Русский этнос в XX веке: тенденции социокультурной трансформации
К началу XX века русское общество так и не успело выработать некую сумму общих представлений о себе, которую разделяли бы все его слои. Это в значительной степени обусловило духовный кризис в России, создало благоприятную почву для восприятия представителями различных общественных категорий идей, обосновывающих и закрепляющих их разделение по классовому признаку, для распространения этого принципа ко всем сторонам жизни, к прошлому страны, к ее культуре, духовным ценностям.
Специфика решения в России после октября 1917 года национального вопроса и возведение принципа интернационализма в ранг одного из главных идеологических постулатов создающегося общественного строя, оказала влияние на становлении новых форм общественного самосознания.
С одной стороны, государственная организация впервые была осуществлена по национальному признаку, и свидетельство о национальной принадлежности человека заменило в его документах указание на исповедуемую религию. Было провозглашено право всех наций и народностей страны на свободное экономическое, политическое и культурное развитие. Преследованию подвергались разжигание национальной розни и пропаганда превосходства одного народа над другим.
С другой стороны, на практике реализация этих идей приводила порой к прямо противоположным результатам. Классовый подход к национальным традициям, разделение их на «прогрессивные» и «реакционные», способствовал отнесению к категории «буржуазного национализма» любых проявлений национальной самобытности.
Наибольший ущерб подобная национальная политика нанесла русскому народу. Провозглашение бывшей Российской империи «тюрьмой народов» прямо или косвенно возлагало ответственность и вину за существование этой «тюрьмы» на всех русских. Русский национализм, или «великодержавный шовинизм», был объявлен главной опасностью среди прочих опасностей националистического толка. В 1920-1930-е годы любое напоминание о прошлом дореволюционной России, если оно не касалось народных восстаний и деятельности революционных организаций, попадало под подозрение в проповеди великодержавного шовинизма. В результате русские надолго оказались лишены цельного представления о своей истории и культуре, о своем месте в общем процессе развития человечества, и в частности представления о своей роли в создании одной из великих мировых держав.
Всестороннее и последовательное насаждение идеологии интернационализма приносило заметные плоды. Справедливости ради отметим, что эта политика вряд ли заслуживает однозначно негативной оценки. При всех ее бесспорных издержках надо признать, что национальные противоречия если и не были устранены, то в некоторых случаях были заметно смягчены, загнаны внутрь, что целые поколения людей разных национальностей воспитывались в духе общегосударственного единства, что культура страны вбирала в себя лучшее, чем располагал тот или иной народ. Почву для восприятия принципов интернационализма создавали и гигантские миграционные процессы, в том числе мощный приток населения из различных национальных регионов в новые центры создающейся промышленности. В том же направлении действовала и политика подготовки на базе научных и культурных учреждений центральной России кадров национальной интеллигенции для тех республик, которые не располагали для этого собственными возможностями.
Наиболее глубокий отклик принципы интернационализма нашли в сознании русского народа, несмотря на то что, его национальному самосознанию был нанесен едва ли не самый тяжкий урон. Это во многом объяснялось особенностями исторического развития, полиэтничностью, веками вбиравшей в себя и ассимилировавшей представителей других народов и национальных групп, ролью русских в создании Российского государства и удельным весом в нем, местом в европейской и азиатской политике и вкладом в становление мировой культуры.
Представители русского народа наиболее легко привыкли к мысли, что они являются частью единого советского социалистического общества и государства. Так почти 80% опрошенных русских, независимо от места проживания, Родиной считали весь Советский Союз. Убеждение в этом укреплялось и исторической традицией, и сохранением лидирующего положения русского элемента в жизни державы (высокий процент русских в руководящих государственных и партийных органах и в армии, русский язык как средство межнационального общения, преимущественно русский по составу рабочий класс и т.д.).
В национальных районах страны с высокой численностью русского или русскоязычного населения подобное, «общесоюзное» мышление, на практике нередко проявлявшееся в нежелании осваивать местный язык или в недостаточно бережном отношении к национальным обычаям, в ряде случаев вызывало раздражение коренных жителей и объективно усиливало рост националистических настроений. К примеру, в середине 1980-х годов только 14% русских, проживающих в Таллинне, свободно владели эстонским языком, в Ташкенте лишь 5 - 6% хорошо знали узбекский язык. Совсем не знали языка коренной национальности республики в Таллинне 38% русских, в Ташкенте - 69%.
Кроме того, с конца 1970-х и до начала периода перестройки идеология русских национально-патриотических течений развивалась в большей своей части в отрыве от массового общественного сознания. Об идеологической борьбе «Молодой гвардии» и «Нового мира» знала, как правило, лишь часть гуманитарной интеллигенции. Массовое сознание русских, как фиксировали этносоциологические опросы, было сравнительно спокойным, и отношение к другим народам СССР нейтральным или благожелательным. Негативные межэтнические установки на деловые и внутрисемейные контакты фиксировались не более чем у 10-12% русских респондентов, а полное неприятие межнациональных контактов демонстрировали 2-8% опрошенных.
Вместе с тем, в обществе уже были созданы объективные условия для подъема этнонационального самосознания русского населения.
Во-первых, к 1980-м года изменились социально-статусные позиции народов СССР. К 1979 году уже у восьми народов союзных республик (украинцев, белорусов, армян, грузин, эстонцев, латышей, литовцев, казахов) работники умственного труда составляли больше четверти занятого населения, то есть была создана интеллектуальная элита, способная выражать национальные ин-тересы. И русские контактировали уже не с «младшими» братьями, а с народами, осознающими себя равными с ними партнерами. Изменения в статусных позициях, как правило, приводят к обострению межнациональных противоречий. Поскольку, когда одни этнические общности догоняют по экономическому положению, социальному статусу, уровню культуры другие, в прошлом более развитые, у первых возникают новые потребности, а у вторых - опасения за прежний статус.
Во-вторых, недовольство ухудшением экономического положения в республиках и общей политической обстановкой проецировалось на Центр, который ассоциировался русскими, что не могло не вызывать ответной реакции русских. Национальные движения на местах вызывали ситуацию психологического заражения среди русских, и часть их применяла тактику «зеркального отражения» - создание интерфронтов, объединенных советов коллективов. Образ «оккупантов», обсуждение в республиках законов о государственном языке, 0 гражданстве не только задевали интересы и национальные чувства русских, но и вызывали реакцию консолидации.
Другой момент, связанный с перестройкой и влияющей на самосознание русского народа, - это отношение политической и интеллектуальной элиты к национальному вопросу. На первом этапе перестройки и вплоть до 1989 года идеология и политика как команды М.С. Горбачева, так и леворадикального фланга не были ориентированы, за редким исключением, на использование национальных идей. Либерально настроенная интеллигенция была занята процессом построения демократии и гражданского общества, а простой русский обыватель жил надеждами социальных и экономических перемен. Русское национально-патриотическое направление в идеологической сфере существовало как бы параллельно и правительству, и широким массам, и концентрировало внимание на экологии (московские группы «Преображенцы», «Слобода», возвращении культурного наследства (В. Астафьев, П.Проскурин). В то время как у народов союзных и автономных республик практически все общественные движения в той или иной форме поднимали вопросы национально-политические - проблемы суверенитета, экономической самостоятельности, языка.
До выборов в российский парламент 1989 года в либеральных и леворадикальных кругах демократического направления у русских национальные идеи еще не были взяты на вооружение, а в национально-патриотическом направлении общественной мысли наблюдалась активизация. К этому времени были сформулированы основные идеологемы для будущей России: «идея своеобразия русского пути развития, и невозможности перенесения на российскую почву западных образцов экономики», «опора на русский национальный патриотизм как спасительную стимулирующую силу». Эти идеи противопоставлялись либерально-демократическим настроениям. Но так и остались на уровне интеллектуальных дискуссий, так как широкая масса населения была озабоченная проблемой выживания в нелегкий период социальных и экономических преобразований.
В политической жизни использование национальной риторики начинает прослеживаться с середины 1989 года. При этом идея национального патриотизма эксплуатировалась как демократами, так и противниками перемен. Идею российского суверенитета активно использовал в своих предвыборных выступлениях Б.Н. Ельцин: «Большое внимание надо уделить русскому населению. И это не шовинизм, а необходимое условие для национального возрождения». Идея об ущербе, нанесенном русским тоталитарной системой, репрессиях в отношении интеллигенции и крестьянства использовались и другими политиками.
Но, несмотря на обращение к проблемам русского населения, использование идеи национального возрождения власть и интеллектуальная элита по-прежнему оставалась далека от простого русского народа, не способствовала его сплочению. И хотя существовали и объективные предпосылки, и сформулированы основные идеологемы, заметный рост этнонационального самосознания русских проявился не сразу, а лишь к концу 1990-х годов.
Так в 1993 году замеры динамических характеристик этнического самосознания (потребность в принадлежности к этнической группе и субъективная значимость этнической идентичности) показывали, что по этим показателям русские в 1,5-2 раза отставали от татар, саха-якутов и тувинцев. Тогда как данные опроса 1997 года фиксируют усиление чувства этнической аффилиации у русского населения: никогда не забывают, что они русские до 40% опрошенных.
Сказался процесс денационализации. К распаду СССР русские пришли с самыми низкими индексами национальной сплоченности и солидарности. Об этом говорит и малая озабоченность судьбой русскоязычного населения в республиках и отрицательное отношение даже к русским беженцам, и то, что гордость великими людьми своей нации выражена у русских в минимальной сте-пени. У Э.Дюркгейма есть понятие динамической плотности той или иной человеческой ассоциации, под которой понимается нравственная сплоченность социума, отсутствие в нем сегментарности. Русские не смогли противостоять ни растущей сегментарности социума, ни резкому падению его нравственной сплоченности. Последствиями денационализации для русского народа стали - неспособность консолидироваться, встать на защиту национальных интересов, равнодушие к русским беженцам и к судьбе русской диаспоры оказавшейся в ближнем зарубежье.
Пульсирующая динамика русского этнонационального самосознания не раз проявляла себя в истории: в периоды тяжелых испытаний у русского человека резко повышается осознание своей этнонациональной общности, но оно же крайне ослабляется в периоды спокойного, «равнинного», по выражению А.И. Герцена, течения жизни. Но как показала, теперь уже история, после советской «прививки» интернационализма «пробуждение» оказалось непростым.
В начале 1990-х годов распалась скрепляющая граждан СССР идеологическая формула «советскости», а вместе с ней и привычная структура социальных идентичностей отдельных советских людей и народов. Идеологическая инерция понятия «общность народов», набранная в предыдущий исторический период, с неизбежностью обернулась расцветом «локальных общностей», формирующихся по новым экономическим, культурным, географическим и иные критериям.
В условиях коллапса централизованного государства и его идеологии этничность становилась наиболее доступной и понимаемой основой для массовой мобилизации и коллективного действия, чем и воспользовались национальные элиты в республиках Российской Федерации. Для титульных народов РФ конструирование этничности осуществлялось через идеи торжества справедливости, этнического возрождения, восполнения этнокультурных потерь, для русского населения этническая самоидентификация была существенно затруднена, по ряду причин. Образуя этническое большинство в СССР и РФ, они всегда имели сильную государственную идентичность, и чувство принадлежности к государству было намного сильнее, чем к этнической группе.
Следует учитывать и тот факт, что центральным моментом процесса самоидентификации является соотнесения «себя»/»нас» с набором ключевых контрагентов - «они»/»иные». Если для этнических меньшинств русские во все времена выступали в качестве конституирующего «иного», по отношению к которому и происходило самоопределение, то само этническое большинство в условиях Российской империи, затем Советского Союза по отношению к меньшинствам не самоопределялось. Для русского народа конституирующим «иным» являлись, особенно в условиях внешнего вызова, иностранные народы: французы в Отечественную войну 1812 года, немцы в Великую Отечественную, американцы в период «холодной войны». В повседневности русское население чаще всего самоопределялось по отношению к государству. Но государство распалось, радикально изменилась вся система социальных отношений, и русские пришлось осознавать свою этничность «вглядываясь» в другие этнические группы.
Кроме того, в начале 1990-х годов смена идентичности у русского народа - с советской на постсоветскую - проходила в условиях психологического проигрыша и определенной социально-психологической дезадаптации. Процессы психологической дезадаптации русских были обусловлены как объективными причинами, связанными с утратой державного самосознания и угрозой распада России, демографической убылью населения в стране и потерей русским языком статуса единственного государственного, так и специфическим характером переживания русскими этих потерь. Как отмечает СВ. Рыжова, русские оказываются в ситуации психологического проигрыша не только по ряду объективных причин, но и в силу определенных характеристик их группового габитуса: они более пассивны в своих экономических установках, чем другие народы РФ. Это проявляется в потенциально более низкой мотивации, как к достижению богатства, так и к избеганию нищеты.
И если у титульных народов взрыв этнических чувств артикулировался в тезисах необходимости развивать язык и культуру, то для русских актуализация этнонационального самосознания связывалась с усилением государственной идентичности. Но к середине 1990-х годов потенциал доверия к власти снижался, и это недоверие становилось катализатором роста нигилистических настроений и обретения негативных солидарностей. Негативные солидарности построены на неконструктивных началах, их характеризуют ситуационное чувство сплоченности, возникающее вследствие противостояния чему-то или кому-то, поиски врага и тенденция усматривать причины собственных неудач и бед во внешнем влиянии. В полиэтническом, поликонфессиональном обществе, особенно с высоким притоком мигрантов, в «образ врага» попадают, как правило, меньшинства.
Исследования этносоциологов, под руководством Л.М. Дробижевой показывают, что уровень этнонационального самосознания русских в 1990-х годах неуклонно повышался. Эмпирическим индикатором выступал утвердительный ответ на высказывание: «Я никогда не забываю, что я... (далее указывалась соответствующая национальность)». За период 1994 - 1999 годов у представителей других национальностей прирост согласных с данным высказыванием составил 10-15 %, тогда как у русских он удвоился, достигая 40% от доли опрошенных. При этом актуализации этничности отмечалась не только в республиках РФ, но и в «русских» областях и районах. При этом также росли эмоциональные показатели: если в 1994 году не более 8% русских в республиках отвечали, что «любые средства хороши для отстаивания благополучия моего народа», то в 1999 году и в республиках, и впервые в русских областях такую установку продемонстрировали более четверти русских респондентов.
К сожалению, росло и число приверженцев националистических установок. Так по данным ВЦИОМ, доля людей частично или полностью поддерживающих идею «Россия для русских» возросла с 1998 по 2002 годы с 46% до 55% опрошенных, а в 2001 году составила 60%. Впечатляет и картина массовых этнических фобий среди русского населения, открывающаяся при анализе ответов на вопрос: «Представляют ли сейчас угрозу безопасности России люди нерусских национальностей проживающие в России?». Негативный ответ -»никакой угрозы» - дали лишь 19,6%, а почти 2/3 опрошенных (57,7%) ощущают ту или иную меру угрозы со стороны лиц другой национальности.
Тем самым, можно отметить, что к концу 1990-х годов наблюдался подъем русского этнонационального самосознания. Этот процесс мог быть оценен как позитивное явление, в том смысле, что период «самобичевания» наконец то сменился восстановлением самоуважения, обретением чувства национального достоинства, если бы не сопровождался эскалацией этнических страхов и фобий в массовом сознании. Причин тому было несколько.
Большинство российских этносоциологов определяют рост этнонационального самосознания русских как ответ на предшествующую активизацию этнических меньшинств, реакцию на негативное отношение со стороны национальных движений других народов СССР и России, переносивших зачастую на «старшего брата» грехи советского режима. Безусловно, активность одних этнических общностей оказывает провоцирующее влияние на другие, активизирует их. Однако такое объяснение является несколько упрощенным.
Поскольку, во-первых, не учитывает незначительную численность той категории русских в России, которая имела непосредственный негативный опыт межэтнического общения.
И, во-вторых, не дает ответа на главный вопрос: почему ответ русских так запоздал? Основной пик миграций из новых независимых государств и некоторых республик РФ был пройден в 1994 году, к этому же времени постепенно угасали вспышки этнической активности (кроме Чечни), а рост этнической солидарности и самосознания, наряду с этнической тревожностью и проявлением национализма, среди русских заметно проявил себя в конце 1990-х годов.
Э. Паин, руководитель Центра по изучению ксенофобии и экстремизма Института социологии РАН, объясняет данное явление в терминах рецидивирующего традиционализма, и действием четырех основных его механизмов.
Первым механизмом, по его мнению, является кризис идентичности и разновременность процессов этнической мобилизации. Крутые исторические перемены, а именно распад СССР, породили кризис идентичности, и стимулировали сплочение людей в рамках традиционных общностей - этнических, клановых, конфессиональных. И если исходный толчок для активности был общим, как для меньшинств, так и для большинства. То небольшие по численности, территориально локализованные общности, быстрее консолидируются и легче находят в своей исторической памяти обиды, чем большие общности, расселенные на обширных пространствах.
Вторым механизмом является изменение политических стратегий федеральной власти в отношении этнических сообществ России. Этническая политика обоих российских президентов была и остается реактивной, то есть формируемой как ответ на некие актуальные вызовы. В эпоху Ельцина они исходили от национальных движений республик РФ, поэтому и его политика определялась формулой «Берите суверенитета, сколько можете». В эпоху Путина вызов исходил от этнического большинства, и ответом на него явилась политика ограничения прав этнической элиты в республиках РФ, постепенный переход к охранительной политике в отношении русских. Такая односторонняя ориентация власти на поддержку той или иной группы этнических сообществ, вызывает негативный ответ и консолидацию групп, которые считают себя «обделенными» вниманием власти.
Третий механизм - дрейф политической идеологии. Общество воспринимает и оценивает политические стратегии не на прямую, а опосредованно, через лидеров общественного мнения, так называемых «производителей смыслов». Именно элита формирует представления о справедливости или несправедливости государственной политики, в том числе и этнической, предписывая ей ориентацию на поддержку одних этнических общностей в ущерб другим. В постсоветское время заметно проявил себя дрейф элитарных идей. Если в период перестройки и в начале эпохи Ельцина доминировал комплекс идей, вытекающих из негативной оценки советского прошлого, «покаяния» русского народа за грехи имперской политики, то к концу 1990-х годов доминирующей становится прямо противоположная система оценок - определенная идеализация советской эпохи, негативная оценка постсоветских реформ, распространение представлений о комплексе обид русскому народу, нанесенных как «иными народами», так и самой властью.
Четвертым механизмом выступает процесс непоследовательной и незавершенной модернизации. Медленное непоследовательное развитие институциональных, социально-стратификационных условия для утверждения в обществе модернизационных ценностей, с одной стороны, и наличием обширного слоя людей и социальных институтов, являющихся носителями рецидивирующего традиционализма, с другой, препятствуют развитию единой гражданской идентичности жителей России, и активизируют этнический фактор.
Разделяя, в целом, предложенное Э. Паиным объяснение причин чередования активности этнического большинства и этнических меньшинств, позволим себе предположить, что активизация этнонационального самосознания русских была связана с воздействием культурной травмы, а точнее - с попыткой ее преодоления.
Так П. Штомпка описывает четыре основных типа ситуации, про которых возникает «культурная травма»:
- конфликт между фактами настоящего или прошлого, интерпретированными как несоответствующие базовым основам культуры;
- столкновение местной и иностранной культуры, объясняющееся как культурно пагубное явление;
- столкновение нового образа жизни со старой культурой;
- сами культурные несоответствия и несовместимости: разные темпы развития сегментов культуры, переосмысление событий прошлого, громкие разоблачения.
Обращаясь к истории постсоветской России можно констатировать, что в первой половине 90-х годов XX века сложился комплекс факторов, спровоцировавший развитие культурной травмы у русского этноса. Реагируя на состояние культурного раскола, люди используют различные стратегии совладания с травмой: от пассивного приспособления к сложившейся ситуации, до попытки создания новой культурной системы.
При этом следует отметить, что на огромной территории России постсоветские трансформационные процессы имели региональную специфику: социально-профессиональный состав народов, процессы мобильности, определяли возможности модернизации, а этническое равенство или неравенство задавали тон социальному самочувствию людей, сказывались на состоянии межэтнических отношений.
АВТОР: Муха В.Н.