«Советский человек» - как субъективный фактор современной социокультурной идентификации
Социокультурная идентификация личности - это процесс, обусловленный осмыслением своей принадлежности к той или иной группе через культурные ценности и ориентиры. Поэтому, констатируя, что современное российское общество характеризуется переходом от одного типа личности - «советский человек» к другому типу личности - «гражданин России» мы имеем в виду определенные преобразования культурно-ценностных ориентации, которые неизбежны, поскольку человек способен к трансформациям. Причем эта способность, как отмечал американский социолог П. Бергер, зависит от двух факторов: от социального контекста и от степени привыкания к прошлым идентификациям».
Исходя из положения, что развитие любого процесса или явления обусловлено объективными и субъективными факторами, можно обосновать возможность рассмотрения советского человека как социальной общности в качестве субъективной, культурно-ценностной основы. Понятие «советский человек» нами используется как собирательное определение, в котором сосредоточены, с одной стороны, наиболее характерные для российской цивилизации в целом духовно-ценностные качества, с другой - ценности и установки, свойственные только для советской действительности. С помощью этого понятия появляется возможность раскрыть как преемственность ценностной системы советско-российского общества, так и изменчивость, адаптивность ее к трансформирующимся условиям.
При исследовании проблемы идентификации современной российской личности было установлено наличие ряда советских духовно-культурных ценностей, принадлежность к которым признает значительная часть населения и сегодняшней России. При этом было отмечено, что некоторые из обозначенных ценностей свидетельствуют о преемственности советской идентичности российской, дореволюционной, хотя и в определенной мере видоизмененной. Так, И.М. Клямкин и В.В. Лапкин в ходе социологического опроса установили, что более 60 % опрошенных указали на приверженность такой ценности, как «готовности переносить трудности и испытания», хотя такую готовность уже и не связывают напрямую ни с великим, коммунистическим будущим, ни с социалистическим Отечеством.
Крушение Советского Союза отозвалось в России сильнейшим кризисом идентичности, особенно болезненным для русских, чье самосознание было традиционно ориентировано не столько на этнические признаки, сколько на сопереживание принадлежности к крупнейшей в мире державе.
Существование этой проблемы признается как российскими, так и зарубежными исследователями. Социолог И. Кон говорит об «остром чувстве потери идентичности в современной России», психолог А. Эткинд отмечает «внезапную утрату личной идентичности», психиатр Р. Роджерс указывает «на кризис идентичности, способствующий возвращению к старым приемам адаптации». Историк Р. Пайпс утверждает: «Исчезновение империи нанесло ощутимый удар не только по самоуважению русских, но и по их этническому самовосприятию».
С распадом СССР буквально в один день люди формально перестали быть советскими гражданами, поскольку они просто не могли быть гражданами той страны, которой уже не существует. Утрата гражданства потянула за собой серьезные процессы расставания с идентификацией «советского человека».
Через десять лет после распада СССР, исчезновения статуса «советский гражданин» основная доля населения РФ перестает ощущать свою идентичность с такой общностью как «советский человек». Так, согласно данным социологического исследования, проведенного ВЦИОМом, в 1994 году на вопрос «Чувствуете ли Вы себя советским человеком?» положительно ответили 58 % респондентов, в 1999 году уже - чуть более 30 %, а в 2003 году - только 16,8 %'.. Одновременно с этой тенденцией наблюдается другая: происходит рост тех лиц, кто считает себя российским гражданином, россиянином, например, если в 1994 году идентифицировали себя в качестве гражданина России 15,5 %, то в 2003 году - 71,3 % участников опроса.
Идентификация с гражданином России, судя по нашим данным, приведенным ниже, набирает силу. Видно, что она пополняется не только теми, кто не имел четкого представления о своей гражданской принадлежности («не пойму, кем себя считать»), но и за счет тех, кто перестал себя считать «советским человеком».
Самая заметная тенденция, отмеченная во многих исследованиях, включая и наше, - это рост гражданской идентификации. Данные ВЦИОМ свидетельствуют, что в 1999 году около двух третей опрошенных (63%) утверждают, что постоянно чувствуют себя русскими людьми, еще 17% в отдельных случаях чувствуют себя таковыми (в сумме 80%).
Нами отмечено и доминирование национальных (85%) над гражданскими (россиянами) идентификациями (71 %). Схожие результаты о доминировании этнической над гражданской идентификацией были выявлены и в специальных исследованиях этнической идентификации, как для русских, так и для других титульных народов России.
На значимость этнической принадлежности влияют не только объективная социальная реальность («переходность» общества, этнические конфликты, миграции и т. п.), но и ряд субъективных факторов - уровень образования личности, например. Значение этнической идентификации ситуативно. Как правило, этническое сознание групп и личности не актуализировано при условиях стабильных этнических отношений или в моноэтнической среде. Фактором, увеличивающим возможность этнических конфликтов и, соответственно, повышающим роль этнической идентификации, являются миграции. Еще одной закономерностью является тот факт, что чувство этничности обычно выше у недоминирующих общностей. В советское и даже в постсоветское время самосознание русского населения на территории России не являлось и не является значительным фактором обыденной жизни человека. Об этом свидетельствуют, в частности, результаты широко используемого «теста Куна» (когда респонденты несколько раз отвечают на один и тот же вопрос: «Кто я?»), проведенного в России. Упоминание о «русскости» в местах, где русские доминировали, встречалось нечасто. Но ситуация менялась в иноэтническом окружении - в Казахстане, например.
Тем не менее, даже в центральной части России этнические признаки играют все большую роль в жизни русского населения. Если в 1986 г. по данным социологических опросов 78 % русских признали себя «советскими» и только 15 % - русскими, то уже через 10 лет ситуация сильно изменилась: лишь 45 % русских не придавали значения своей национальности. Можно назвать, по меньшей мере, три причины подобного повышения роли этнич-ности: во-первых, затянувшийся переход к другому типу социальной организации (реакцией на который является обращение к традиционности и устойчивости), во-вторых, сепаратистские процессы в Российской Федерации (когда многие агрессивные националистические движения винят за ошибки в национальной политике не власть, а русских, делая из них «оккупантов», «нахлебников» и т. д.) и, в-третьих, направленное идеологическое воздействие.
В целом, для русских свойственна толерантность в национальных вопросах. В исследовании 1995 г. Фонда «Общественное мнение» русским (по паспортным данным) респондентам предложили определить «русскость». Признаки указывались самые различные: «имеет русскую внешность» (23 % опрошенных), «имеет обоих русских родителей» (25 %), «имеет одного русского родителя» (52 %), «живет в России» (33 %), «придерживается православной веры» (46 %), «имеет российское гражданство» (57 %), «говорит на русском языке» (81 %), «любит русскую культуру, обычаи, традиции» (87 %) и т. д. Таким образом, большинство респондентов судило о принадлежности к русской нации не «по анализу крови», а пользовалось гораздо более гибкими критериями, что говорит о незначительной роли этнонационализма в сознании русских. Вместе с тем, около половины опрошенных готовы были признать этнический принцип устройства государства: 23 % русских респондентов «безусловно согласны» и 24 % «скорее согласны», что «надо стремиться к созданию государства, в котором русские официально признаются главной нацией» (имелось в виду, что национальность определяется по паспортным данным). 34 % считают, что Россия «должна стремиться к присоединению соседних территорий бывших союзных республик, населенных преимущественно русскими». Таким образом, налицо некоторая противоречивость во взглядах на свою нацию, ее характер, роль в обществе и т. п. Как эта неопределенность будет преодолена, в какую сторону «качнется маятник», поведения масс зависит, прежде всего, от направленного идеологического воздействия.
Существует мнение, что гражданская идентичность советских людей означала верность государству. С одной стороны, государство выступало гарантом социальной защищенности и авторитетом для советского человека. Его утрата равнозначна потере сильного покровителя, защищавшего личность, что вызывает беспокойство и неуверенность. Исследования показывают, что ощущение незащищенности резко выросло в период распада СССР. С другой стороны, советский человек, оказавшись перед спадом производства, крупной безработицы, все более заметного роста неравенства быстро делается обескураженным и разочарованным, не найдя защиты и гарантий у государства.
Утрата великого государства и никак не восполняющий его образ нынешней России является основными факторами трудностей становления новой гражданской идентификации «гражданин России» и удерживания (особенно, старшим поколением) идентификации с «советским народом». Идея государственности оказалась сильно подорвана, особенно у людей старшего поколения, что значительно затрудняет у них изменение гражданкой идентификации. Наиболее показательна в этом смысле динамика указанной идентификации по возрастным группам.
Рост числа людей старшего поколения, считающих себя советским человеком, связан с тоской по СССР, в основном у людей старшего поколения по сей день паспорт гражданина России.
Неопределенность государственного устройства России порождает колебания по поводу своей гражданской идентификации. В итоге налицо пестрая картина, когда половина граждан отказывается признать себя гражданином конституционного государства.
Заметна тенденция «угасания» чувства близости с советским народом у молодого поколения и «нарастания» его у представителей среднего и старшего поколения. В целом, солидарности с советскими общностями более свойственны людям старших возрастов, нежели молодым.
Все параметры гражданской идентификации теряют вес в виду сильного отторжения от государственных институтов и власти, а также отсутствия идеалов, которым можно было бы служить. Выражается это в государственной «безответственности»: государство не несет ответственность за своих граждан и за то, что с ними происходит, и, соответственно, граждане не несут ответственности на свое государство. И поэтому динамика ответов на вопрос: «Несет ли человек моральную ответственность за страну и происходящее с ней?» показывает, что чувство ответственности идет на убыль.
Разрушение привычно «советских» систем государственной опеки и контроля привело к заметному изменению оценок и ожиданий в отношении государства.
Различия в оценках весьма показательны. За прошедшие 10 лет практически исчезла позиция «государство дало нам все... « резко снизилась готовность жертвовать чем-либо для блага государства. Укрепились, притом значительно, две позиции: «ничем не обязаны государству» и «мы должны стать свободными людьми». Иными словами, возросло демонстративное отчуждение человека от государства и столь же демонстративная приверженность упрощенной, но все же демократической модели («заставить государство»). Кстати, чаще всего эту позицию выражают те, кто полагает, что человек несет ответственность за действия своего правительства.
Несложный анализ показывает, что за отмеченными сдвигами стоят не столько внедрение в сознание демократических принципов, сколько недовольство нынешними возможностями государства. Представление о том, что граждане «ничем не обязаны» государству, реально служит оправданием широко распространенного лукавства по отношению к государственным институтам, выражающегося в неисполнении законов, уклонении от уплаты налогов и т. д., при распространенном убеждении в том, что само государство еще в большей мере лукавит со своими гражданами. Отторжение от обязанностей по отношению к государству отнюдь не означает, поэтому освобождения человека от государственной зависимости. Последняя лишь обретает в общественном мнении обоюдолукавый характер. Свое собственное положение респонденты описывают следующим образом. Лишь 5% считают, что они являются полноправными гражданами России, имеющими возможность влиять на власти через выборы, печать и др., 27% оценивают себя как людей, жизнь которых во всем зависит от власти, от государства, а 57% заявляют, что живут, полагаясь во всем только на себя и не рассчитывая на государство.
Для «переходного» общества характерно резкое усиление индивидуализации личных судеб. Тот факт, что человек является специалистом с высшим образованием, квалифицированным рабочим, администратором или рядовым служащим, сам по себе не определяет ни уровень его дохода, ни реальный социальных статус, ни стабильность его материального и социального положения. Как говорит о различии между прежней и нынешней ситуациями в своих исследованиях Г.Г. Дигилевский: раньше «все шло поэтапно:...институт, аспирантура, работа; если девушка - выйти замуж удачно, получить какое-то определенное положение и чтобы материальная была обеспеченность, иметь там машину, квартиру, понимаете, все шло четко, у всех в принципе одинаково... (Теперь) надо проявлять инициативу, двигаться, двигаться». И далее: «Кому как повезет... тут ведь дело случая, я считаю, везения» (Интервью осени 1999года).
Любой человек в той или иной форме осознает свой социальный статус, свое место в обществе. Какими же критериями определяют россияне свою принадлежность к тому или иному «классу»?
На первом месте в ряду таких критериев, если судить по сравнительной частоте их упоминания, несомненно, находится критерий материальный: уровень дохода, имущественное положение. Однако при более внимательном анализе интервью выясняется, что во многих случаях материальный фактор рассматривается в действительности не как главный аргумент социокультурной идентификации, но лишь как один из ее необходимых компонентов. Например, как необходимое, но недостаточное условие отнесение себя к среднему классу.
В ходе проведенного Г.Г. Дилигенским в июле 2000 года опроса группы россиян в числе наиболее важных критериев, позволяющих относить человека к тому или иному слою общества 74 % опрошенных назвали размер дохода, а 28,5 % - объем собственности. Однако, подавляющее большинство из них отметили, наряду с материальными, другие критерии социокультурной идентификации: 57 % - уровень образования и квалификации человека, 48,5 % - социальный статус, 20 % - социальный престиж, 43 % - образ и стиль жизни, 31,5 % - круг знакомств и общения, 24 % опрошенных вообще не включили материальные критерии в число наиболее важных и только 8,5 % посчитали размер дохода единственно важным критерием социокультурной идентификации.
При советской системе признание успеха не связывалось напрямую с уровнем дохода, имущественное различение было в тени, официально не практиковалось. В настоящий момент доход и отношения собственности являются основными признаками социальной дифференциации и социального неравенства. Это проявляется в простейшем различении социального пространства в категориях «богатые-бедные». Именно оно становится и основой для различения «выигравших и проигравших» в ходе реформ. Так, к примеру, по данным ВЦИОМ значительная часть населения полагает, что больше всего от российских перемен выигрывают предприниматели, директора, богатые люди, новая и старая политическая номенклатура, что согласуется и с самооценками представителей указанных групп.
Наименьшие изменения, прослеживаемые в ходе трех опросов, наблюдаются в системе ориентации в неопределенной социальной ситуации: при выборе между ценностями успеха и стабильности большинство респондентов явно предпочитают последнюю. Устойчивое и растущее большинство выражает предпочтение «советскому» образцу скромных и гарантированных доходов. Все менее популярным становится вариант «малого заработка при большем свободном времени» (по составу предпочитающих - это преимущественно женский выбор). «Собственное дело» в 1989 году было, скорее, благим пожеланием, но после 1994 года стало вполне суровой реальностью для немногих. А установка на то, чтобы «много работать и хорошо получать», остается характерной примерно для четверти опрошенных. Думается, это немало. Если это не просто мечтания, а реально «работающая установка», то ее распространенность может определять примерные рамки нового, активного социального слоя. Между тем доля предпочитающих «много работать и хорошо зарабатывать» достигает 32% среди опрошенных в возрасте 25-40 лет и падает до 8% у пожилых (старше 55 лет).
В современном Российском обществе происходят значительные изменения системы ценностей, норм, установок людей. Старая система ценностей разрушена, а новая еще не создана, налицо явный кризис системы ценностей. Резко увеличилось количество уголовно-наказуемых преступлений совершаемых в обществе.
Ломка существовавшей ранее привычной системы ценностей и непростое складывание новой привели к появлению характерного чувства незащищенности у огромного количества людей. Если в периоды стабильности социальная система ограждает и отчасти защищает человека относительно статичными, устойчивыми нормами, правилами, законами и т. п., что делает его жизнь предсказуемой и прогнозируемой, то в переходные исторические эпохи ситуация коренным образом меняется: потеряв былые точки опоры, человек ищет и нуждается в новых. Четко разграниченная ранее жизнь в социуме теряет свою определенность, и человек встает перед проблемой выбора новых ориентиров. Переходное общество современной России открыло человеку горизонты, но они не всем по плечу. Поэтому, наряду с открытостью, интенсивностью культурной жизни, поисками новых решений в переходный период так возросла тяга к конформизму, желание вновь обрести устойчивую социокультурную идентификацию и связанный с нею психологический комфорт.
По-прежнему коллективные социокультурные установки преобладают над индивидуалистическими, что было зафиксировано многими исследователями (К. Касьянова, Г. Дилигенский, Т. Полякова, Ф. Шереги и др.). Сохраняется в определенной степени самоограничение, «репрессии своих непосредственных внутренних импульсов, своих личных, индивидуальных целей в пользу глобальных культурных ценностей» (К. Касьянова). Такой ориентации привержены пример 40 - 50 % участников различных опросов. Причем, результаты социологических исследований позволяют сделать предположение о том, что в России вряд ли когда-нибудь произойдет освобождение от чувства социальной общности и коллективизма, поскольку для россиян это равносильно отказу от своей «духовной плоти» и формирующей ее системы морали. 46,1 % респондентов согласны с такой точкой зрения.
Поскольку русские традиционно отличаются коллективизмом, кризис идентификации национального коллектива просто обязан был оказаться болезненным. А именно, при типичном для русских преобладании группового над индивидуальным, стоило ожидать серьезной обеспокоенности при изменении принадлежности к национальной группе.
Кроме того, обращает на себя внимание тот факт, что согласно данным социологических исследований, проведенным в конце 90-х годов XX века, у значительной части опрошенных (от 33,4 % до 50,3 %) нет предубеждений против того, чтобы марксизм как идеология и в дальнейшем была бы одним из предметов политической экономии и социальной философии, поскольку его идеи верны, хотя и теряет свою значимость последние 10 лет. По этой же причине очень трудно реализовать в российских условиях модель капитализма классического типа. Искусственное внедрение в массовое сознание россиян принципов западных форм демократии и основанной на либерализме идеологии не приносит, как полагает около половины респондентов, положительных результатов.
Весьма интересная картина вырисовывается при анализе социологических данных. Судя по этим результатам, 43,2% опрошенных склонны «вплетать» СССР в общую историю России, если речь идет о ее мессианском предназначении - служении всему человечеству. Это свидетельствует об этическом принципе, присущем в целом моральной системе российского народа, которая поддерживалась и культивировалась социалистической нравственностью. Также в данном контексте важен тот факт, что большинство участников опроса (73,3 %) не согласны с утверждением, будто «во всей 70-летней истории СССР найдется мало того, чем можно гордиться». При этом люди не разделяют мифа о якобы имеющей место тотальной слежке за населением в СССР: не согласны с таким суждением 58,9 % против 18,0 % кто одобряет его. В то же время 51,1 % респондентов считают, что в Советском Союзе многое делалось для обеспечения социальной справедливости. Все это позволяло основной массе людей ощущать свою причастность к большой общности, к великому народу.
Особенно важен при исследовании субъективных основ социокультурной идентификации россиян анализ параметров социального времени. И здесь обращает на себя внимание, растущее от этапа к этапу значение исторических параметров, к которым относятся и персонализованные показатели, т. е. оценка «великих людей».
В числе изменений, заслуживающих особого внимания, дальнейшая акцентировка немногих «успешных», «утверждающих» событий: победный 1945-й и полет Ю. Гагарина. Растущее внимание к ним - своего рода поиск точек опоры в историческом потоке.
В период перестройки и начала реформ была широко распространена точка зрения, заключавшаяся в том, что реформы, ликвидировав гнет партийного аппарата, освободят в людях творческие силы, которые раньше просто не могли найти достойного применения. Возможно, если бы реформы осуществлялись в условиях культурной и институциональной преемственности, люди с устойчивой мотивацией на профессиональный успех могли бы реализовать свои притязания.
Таким образом, современное российское общество в целом лишилось устойчивой идентификации. Оно перестало быть «социалистическим», но не стало «капиталистическим». Оно не хочет отождествлять себя с Советским Союзом, но не может отождествлять себя с Россией, какой она была до 1917 года. Это является причиной колебаний в непоследовательности в российской политике - своего рода синдром потери идентификации на общегосударственном уровне.
Социологические исследования проблемы идентификации современной российской личности позволили установить наличие ряда советских культурно-духовных ценностей, принадлежность к которым признает значительная часть населения и сегодняшней России. При этом некоторые из этих ценностей свидетельствуют о приемственности советской идентичности российской, дореволюционной хотя и в определенной мере видоизмененной.
Советско-общинная, в определенной степени патриархальная мораль и по сей день, сохраняет устойчивые позиции, что оказывает существенное влияние на идентификационные процессы современной российского общества, детерминируя их особенности.
Социокультурная идентификация российской личности может быть охарактеризована как противоречивый, неоднородный процесс, в котором за предельно короткий период феномен «советского человека» трансформировался в многоликий портрет «россиянина» при этом, сохранив оставшиеся ценности советского человека.
АВТОР: Миранович В.Н.