27.11.2012 5167

Функциональная трансформация политической коммуникации в современной России

 

В политической науке выделяются следующие функции политической коммуникации:

1. Информационная - распространение необходимых знаний об элементах политической системы и их функционировании.

2. Регулятивная - выработка оптимальных механизмов взаимодействия как между элементами политической системы, так и между политической системой и гражданским обществом.

3. Функция политической социализации - установление важных и необходимых норм политической деятельности и политического поведения.

4. Манипулятивная - способствует формированию общественного мнения по наиболее важным политическим проблемам.

Возрастающее значение общественного мнения и роли коммуникации в политике позволяют по-новому проанализировать перечисленные функции в современном российском обществе.

Многими авторами подчеркивается изменение механизмов государственного принуждения и средств политической борьбы с начала эпохи модерна. Безусловно, первоочередной задачей любой власти в любых условиях остается самоукрепление, основанное на подтверждении своей легитимности. Однако при тоталитарном или авторитарном политических режимах эти цели сравнительно легко достижимы за счет имеющихся у государства силовых и других ресурсов. В условиях демократии устремления находящейся у руля государства элиты остаются теми же, но возможностей для их реализации значительно меньше.

В условиях демократии силовое решение политических конфликтов признается нежелательным. Демократические политические системы Запада обладают достаточным опытом ненасильственного решения стоящих перед ними проблем. В транзитивных обществах, в том числе и в российском, этот вопрос стоит острее, так как необходимый «опыт демократичности» еще не накоплен, а применение традиционных силовых приемов, в силу произошедших в обществе трансформаций, не представляется возможным. В таких условиях происходит переход к новой, информационной форме принуждения - манипуляции общественным сознанием.

Проблему манипуляции в коммуникации не следует воспринимать в буквальном смысле - физического воздействия на объект, целью которого является достижение определенных целей. Оксфордский словарь английского языка трактует манипуляцию как «или управления ими с ловкостью, особенно с пренебрежительным подтекстом, как скрытое управление или обработка». Причем изначально это понятие означает небольшой набор способов управления - только управление с ловкостью или даже скрытое управление. «Современный смысл метафоры манипуляции - программирование мнений и устремлений масс, их настроений и психического состояния с целью обеспечить такое их поведение, которое нужно тем, кто обладает средствами манипуляции».

Одним из первых научных трудов в этом отношении стала книга Герберта Франке «Манипулируемый человек», изданная в ФРГ в 1964 г. Франке считал манипулирование особым методом психического воздействия, которое производится тайно, а следовательно, и в ущерб тем лицам, на которых оно направлено. В качестве примера он приводил коммерческую рекламу. Г.Шиллер в труде «Манипуляторы сознанием» утверждает, что для достижения успеха манипуляция должна оставаться незаметной. Успех манипуляции гарантирован, когда манипулируемый верит, что все происходящее естественно и неизбежно. То есть, для успешной манипуляции требуется особая среда. В качестве таковой может выступать фальшивая действительность, в которой манипулятивное воздействие не будет ощущаться.

Е. Доценко в книге «Психология манипуляции» подчеркивает особенность манипуляции как психического воздействия. По мнению исследователя, манипулятивное воздействие не просто побуждает человека делать то, что желают другие, но заставляет его хотеть это сделать. С. Кара-Мурза связывает манипуляцию с пассивностью самой воспринимающей сообщение аудиторией. Он доказывает, что в подавляющем большинстве случаев большая часть реципиентов не склонна подвергать сомнению достоверность воспринимаемых сообщений. Причина этого, по мнению С.Кара-Мурзы в том, что пассивное, не критическое, восприятие информации куда проще, чем глубокое аналитическое осмысливание каждого воспринятого коммуникационного сигнала.

Манипуляцию следует понимать как одно из средств установления консенсуса между управляющей элитой и управляемыми массами, если оно используется этими элитами. Или же средством, с помощью которого контрэлиты борются за общественное мнение, а значит, и за власть. То есть, главная цель манипуляции - поддержка или достижение легитимации власти.

Однако, власть долгое время существовала, ничего не зная о манипуляции. В традиционном обществе авторитет власти в массовом сознании достигается с помощью открытого императивного воздействия с использованием грубого простого принуждения. Тиран повелевает, а не манипулирует.

Следствием демократизации является возрастание значения общественного мнения. Именно это предопределяет превращение манипуляции (как способы формирования общественного мнения) в важное средство управления и достижения политических целей. Потребности в манипуляции не существует до тех пор, пока управляемые массы не вовлечены в политический процесс, пока не произошла их политическая социализация, не сформировалось политическое самосознание.

Очевидно, что первоочередная задача любой власти - самоукрепление, основанное на подтверждении своей легитимности. В обществе, пронизанном и объединенном каналами массовой коммуникации успешное выполнение этой задачи возможно только с помощью средств массовой информации. Стратегической задачей государства в таких условиях будет являться контроль либо над средствами массовой информации, либо над самой информацией. Как сказал Элвин Тофлер, «любое государство занято тем, чтобы быть у власти.

Чего бы ни стоила экономика для остальных людей, оно будет искать пути к обузданию последних революционных перемен в области коммуникаций, желая использовать их в своих целях, и оно будет создавать преграды свободному течению информации».

При тоталитарном или авторитарном политических режимах эти цели сравнительно легко достижимы за счет имеющихся у государства силовых и других ресурсов. В условиях демократии устремления находящейся у руля государства элиты останутся теми же, но возможностей для их реализации будет меньше и действовать придется изощреннее.

Такая характеристика в полной мере может быть применена к современной России. В период президентства Б.Н.Ельцина сам он и его администрация не раз становились объектами серьезных нападок весьма сильной в то время оппозиции. Однако следование курсом демократических реформ заставляло российское правительство воспринимать острую критику, не предпринимая попыток ее пресечения или устранения ее источников. С необходимостью формирования общественного мнения современная российская элита впервые столкнулась в 1996 году, во время выборов президента России. Предвыборная борьба кандидатов Б.Н.Ельцина и Г.А.Зюганова стала, пожалуй, первым в новейшей истории России крупным столкновением политических интересов в информационном медиа-пространстве.

Особенностью той кампании явилась публичная обструкция Г.А.Зюганова в средствах массовой информации (по данным Европейского института средств массовой информации, в период кампании соотношение негативных и позитивных оценок в выпусках новостей общенациональных телеканалов составило 492 и - 313, соответственно). В итоге, несмотря на значительное число “твердых” сторонников, Зюганов в ходе выборов не смог создать достаточно широкой коалиции и оказался в политической изоляции. Не имея возможностей заручиться поддержкой необходимого для победы на выборах большинства избирателей, после первого тура выборов он фактически отказался от борьбы. Наблюдатели оценивали кампанию Зюганова как весьма бледную и маловыразительную, вплоть до выдвижения гипотез о сговоре между правящей группировкой и левой оппозицией.

Победа действующего президента во многом была предопределена использованием манипулятивных технологий. Условия для этого создала не только поддержка кандидатуры Б.Ельцина крупными медиа-магнатами, но и технические и жанровые особенности российских СМИ этого периода.

Ударение здесь ставится именно на жанровые особенности. Мы подразумеваем, что в условиях медиатизации политики, неизбежно сращение интересов различных политических групп с теми или иными СМИ. Это приводит к соответствующим изменениям в процессах массовой политической коммуникации. Главным их следствием становится появление принципиально новых жанровых форм политических коммуникативных сообщений.

Известно, что стремление властных структур и элит доминировать в сфере информации неизменно порождает конфликт со средствами массовой информации (конечно, при условии, что в данном государстве СМИ достаточно окрепли и не представляют собой непосредственные подразделения официальных структур). Природу этого конфликта охарактеризовал американский исследователь Д.Грэбер: «Цели СМИ отличаются от целей правительственных чиновников. Чиновникам нужны истории, в которых их работа отражалась бы точно и в благоприятном для них свете. Они также хотят доминировать над процессом создания новостей, чтобы публикуемая информация отражала их понимание того, что имеет значение, а что не имеет. С другой стороны, журналистам нужны новостные истории, отбираемые по общепринятым критериям. Они верят, что их аудитория больше заинтересована в захватывающих фактах и человеческих историях, чем в академических дискуссиях по проблемам публичной политики, их предыстории и их предполагаемого воздействия, выраженного в статистике».

Хотя в данном случае схема конфликта отражает отношения сугубо между двумя конкретными сторонами - «чиновники» и «журналисты», она, на наш взгляд, может быть применена и на более высоком и сложном структурном уровне. В современном российском обществе, как и в любом другом, можно найти не один и не два полюса влияния. В российском политическом процессе участвуют одновременно множество элит, разбитых на лагеря в соответствии с их групповыми интересами. И каждая группа желает, чтобы «публикуемая информация отражала их понимание того, что имеет значение, а что не имеет».

Д.Грэбер показывает «в чистом виде» конфликт между двумя институциолизированными сторонами - властью и масс-медиа. Однако процесс медиатизации политики влечет за собой политизирование сферы медиа. Сращение интересов различных групп с теми или иными СМИ приводит к соответствующим изменениям в характере политической коммуникации, в информационном климате. Проблемы публичной политики, о которых говорит Грэбер, теперь подаются как раз в виде «захватывающих фактов и человеческих историй» и других, пригодных для беспроблемного усвоения аудиторией, сообщений. Мы знаем три подхода к определению характера политической коммуникации. Последний из них - структурный - делает ударение на значении жанровых признаков коммуникативного сообщения. Определенный тип сообщений (как предвыборная речь) будет заранее идентифицирован реципиентом как относящийся к сфере политической коммуникации, что будет поводом к активизации соответствующих политико-информационных навыков реципиента. Это может привести к неудачности (с точки зрения коммуникатора) акта коммуникации, спровоцировать негативные (опять же, для коммуникатора) реакции у получателя сообщения: предопределенное отрицание содержания сообщения, скепсис, отсутствие интереса к данной информации и т.п. Как следствие, реципиент не поменяет своих нормативных установок, не изменит отношение к миру нужным для коммуникатора образом, и соответственно, его поведение также останется неизменным.

Манипулятивное сообщение подается таким образом, чтобы эти механизмы не были активизированы. Поэтому жанровая принадлежность политически заряженного сообщения может быть совершенно любой. Политическая «начинка» в момент коммуникации остается скрытой или вытесненной. Этот эффект достигается за счет использования определенных методик, эффективность которых относится к сфере психологии.

Формы и способы практического применения манипуляции общественным сознанием в современной России основаны на исследованиях ряда ученых - Г.Лебона, Ф.Ницше, В.М.Бехтерева, З.Фрейда, Э.Дихтера, Дж.Вайкери и других.

В основе теории манипуляции лежит психоанализ, прежде всего - учение о подсознании. Этот метод основан на подмене объекта суждения индивидуума, с помощью внушения. То есть создании такого контекста, в котором мысли человека идут в нужном манипулирующему направлении. Огромная роль подсознания в общественной жизни человека была доказана З.Фрейдом. С теорией Фрейда принято связывать эффективность фашистской пропаганды в Германии 1930-40-х годов.

На Западе психоанализ был успешно адаптирован в сфере коммерческой рекламы. Основной тезис его использования: «Главная ценность товара для покупателей заключается не в функциональном назначении, а в удовлетворении запрятанных глубоко в подсознании желаний, о которых сам покупатель может даже не подозревать». Успешность манипуляции поведением покупателей привлекла внимание политических деятелей. Так, из рекламы товаров психоанализ был перенесен в сферу политики, где начал активно использоваться для манипуляции общественным сознанием. Принципы воздействия на аудиторию при переносе коммерческой рекламы на политическую платформу не изменились. Просто товар в рекламе подменили кандидатом.

Для манипуляции может быть использован широкий спектр знаковых систем. Так, в соответствии с «сублиминальной» (подсознательной) теорией рекламы, эффект внушения достигается путем трансляции человеку различных сигналов, образов с интенсивностью выше его порога восприятия органами чувств, но ниже порога восприятия сознанием. Западными учеными доказано воздействие на подсознание определенных расцветок, личностных физических особенностей дикторов радио и т.п. Указанные знаковые системы и символы подбираются коммуникаторами в зависимости от того, какие внутренние струны аудитории требовалось затронуть в нужный момент. Информационно-коммуникативное пространство российской политики переполнено сообщениями, построенными на основе перечисленных принципов. Цветовые гаммы предвыборных плакатов и видеороликов, видео- и звуковой ряд имиджевых программ вещательных СМИ выбираются профильными специалистами с целью оказания максимального влияния на массовую аудиторию.

Однако главные возможности манипуляции сознанием лежат именно в сфере языка. Известно, например, что на подсознание сильно действуют слово «жизнь» и производные от него, в том числе приставка «био-». Тенденция перенасыщенности «словами-катализаторами» российской коммерческой рекламы вполне очевидна. А последние парламентские выборы в России показали, что наши политтехнологи не чужды обращения к сокровищам мировой классики манипулирования. Мы имеем в виду «Российскую Партию Жизни» Сергея Миронова, впрочем, проигравшую выборы с весьма скромными показателями.

Пример РПЖ не единичен. Процесс политической коммуникации в современной России объединяет многих конкурирующих между собой акторов. Каждый из них представляет собой группу, объединенную каким-либо общим интересом. Чтобы получить власть, этой группе необходимо добиться легитимизации своих притязаний. Это, в свою очередь, требует достижения консенсуса - согласия масс с этими интересами. Поэтому в обществе постоянно идет борьба между различными субъектами политического процесса за утверждение своих групповых интересов в качестве всеобщих. Когда большая часть электората начнет ассоциировать свои личные интересы с целями данной группы, сформируется благоприятная политическая среда для перехода власти к этой группе.

Естественно, что заставить множество индивидов связать представление о своем личном благе в будущем с передачей власти одной из элит в настоящем - непросто. Поэтому в транзитивном российском обществе манипуляция массовым сознанием закономерно выступает одним из наиболее популярных средств достижения поставленной политической цели. Однако множественность «соискателей власти» влечет за собой «борьбу манипуляций».

Манипуляция сознанием затруднена еще и тем, что по ту сторону канала коммуникации находится не просто некая субстанция, а общность людей, каждый из которых - «вполне просвещенный мыслящий индивидуум, умеющий не только воспринимать сообщение, но и реагировать на него и даже использовать в своих целях». Но с другой стороны, «индивидуальное сознание не существует автономно. Оно интегрировано в массовое сознание не зависимо от того, ощущает это сам индивид или нет». То есть, настроить индивида на поддержку нужного решения можно, повлияв на массу. А с другой стороны этот принцип предполагает и влияние на массу через индивида. Наиболее наглядно, на наш взгляд, этот принцип воплощается в современных избирательных технологиях. Ни одна предвыборная кампания в современной России не обходится без широкого опубликования комплиментарных или негативных рассуждений о том или ином кандидате так называемых «лидеров мнений» - от соседей по подъезду до эстрадных звезд. Это детерминировано тем, что мнение обывателя часто обусловлено мнением других людей - авторитетных личностей и т.д. Немецкий философ Эрих Фромм назвал этот феномен «псевдомышлением». По его мнению, «на самом деле людям кажется, что это они принимают решения, что это они хотят чего-то, в то время, как в действительности они поддаются давлению внешних сил, внутренним или внешним условностям и «хотят» именно того, что им приходится делать».

Абсолютным средством внешнего давления уже давно признаны средства массовой информации. Природа доминирования СМИ среди средств массовой политической коммуникации не только в охвате аудитории, но в специфических методах представления информации, открывающих дорогу манипулятивному воздействию.

Среди этих методик важное место занимает концепция упрощения информации, согласно которой, процесс восприятия - это всего-навсего механическая подгонка еще неизвестного явления под устойчивую общую формулу (стереотип). Поэтому пресса должна произвести стандартизацию явления, ставшего объектом сообщения. При этом редактор должен опираться на стереотипы и рутинные мнения и «безжалостно игнорировать тонкости». Человек должен воспринимать сообщение без усилий и безоговорочно, без утренней борьбы и критического анализа. Отсюда сложился редукционизм современных российских СМИ - сведение реальных общественных проблем и явлений к предельно упрощенным и легким для восприятия утверждениям. Например: «В России четверть населения (35 миллионов) - молодежь. А закона о молодежи нет. И, судя по всему, не скоро будет»; или «Украинская революция - это бунт миллионеров против миллиардеров».

За операцией упрощения следует семантизация - поиск наиболее подходящих слов, в которые следует обречь примитивную модель. Специалисты прессы создали целый ряд клише, лозунгов, эпитетов, при помощи которых можно описать любое событие. Эти конструкции легко выделяются при анализе текстов массовых коммуникативных сообщений в современной России. Так, материалы коммунистической и «патриотической» прессы традиционно используют обороты вроде «антинародный режим» или «антирусский заговор». Они используются как некая семантическая оболочка. Любая включенная в нее информация обретает совершенно однозначное звучание.

Природа манипуляции состоит в наличии двойного действия - наряду с посылаемым открыто сообщением, манипулирующий отправляет адресату закодированный сигнал, надеясь, что он разбудит в сознании реципиента те образы, которые нужны отправителю. Это скрытое воздействие опирается на «неявное знание», которым обладает адресат, на его способность в своем сознании образы, влияющие на его чувства, мнения и поведение.

В исследованиях манипуляции выводятся два главных способа ее осуществления - через воздействие на разум, мыслительные и логические процессы (рациональное) и на психические процессы (эмоциональное).

Воздействие через логическое мышление основано на вторжении и нарушении логических цепочек. В результате человек будет чувствовать себя беспомощно и начнет искать новые ориентиры. Если логическая программа будет искажена соответствующим образом, то человек «сам» выберет нужное умозаключение, и это будет являться успехом манипулятивного воздействия. Цель таких приемов - отключение у реципиента способности к структурному анализу сообщений и явлений, заменить анализ идеологической оценкой.

Принципиальной установкой в манипуляции сознанием является предварительное «раскачивание» эмоциональной сферы. Главным средством для этого служит создание или использование кризиса, аномальной ситуации, оказывающей сильное воздействие на чувства. Это может быть крупная технологическая катастрофа, акт кровавого насилия, резкие социальные изменения, большой политический скандал и т.д.

В рамках «психической» манипуляции большое значение имеют такой показатель, как внимание. Концентрация психических процессов на каком-то объекте направляет и организует процессы восприятия, мышления, чувства, воображения и т.д. Люди способны к изменению направленности внимания. Оно как прожектор способно переключаться между разными объектами. Таким образом, для манипулирования возникает возможность заместить объект внимания другим, более выгодным манипулирующему.

Исключительно сильным отвлекающим действием обладаю уникальные события - беспрецедентные и неповторимые. По отношению к ним у человека возникает «двойное внимание» - человек изумлен и вынужден все сильнее всматриваться в объект, концентрируя на нем внимание полностью. Более рядовым воздействием обладают непривычные события (катастрофы, преступления и т.д.).

В агрессивной коммуникативной среде эти методы могут использоваться двояко: либо привлекать внимание к сообщению, либо отвлекать внимание от какого-либо события. В России, в частности, «раскручивание» в СМИ скандала вокруг президентских выборов на Украине в 2004 году практически отвлекло внимание населения от начавшейся в стране реформе местного самоуправления и подготовки законодательства о монетизации льгот. Внезапный визит российского президента В.В.Путина в Чечню весной 2001 года дал возможность российским государственным средствам массовой информации отвлечь внимание общественности от перипетий скандальной перемены руководства на телевизионном канале «НТВ». Концентрированное избыточное внимание СМИ к какому-нибудь эпизоду жизни страны - будь то катастрофа на АПЛ «Курск» или рождение щенков у собаки президента в ночь перед выборами - способно замаскировать события, способные вызвать заметный общественный резонанс.

Всего выделяются пять главных методических приемов, которые повышают эффективность СМИ в манипуляции сознанием.

1. Фабрикация фактов (прямая ложь). Основные методы фабрикации фактов были отработаны еще специалистами министерства пропаганды фашистской Германии. В частности, они ввели методику разбавления ложных сообщений правдивыми, пусть даже не очень приятными для них. Это обеспечивало высокую степень доверия к таким данным со стороны аудитории.

2. Отбор событий реальности для сообщения - контроль над информационным рационом человека. Замалчивание неугодной информации позволяет создавать «виртуальную реальность», зачастую не совпадающую с действительностью.

3. Демократия шума - потопление сообщения, которого невозможно избежать в хаотическом потоке бессмысленной пустопорожней информации.

4. Пропаганда. Разделяют «белую» пропаганду - которая распространяется и признается источником или его официальными представителями. «Серая» - не идентифицирует специально свой источник. «Черная» - выдается за исходящую из иного источника, чем подлинный.

5. Создание больших психозов. Лавинообразные процессы, основанные на всеобщей коммуникативной взаимосвязанности (миф о бешенстве коров, САРС и др.)

Нами уже было доказано, что СМИ для абсолютного большинства граждан России являются главным источником получения политической информации. Мы уже говорили, что в условиях слияния сферы массовой информации и политики, нормой становится кодирование политической информации в привлекательные для реципиента сообщения. Учитывая, что современное пространство политики и массовой политической коммуникации представляет собой поле борьбы конкурентных групп за признание их корпоративных интересов значимыми для всех, мы утверждаем, что значительная часть информации, поступающей через СМИ к потребителю является манипулятивной.

С позиций рассмотрения политической коммуникации в современном российском обществе это означает, что политическая информация «растворяется» в калейдоскопичном потоке массовой информации самого разного свойства. В таком виде она лучше воспринимается субъектом, оказывая влияние на его решения и политическое поведение. Поэтому контроль над распределяемой информацией, манипуляция массовым сознанием закономерно выступает важным средством достижения поставленной политической цели в транзитивном обществе.

Поскольку коммуникативная среда в транзитивном российском обществе становится все более агрессивной, все более плотной, на реципиента сваливается возрастающее количество информации, подтвердить достоверность которой практически не возможно. Чтобы упорядочить поток сведений, индивид использует особый внутренний механизм сортирования информации, алгоритм, поддерживающий устойчивость его представлений об окружающем мире. Этим конструктом является миф.

Немецкий философ Эрнст Кассирер отметил: «Нет такого природного явления или явления человеческой жизни, которое не могло бы быть мифологически интерпретировано и не допускало бы такой интерпретации».

Как отметил английский ученый Бронислав Малиновский:

 «В примитивной культуре миф выполняет незаменимую функцию: он выражает, укрепляет и кодифицирует веру; он оправдывает и проводит в жизнь моральные принципы; он подтверждает действенность обряда и содержит практические правила, направляющие человека. Таким образом, миф является существенной составляющей человеческой цивилизации; это не праздная сказка, а активно действующая сила, не интеллектуальное объяснение или художественная фантазия, а прагматический устав примитивной веры и нравственной мудрости».

Философ Мераб Мамардашвили характеризовал миф как организацию «такого мира, в котором, что бы ни случилось, как раз все понятно и имело смыл». По его мнению, в мифе работают «структуры сознания, на основе которых в мире воображаются существующими такие предметы, которые одновременно и указывают на его осмысленность. В мифе мир освоен, причем так, что фактически любое происходящее событие уже может быть вписано в тот сюжет и в те события, о которых в нем расказывается. Миф есть рассказ, в который умещаются любые конкретные события; тогда они понятны и не представляют собой проблемы».

Философ Арсений Гулыга считает, что миф это «форма сознания, свойственная человеку, как свойственны ему другие формы сознания». При этом миф ни при каких условиях не отделим от челоека: «разрушение мифа приводит не к господству рациональности, а к господству другого мифа».

То есть миф и есть алгоритм, гармонизирующий представления об окружающем мире. По нашему мнению, в первую очередь он необходим для рациональной адаптации событий политической жизни. Ведь именно о них среднестатистический индивид имеет меньше всего возможности получить какие-либо сведения эмпирическим способом.

Гармонизация эта происходит во многом за счет упрощения. Сложные коллизии политической жизни укладываются в предельно архетипизированные образы и представления. На этом уровне происходит и политическая дифференциация: расставляются важнейшие маркеры, определяющие принадлежность к той или иной группе интересов и т.д. Как говорит об этом исследователь политической мифологии Т.В. Евгеньева, «в современной массовой политической психологии реальные социальные и этнические проблемы заменяются упрощенным представлением о вечной борьбе двух мифологизированных общностей («демократы - коммунисты», «патриоты - космополиты», «наши - не наши»), а отношение к иным этническим, конфессиональным группам строится по принципу «мы - они» Стоит «нам» перестать помогать «им» - и все наши проблемы будут решены немедленно».

Миф строится на особых, дологических символах, образах и представлениях. Их использование при создании коммуникативных текстов делает мифологической всю систему комуникации.

Французский культуролог Ролан Барт считал, что сам миф представляет собой коммуникативную систему. Он писал: «Поскольку миф - это слово, то мифом может стать все, что покрывается дискурсом. Определяющим для мифа является не предмет его сообщения, а способ, которым оно высказывается; у мифа имеются формальные границы, но нет субстанциальных. Наш мир бесконечно суггестивен. Любой предмет этого мира может из замкнуто-немого существования перейти в состояние слова, открыться для усвоения обществом ведь никакой закон, ни природный, ни иной, не запрещает нам говорить о чем угодно».

Переход явления в состояние слова, по описанной выше схеме, обеспечивают самые мощные средства политической коммуникации - СМИ. Одним из первых их мифологический потенциал подметил Маршалл Маклюэн. Он считал, что телевидение мифологизирует человеческое общение. Присущая телевидению постоянная смена картинок приводит к тому, что единственным способом объединения разрозненной информации является миф. Механизм этого процесса описал А.Цуладзе: «Сегодня трудно говорить о существовании какой-то «объективной реальности». Нескончаемые потоки самой различной информации, обилие символов, образов, «картинок» создают у людей ощущение, что окружающий мир непрерывно и стремительно меняется прямо на глазах. Одна картинка сменяет другую, и разглядеть в этом калейдоскопе образов некую «объективную реальность» представляется невозможным. Изобилие «картинок», в свою очередь ведет к девальвации образов. Человек еще не успел переварить тот или иной образ, а ему уже предлагается новый Разум остается не у дел, так как ему не дают времени на то, чтобы осмысливать, обрабатывать потоки поступающей информации. Человек подчиняется лишь рефлексам, подобно собаке Павлова. Бешеный круговорот образов способствует мифологизации сознания современного человека, поскольку миф является устойчивой структурой и позволяет внести какую-то упорядоченность в хаотичную «картину мира». Миф оказывается той самой «реальностью», в которую человек искренне верит».

По мнению Р.Барта, функцией мифа является деформация действительности. Примером мифологичной деформации действительности может служить такой политический деятель, как И.В. Сталин: «Миф получает в свое распоряжение смысл, т.е. реальную историческую личность, носившую кличку Сталин. У этой личности была биография, личностные особенности, желания и т.д. Но миф берет только форму, отметая «лишние» детали. Он берет имя «Сталин», очищает его от реальной биографии, превращает в заклинание. Далее эта форма наполняется понятием. В данном случае имя «Сталин» олицетворяло понятие единства, дисциплины. На выходе мы получаем - значение, т.е. сакрализованного Сталина, земного бога, «гениального вождя и учителя».

Чтобы раскрыть механизм этой деформации, исследуем две базовые категории мифологии, которыми выступают архетипы и стереотипы.

Архетипы - это, образно говоря, наследство, доставшееся нам от предшествующих поколений. «Коллективное бессознательное как оставляемый опытом осадок и вместе с тем как некоторое его, опыта, a priori есть образ мира, который сформировался уже в незапамятные времена. В этом образе с течением времени выкристаллизовались определенные черты, так называемые архетипы, или доминанты. Это господствующие силы, боги, то есть образы доминирующих законов и принципы общих закономерностей, которым подчиняется последовательность образов, все вновь и вновь переживаемых душой».

Стереотип - это «распространенные с помощью языка или образов в определенных социальных группах устойчивые представления о фактах действительности, приводящие к весьма упрощенным и преувеличенным оценкам и суждениям со стороны индивидов». Причиной возникновения стереотипов признается склонность людей к упрощенному мышлению и стремление выразить абстрактные понятия в конкретных образах. Из этих двух источников возникают стереотипы, которые выступают как условные «ярлыки», наклеиваемые на людей и явления. Они глубоко затрагивают весь процесс восприятия. Стереотипы также участвуют в создании устойчивых взглядов, определяющих ложное отношение к некоторым идеям, людям предметам.

Социальный стереотип является устойчивой совокупностью представлений, складывающихся в сознании как на основе личного жизненного опыта, так и с помощью многообразных источников информации. Сквозь призму стереотипов воспринимаются реальные предметы, отношения, события, действующие лица. Стереотипы - неотъемлемые компоненты индивидуального и массового сознания. Благодаря им происходит необходимое сокращение восприятия и иных информационных и идеологических процессов в сознании. Полезность стереотипов для индивида состоит в предоставлении возможности воспринимать и оценивать быстро, не думая. И в этом их ценность для манипуляции сознанием.

Итак, стереотип строится на обобщениях. Он предельно категоричен, поэтому исключения из него не допускаются. Стереотипы включают в себя эмоциональное отношение человека к каким-то объектам или явлениям, так что их выработку можно считать не только элементом сознания, но и сложным социально-психологическим процессом.

Возникает вопрос: в чем разница между мифом и стереотипом? Стереотип лишь задает тональность, контекст. В нем нет рассказа, истории. К.Леви-Строс полагал, что сущность мифа составляет «рассказанная в нем история». Стереотип лишь выступает в роли указателя, отсылает нас к тому или иному мифу, но сам мифом не является. Стереотип отливает формы, которые затем поступают в распоряжение мифа.

Часто стереотип выступает в качестве тарана, который взламывает сопротивление аудитории. Это возможно благодаря эмоциям, которые вызывает использование данного стереотипа. «Упаковкой» стереотипа являются различные эмоциональные состояния, искусственно пробуждаемые у людей. Чтобы вызвать нужные эмоции в основном используются базовые человеческие потребности и страхи, такие как потребность в любви и одобрении, чувство безопасности, страх перед неопределенностью, сексуальные инстинкты, престижные ценности, чувства долга и справедливости, чувство вины и т. д.

Логично предположить, что стереотипы стремятся к гармонии с архетипами. И наоборот, при формировании стереотипов необходимо добиваться легкости их расшифровки и усвоения через призму архетипов. Это основной принцип политической пропаганды. Идентичность стереотипов адресанта и адресата, продемонстрированная в сообщении, является залогом успешности акта политической коммуникации.

В этом, говоря математическим языком, пропорциональном отношении скрывается огромный потенциал мифа как средства манипуляции общественным сознанием.

Ролан Барт в своем исследовании мифа указал такую его характеристику, как императивность. Он пишет: «Миф носит императивный, побудительный характер, отталкиваясь от конкретного понятия, возникая в совершенно определенных обстоятельствах (Французская империя в опасности!), он обращается непосредственно ко мне, стремиться добраться до меня, я испытываю на себе силу его интенции, он навязывает мне свою агрессивную двусмысленность».

В новейшее время генезис идеи манипулятивного использования мифа вырос из социологического подхода к пониманию его природы. Суть этого метода характеризуется попыткой характеризации мифа и религии общественными отношениями. Во главу угла здесь ставились интересы классов и социальных групп, их представления о природе и обществе. В этом исследования вплотную подходили к пониманию взаимовлияния религии и политики, которое Макс Вебер описал следующим образом: «Как ни глубоко в отдельном случае экономически и политически обусловленное социальное воздействие на религиозную этику, ее основные черты восходят прежде всего к религиозным источникам. Даже если они нередко уже в следующем поколении радикально преобразуются, поскольку оказывается необходимым привести их в соответствие с потребностями общины, то приводятся они, как правило, в соответствие прежде всего с ее религиозными потребностями».

В современных условиях такой подход превращает миф в суеверие, явление психологического и мировоззренческого инфантилизма. Следовательно, на базе данной концепции возникают предпосылки технологического использования мифа-суеверия для манипулирования людьми в политических целях. Как отметил А.Н.Кольев, «ХХ век закладывает основы для понимания мифа как объективного культурного и психологического феномена и основания символических форм познания действительности, который может быть широко использован в политике. В течение очень короткого промежутка времени исследования в области мифологии, социологии религии и психологии масс обнаружили общую методологию, широко применимую в политике - пришло осознание могучей силы иррационального, применяемого с рациональными целями».

Данные теории заинтересовали не только ученых, но и политиков. А потому быстро превратились в элемент политической практики. Переход к их прикладному использованию был спровоцирован глубокими изменениями в социальных процессах.

Заключения Г.Лебона, С.Московичи, Г.Тарда позволяют сделать вывод о том, что инициатором мифологической коммуникации, самым деятельным ее актором, является лидер. Как заметил А.Н. Кольев, «Политик, являясь субъектом мифотворчества, в то же время есть объект иных мифотворческих проектов. Являясь вождем массы своих сторонников, он в то же самое время является функцией ожиданий и безотчетных чаяний этой массы. Диалектика взаимоотношений вождя и массы, мифоносителя и мифопотребителя составляет скрытую сущность политических процессов, незримо дополняющую диалектику развития материальных факторов социального бытия».

Как мы уже говорили, стратегическим ресурсом лидера является его авторитет, его харизма. Учитывая, что «авторитет опирается на мифический образ», можно сделать вывод, что лидеры, публичные политики в сознании современного «человека массы» занимают примерно то же место, что и герои древнего эпоса. В этой связи можно вспомнить труд исследовательницы Н.Г. Щербининой. Она анализирует песни 1930-40-х годов, с точки зрения формирования образа Сталина как мифического героя.

Эффект мифологизации усиливается за счет СМИ. Это связано с тем, что уже «отбирая самые яркие события из жизни своих героев, масс-медиа движутся по пути мифологизации. Если же событие не является ярким, то оно не представляет интереса ни для журналиста, ни для читателя». Это значит, что, к примеру, В.В. Жириновский, мирно вещающий с трибуны, далеко не так интересен, как В.В. Жириновский, выплескивающий стакан с соком в лицо своего идеологического оппонента на теле-шоу. Соответственно, первая сцена едва ли заинтересует СМИ, да и их аудиторию тоже. Максимум, она будет представлять собой скучный новостной сюжет, транслируемый как оплаченная политическая реклама. А вот вторая - будет транслироваться по всем каналам распространения информации совершенно бесплатно, как политическая сенсация.

Такой алгоритм выделения ценности информации о событии заставляет российских политиков играть по правилам, навязанным СМИ. После Перестройки, когда в России оформились институциональные и процессуальные признаки демократической политической системы (мы имеем в виду гласность и демократические выборы всеобщим равным тайным голосованием), для конкурирующих за право обладания властью субъектов политики актуальной стала проблема имиджа. Если в советской стране исход выборов был обеспечен их без альтернативностью, то в новых условиях для победы нужно было понравиться избирателю. Чтобы войти «в доверие» использовались различные технологии, осуществляемые с помощью СМИ. Мы уже говорили о них выше. Однако как показывает, например, опыт избирательных компаний президента страны, куда более важным оказался «эпатаж». Под эпатажем в данном случае мы понимаем ряд действий, осуществляемых намеренно и заранее публично (с максимальной информационной поддержкой), с целью формирования нужного политического образа. Этот образ, как правило, архетипичен (освободитель, воин, страдалец за правду, «богат как Крез» и т.п.). А значит мы имеем дело с мифологизацией. Эпатирующим был Ельцин в августе 1991 года (позирование на фоне танков и толпы), Путин в период своей первой президентской избирательной кампании (перелет на военном истребителе), Жириновский (традиционно), лидеры «левопатриотических» сил начала 1990-х, некоторые олигархи прошлого и нынешнего десятилетий.

Почему политики нуждаются в мифах и само-мифологизации?

Политическая коммуникация - сфера генерирования и оборота политических мифов. Как политический мы характеризуем миф, используемый для реализации политических целей: борьбы за власть, легитимизации власти, осуществления политического господства. По мнению А.Цуладзе, «используемые в качестве инструмента политической борьбы политические мифы оказывают колоссальное влияние на все общество. Политическую мифологию можно было бы назвать прикладной мифологией, поскольку за любым политическим мифом всегда скрыты вполне материальные интересы определенных лиц и групп».

Мифологизация политического персонажа приводит к тому, что его образ (имидж, харизма) органично вписываются в социально-политическую картину мира определенной части граждан по принципу отождествления с «силами добра» или «силами зла». При этом, насколько «добрыми» или «злыми» являются для электората намерения лидера, никто из реципиентов не знает, поскольку соответствующая политическая информация им будет поставляться уже в адаптированном виде.

Изначальный образ политического субъекта преломляется и искажается, в нем выделяются универсальные черты, удобные для конвертации реального политического актора в миф. Классическими примерами можно считать

В.И.Ленина и А.Гитлера. В первом образе советская пропаганда вытравила «все человеческое» и оставила только сверхъестественное, превратив имя в заклинание. В результате отпала даже необходимость использовать инициалы вождя революции. Пользуясь терминологией Р.Барта, состоявшееся «похищение слова» сделало имя «означающим» - мощным коммуникативным детонатором, одно употребление которого убирает необходимость дальнейших пояснений сообщения. («Именем Ленина, именем Родины», «соратники Ленина» и т.п.) Таким же образом образовался и мифологический антипод - Гитлер. Корни этого образа питаются от средневековых представлений о Сатане как высшем проявлении вселенской злой силы.

«Мощный коммуникативный детонатор» - данное нами определение несколько громоздко. Г.Г.Почепцов в этой связи использует термин «мифологема», имея в виду «символ-конденсатор ситуации». Он рассматривает мифологемы с точки зрения анализа мифов советского периода. Исследователь относит к категории мифологем такие конструкции как «советское - значит отличное», «мы пойдем другим путем», «народ и партия едины», «слава КПСС», «здоровье народа - богатство страны», «ум, честь и совесть», «решения съезда - в жизнь», «профсоюз - школа коммунизма», «партия - наш рулевой» и т.п. Он считает, что мифологемы проникают практически во все сферы жизни и отмечает, что, эти конструкции выполняют не столько констатирующую функцию, сколько организующую. Они «работали как стабилизирующий фактор, задающий условия функционирования, действовали как сильный центростремительный феномен, запрещая отклонения от сформулированных значений».

В современном политическом мифотворчестве, как показывают события последних лет, нет необходимости обращаться напрямую к образу «главного библейского злодея». Дискурсивное наполнение, например, слова «Гитлер» превращает в миф все, в связи с чем упоминается. Ярким примером могут послужить сообщения, создаваемые и транслируемые с помощью сети национальных СМИ Соединенных Штатов Америки. В череде сообщений из разных источников в том или ином виде доказывается тождество «дьявола ХХ века» и какого-либо современного претендента на роль «врага всего человечества».

Так было в случае с президентом Сербии Слободаном Милошевичем во время правления президента Б.Клинтона. В западной прессе сообщения об этнических чистках, проводимых сербами в отношении мусульманского населения их республики, составлялись и трактовались таким образом, чтобы создать ассоциацию с холокостом, проводимым немецким фашистским режимом. При этом информация об аналогичных акциях со стороны албанцев и хорватов в отношении славянского населения целенаправленно замалчивалась. В итоге была создана мифологическая конструкция, в которой сербам отводилась роль служителей зла, угнетающих беззащитное мусульманское население, а их лидер приравнивался к фашистскому диктатору (стереотип), и далее, через контекст, ассоциировался с тем самым Абсолютным Злом (архетип). Манипулятивный потенциал этого мифа подробно объяснять не стоит: борьба с мировым злом «малой кровью и на чужой территории» - лучший способ склонить в свою сторону общественное мнение накануне, допустим, выборов.

Еще более явно мифологическое использование образа Гитлера при построении сообщений современной политической коммуникации можно наблюдать в позиции американских политиков и СМИ по поводу конфликта в Ираке.

Еще до начала военного вторжения в Ирак в Интернете появился видео ролик, смонтированный из хроникальных кадров парада войск СС, который принимает Адольф Гитлер и аналогичного военного праздника в современном Ираке с Саддамом Хуссейном на трибуне. Американской прессой Хуссейн преподносился как деспот, палач собственного народа (информация о массовых захоронениях репрессированных иракцев, среди которых есть и дети), угроза всему остальному миру («нагнетание» информации о связях режима Хуссейна с террористами из Аль-Каиды, о наличии у Ирака оружия массового поражения). Анализ СМИ показывает, что это главные компоненты для создания мифологического образа «Гитлера сегодня». И хотя в дальнейшем «сатанизирующие» аргументы были частично опровергнуты (связи с Аль- Каидой - сфабрикованная спецслужбами «утка», оружие массового поражения не найдено), в американском обществе все равно живет стереотип о «Саддаме Гитлере». Его главными носителями и выразителями можно считать представителей правящих кругов США и их приверженцев. Так в июне 2004 года на саммите глав государств, посвященном 60-летию высадки союзников в Нормандии, президент США Джордж Буш в своем выступлении провел параллель между историческим десантом в 1944 и американской оккупацией Ирака в 2003 году. Все вместе это может быть интерпретировано как миф о «богоизбранном народе», несущем освобождение угнетенным, своеобразном Георгии Победоносце, всегда готовом поразить змея, если тот поднимет голову.

В России после теракта в Беслане (сентябрь 2004 г.) в широкое употребление был введен миф, сходный с американским. В речи президента РФ В.В.Путина 4 сентября 2004 года, в частности, говорится: «В истории России было немало трагических страниц и тяжелых испытаний. Сегодня мы живем в условиях, сложившихся после распада огромного великого государства. Государства, которое оказалось, к сожалению, нежизнеспособным в условиях быстро меняющегося мира. Но, несмотря на все трудности, нам удалось сохранить ядро этого гиганта - Советского Союза. И мы назвали новую страну Российской Федерацией. Мы имеем дело не просто с отдельными акциями устрашения, не с обособленными вылазками террористов. Мы имеем дело с прямой интервенцией международного террора против России. С тотальной, жестокой и полномасштабной войной, которая вновь и вновь уносит жизни наших соотечественников». Слова президента содержат ссылку на имперский миф, а также отсылают реципиента к временам Великой Отечественной войны, которые были мифологизированы еще в советское время.

Спектр применения политических мифов куда шире, чем в приведенных примерах. И не всегда их целью является создание «героя» или «злодея». Миф, как мы уже говорили, является способом интерпретации действительности. Это очень важный параметр, определяющий механизм принятия решений как отдельного индивидуума, так и их общности.

Политические мифы разделяются на два основных вида. Первый из них - технологические. Они создаются для реализации сиюминутных политических задач. Например, когда в СССР шел процесс суверенизации республик, был придуман миф о том, что Россия «кормит» союзные республики и поэтому живет плохо. Миф подталкивал к выводу: «Стоит избавиться от этой ноши, и россияне заживут в достатке».

Второй тип - мифы «вечные». Они основаны на архетипах и их практически невозможно уничтожить, поскольку они глубоко укоренены в менталитете народа. Их можно либо актуализировать, т.е. вызвать к жизни, либо загнать обратно в глубины подсознания. Сила «вечных» мифов - в их способности возвращаться к жизни в другом обличье. В России, например, миф о «светлом коммунистическом завтра» в конце 1980-х - начале 1990-х годов сменился мифом о «капиталистическом изобилии», которое должно наступить с началом рыночных реформ. В свою очередь, коммунистический миф является лишь переименованием древнего мифа о Золотом веке.

В зависимости от политических целей и задач, используются мифы различные по своей «деятельностной» характеристике. На наш взгляд, в типологии мифов, также можно выделить мифы «персональные» (героические, активные) и «вселенские» (философские, пассивные). Первая группа мифов характеризует действительность через призму активной деятельности их центрального персонажа - героя, который должен преодолеть определенные препятствия для достижения всеобщего блага. К этому типу, по нашему мнению, можно отнести такие мифологические конструкции как «американский народ начал крестовый поход против сил зла (мирового терроризма)», «советский народ борется за мир во всем мире» и даже «президент приведет страну к процветанию».

Мифы, которые мы относим к философским, не имеют героя. Они объясняют мироустройство. Сюда можем отнести такие примеры: «Царь есть помазанник Божий на земле», «все люди от рождения одинаково равны», «империализм есть высшая и последняя степень капитализма».

Все мифологемы, относящиеся к первом типу имеют архетипическое основание в мифе о вечной борьбе добра и зла. Второй тип - характеризуется целым комплексом архетипических представлений (упорядоченное и хаос, золотой век и т.п.) «Героические» мифы используются для создания имиджа, политического актора, а «философские» - участвуют в формировании политической культуры индивида.

Мифу можно противодействовать. Согласно утверждению Р.Барта, это становится возможным за счет «похищения» самого мифа. Для этого необходимо создать вторичный миф, в котором означающим выступит значение первичного мифа. По его мнению, «сила вторичного мифа в том, что первичный миф в нем рассматривается как наблюдаемое извне наивное сознание». Лучшим примером такого «похищения» является сатира, осмеяние.

«Похищение» мифа позволяет избавиться от влияния мифа, но вместе с тем, возвращение к реальности остается недосягаемым. Освободившись от одного мифа, человек открывается для другого. Как сказал Мирче Элиаде, мифологическое мышление может измениться, адаптироваться к новым культурным формам, но оно не может исчезнуть окончательно. Поэтому иногда случается так, что на волне определенных общественных изменений востребованным становится «похищенный» миф. Примеров тому немало. Возможно, именно этим объясняется тенденция «синусоидального» изменения политических пристрастий граждан.

После Перестройки деятельность КПСС была дискредитирована, символы советского строя сознательно уничтожались (сжигание партбилетов, снос памятника Ф. Дзержинскому в Москве). Испытав разочарование в демократическом мифе, в общественном сознании стал выстраиваться миф новоимперский, во многом, своими корнями уходящий в советское прошлое (возвращение музыки советского гимна, утверждение Красного Знамени как официального символа Вооруженных Сил РФ (до 2004 года), споры о восстановлении памятника Ф. Дзержинскому). Или же разрастание неформальных националистических движений, идейной основой которых являются мифы Третьего рейха. Мифы, созданные Гитлером и его окружением были «похищены» - оплеваны и осмеяны всем миром во время Второй мировой войны и в послевоенные годы. Они пострадали даже в большей степени от демонстрации реальности - их собственной оборотной стороны (лагеря смерти, массовые захоронения и др.). Но чем меньше остается в живых «ровесников эпохи» «большого разочарования», тем притягательнее талантливо разработанная мифология фашистов не только для маргинализированной молодежи, но и для среднего класса. Разочарование в «живых» мифах современности неизбежно будет воскрешать в сознании отдельных личностей потерпевшие, казалось бы, полное поражение, «мертвые» мифы прошлого.

Как мы уже отметили, в современной России пространство политической коммуникации перенасыщено активно действующими субъектами. В постиндустриальном обществе мифотворчество широко используется в качестве главного средства достижения цели в конкурентной борьбе за власть. Следовательно, в плотно заполненной, агрессивной коммуникативной среде происходит постоянная борьба мифов за сознание граждан. Сторона, которая сумеет добиться утверждения своей мифологической системы как способа понимания вещей у значительной части аудитории, автоматически легитимизирует свои претензии на власть или наоборот - подтверждает полномочность и компетентность обладания ею. Политизация СМИ и медиатизация политики привели к тому, что процесс «уплотнения» происходит не только в коммуникативном, но и в мифологическом пространстве. Мифы, используемые различными группировками, вступают в конфликт между собой. Использование мифа приводит к созданию контр-мифа. Идет постоянное бартовское «похищение» одного мифа другим.

Следствием этого является, на наш взгляд, является переход публичной политики в новое состояние. Р.Дарендорф характеризует политический процесс с точки зрения конкурентных отношений борющихся за власть групп. При этом для всех исследователей в области политологии является общим пунктом определение политического процесса как индикатора изменений политической системы, ее перехода от одного состояния к другому. С точки зрения системного анализа политическая система представлена как реальный сложный механизм формирования и функционирования власти в обществе, который вбирает в себя государство, партии, средства массовой информации, а также нормативные установки, в соответствии с которыми организуется взаимодействие всех перечисленных здесь институтов.

В условиях высоко конкурентной борьбы за власть, осуществляемой в публичной сфере в основном с помощью манипулятивных конструктов, внедряемых через систему масс-медиа, происходит не только мифологизация, но и виртуализация политики. Суть этого явления в том, что политическому актору не обязательно быть деятельным, чтобы сохранить или улучшить свой политический статус. Комбинированное воздействие каналов массовой коммуникации способно сформировать какой угодно образ в сознании избирателей. При этом такие категории, как заявленные ценностные ориентиры, программные установки в политической жизни переходят в разряд факультативных. «Искажение образа», которое достигается с помощью СМИ, укладывает все явления в простые формулы. В итоге реальные живые политические акторы в сознании масс отрываются от действительности и мифологизируются. Фамилии превращаются в мифологемы - символы- конденсаторы ситуации. «Путин», «Хакамада», «Жириновский» вписываются в ту же систему, что и «Ленин», «Сталин», «Наполеон» и т.д. По этому же пути стараются идти и менее известные населению страны политические персонажи. Удачное «вписывание» в мифологическую систему освобождает от необходимости реальных политических действий. В мире массовой мифологической манипуляции можно быть «борцом с преступностью», являясь коррупционером; «великим вождем и учителем», будучи человеком невысоких интеллектуальных способностей; «борцом и защитником бедных», не принимая никакого участия в общественной жизни и игнорируя социальные проблемы.

Эти образы производятся массово и многие из них оказываются недолговечны. Конкуренты разрушают миф с помощью демонстрации реальности (компромат) и занимают освободившееся пространство своей мифологией. Исходный материал для мифологической борьбы неисчерпаем. Р.Барт, рассматривая концепт «французская империя» писал: «Французский генерал, вручает награду сенегальцу, потерявшему в боях руку; сестра милосердия протягивает целебный настой лежащему в постели раненому арабу; белый учитель проводит урок с прилежными негритятами; каждый день пресса демонстрирует нам, что запас означающих для создания мифов неисчерпаем».

Политическая сфера все больше отрывается от действительности. Хотя в данном случае лучше говорить о раздроблении или разветвлении реальности. Суть явления даже не столько в том, что различные группы артикулируют собственные корпоративные, отличные от других интересы, преображая реальность с помощью «подручных средств» - СМИ. В качестве иллюстрации приведем цитату М.Паренти: «СМИ отбирают большую часть информации и дезинформации, которыми мы пользуемся для оценки социально-политической действительности, наше отношение к проблемам и явлениям, даже сам подход к тому, что считать проблемой или явлением, во многом определены теми, кто контролирует мир коммуникации».

Глубокие изменения происходят на семиотическом уровне. Р.Барт рассматривал миф как вторичную семиотическую систему, которая основывается на знаках первичной. Но вместе с тем мифологизация коммуникативного пространства приводит к эрозии семиотических систем, главным образом - языка.

С. Кара-Мурза утверждает, что создание телевизионного образа как главная технология политической борьбы имела для культуры и в целом для общества страшные последствия. Поскольку «имидж господствует над речью», произошла смена языка в политике. «Из речей политиков выветривается содержание. Из политики устраняется сама категория противоречия, конфликта. Телевидение превратило политический язык (дискурс) из конфликтного в соглашательский - политик, создавая свой имидж, всегда обещает «сотрудничать со всеми здоровыми силами». Таким образом, из политики устранена всякая диалектика. Язык тесно связан с системой ценностей, и, как считается, возникновение особого телевизионного языка привело к глубокому кризису самой категории ценностей в политике. Переход от диалектического языка к «соглашательскому» означал значительное обеднение и упрощение политической жизни».

Следуя логике Р.Барта, целью мифологизации является искажение реальности. То есть «жертвой» мифа становится прежде всего язык, который «похищается». Масштабным примером такого «похищения» можно признать язык пропаганды Третьего Рейха. Нацисты создали свою особую языковую систему, для которой «были характерны введение множество неологизмов или изменение, выхолащивание и фальсификация старых общепризнанных терминов и понятий, которые были приспособлены к духу и форме нацисткой идеологии».

Можно сделать вывод, что неологизация языка (новояз) является способом «отмены реальности». Возникая, на изломе социально-политических перемен, новояз отменяет все, что существовало раньше. Переименовываются географические объекты, социальные и жизненные явления. Г. Лебон писал: «Когда после разных политических переворотов и перемен религиозных верований в толпе возникает глубокая антипатия к образам, вызываемым известными словами, то первой обязанностью настоящего государственного человека должно быть изменение слов. Переименование и поименование популярными или нейтральными названиями тех вещей, которых толпа не выносит больше под прежними именами».

Однако, новояз активно используется и современными демократиями. Ярким примером является так называемая политическая корректность. Идеологи политкорректности исходят из того, что в «традиционном» языке закреплены отношения господства и подчинения. Меняя названия, можно избавиться от заключенного в словах «насилия».

Концепция политкорректности во многом опирается на труды французского философа Жака Деррида, создателя теории деконструкции. В соответствии с его исследованиями, объектом деконструкции является письмо. Чтение письма зависит от точки зрения, от фиксации «центра», которая может быть произвольной. Поэтому в политкорректном языке предпринимается попытка устранить этот самый центр или, по крайней мере, сместить его. Одна из функций политкорректного языка - унифицировать языковое пространство. Для политиков является серьезной проблемой факт того, что одно и то же слово может иметь разное значение в различных политических субкультурах.

Эта унификация языка приводит к отчуждению индивида от сферы политики. С. Кара-Мурза выделяет два типа языков - «туземный» и «правильный». «Туземный» рождается из личного общения людей, которые излагают свои мысли в повседневной жизни. Исследователь связывает его со здравым смыслом. «Правильный» - это язык диктора, зачитывающего текст, над которым работал целый коллектив. Это, по мнению С. Кара-Мурзы, односторонний поток слов, направленных на определенную группу людей с целью убедить их в чем-либо. В такой ситуации он ничего не имеет общего со здравым смыслом, так как несет смыслы, заложенные владельцем данного СМИ или другими заинтересованными лицами. Со временем реципиент, сам того не замечая, тоже начинет говорить на таком языке, отрываясь от собственного здравого смысла и становясь объектом манипуляции. С.Кара- Мурза рассматривает проблему деградации «туземного» языка путем ввода в обращение «слов-амеб», чуждых для носителей данного языка (приводит пример: «коммуникация» вместо общение), а следовательно, «выветривания» смысла.

Происходит десемантизация языка, то есть, слова не вызывают ассоциации с конкретными образами, явлениями. Понятие, которое охарактеризовать одним словом нельзя, также может быть использовано как средство мифологизации (а значит, и манипуляции). Лебон утверждал, что могущество слов находится в тесной связи с вызываемыми ими образами и не зависит от их реального смысла. Очень часто слова, имеющие неопределенный смысл, оказывают самое большое влияние на толпу. Таковы, например, термины: «демократия», «социализм», «равенство», «свобода» и т.д. Иногда использование таких слов спасает общество от возмущений и катаклизмов. Россия на заре реформ отличалась в этом отношении широким использованием нерасшифрованных экономических терминов. Например, в период острого бюджетного дефицита в новостях употреблялся термин «секвестр», что по-русски означает сокращение бюджетных расходов. В данном случае использование незнакомого слова оберегало «бюджетников» от «беспокойства» за свои зарплаты.

Эвфеминизация языка политической коммуникации служит нейтрализации политического эффекта того или иного события. К примеру, военный конфликт в Чечне назывался «контр-террористической операцией». Технология эта не нова. Она использовалась американскими политиками и СМИ еще во время войны во Вьетнаме. Тогда были разработаны методы построения сложных политических эвфемизмов. Из языка были исключены все слова, вызывающие отрицательные ассоциации: «война», «наступление», «оружие для уничтожения живой силы». Вместо них были введены слова нейтральные: конфликт, операция, устройство (antipersonnel device). Мертвые зоны, в которых диоксидами была уничтожена вся растительность назывались «санитарными кордонами», напалм - «мягким зарядом», концлагеря - «стратегическими селениями». Было наложено табу на использование огромного количества слов, чтобы не внести диссонанс в составляемую в сознании американцев картину мира.

В современном мире значение эвфемизмов еще более возрастает. Это требование процесса глобализации.

Новые технические достижения и научные открытия увеличивают манипулятивный потенциал СМИ, что делает их особо притягательными для использования в политических целях. Такое их применение является удачным как для политиков, так и для владельцев масс-медиа. Следствием этого является слияние сфер политики и массовой информации. Соответственно, все больше политической информации доходит к реципиенту через СМИ. Она подается в заранее адаптированном виде, зачастую даже в замаскированном. Использование передовых разработок в области психологии позволяет подавить защиту личности перед манипуляцией. А в связи с тем, что абсолютное большинство данных о событиях в мире человек получает через СМИ, не имея никакой возможности подтвердить ее истинность, но в то же время веря в нее («Я видел собственными глазами по телевизору»). Упрощенное интерпретирование событий, как мы уже говорили, позволяет любую информацию уложить в наиболее удобную карту стереотипов, и может быть использовано для создания политических мифов. Эти мифы создаются ежечасно. Во многом этому способствуют жанровые и стилистические особенности современных СМИ. «Малый жанр» новости, являющийся одним из главных в информационном обществе (оперативная информация - ценный ресурс), оставляет мало места для подробного препарирования действительности и ее анализа. Даже если передаваемая информация не является ангажированной, она все равно в абсолютном большинстве случаев будет нести манипулятивный заряд. К примеру, распространенные на нашем телевидении программы с «криминальным» уклоном (от криминальных новостей (главным образом) до сериалов (незначительно)) способны создать атмосферу встревоженности, передать ощущение невротического, иллюзорного страха. А страх - это фундаментальный фактор, определяющий поведение человека, он всегда используется как элемент управления. Помимо всего прочего, избыток криминальных сюжетов в эфире заставляет «очевидцев», сидящих у экрана, соответствующим образом воспринимать мир за стенами их квартир. Генерируется заряд отрицательных эмоций, который при определенном воздействии может быть реализован как побудитель к политическим действиям. Это может проявляться в электоральном поведении («не буду голосовать за криминальный режим»), в политической агитации (листовка «Надоел бардак в стране - голосуй за РНЕ!») или иным образом. Телевизионный (и вообще - «медийный») криминал мифологизирует действительность, отсылает к мифу о первозданном Хаосе. За счет этого в обыденном сознании россиянина формируется мифологическое представление о действительности, при котором такие политические акции как, например, охота на «оборотней в погонах» являются востребованными, первоочередными, отвечающими текущим задачам развития государства. В этой связи любое действие государственной власти, соответствующее данному представлению, способно принести существенные политические дивиденды, хотя бы, в виде того же электорального поведения.

Общий принцип негативизма в современных российских СМИ («информативно то, что негативно»), заставляющий выносить на первые полосы газет и анонсы новостных программ катастрофы и смерти, соответствующим образом формирует представления значительной части жителей России о стране, в которой они живут. Это укрепляет позиции левых политических сил, которые позиционируют себя как борцы за возвращение к советскому прошлому (миф о «Золотом веке»). Симпатии определенной части электората к этим партиям порождены во многом разницей в тональности массовой политической коммуникации в доперестроечные годы и современный период. Раньше негативные общественные явления замалчивались (манипулятивная технология) и через СМИ проходила только позитивная информация, что формировало соответствующую мифологическую картину, которую несколько портили сообщения неформальной политической коммуникации - переизбыток позитива рождал спрос на негативную информацию.

Впрочем, информационная политика российских телеканалов последнего времени претерпела определенные изменения. Связано это в первую очередь с более активным вмешательством государства в сферу СМИ. Разгром медиамагнатов ельцинского периода и дальнейшая политика российского правительства в этом отношении привела к тому, что Запад называет «возвратом к авторитаризму», а отечественный обыватель - «возвратом к нормальной жизни». Суть явления в том, что после избрания Владимира Путина президентом РФ, процесс «политизации медиа» был вытеснен в пользу «медиатизации политики». Как следствие, уменьшились возможности каналов массовой коммуникации в плане участия в большой российской политике как самостоятельных акторов. При этом формально принципы свободы слова, заложенные в Конституции Российской Федерации и Федеральном Законе о СМИ, ущемлены не были. Высшая государственная власть использовала свой административный ресурс влияния, благодаря чему ни одно из крупных средств массовой информации не рискует уже проводить информационную политику, направленную против президента. Эта привилегия была сохранена за маленькими оппозиционными изданиями, чью аудиторию составляет только электорат соответствующих, побежденных в парламентской кампании 2003 года, партий. Соответственно изменился фон политической коммуникации. Применение силы привело к относительному разрежению коммуникативного пространства, состоявшемуся в основном за счет высвобождения ресурсов крупных телеканалов. Поток информации упорядочился за счет исключения сообщений, формирующих контр-мифы по отношению к президенту. Результат изменений мифо-политической картины мира российских избирателей можно было оценить по итогам президентских выборов 2004 года. Заоблачные рейтинги кандидата Путина можно объяснить господствующими мифологическими конструкциями, в которых президент ассоциируется с архетипами героя-борца, мудрого царя и т.п. Нужные мифологемы внедряются в сознание людей через новости СМИ. В них президент предстает как «нейтрально-добрый» персонаж. Он дистанцирован и от народа, и от правительства. При этом, для первого он является защитником от второго. В своих публичных выступлениях, транслируемых через систему СМИ президент говорит о повышении благосостояния нации и как конкретный шаг для достижения этого ставит правительству задачу - удвоить ВВП к 2010 году. Это можно истолковать как отсылку к мифу, в котором герой, заставляет демонов (правительственные чиновники у народа с чем-то позитивным редко ассоциируются) служить людям и строго спрашивает с трансцендентных существ. При сверхвысокой интенсивности использования образа президента в материалах СМИ, цитирования его речей, о Путине-человеке почти ничего не известно. Всем понятно, что речи публичному политику готовят специально нанятые специалисты, а электронные СМИ транслируют те моменты выступлений, которые безупречны с точки зрения мета-уровня (голос не дрожит, не заикается, речь, по возможности, не читается, а говорится и т.п.). Информация о личной жизни президента, о периоде его жизни до вступления в политику подается также мифологизированно: пресса не имеет доступа к каким-либо «не каноническим» фактам его биографии, а если и имеет, то не использует, наверняка оправдывая это нормами профессиональной этики. Даже те эпизоды, в которых поведение первого лица на публике отклоняется от регламента, интерпретируются прессой в благоприятном духе, что также можно считать проявлением мифологизированности первого лица государства. Как иллюстрацию можно представить эпизод, когда В. В. Путин сделал замечание двум министрам, которые разговаривали о чем-то между собой на совещании под его председательством: «Смотреть и слушать надо сюда!». Абсолютное большинство комментариев этому поступку были благожелательны, что ложится в концепцию мифа о герое-повелителе демонов. В этой связи можно вспомнить эпизод с участием первого президента России Б.Н.Ельцина. На закате своего правления на одном из совещаний он в раздраженной форме попросил пересесть некоторых его участников: «Не так сели!». Дискурсные ассоциации мгновенно соотнесли эту ситуацию с известной басней И.А.Крылова, что было далеко не в пользу президента, который тогда являлся уже, скорее, мифологическим анти-героем для своего народа.

За последние четыре года провалы различных реформ в новостной интерпретации всегда показываются как тактические неудачи правительства, но не стратегические просчеты президента. Мы говорим о новостной интерпретации, потому что в аналитике масс-медиа тема президента сейчас является «священной» - «ни капли грязи на гаранта конституции».

Императивная природа мифа заставляет его потребителей не только верить, но и действовать соответствующим образом, что обеспечивает электоральную поддержку.

Отсутствие сильных контр-мифов затрудняет оппозиционную манипуляцию через СМИ и вместе с тем обуславливает более широкое использование манипулятивных технологий в интересах находящихся у власти. Оппозиционные настроения, безусловно, существуют. Мы допускаем, что оппозиция имеет весомые аргументы своих точек зрения, но не получает массовой информационной поддержки. Умолчание одних сторон жизни впротивовес подчеркиванию других, как мы уже не раз утверждали, является манипулятивным приемом.

Значение средств массовой информации как важного актора политической коммуникации в современном российском обществе может быть раскрыто с помощью, как классических теорий прессы, так и подходов, разработанных современными учеными.

Классическая парадигма «четырех теорий прессы» выделяет следующие модели взаимодействия СМИ и общества: тоталитарную (коммунистическую), авторитарную, либералистскую и теорию социальной ответственности. Каждая из них предлагает свое понимание свободы слова, свою трактовку принципов отношений СМИ со структурами власти и гражданами, свое толкование социальной ответственности СМИ и т.д. Теории прессы отражают не столько отличие теоретических воззрений и концепций специалистов, сколько ее реальное положение в системе социальных отношений того или иного общества, в системе властных отношений.

Тоталитарная теория исходит из безусловного подчинения прессы государству, правящей партии, господствующей идеологии (пожалуй, самый известный пример такого подхода: «печать - часть общепартийного дела»). Либерталистская (от «liberty» - «свобода») теория прессы исходит из либеральных принципов свободы человека, политического и идеологического плюрализма, независимости СМИ от диктата государства, тем более какой- либо из партий. Согласно этой модели, СМИ являются одним из важнейших средств контроля над деятельностью правительства, других институтов власти. Масс-медиа служат обществу и удовлетворяют нужды граждан быть информированными относительно состояния общественных дел, их потребностям в отдыхе и развлечении, общественной коммуникации.

Теория социальной ответственности и соответствующая модель прессы подразумевают, что свобода СМИ должна сочетаться с их ответственностью перед обществом, задачами выражения общих интересов, интеграции общества, цивилизованного разрешения возникающих конфликтов, разъяснения гражданам общих целей и способствования формированию общих ценностей, представлению различных точек зрения, отражения мнений и позиций различных общественных групп. Важным положением теории социальной ответственности является понимание роли прессы как фактора, формирующего позицию граждан по жизненно важным общественным проблемам и способствующего самостоятельному формированию этой позиции путем представления максимально полной и достоверной информации по соответствующей проблеме.

Либерталистская и модель, основанная на теории социальной ответственности СМИ, объявляются некоторыми учеными целью модернизации информационной системы общества.

Некоторые современные исследователи признают, что Россия изжила характерные признаки коммунистической (тоталитарной) модели массовой коммуникации и успешно изживает свойства авторитарной. Однако соответствующие выводы были сделаны несколько лет назад, в течение которых характер модернизационных процессов в России претерпел существенные изменения.

В настоящее время по ряду своих внешних признаков модель массовой коммуникации в России стремится к тому, чтобы быть определенной как либерталистская. Однако на деле это остается недостижимым.

Высокая ценность СМИ как архитекторов общественного мнения и столь же высокая их ресурсоемкость обусловили быструю интеграцию институтов сферы масс-медиа с властью и элитами. Поэтому «служение обществу» и удовлетворение информационных потребностей граждан оказались вытесненными в пользу удовлетворения рекреативных потребностей масс. Коммерциализация СМИ и параллельное развитие их технического и технологического потенциала стало источником формирования новой, развлекательной политической культуры, обладающей большим манипулятивным потенциалом.

Задачи выражения средствами массовой информации общих интересов и интеграции общества в изначальном понимании под этими категориями определенных демократических ценностей также не нашли своего решения.

Они были подменены выражением и защитой СМИ определенных корпоративных интересов и властных притязаний различных политических субъектов, стремлением отождествить их с актуальными задачами развития общества.

ВЫВОДЫ:

Любая селекция событий для формирования «картины дня» может считаться манипулятивной, так как все равно не даст реципиенту полного представления обо всех произошедших событиях, их подоплеке и т.д. Вдобавок, она будет отражать события лишь в том виде и в таком порядке, как это нужно редактору новостного выпуска, в зависимости от его политических, эстетических, этических и других предпочтений.

Лишение информации делает человека управляемым. А потому любое воздействие СМИ, на наш взгляд, является манипулятивным. В современной России главенствующей в системе политической коммуникации должна считаться коммуникация, осуществляемая с помощью СМИ. При этом любое сообщение, транслируемое через СМИ будет иметь политический подтекст (интерпретация), либо будет вписанным в политический контекст (создание эмоционального заряда, «вписанность» в политическую мифологическую систему). А значит, это сообщение будет обладать манипулятивным потенциалом, ясно представляемым инициатором коммуникативного акта, или даже латентным (не осознаваемым).

Залогом такого воздействия является мифотворческий потенциал СМИ. Даже самые «независимые и объективные» СМИ не в состоянии предоставить полное представление о мире. Они вынуждены отбирать факты действительности, зачастую упрощая их, чтобы сделать более понятными реципиенту. Универсальной схемой трактовки какого-либо события является миф. Успешность мифологической коммуникации объясняется ее подсознательной связью с неким архетипизированным пра-мышлением, общим для всех homo-sapiens. Таким образом жизненную коллизию, разворачивающуюся до этого в течение долгих лет становится возможным оперативно интерпретировать, лишь поместив в упрощенную схему, переданную реципиенту за весьма небольшой отрезок времени (от нескольких минут до часов). В итоге реципиент получает алгоритмизированную схему ситуации, в которой он сразу интуитивно угадывает «добро» и «зло». Использование стереотипов при создании коммуникативного сообщения ускоряют процесс его детонации, который становится более ярким. В итоге, использование мифологических конструкций становится остро востребованным для промоутирования политического деятеля, идеи, товара и т.п. Миф подкрепляет одно из главных качеств лидера - харизму, способность вести за собой последователей.

По указанной выше причине, СМИ не в состоянии объективно раскрыть картину дня. Они вынуждены ее «сокращать» и препарировать. Поэтому даже не содержащая явно никаких политических установок картина дня будет нести мифотворческий заряд.

Мы разделяем точку зрения тех исследователей, которые не склонны считать использование политических мифов негативной тенденцией. Ведь по сути миф, манипуляция помогает привести общество к согласию без использования силы. Существует даже термин «манипулятивная демократия». Однако сопряженная с этим борьба мифов приводит к негативным явлениям.

Расширение массовых информационно-коммуникативных сетей в России влечет глобальную мифологизацию действительности, и в первую очередь политической сферы. Происходит ее виртуализация, воплощающаяся в зачастую диаметральном расхождении между собственно политической деятельностью и публичной политикой. Последняя, наиболее значимая для получения общественной поддержки и рекрутирования новых последователей, за счет чрезмерной мифологизации, насыщенности манипулятивными конструкциями превращается в некую достаточно обособленную информационную среду. В видоискателях телекамер политик со временем превращается в героя (или-антигероя). Формируется его определенная харизма. Однако насколько она соответствует истинному облику политического субъекта, насколько сформированный в массовом сознании образ соответствует истинным целям политического актора, для рядового потребителя политической информации остается загадкой.

В современной России информационная зависимость рядового участника электорального процесса предопределяет его политическое существование в оторванном от реальной жизни виртуальном политическом пространстве, где проблемы и пути их решения, нормы политического поведения, политические ценности определяются и подсказываются в существенной степени не самой жизнью, а ее отредактированной проекцией, поставляемой СМИ.

Анализ особенностей модернизационного процесса в нашей стране позволяет с точки зрения политической науки сделать вывод о трансформации основных функций СМИ как ключевого актора политической коммуникации в российском обществе. В России СМИ из технического средства легитимации власти преобразовались в институт, формирующий реальность. Именно этим кардинальным изменением их природы обусловлены трансформации политических функций СМИ в современной России. Они могут быть раскрыты в сравнении с базовыми функциями СМИ:

1. информационная функция, предполагающая распространение сведений о событиях, важных для граждан и органов власти, трансформируется в манипуляционную - формирование информационного поля, задающего характер функционирования социальной и политической системы;

2. функция политической социализации (образования) вытесняется рекреационной (развлекательной). Условием для этого выступает необходимость использования специальных приемов и технологий для привлечения внимания масс к проблемам политики. В обществе с развитой системой коммуникаций и горизонтальных связей это внимание постоянно ослабевает;

3. функция критики и контроля, характеризующая влияние СМИ на властные институты, в целом сохраняет свое значение;

4. конструктивная функция, предполагающая озвучивание общественных интересов и их трансляцию к органам власти, во многом симулируется.

Это обусловлено широкой интегрированностью российских СМИ с различными группами интересов и, следовательно, обслуживанием их политических потребностей, а не удовлетворением настоящих запросов общества. (Впрочем, иногда корпоративные и общественные интересы могут совпадать);

5. мобилизационная функция как побуждение общества к действию или бездействию сохраняет свое значение. Главной ее особенностью на современном этапе является окказиональный характер активации общества, привязанный к определенному узкому кругу событий - выборам, праздникам и т.п.;

6. значение инновационной функции - инициирование политических изменений - с одной стороны, возрастает с учетом значения СМИ для формирования реальности, с другой - ослабевает. Это связано с указанной выше интеграцией СМИ с другими политическими акторами. Сейчас в России главным партнером СМИ выступает государство, что означает, по сути, изменение значения данной функции с инновационной на консервативную.

Это приводит к трансформации функций политической коммуникации - политической социализации, информационной; регулятивной и манипулятивной, - в результате которой на первый план выходит именно манипулятивная функция как отвечающая за формирование общественного мнения.

 

Автор: Нос А.И.