Особенности праздничных традиций Ставрополья в культуре повседневности

 

Распад Кавказской области на ряд административных образований, в том числе и Ставропольскую губернию не означал, что сформированная в первоначальном регионе многообразная культура прекратила свое существование. Автор данной работы считает, что народная традиция сильна своей преемственностью и какие-либо административные изменения не влекут за собой полного ее исчезновения, а лишь дополняют оригинальность и самобытность. А. С. Собриевский справедливо заметил, что, несмотря на распад Кавказской губернии, на то, что эти места теперь вне пределов Ставропольской губернии, там колыбель и нашей ставропольской старины. В докладе вице-президента общества любителей естествознания, антропологии и этнографии профессора Д. Н. Анучина “О задачах русской этнографии XVIII-XIX вв.» были сформулированы две позиции:

- объединение воедино разрозненных сведений о фольклоре великорусского и малорусского населения,

- объяснение и истолкование фактов народной жизни, взаимоотношений племен.

В результате длительных миграционных процессов сложились группы русского и украинского населения, а с ними разнообразные локальные варианты новой бытовой славянской культуры. Как отмечалось выше, одной из ее проявлений у местных казаков и крестьян стала народная песня. Исторически оказавшись в отрыве от былой, культурной среды предков, они естественно продолжали разные поэтико-музыкальные (песенные) и музыкально-драматические (обрядовые) традиции. Это определяется органической связью времен, заимствованием духовного опыта каждым предыдущим поколением. Исследователи и хранители фольклора отмечали, что в народе продолжали звучать исторические, лирические, плясовые, семейно-бытовые песни, отражавшие реальную жизнь.

Одним из факторов развития песенного фольклора стала нелегкая адаптация переселенцев к новым жизненным условиям. Современник Ив. Проханов одно из сочинений о трудностях и заботах, о высокой цене хлеба насущного назвал «Скитальцы»:

Из юдоли страдальческой жизни,-

Из глухих сел России родной,-

На окраины нашей Отчизны

Мужички идут целой толпой.

Продают они скарб свой убогий

И деревнею всею зараз

Уезжают с надеждой на Бога

То в Сибирь, то на дикий Кавказ.

Название сочинения весьма символично. Оно отражает правду «страдальческой жизни» во множестве, как подчеркивает автор, глухих сел, окраин Отчизны. Проханов И. констатирует, что мужички идут не в одиночку на сезонные работы, а исходят с разных земель целой толпой. Продать им на дорогу кроме жалкого скарба нечего и всей деревней уезжают с надеждой лишь на Бога. И ехать - то по существу им некуда, кроме морозной Сибири и дикого Кавказа.

Там встречают они разоренье,

Нищету и нужду тяжелей.

И от горя и муки душевной

На сторонке застонут чужой,

Кротко, тихо застонут, безгневно,

Как лишь стонет мужик наш родной.

Эти строки песенного фольклора есть история российского крестьянства пореформенного периода, отображающая жизнь так, как она есть. Песни такого содержания, на наш взгляд, выступают в качестве источника познания истории века.

В фольклоре читатель находит не только подлинную историю беднейшего крестьянства, а и жизнь такой отдельной социальной группы важнейшей для пограничного региона как казачество. В станице Расшеватской в песне «Поехал казак на чужбину далеко” читаем:

Поехал казак на чужбину далеко

На верном коне, на своем вороном.

Он край, свою родину, навеки покинул,

Ему не вернуться в родительский дом.

В среде казачества эта песня получила достаточно широкое распространение. С небольшими вариантами она существует в репертуаре многих казачьих коллективах и в настоящее время. В трудную минуту жизни русскому человеку всегда помогала песня. Ощутив ее огромное эмоциональное воздействие, будь то казак или крестьянин, связывал с ней всю свою дальнейшую жизнь. Но не только песнями ограничивался быт ставропольских переселенцев. У них бытовали поэтико-музыкальные и музыкально-драматические произведения, включенные в народные христианские праздники, традиционные обряды.

Обязательные для всего общества, обряды духовно сплачивали народ. И радостные праздники святок, масленицы, троицы, и горестные похороны принимали общественный, общинный характер. Бережно передаваемые из поколения в поколение, обряды исполняли роль исторической памяти, осуществляя связь времен.

Повседневная жизнь народа отражена в двух типах обрядности: обрядах, обусловленных хозяйственной деятельностью, и главными периодами в жизни человека и семьи - рождением, вступлением в брак, проводами в рекруты, смертью.

Календарные праздники, связанные с временами года, отражали хозяйственный уклад, обусловленный большей или меньшей занятостью населения на службе или в поле.

Календарный обряд - неотъемлемая часть народного празднества, установленные традицией символические действия, имеющие магический смысл. Празднество, существуя во всех обществах с глубокой древности, являлось необходимым условием бытия, связанным с хозяйственной деятельностью и приуроченным к ним временам года.

Наиболее торжественными, яркими и древними были зимние святки. Христианская церковь приурочила к святкам три больших праздника: рождество (25 декабря по ст. ст.), день Василия Великого (1 января по ст. ст.), крещение (6 января по ст. ст.). Несмотря на то, что празднование Нового года 1 января было введено лишь в 1700 году, зимнее солнцестояние издавна считалось началом отсчета нового солнечного года. Перенос нового года с 1 сентября на 1 января указом Петра I в 1699 г. разделил святки на «Святые вечера» с 25 декабря по 1 января и «Страшные вечера» с 1 по 6 января. Первая неделя была связана в народе с Рождеством Христовым, а вторая проходила под знаком разбушевавшейся нечистой силы.

Селяне строго готовились к Рождеству 7 января (н.ст.). Этот праздник всегда был долгожданным для детей и молодежи. В это время видоизменяются святочные традиции и с поздравлениями к хозяину ходят маленькие ребятишки и читают рацеи:

Я, маленький хлопчик влез на столбчик;

У дудочку играю - Христа забавляю,

А хозяина с хозяюшкой

С праздником поздравляю.

Символично, что накануне Рождества Христова украинская часть населения ставила под иконами горшок с кашей, именуемый «голодной кутьей». Эта традиция объясняется тем, что голод сопровождал большую часть жизни человека, растившего хлеб. Из этого горшка ели несколько дней всей семьей.

В указанных календарных праздниках были элементы язычества. В числе колядующих обязательно был «мехоноша», собиравший в особый мешок «дары подаяния». Когда-то сбор даров за колядование был элементом поминальной обрядности: в особые дни надо было накормить умерших предков. Но в течение своего многовекового существования поминальный характер исчез, а собранное колядовщиками делилось между собой после обхода дворов. Финал праздника сопровождался шумом и стрельбой в целях изгнания злых духов и негативных сил, обрекающих людей на нищету и голод.

Поскольку православие есть важнейшая часть и база русской культуры, Рождество Христово воспринималось как наисветлейший праздник, благостный для каждого верующего. Не случайно к этому оптимистичному дню готовились за 3-4 недели; дети от 5 до 10 лет исполняли рождественский тропарь, кондак; с поздравлениями могла ходить молодежь и в возрасте 25-30 лет. После Рождества по домам ходили музыканты и церковный хор, устраивались складчины, гуляния, ряженья, длившиеся все святки.

Молодежь ходила колядовать, осыпая хозяев, заметим, овсом, рожью, пшеницей, что означало благополучие - недосягаемую мечту всей жизни крестьянина. А пока дети обращались к языческим традициям, сознавая себя «лошадью» (сила) или «козою» (минимальный источник молока), пели стишки языческого происхождения:

Ой, овсенька! Скакал, скакал козлик!

Ой, овсенька! Точил, точил косу.

Ой, овсенька! Косил, рубил козу!

В станице Расшеватской во время фольклорно-этнографической экспедиции в конце XX в. автором данной работы был записан частично уцелевший рождественский обряд, который певицы стараются сохранить и передать своим внукам и правнукам. Накануне готовили праздничный стол, родители, желая благополучно устроить молодые семьи, символизировали их будущее праздничным столом и напутствовали девушек на удачное гадание.

Колядование в утро первого дня Рождества начиналось с пения мальчиками «славления Христа»:

Рождество Твое Христе Боже наш Дева днесь воссияла еси.

Одна надежда у работника - на Бога. В святочных песнях и колядках пели о Пресвятой Богородице, Николае Чудотворце. Посещая в праздник родных и соседей, гости поздравляли хозяев с пожеланиями богатства и долгой жизни. Славильщики читали, пели строки:

Трах, тарарах!

Зароди, Боже горох!

Жито и пшеницу...

Неслучайно пользовались Колядой как временем поворота солнца к лету в надежде на урожай. Этим, очевидно, объясняется прославление и величание в песнях самой Коляды. Исполнители в благодарность за добрые пожелания получали деньги, хлеб, сало, колбасу. Славильщиков юного возраста одаривали конфетами, пряниками, орехами или давали мелкие деньги. Дети партиями колядовали под окнами домов:

Чы дома, дома пан господин?

Святый вечир, добрый вечир!

Дайте круглый грош!

Обрядовые действия устраивались и среди молодежи. Их стройное пение производило прекрасное впечатление, и не удивительно, если многие сердобольные старушки, слушая это ночное пение, умилялись до слез и щедро одаривали импровизированных певцов и певиц, имевших при себе мешки и салазки. Например, парубки пели:

Я в рову то сыжу, тай быседую:

Ой, ты Господа наш, ты Создатель наш!

Девушки исполняли другие песни:

У ныдилю рано, всым загадаю - Святой вичыр! или:      

Шла Мария лужком-барыжком

Аллилуя, аллилуя, аллилуя!

Лужком-барыжком.

В течение двух недель молодежь собиралась на вечеринки, на которых пелись песни, устраивались игры, приходили ряженые. Ряженье было одним из любимых развлечений молодых. По мнению ученых, изучающих европейский обряд колядования, сам облик ряженых, их манера поведения свидетельствуют о том, что первоначальный смысл обряда - это инсценировка прихода духов умерших.

Ряжение устраивали и великороссы, и малороссы. Великороссы рядились в различные шутовские костюмы, разыгрывали сценки, изображающие характеры известных лиц, их нравы и привычки. Ряженье малороссов заключалось еще в вождении «козы». Кто-нибудь одевался в шубу, вывернутую шерстью вверх, его привязывали на веревочку и вели в дом, где он ходил на четвереньках и проделывал полные юмора различные действия и движения.

Празднование Нового года приходилось на святки - две недели после Рождественского поста до Крещения. Наиболее часто употребляемыми в эти дни были - щедровки и колядки. Щедрость выражала характер народа желавшего добра, благополучия, достатка хозяевам дома, соседям, родственникам и знакомым.

Наиболее популярную форму выражения доброго отношения находим в песне «Как на речке, на Ердане», когда подростки, получив согласие хозяев, под окнами пели:

Как на речке, на Ердане,

Щедрый вечер, добрый вечер,

Добрым людям на весь вечер!

Как на речке, на Ердане,

Щедрый вечер, добрый вечер,

Дева Мария ризу мыла...

Стремясь вытеснить дохристианский обряд колядования, церковь распространяла разного рода христославления, которые в одних местах вытеснили колядки, в других существовали с ними одновременно.

Праздник имел эмоциональную окраску театрализованного представления. Это мыланка:

Маланка ходила Василья просила:

Василие тато, пусти миня в хату

Я жати не жала, залатой крест держала...

Обратим внимание, что речь идет о жатве, о работе, которая кормит крестьянскую семью. Содержательная сторона праздника - отдых от любой самой важной работы - свидетельствовал о том, что происходило в редкий день года, когда все были равны в свободе от тяжелого труда. День дополнялся юмором и весельем.

Здесь другие действующие лица, но щедровка традиционно заканчивалась насущной просьбой:

Кадите все добрый - и к вам Христос будет!

Богу свечку ставьте, а нам грошик дайте!

Люди всех возрастов вечером под Новый Год ходили колядовать, т.е. исполнять несколько песен духовного содержания, в чем проявлялись характерные черты нации, с пожеланиями счастья, благополучия, обильного урожая хозяину и его семье:

Зароди нам Боже, жицы, пашаницы,

На каждой пашнице.

В народном сознании упоминаемые святые Христос, Дева Мария, святой Николай воспринимались как реальные активные помощники крестьянина-землепашца в его тяжелом труде.

В празднике участвовали все, что позволяло сохранять и обновлять в семьях песенные традиции.

На святки устраивали ряжение. Оно означало отдохновение людей от тяжелого труда и подготовки их к великому историко-духовному празднику - Рождеству. Оно символизировало надежду на богатство, а красочный и импровизированный обряд призван был обеспечить счастье и изобилие в наступающем году. Канун Нового года так же носил название щедрого вечера, или щедрых колядок:

Дэ коза хода - там жито родэ,

Дэ коза рогом - там жито стогом,

Дэ коза топ-топ - там жита сто коп.

Щедровать на Новый год традиционно ходили и девушки («на Меланки»). Они гадали о замужестве и предстоящей судьбе с надеждой на лучшие варианты.

Итак, святочные традиции отмечались щедровками, колядками, символизирующими оптимистические надежды земледельцев.

Подводя итог песням и обрядам этого периода, заметим, что сосуществовали дохристианские формы (колядования, гадания, ряжение) и поздние христианские (славление Христа, пение тропаря, кондака святым). Рождественские песнопения сохраняли социальные различия. Дети исполняли свой репертуар («Я маленький хлопчик»), молодежь и замужние ходили отдельными группами со своим набором песен. Традиция «колядования детей» теперь, пожалуй, самая распространенная и укоренившаяся. Рацеи первоначально имели свой текст и читались одним славильщиком. Постепенно, как указывает А. Н. Розов, рацеями стали именоваться любые рождественские стихи и песнопения, сочиненные анонимными авторами. «Иными словами, рацеями именовалось все то, что звучало после молитв».

Особой любовью у народа пользовалась масленица с ее жирными блинами, икрой, балыком (для состоятельных), обычными блинами с незатейливой начинкой для простонародья. Праздновалась она всеми и повсеместно, несмотря на то, что была языческим праздником. Масленица по существу знаменовала поворот солнца на весну, тепло, новую жизнь.

По сведению фольклористов, она не одинаково праздновалась на различных территориях и разными социальными группами. Крестьяне шумно и весело проводили время в масленичную неделю, устраивали игры, пели, накрывали обильные столы в преддверии большого стола. Казаки соревновались в сноровке и силе, умении держаться в седле; часто устраивали скачки и развлекались взятием «городков». Стоя на завалинке, или на другом открытом возвышенном месте, с хворостинами в руках, девушки и молодые женщины поджидали любимых, распевая при этом:

Шли прошли девушки,

Шли прошли красные

И нашли Петровича

На конь его посадили,

В стремена ноги заложили...

Если кто-либо из смельчаков пытался взять «город», девушки отгоняли его хворостиной. После неудачной попытки парни отъезжали, а девушки продолжали:

Вы раздайтесь, расступитесь все добрые люди

На все-то на четыре ой вы на сторонке!

Не мешайте красной девке да мне погуляти...

Если наезднику удавалось почти прикоснуться к девушке плечом, значит «город» взят. В награду умелый ездок, оставаясь в седле, целовал всех девушек.

По существу это был праздник влюбленных. Скачки и взятие «городов» начинались с половины недели и продолжались до сумерек воскресенья.

В станице Расшеватской Кавказского уезда на масленой неделе в пятницу, субботу и воскресенье устраивалась джигитовка, демонстрирующая достоинство и удаль казака.

Полюбоваться на казака-лихача верхового ездока, на джигитовку собирались стар и млад, испытывая при этом чувство радости, гордости и любви к победителю. Участвовали в ней все имеющие лошадь, чтобы себя показать и на других посмотреть. Отдельно от взрослых этой игре обучались подростки от 10 до 15 лет. Так что традиция демонстрации смелости, сноровки, удали продолжалась следующим поколением. Верхом способностей в игре являлось умение на всем скаку поднять с земли мелкие предметы (конфеты, яблоки или деньги). Игра тем более впечатляла, что казаки являлись непременно при оружии и стреляли во время джигитовки. Суть игры заключалась и в том, что кто-либо из ловких казаков незаметно выхватывал у кого-либо из приятелей шапку, отъезжал подальше и бросал ее на землю. Все начинали стрелять в нее, и пока владелец успевал добежать до шапки, от нее оставались клочья. Шапку схватывали по большей части с иногородних, тем самым как бы выражая к ним пренебрежение и свое превосходство. Под воздействием окружающих традиционные обряды могли изменяться. В станице Георгиевской на масленицу существовали лишь скачки молодых казаков и детей по кабардинскому образу. Обычай этот был заимствован в конце прошлого века от соседей - кабардинцев.

Масленицу встречали в понедельник, четверг был разгульным днем, а воскресенье - прощенным. Стремясь к всеобщему миру, в последний день каждый просил у родственников, друзей и знакомых прощение за ненароком нанесенные обиды. Главное кушанье - блины - пеклись всю неделю. В воскресенье масленицу провожали.

Для верующих начинался Великий пост. Прекращались гуляния и увеселения. В Расшеватке медленно и заунывно нараспев читали:

Как царь царство покидая,

У пустыню жить убегая,

А за ним то гонят Слуги вернаи.

По мнению Петра Близнюкова, «эти песни не могут быть отнесены к разряду произведений чисто народной безыскусственной поэзии: почти все они сложились под влиянием книжной, духовной литературы».

Тексты духовных стихов редко публиковались, оставаясь сокровенными. Да и народные исполнители не всегда хотят кого-либо с ними знакомить. Они о вере, о жизни и страданиях Христа; о страшном суде, о конце света и многом другом из евангельского повествования. Распространение духовных стихов среди крестьянства и казачества было популярно. Вера была единственной надеждой, которой жили. О ней помнили ежедневно и в труде, и в будни, и в праздники:

Воспойте Господу молитву!

Воздайте Господу поклон!

За нас он принял эти муки,

За нас жестоко был казнен.

Великий пост завершался весной. С возрождением природы, с вешними водами, солнцем и теплом к людям приходили особенные радости, и на каждый день весны в народе имелась своя пословица. «Приметы, рожденные многовековым опытом общения с природой, всегда определенны и лишены какого- либо мистицизма» - заметил исследователь В. Белов.

В средней полосе России особо праздновалась последняя неделя перед Пасхой - вербная. Например, в Воронежской губернии в один из хлебцов запекали грош и гадали: кому из членов семьи он достанется, для того год будет счастливым, а девушка выйдет замуж. У переселенцев на Ставрополье это более относилось к святочным гаданиям. В XX в. сельские жители сообщали, что в церкви освящались веточки вербы, ими хлестали друг друга, приговаривая: «Верба хлест - бей до слез», предохраняя тем самым от всех болезней. Специально приуроченных песен не пели, исполнялись любые веселые и плясовые.

Главный праздник весны - Пасха - воскресение Христово. Как во время Пасхи, так и всего весенне-летнего периода верующая молодежь водила хороводы под приуроченные к этому дню песни.

Песня «А мы пашню пахали, а мы просо сеяли» исполнялась во время Пасхи повсеместно по единому рисунку двумя шеренгами, идущими попеременно друг на друга:

А мы пашню пахали, пахали.

Ой, д и ди-ладо!

Пахали, пахали!

А мы просо сеяли, сеяли.

Непременным увеселением во время Пасхи были «рели» (качели). Вокруг них и устраивались хороводы. Это был единственный праздник, во время которого разрешались хороводы днем. В остальное время они устраивались только вечером. Хоровод символизировал коллективность, соборность, дружественность нации. Хоровод доставлял огромное эстетическое удовольствие, так как непременно происходил в красочных разноцветных нарядах, ярко и зрелищно под величавое молодежное пение. Вспомним хор девушек из оперы Чайковского «Евгений Онегин»:

Девицы - красавицы, душеньки - подруженьки

Разыграйтесь девицы, разгуляйтесь милые.

В селе Чернолесском Александровского уезда Ставропольской губернии молодежь собиралась на перекрестках улиц и в сопровождении гармоники и дудок водила хороводы вплоть до рассвета.  Объективно песня помогала трудиться. Исследователь Петр Семенов писал, наблюдая празднование Пасхи: «Наши казаки любят провести время вместе, поболтать о том - о сём, повеселиться и потому дорожат своими праздниками. Действительно, в жизни это служит единственным связующим и умиротворяющим звеном между людьми. Они радостно восклицали: «Христос воскрес!», приветствуя друг друга и катаясь на раскрашенных качелях».

Дореволюционные исследователи полагали, что дети представляли себе этот праздник в образе огромной крылатой женщины, облетающей весь свет и везде щедро осыпающей людей своими богатствами. Родители весь год готовили для детей к этому дню новые костюмы. Крик, шум, смех, песни, смешиваясь с непрерывным звоном колоколов, производили в станицах праздничную торжественность. Это было время последнего отдыха перед долгим трудом в поле.

По народному календарю главный праздник лета - Троица. Жилища украшались чебрецом, зеленью, наполнялись запахами различных трав, растущих в округе. Девушки по случаю праздника надевали лучшие наряды, красуясь перед парнями: собирались в чьем-либо просторном доме, накрывали общий стол, пели и танцевали. При этом в качестве зрителей могли присутствовать женатые мужчины и замужние женщины.

В народе говорили: «Весна пришла - игра пошла». Хороводы и другие увеселения были не простым развлечением. Когда-то это была значимая часть аграрно-магических обрядов. Зеленые святки, как и зимние, длились две недели Семицкая и Троицкая неделя. Главная цель всех совершаемых действий - приветствие первой зелени в образе березки, обладающей по поверьям неисчерпаемой жизненной силой. Подражание труду должно было способствовать его продуктивности:

А мы поле палили, палили.

А мы поле чистили, чистили.

А мы просо вытопчем, вытопчем.

Главный атрибут праздника - плетение венков из веток березы. Девушки выбирали себе в роще дерево и заплетали его ветви. По ним девушки стремились угадать свою судьбу: если заплетенные ветви засыхали, то считалось девушка выйдет замуж, если были свежими - ей еще «оставаться в девках». Замужество - главная тема гадания. Обряд «завивания венков» в разгар лета обогатился исполнением особенных песен:

Трава моя, травушка,

Зеленый лужок!

Я по тебе, травушка,

Я не нахожусь.

Праздники чаще всего устраивали на природе - в роще, на берегу, в лесу. Образ весенней березы обретал силу обрядового заклинания обильного урожая на полях земледельца. Из веток любых деревьев плели венки, надевая их друг другу на голову, играли в «кумовство», «названную сестру», выражая тем самым доброжелательность. Обряд плетения венков был общим для славянского населения губернии.

Другим главным атрибутом Троицы было деревце, украшенное лентами, венками. Вокруг него совершался обряд кумовства, рассматриваемый фольклористами как пережиток древних семейных обрядов. Две девушки трижды обходили деревце, менялись бусами или крестиками, трижды целовались. С этого времени до следующего года назывались кумушками, сестрами. Кумовство в Семик восходит к обрядам родового общества - оно скрепляло женский союз. Эта церемония продолжалась до тех пор, пока не покумятся все присутствующие. После этого они вновь собирались в заранее избранном доме, куда приходили парни, и праздник продолжался с играми, танцами, угощением.

Аналогично проходили праздничные обряды в Рязанской, Тульской губернии, где девушки, собравшись в роще, любовались молодыми плакучими березками, свивали из них венки и попарно, проходя сквозь них, приговаривали:

Покумимся, кума, покумимся,

Нам с тобою не браниться,

Вечно дружиться.

Эта аналогия приведена нами для того, чтобы показать сохранение на Ставрополье переселенцами из России обряда предков, ставшего традиционным.

Впечатление от хороводов, игр на воздухе усиливалось естественной, природной «декорации» - в том числе улицами, красочными палисадниками, сельской архитектурой.

Учитель Николо-Балковского училища Ставропольской губернии Петр Близнюков, наблюдавший обряд в конце 80-х гг. XIX в., писал: «Хотя и доныне соблюдаются эти игры, хороводы и обряды, но народ совершенно не имеет никакого понятия о прежнем значении праздника и веселится в Семик только потому, что в этот день веселились его предки».  Известно, что распространение православия на Руси встречало большое сопротивление язычества. Чтобы как-то смягчить их отношения, церковь позволила сохранить некоторые народные привычки в православных праздниках. Языческие действа традиционно переходили от поколения к поколению, но теряли свой первоначальный смысл.

Накануне сенокоса народ проводил праздники в танцах, пении, в различных играх. Отдохнув, люди дружно выходили в поле с косами, вилами и граблями.

В фольклористике многие исследовали обряд на Иванов день, считая его одним из важнейших праздников наших предков. Весь праздничный ритуал насыщен обрядами языческого свойства. Накануне Ивана Купалы (24 июня) девушки собирались небольшими группами, выбирали себе ветку какого-либо дерева (ясеня, ореха, сирени), отрезали и втыкали в землю на улице или площади, украшали цветами. Убранная ветка называлась «калынонею». Когда стемнеет, девушки, взявшись за руки, водили хороводы по кругу с пением песен, звучащих ещё в Петровский пост:

Пора тоби, вырбыця, развыцця,

Пора тоби, Ванечка, ожыныцця.

А в Машычки ленточка новенька

А в Ванычки Машычка молоденька.

Тексты этих песен очень близки по образам, действующим лицам и содержанию свадебным величальным песням. В описаниях часто сообщается о чудодейственной силе расцветающего ровно в полночь папоротника, с которым можно овладеть каким угодно кладом.

В трудах и заботах о будущем урожае весенне-летний период переходил в осень. Первого октября церковь чествовала Покров Пресвятой Богородицы.

Для девушек наступала пора зимних посиделок, новых знакомств и они верили в магическую силу праздника. Наступала пора свадеб.

В конце ноября, 29 числа, чествовали Егория зимнего. До XVI в. безземельные крестьяне могли переходить от одного помещика к другому. За этим днем закрепилось заключение сделок, хозяйственные расчеты, возможность нанять крестьян на работу.

Годовой круг замыкался. Но смена сезонов не превращалась во что-то монотонное и однообразное. Ритм, гармония, красота труда и природы каждый год воспринимались человеком по-новому. И не последняя роль в этом принадлежала пению. П. Я. Терновский писал: «Песнями здесь встречают весну, песнями сопровождают работы в поле, в саду, лесу и дома, коротая долгие зимние вечера».  Жаль, что не всегда опубликованные материалы раскрывали происходящее во всех деталях или цитировали тексты песен, сопровождающих тот или иной обряд.

Постепенно, уже в конце XIX в. обряды на Ставрополье исчезали из быта в своем первоначальном виде, распространенном в России. Современники, например, свидетельствовали лишь о сохранившихся у казаков скачках в дни масленицы. Не так давно существовавшие в станицах обычаи гадания, колядования, ряженья претерпевают дальнейшие изменения.

Вместе с переменами в жизни общества, изменением материально-бытовой и производственно-хозяйственной сфер постепенно уходят из быта смысл и значение показанных выше обрядовых действий, видоизменяется сопровождавший их музыкальный фольклор. Но полностью исчезнуть календарный обряд не мог и об этом свидетельствует его бытование в XXI в.

Во все времена семья была основным началом общества. Ее формирование находилось в центре внимания родных, друзей и самого государства. Крестьянские семьи, в основном, были многодетными. Большой семье легче было жить экономически. При наличии множества мужчин у нее было больше земли и рабочих рук. Родители обычно жили с младшим сыном. Разделить семьи сыновей отец старался при жизни. Разделы семей традиционно проходили после уборки урожая и строительства для каждого дома.

Свадебный обряд во многом зависел от материального благосостояния семей жениха и невесты. Последнее тесно связанно с условиями, которые складывались в государстве. Поэтому свадебный обряд формировался под влиянием исторических условий жизни общества.

Обряд представлял большое музыкально-драматическое праздничное действие. Он старательно сохранялся и всеми уважался, потому устойчиво долгое время переходил от поколения к поколению. С одной стороны - на свадьбу смотрели как на общественный акт правового и социально- экономического значения, касающийся всего общества. Несмотря на любые исторические события (освоение территории, миграция и адаптация населения, военные конфликты) обряд в его устоявшихся традиционных формах совершался по всему Предкавказью. Однако в обряде встречаются незначительные межрегиональные и внутри региональные отличия.

Обряд настолько привлекателен, что вызывал интерес многих исследователей. Традиционный для XIX в. свадебный обряд описывался в конце 60-х годов, а наибольшее количество публикаций относится к 80-м годам XIX века. Содержательная часть авторских материалов различна. Одни очень подробно, с примерами текстов песен описывают порядок всех действий, другие ограничиваются лишь описанием главных компонентов. Кроме того, собиратели не сообщают, от кого ими записан материал, переселенцами каких губерний были участники событий, что создает трудности в выяснении местности, а с ней и особенностей обряда.

Для Предкавказья характерно два типа обряда: русский (южнорусский) и украинский (малорусский). Такое отличие между ними объясняется историческими особенностями формирования казачьих поселений. Станицы Линейного казачества формировались русской этнической группой, Черноморское казачье войско - украинской группой. Для Ставрополья, благодаря аналогичности исторических обстоятельств, более характерно тяготение к южнорусскому типу. Но здесь долгое время здесь шло и историческое смешение локальных вариантов. Неизбежен был процесс ассимиляции не только малороссийской культуры, а и культуры соседей-горцев. Исследователи давно сделали вывод о том, что большинство этносов сложилось в результате смешения различных этнических групп и «чистая» национальная фольклорная традиция нигде не существует.

Щербина Ф. А., давая характеристику Кубанскому казачьему войску, писал, что в борьбе двух этнографических начал - великорусского и малорусского само население получило смешанную, двойную окраску, образовав нечто среднее между великороссами и малороссами в языке, бытовой обстановке, некоторых обычаях. Неслучайно автором используется термин «борьба», так как представители как первой (самой многочисленной), так и второй групп зачастую негативно относились друг к другу.

Культура казаков тесно переплеталась с элементами культуры горцев и, несмотря на изменения общественной жизни существовала в виде целого комплекса обрядов и обычаев со своеобразной этнической спецификой.

На Ставрополье превалировали общерусские черты свадебных обрядов.

Традиционным временем свадеб считался осенний период или зимний мясоед, от Крещения (6 января) до Масленицы (за 56 дней до Пасхи). Осень - самая благоприятная пора: окончание полевых работ, сбор урожая, наличие в достатке хлеба и других продуктов. Редко родители выдавали дочь замуж весной, так как семья нуждалась в рабочих руках.

В описании свадьбы села Чернолесского Ставропольской губернии указывалось на совершение браков преимущественно в октябре, ноябре, январе. «В Баталпашинске сама погода, - писал учитель Е. Передельский, - благоприятствует совершению свадеб. Время это теплое, а если иногда бывает грязь, так это еще большую прелесть придает: вываляться в грязь и при этом обдать других - считается здесь удовольствием». В шуточной форме некоторые села и станицы сохранили это и до настоящего времени.

Чаще всего, выбор невесты, жениха делали родители. На просьбу матери отец отвечал: «Дочь наша и воля наша». Несмотря на влияние городской культуры, проникновение демократических идей в села и станицы Предкавказья, в некоторых местах взгляд на девушку оставался патриархальным. Например, судьба казачки решалась гораздо легче, на нее смотрели «как на товар, который нужно сбыть как можно скорее». Были случаи, когда невеста не видела жениха вплоть до самой свадьбы, а сваты приносили на сватовство лишь его шапку.

Вплоть до начала XX в. казак не женился на иногородней, а казачке даже разговаривать с иногородним считалось предосудительным. Среди казаков Верхней Кубани, например, существовало негласное правило - тесть и зять должны быть одного социального происхождения.

Конечно, традиционно задавался вопрос - желает ли невеста выйти замуж? Чаще всего отец спрашивал дочь во время сводов и получал такой ответ: «Из воли не выхожу: как вы, так и я». В малороссийских станицах старосты в первый свой приход спрашивали невесту: «Ну, що, дивчина, пийдешь за нашого хлопця?». «Я не знаю, як батько та мати, так и я», - отвечала невеста. Сущность этого вопроса очень точно была подмечена учителем Николино- Балковского училища Петром Близнюковым: «Вопросы эти предлагаются ради одной формы или приличия, так как невеста должна быть всегда покорна воле своих родителей».

Казак имел больше права выбора, но и здесь последнее слово оставалось за родителями. Это устоявшееся явление уходит своими корнями в донское казачество. «Сынок, тебе время жениться, - говорил донской казак своему сыну, мы с матерью выбрали тебе невесту». И не было примера неповиновения родителям».

В обычай вошло сначала давать молодому казаку отказ отцом даже в случае согласия, для его испытания. В конце XIX в. в некоторых станицах жених мог и сам указать, к кому после Рождества посылать сватов. Отец и мать зорко следили за своим сыном и поэтому, еще до свадьбы, знали, какая девушка ему нравится. Если она отвечала взаимностью на его внимание, то на всех праздниках, вечеринках и посиделках парень гулял только с ней, а следившие родители в длинные, зимние вечера «по косточкам разбирали будущую родню». В станице Новогеоргиевской Ставропольской губернии парень, вступивший в круг молодежи, по вечерам пел общим хором песни, водил хороводы, ходил на вечерушки, длившиеся всю ночь.

Свадебный обряд поистине драматическое действие. Он делится на два больших раздела: до венца и после, и являет собой «подлинную драму, в которой роль каждого участника до мельчайших деталей регламентирована исконными, веками установленными обычаями». Строго для каждого эпизода, для каждого акта и сцены определялось содержание песен.

В первой половине свадьбы одинаково устраивались сватовство, смотрины, сговор (или своды), пропой, посиделки (или вечеринки). Но последовательность и названия обрядовых действий каждой станицы или села имели местные особенности. Абсолютно одинаковых свадеб XIX в. не встречается даже в двух одинаковых селах или станицах. В целом же свадьба имела все основные разделы: сватовство, пропой (сговор, сводины), посиделки, каравай, вечеринка, свадьба, выкуп косы, повивание, пир, что сближало обрядность казаков со «свадебным обрядом русских, складывающимся на базе брачных обычаев и обрядов восточнославянских племен».

В Ставропольской губернии выработался свой тип свадьбы, так же варьируемый в различных селениях в зависимости от того, переселенцы каких губерний ее населяли. Вероятно, там, где выходцы из одной местности численно преобладали, и сформировался единый обряд данного села.

Свадебные песни начинали звучать после сватовства. В основном они иллюстрировали происходящие события: выбор женихом именно этой девушки, просьбу невесты к отцу не выдавать ее замуж. Поэтому традиционно главными действующими лицами были невеста, жених, родители. В песнях молодых звучали величальные мотивы: жених отличался «ростом, красотою, молодецкою своею чистотою», невесту хвалили «умная, разумная чадушка - Иванова ладушка». Жених выбирал себе девушку белую, румяную. «Все-то девки хороши, а моя то Марьюшка лучше всех, пригожее всех».

В любой свадьбе большое внимание уделялось приданому невесты, богатству жениха. Каждая сторона в произведениях народного творчества обрисовывалась как можно богаче. Про невесту пели:

В счастливый день меня матушка родила,

У золота, у серебра увила:

На головушку ал платок,

На шеюшку, на шеюшку жемчужок,

На рученьку, на рученьку перстенек.

От лица жениха девушки исполняли:

Ты пойдем, Настасьюшка, со мною:

У меня подворье - раздолье,

Комнаты светлы, одеяла шелковы,

Изголовья высоки, перины пуховы.

Читая это описание, кажется, что песня звучала радостно, светло, а в действительности это протяжная, заунывная, но в тоже время мелодичная и задушевная. «Я в высоком тереме сижу» исполнялась во время лунных вечеров. Чувствуя близкое решение своей судьбы, девушки собирались, как здесь говорили, «сидеть по месяцу»:

Как Сергей Прасковьюшку клича:

«Поди, поди, Прасковыошка ко мне,

У мене хоромы высокие,

У мене кровати тесовые.

Этот же мотив встречался и в песнях, исполняемых дружками на вечеринках у невесты во время обыгрывания женатых парней.

Так как сваты приходили сватать не один раз, в песнях звучал мотив закрепления совершенного договора во время пропоек:

Да пьяница - пропойница Надин батюшка,

Пропил Надюшку за мед - за горилку,

За мед - за горилку, за винную рюмку.

Что мед, что горилка - то красная девка.

Для невесты с браком прекращалась пора счастливой свободы, происходил переход от жизни вольной и беззаботной к зависимой и тяжелой. И тексты песен являются наглядным тому примером:

Как и Марьюшка у Иванушки просилась:

Ты пусти, пусти, Иванушка, на волю,

К красным девкам, к красным девкам поиграти,

Поиграти, поиграти, поплясати.

Печаль и грусть пронизывала все песни до венца, посвященные невесте. Ее душевные страдания в фольклорных произведениях перерастали в физические:

Да вечер наша Марьюшка, вечер наша

Тихоновна, Животочком болела, сердечком щамела,

Белы ручки опустила, с рук колечко уронила.

В некоторых станицах невеста причитала, обращаясь родителям:

Родимый мой батюшка!

Родимая матушка!

Сколько раз я говорила:

Не подходите к дубовому столу,

Не берите золоту чару.

Невеста вопрошала, за что к ней такая немилость: «Или я вам была не работница, а матушке не помощница?» Вместе с невестой плакали мать, сестры, родственницы, расхваливая ее. В станице Баклановской во время вечеринок невеста причитала, обращаясь к подругам:

Любимая моя подруженька,

Расчеши мою буйную головушку,

Расплети мою русаю косушку.

Настроение грусти невесты перекликается с ее тревогой в песне «Да поплыла селезенюшка». Стремительный темп произведения подчеркивает неотвратимость неизвестной жизни:

Да поплыла селезенюшка вдоль по речике.

Ле(а)ли, лели, лели, вдоль по речике.

Хочут тебя, моя вутица, и споймати,

Буйну головушку расклевати,

Ретивое сердечушко разорвати.(ЗЗ)

Величания молодым, невесте полны ярких сравнений с утицей, лебедушкой, ягодой красной, жених - сокол ясный, молодец разудалый.

Произведения народного творчества, входящие в обряд, в наименьшей степени подвергаются изменениям. Невозможность отделения текста от мелодии и, наоборот, мелодии от текста, песни от игры или игры от песни закрепляло в сознании и памяти людей набор произведений в их строгой последовательности. «Устойчивость свадебных песен поразительная, - писал В. П. Аникин, - Можно предполагать, что XVII столетие было тем рубежом, за пределом которого создание новых свадебных песен прекратилось, и они обрели те формы, в которыж мы их знаем. Разумеется, это не исключает частичных видоизменений».)

Предкавказье было тем регионом, в котором естественно происходили изменения. Свадьба станицы Расшеватской наглядно доказывает, что исторические изменения коснулись и песенной части фолыслора. Из опубликованных в XIX в. 26 текстов песен к XXI в. сохранилось в репертуаре только три: «Уутушки, у серенькой», «Летели гуси-лебеди через сад», «Да кто у нас хорош». Взамен ушедших, в обряде появились и новые песни: «Ой, на заре, на море», курская «Тепла вода в колодезе стояла», воронежская «Не по погребу бочоночек катается».

Опубликованный материал XIX столетия нельзя считать характерным для станицы в целом, так как к этому времени не могла сформироваться единая обрядность, продолжался процесс переселения.

В свадебном обряде Ставрополья в начале XX в. можно увидеть сложившуюся структуру со своей системой объединения, которая, несмотря на «переселенческий» характер, стабилизировалась и образовала яркое, полное поэтической и музыкальной красоты действо.

Анализ обрядов выявил общие компоненты драматургии: сватовство, сговор, свадебный поезд, пир, второй день свадьбы. Отличия в песенном материале следует искать не в особенностях расположения сел и станиц, а в вариантности фольклора. Как писал И. Земцовский, вариантность «можно назвать душой и телом фольклора, ибо в ней - специфическая сущность и материальная форма его проявления». Но вариантность в фольклоре имеет многоуровневый характер. Он проявляется не только при сопоставлении двух родственных мелодических типов, но и в виде отрицающих друг друга равноценных вариантов. Закономерность именно такого уровня наблюдается в описываемых обрядах.

Варианты - проявления динамики фольклора как историко-художественного явления. В них налицо единая идея, замысел, отражение действительности. При сопоставлении вариантов возникает возможность представить и понять как отдельное произведение, так и обряд, традицию в целом, многообразие или единообразие традиционных компонентов фольклора.

Глубокое изучение рождающихся изменений указывает на движение устного произведения в историческом времени, его зависимость от изменений той среды, в которой оно живет. Таким образом, свадебный обряд XIX - начала XX вв. на Ставрополье представлял собой локальные проявления общерусского, отражающего специфику местных социально-бытовых условий.

Анализ показал, что бытовавшие обряды не чья либо безосновательная прихоть, а логическое поведение крестьянского и казачьего сословия, вытекавшее из логики формы и характера труда и условия жизни сельского сообщества. Коллективное проживание людей из разных регионов России, доставивших на Ставрополье компоненты духовной культуры географически разбросанных регионов, привели к формированию новой культуры в истории России культуры Ставрополья.

Это не было простой суммой разных региональных традиций, а результат их сотворчества. В этом культурном процессе как нельзя ярко проявилась история переселенческого движения на Руси. Все более общеэтническими, общесословными становятся быт, образ жизни, семья и обряды, родственные отношения, местные праздники.

 

Автор: Мельникова И.И.