикалов, в том числе таких далеких от исламского просвещения лиц, как лидеры чеченских «ваххабитов» 3. Яндарбиев и М. Удугов.

Более многочисленную салафитскую группу составляли сторонники радикального салафизма, объединенные в так называемый «Исламский Джамаат Дагестана» (ИДД), лидером которого являлся Багауддин Мухаммад (Б.Кебедов). Количество его последователей приближалось к двум тысячам человек, однако, скорее всего, их было гораздо больше, так как ИДД фактически не являлся централизованной организацией, представляя собой скорее конгломерат отдельных общин, объединенных общими идеями. Основным содержанием идеологии местных радикальных салафитов были отказ от легальной деятельности в условиях существования в Дагестане светского «безбожного» режима, приверженность идее единого исламского Кавказа, как промежуточного этапа на пути к единению мировой исламской уммы, и, как следствие, - сильные антироссийские настроения.

Третью - самую немногочисленную группу дагестанских салафитов - составляли сторонники шейха Айюба Астраханского (А.Омаров), которые ориентировались на саудовскую «ваххабтскую» модель ислама и придерживались ультрарадикальных взглядов по отношению к обрядовой стороне ислама. Этот вариант салафийи получил распространение, в основном, среди дагестанской общины в Астрахани и сторонников Омарова в его родном Цумадинском районе Дагестана.

Салафитское движение в Дагестане в наибольшей степени характеризуется сложностью и дифференцированностью. Исследователи выделяют здесь среди сторонников «чистого ислама» отдельные сельские общины и объединения горожан, которые распадаются на сторонников различных лидеров. В формировании религиозно-политических предпочтений сторонников салафийи значительную роль играет так называемый «районный фактор». Он проявился в том, что салафиты опирались, прежде всего, на своих земляков. Так, большинство сторонников Б. Кебедова составляли жители Цумадинского района и переселенцы из этого района в Хасавюртовском и Кизилюртовском районах республики. Салафитская организация «Исламийа», «во главе которой стоял выходец из селения Кудали А. Ахтаев, в основном, состояла из жителей Гунибского района».

Для обеспечения своей целостности северокавказские салафиты при поддержке зарубежных исламистских организаций развернули бурную пропагандистскую деятельность. Под эгидой Б. Кебедова в Махачкале был организован исламский центр «Кавказ», выходила газета «аль-Халиф». В Кизилюрте им было открыто медресе, в котором одновременно обучалось до 700 студентов-мутаалимов (медресе действовало с 1989 по 1997гг.). В селе Первомайское Хасавюртовского района Дагестана был организован издательский центр «Сантлада», впоследствии обосновавшийся в Москве под названием «Бадр». Этими центрами огромными тиражами публиковалась литература радикальных салафитских авторов, которая распространялась как в северокавказских республиках, так и расходилась по всей России.

Другим районом распространения исламского фундаментализма на Юге России стали Кабардино-Балкария и Карачаево-Черкесия. Особенности местного салафитского движения отразили основные тенденции развития ислама на Северо-западном Кавказе. КБР и КЧР не входят в зону господства суфизма, процесс реисламизации принял здесь гораздо более скромный характер, нежели в Дагестане и Чечне. Местные мусульмане, как адыги (кабардинцы и черкесы), так и тюрки (карачаевцы и балкарцы) гораздо более индифферентны к распространению ислама.

По данным местных правоохранительных органов, число активных «ваххабитов» в каждой из республик не превышало пятисот человек, но как представляется, сторонников этого движения было больше. Изначально основными районами сосредоточения салафитских групп явились горные Малокарачаевский и Карачаевский районы КЧР, Эльбрусский и Чегемский районы КБР. Позже деятельность сторонников «чистого ислама» распространилась на Усть-Джегутинский и Хабезский районы КЧР и г.Нальчик в Кабардино-Балкарии. Наиболее активную роль играет молодежь (от двадцати до тридцати лет, в основном из малообеспеченных семей).

В Карачаево-Черкесии после неудачных попыток прийти к власти в 1991 г. деятельность салафитов сосредоточилась в Малокарачаевском районе. Здесь под видом религиозно-просветительского общества под разными наименованиями («Аль-исламия», «Вахид») пыталась зарегистрироваться группа мусульман из села Учкекен, под руководством имама Р.Х. Борлакова. Будучи имамом одной из местных мечетей, он в середине 90 гг. побывал в ряде арабских стран, где нашел спонсоров для открытия в Учкекене медресе. В учебном заведении обучали чтению Корана, арабскому языку, теологии. Одновременно значительное место уделялось физической и военной подготовке. Источниками финансирования медресе являлись поступления из зарубежных исламских благотворительных фондов и организаций и вплоть до 1999 г. медресе было центром радикальных салафитов в КЧР.

В КЧР около 70% членов джамаатов составляют лица без определенных занятий, 11% имеют судимость. В КБР число «ваххабитов» с уголовным прошлым достигало 40%. В Карачаевском районе последователи «чистого ислама» создали так называемое «мусульманское общество № 3», которое объединяло до трехсот членов. В Кабардино-Балкарии число активных членов салафитских групп достигало пятисот человек, значительная их часть посещала Нальчикскую мечеть, имамом которой является один из лидеров салафитов в республике М. Мукожев.

Основными направлениями деятельности салафитов в КЧР и КБР являлась проповедь своих взглядов, в первую очередь, через распространение соответствующей литературы. Значительно меньший, чем в Дагестане, охват населения фундаменталистскими взглядами объясняется тем, что местные джамааты носили более замкнутый характер. Главным элементом их идеологии был разработанный еще одним из крупнейших идеологов исламского фундаментализма С.Кутбом «путь спасшейся группы», в основе которого лежало убеждение в том, что современный мир представляет собой аналог доисламской «джахилийи». Конечной целью признавалось создание исламского государства.

Исламский фундаментализм появился и в тех регионах Юга России, где мусульманское население составляет меньшинство. Так, в южных районах Ставропольского края, где проживает значительное число ногайцев, с начала 1990 гг. набрало силу мощное националистическое движение, призывавшее к возрождению ногайского народа. Всплеск национализма сопровождался усилением религиозности. Значительное влияние на появление в регионе салафийи оказала проповедническая активность адептов фундаментализма, как из соседних Дагестана и Чечни, так и из-за рубежа. Весной 1994 г. в селении Каясула Нефтекумского района на деньги, привезенные зарубежным миссионером, была открыта мечеть, которая стала одним из центров салафитов на Ставрополье. Под влиянием проповедников среди ногайцев заметно выросло количество активных мусульман, был открыт ряд новых мечетей и медресе. Значительно укрепились связи с единоверцами из Чечни и Дагестана.

Схожая картина сложилась в Республике Северная Осетия, где проповедь фундаменталистских взглядов также приобрела значительный размах.

Поворотным моментом в развитии салафийи на Юге России стала эскалация конфликта в Чечне, приведшая к вводу в республику зимой 1994 г. подразделений федеральных сил. Так называемая «первая чеченская кампания 1994-1996 гг.» привела не только к усилению «ваххабизма» на чеченской территории, но и способствовала радикализации значительной части мусульман в сопредельных регионах.

В Чечне, где после прихода к власти сочувствующего радикальным исламистам президента 3. Яндарбиева «ваххабиты» фактически получили доступ к власти, образовался очаг религиозного экстремизма, который фактически монополизировал распределение финансовых средств, выделяемых зарубежными исламистскими организациями. Это поставило в зависимость от чеченских лидеров большинство салафитских общин региона. Кроме того, временные успехи чеченских сепаратистов в борьбе против федеральных сил породили у многих исламистов убеждение, что добиться воплощения идеалов «чистого ислама» можно быстрее всего путем вооруженного выступления против «неверных» и поддерживаемых ими местных властей.

Заключение Хасавюртовских соглашений в 1996 г. послужило началом интенсивного распространения религиозного экстремизма, главный очаг которого находился на территории Чеченской Республики. Так, в соседних с Чечней юго-восточных районах Ставропольского края позиции «ваххабизма» неизмеримо усилились. Многие местные мусульмане, в основном молодежь, прошли соответствующее идеологическое и военное обучение в лагерях на территории Чечни, за рубежом, а также другим способом. Например, в 1998 г. из Ставропольского края был депортирован гражданин Таджикистана Т.М. Давлятов, который занимался пропагандой радикальных исламских взглядов среди мусульман селения Каясула Нефтекумского района. После отъезда его дело продолжили подготовленные им имамы из числа местной, радикально настроенной молодежи.

«Ваххабитские» группы Ставрополья установили тесные взаимоотношения и контакты с единомышленниками на территории Чечни и Дагестана. По данным ГУВД Ставропольского края, только из Нефтекумского района в бандах на территории Чечни находилось более ста мусульман-ногайцев. В большинстве районов Ставропольского края: Нефтекумском, Левокумском и Курском появились «ваххабитские» мечети. В некоторых селениях, например Тукуй-Мектеб, радикальные мусульмане назначили своих имамов в мечети и, практически сразу, началась активная пропаганда вооруженного джихада против властей.

Аналогичные процессы протекали в салафитской среде Кабардино- Балкарии и Карачаево-Черкесии. Один из лидеров карачаевского джамаата Р. Борлаков наладил тесные связи с чеченскими полевыми командирами. Многие члены джамаата прошли подготовку в лагерях Хаттаба, активно участвовали в боях с федеральными войсками в 1994-1996 гг. в Чечне. В середине 1998 г. сам Борлаков отбыл в Чечню, передав руководство своему ближайшему сподвижнику X. Салпагарову. Тот продолжил дело по расширению сети «своих» общин и привлечению в них новых членов.

В Кабардино-Балкарии, где лидером джамаата был имам нальчикской мечети М. Мукожев, события развивались по схожему сценарию. В 1996 г. Мукожев вошел в созданный одним из лидеров Ичкерии Ш. Басаевым Конгресс народов Ичкерии и Дагестана и установил тесные контакты с чеченскими полевыми командирами. В салафитских общинах поддерживалась строгая дисциплина, беспрекословное подчинение амиру, доминирующим занятием «истинных мусульман» стала военная подготовка. Основным источником средств была криминальная деятельность членов джамаата, которая находила своеобразное идеологическое оправдание.

В бумагах, принадлежавших «ваххабитам» и обнаруженных сотрудниками милиции в схронах на плато Бечасын, содержится перечень поощряемых для члена общины деяний. Среди них: «поставить ультиматум преступным группировкам взять под охрану коммерсантов, тех, что ведут бизнес незаконно и побудить их к закяту, а также к работе на пути Аллаха похищать сыновей и дочерей у тех, кто ест народное имущество на должностях неверного государства».

В этот период участились конфликты членов джамаата с правоохранительными органами, приобретавшие зачастую характер вооруженных столкновений. Летом 1998 г. в районе селения Хасанья в Кабардино-Балкарии в результате столкновения с силами МВД была уничтожена вооруженная группа «ваххабитов», которую возглавлял житель этого села А.Атабиев, ранее воевавший в Чечне.

Вторжение чеченских бандформирований в Дагестан в августе 1999 г. явилось поворотным моментом в противостоянии «ваххабитов» и сторонников традиционного ислама не только в Дагестане, но и в других республиках Северного Кавказа. После поражения бандформирований «ваххабитский фундаментализм» стал восприниматься в общественном сознании как антипатриотическая идеология. Республиканские власти в союзе с традиционным духовенством добились существенной победы, был уничтожен очаг неоваххабизма в Кадарской зоне, были запрещены все радикальные религиозные организации, благотворительные фонды, которые обвинялись в финансировании экстремистов. Ещё в ходе боевых действий Народное Собрание Республики Дагестан, под воздействием Духовного Управления Мусульман Дагестана, подготовило проект закона «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан». 16 сентября 1999 г. этот закон был единогласно принят с первого чтения. Закон явился важной вехой в создании современной картины отношений власти и религии в республике.

В Чечне после начала контртеррористической операции новое руководство республики во главе с А. Кадыровым также заняло принципиально жесткую позицию по борьбе с «ваххабизмом». Уже летом 2001 г. он подписал распоряжение, которым на территории Чечни была запрещена деятельность религиозных организаций и групп, исповедующих «ваххабизм». Согласно этому документу, «ваххабитские» мечети и все неформальные религиозные учебные заведения в Чечне должны были быть закрыты.

В Ингушетии ещё летом 1998 г. на конференции духовенства и общественности республики было заявлено, что «ваххабизм противоречит учению традиционного ислама суфийского толка, исповедуемого ингушами, его идеи чужды современному ингушскому обществу, его многовековым традициям и обычаям». 2 августа 1998 г. в республике совместным решением руководства, имамов мечетей и религиозных авторитетов «ваххабизм» был запрещен.

Жесткое и бескомпромиссное преследование религиозного экстремизма затронуло практически все регионы Юга России. В юго-восточных районах Ставрополья в результате комплексной работы правоохранительных органов, местных властей и общественности был достигнут перелом в восприятии местными жителями идей экстремистов. Весной 2002 г. на сходах верующих в селениях Каясула и Тукуй-Мектеб, которые до этого были основным очагом «ваххабизма» в крае, было принято решение о недоверии экстремистски настроенным имамам и их замене. После ареста бывших имамов Б.Бакиева и М.Заракаева была доказана их причастность к организации банды и совершению ряда особо тяжких преступлений, включая покушения на жизнь и убийства сотрудников правоохранительных органов.

В 2001 г. в КЧР и КБР были ликвидированы «ваххабитские» джамааты возглавляемые X. Салпагаровым, А. Гочияевым и братьями Беккаевыми, которые планировали вооруженное выступление в Карачаево-Черкесии и Кабардино-Балкарии для захвата власти и насаждения «сверху» шариата, а также были причастны к организации и исполнению многочисленных террористических актов на Северном Кавказе.

В Северной Осетии, где по информации местных правоохранительных органов количество активно действующих религиозных экстремистов незначительно, проведенная в 2001 г. акция «Ислам без оружия» привела к тому, что из республики было депортировано более ста пятидесяти проповедников радикального ислама.

В Астрахани, где салафитская община А. Омарова в 1999 г. дистанцировалась от вторгшихся в Дагестан чеченских боевиков и местных экстремистов, тем не менее, также были отмечены «следы» радикалов. 19 августа 2001 г. на одном из рынков города произошел взрыв, в результате которого погибло восемь и получили ранения более шестидесяти человек. Шейх Айюб Астраханский почти сразу после теракта покинул Астрахань, а летом 2003 г. в городе были задержаны несколько активных членов незаконных вооруженных формирований, которым оказывали активную помощь члены его салафитской общины.

В результате скоординированных действий представителей правоохранительных и силовых структур, местных органов власти и представителей общественности удалось переломить ситуацию по неконтролируемому разрастанию религиозного экстремизма в регионе. В большинстве регионов Юга России «ваххабитским» структурам был нанесен значительный удар, резко сократились их связи с зарубежными террористическими организациями. Однако имеющие место современные социально-политические процессы свидетельствуют о долгосрочных перспективах этого движения в регионе. Его характер и вектор развития во многом будут зависеть от политики властей, понимания ими сущности, целей и задач различных отрядов неоваххабитского движения.

Таким образом, на Юге России исламский фундаментализм, или салафийя, появился на общей волне возрождения ислама в конце 1980-х - начале 1990-х гг. Наибольшее распространение он получил в регионах Северо-Восточного Кавказа, где исламская традиция была наиболее устойчивой. Однако исламистские идеи, включающие в себя и салафитский компонент, стали транслироваться и в других регионах Юга России. Исламский фундаментализм был тесно связан с региональными политическими процессами, что отразилось на неоднородности и противоречивости этого явления. На салафитскую идеологию опирались как умеренные сторонники «очищения ислама», так и экстремисты.

Обострение конфликта в Чечне, в который активно вмешивались зарубежные исламистские и террористические организации, привело к созданию в середине 1990-х гг. на Северном Кавказе квазинезависимого государства Ичкерия, которое превратилось в плацдарм международного терроризма, существовавший под прикрытием религиозной идеологии.

«Ваххабизм» в южнороссийском регионе окончательно стал синонимом экстремизма и терроризма. Вооруженный джихад против местных и федеральных властей превратился в основную цель лидеров «ваххабитских» джамаатов. В связи с этим произошло качественное изменение состава фундаменталистских групп: в них все более весомое место занимают представители криминального мира и маргинализированные слои населения, которые видят в «ваххабизме» средство достижения своих личных целей. Определяющее место в планах и действиях «ваххабитов» стала занимать идея распространения конфликта на другие территории с целью насаждения там исламизма.

 

Автор: Полянский Д. С.