Идея личности в композиционно-образной структуре сонета XVIII-XIX веков
Шествие жанрово-строфической формы сонета по поэтическим просторам русской литературы начинается с эпохи классицизма: в этот период сонет утвердился на русской почве, приняв все национальные особенности литературы. Как и всякая литературная эпоха, период главенства классицизма в культурной жизни отличался особым толкованием человеческой сущности и ее роли в социокультурной действительности. Присущие классицизму антропоцентрические тенденции закономерно обусловливались в художественной системе творца слова «признанием способности человеческого разума познавать божественные и естественные законы и нормы жизни» (Чебанюк Т.А., 2000. - С.42), но при этом сущность человека и его место в мире уравновешивалось другой тенденцией - тенденцией абсолютной государственности. Утверждение идеи государственности, идеологии воспитания и функционирования человека в культурно-историческом процессе как «образца идеального» определило парадигму личности данного периода: фиксированная в пространстве и времени модель человека, ориентированная на соблюдение установленных законов и норм бытия.
Нормативность эпохи определила и ограниченность проявления сущностных качеств образа личности, как правило, зафиксированных в его имени. Конкретное имя, включенное в поэтическую традицию, являлось «просто символом славы, формулой похвалы..., знаком жанра» (Гуковский Г.А., 2001. - С.314). Для сонета, генетически предрасположенного к философско-эстетическому и психологическому осмыслению диалектической сущности бытия, такое использование имени было не характерно.
Уходя своими корнями в народную культуру, где имя является «временно-пространственной формой личности, определяет судьбу и предсказывает будущее» (Флоренский П.А., 2000. - С.22), сонет естественно не отвечал запросам времени и осознавался некоторыми поэтами - классицистами, например, Сумароковым А.П., как «малость, которая может быть интересна только в силу актуальности избранной темы» (Бердников Л.И., 1997. - С. 48). Поэтому возникают различные жанрово-строфические вариации сонетной формы, утверждающие или отрицающие в личности качества, соответствующие духу времени: сонеты-оды, сонеты-эпиграммы, сонеты-мадригалы, где, впрочем, не наблюдалось усиленного внимания к личности как таковой, а тем более к ее внутреннему миру. В таких сонетных опытах основным движущим вектором повествования являлся не образ личности, способный отразить авторское мировоззрение, существующий миропорядок и обозначить связь времен, а определенные идеологические и социальные регуляторы, по которым должна выстраиваться жизнь и общественная практика. Например, сонет В.К. Тредиаковского «Прославляя высокий день рождения всегда августейшия Анны Иоанновны»:
Что за гласы слышу я восклицаний многи?
И людей Двор весь полки что сей окружают?
С торжеством не тот ли день идет светел в чертоги,
Добры россов что сердца в радость посвящают?
Тот, поистине День; тот: все цветут дороги,
Верны подданы сие громко отвечают;
А при АННЕ, веселясь, чрез приветствий слоги
Благодари вопль от души БОГУ воссылают.
Кто не весть уже сего, Державнейша АННА!
Как за милость ТЯ ТВОЮ хвалит вся Вселенна?
Добродетелей бо всех отрасль ТА избранна Праведно хвалой ТЫ сей так везде почтенна; То всяк знает о ТЕБЕ, что, о УВЕНЧАНЫ А! Скоро зришься в мире коль, толь и вооружена. (Бердников Л.И., 1997.-С.135)
Предлагаемый сонет представляет вариацию сонета-оды, где действуют те же законы построения повествования, что и в оде: «...каждой ситуации соответствует новое имя, индивидуальность мотива соединятся с индивидуальностью имени» (Гуковский Г.А., 2001. - С.81). В структуре сонета, как и в оде, наблюдаются тематические параллелизмы и повторы, где повторяющееся слово становится опорой всего стиха (хотя, канонический сонет, по мнению Тредиаковского, должен избегать различного рода параллелизмов и повторов).
Лирическое повествование сонета пронизано идей возвеличивания, возведения в ранг созидателя-творца образа лирической героини. Образ подвергается библейской мифологизации, что возводит его в массовом сознании эпохи в ранг мифологического демиурга. Идея произведения, продиктованная временем, подчиняет себе внутреннюю сущность личности, и имя выступает не как носитель морально-эстетических ценностей, а как идеологический ориентир, лишенный при этом культурно-исторической базы. Имя оторвано от своей «духовной сути» и не есть «категория познания личности» (Флоренский П.А., 2000. - С.21). Оно функционирует как определенный знак, указывающий на социальный статус. Подход к категории имени как к «абстрактной фикции нереальной мыслимости» (Лосев А.Ф., 1997. - С.219), отсутствие индивидуально-авторской идеи личности и ее воплощения в культурно-историческом континууме определило композиционно-образную структуру сонета. Повествование экстенсивно, сюжетная коллизия линейна, лирический субъект изображен в одной временно-пространственной плоскости. Такое наполнение сонета не соответствовало его эстетической системе, которая в полной мере может быть раскрыта лишь при осознании личности и ее имени как точки отсчета в круговороте времен, толковании мифа как возможности осмысления бытия человека в нескольких пространственно-временных континуумах, как «восстановление первоначального времени через... сотворение мира» (Элиаде М., 2000. - С.38).
Еще одним примером может служить «Сонет и эпитафия» М.М. Хераскова:
Я век свой по свету за пищею скитался, Пристанища себе нигде я не имел, Везде я странствовал, жил тамо, где хотел, Чужим я был одет, чужим я и питался.
Убогим сиротой от матери остался, Но свет, приняв меня, как сына воспитал, Всяк пищу мне давал, и мною всяк гнушался, Но я отцами всех на свете почитал.
Всечасно был гоним я в свете роком строгим, Родился сиротой, живот скончал убогим, И видел множество различных счастья проб.
Как жизнь та ни гнусна, но я об ней жалею, Я небом был покрыт, а днесь покрыт землею, Мой дом был целый свет, а ныне тесный гроб. (Совалин B.C., 1986. - С.9)
Лирический образ осмыслен автором не как самостоятельная личность, способная к самоосознанию и самореализации, а как отдельная, единичная данность, лишенная своего жизненно-бытийного пространства. В отличие от эпитафии, находящейся на более низкой ступени иерархической лестницы, сонет дает возможность автору показать систему социокультурных связей героя, где единственно приемлемой оказывается проекция «человек - государство», в которой «индивид обязан сознательно контролировать и регулировать свое поведение, а важнейшее средство этого - рациональное самопознание» (Кон И.С., 1984. - С.80). Но при этом «я» героя не имеет самодовлеющего значения и ценности, а его «внешний образ» несет ответственность не только за себя, но и за всю общественную систему отношений. Сущность «я» абстрагируется, растворяется в сознании читателя. С одной стороны, это обусловлено тем, что в эпоху классицизма «только жанровая определенность делает литературное произведение художественно значимым единством» (Гиршман М.М., 2002. - С.20), а с другой, отсутствием интереса к личности как самоценной сущности, эстетической категории, организующей вокруг себя художественное пространство произведения.
Ориентация сонета на изображение «освободившейся от средневекового аскетизма личности» (Федотов О.И., 1990. - С.9) заложена в его архитектонике, представляющей абстрактное числовое противопоставление, соотносимое с магистральной мифологической оппозицией сакральное/мирское. Такая антитетичная структура жанрово - строфической формы рассматривалась отечественными поэтами - классицистами лишь как строгий традиционный для европейской поэтической культуры набор канонических правил, при соблюдении которых сонет изолировался от своего предыдущего культурно-исторического контекста и был лишен эстетической значимости. Подобный подход привел к разрушению и обесцениванию формы: внешняя оболочка находилась в оппозиции к своему внутреннему содержанию. Присущий сонету принцип построения повествования: теза - антитеза - синтез, - не находит должной реализации. Действие развивается по иной схеме: теза - теза - теза. Например, сонет А.П. Сумарокова «О существа состав, без образа смешенный...». Сонет направлен на обличение «стыда девичества лишенной». Первые строки строф: «О существа состав, без образа смешенный... О ты, несчастный плод, любовью сотворенный... Я вижу в жалобах тебя и во слезах...То два мучителя старались учинить», - наглядно демонстрируют развитие лирического сюжета, в котором прослеживается невозможность героя противостоять нормативной коллективной организации и психологии, что связано с отсутствием в сознании человека потребности индивидуализации культурного бытия. Вследствие этого понятие личности не стало категорией, определяющей содержание сонета.
Отличительной особенностью жанрово-строфической формы данного периода является отсутствие ситуации, воплощающей противоречие эпохи, то есть конфликта. Поэтому предметом изображения в сонете становятся отдельные аспекты многосторонних отношений человека и действительности. Отсутствие личностно выраженного конфликта компенсируется анализом меры осознания лирическим субъектом нравственных постулатов общества, в результате чего создается особая композиционная структура, весь материал которой по своей доминанте соответствовал нормам общественного бытия, а по своей сути находился в субъектной ему подчиненности. Поэтому сюжет ограничен конкретным идеологическим континуумом. В результате художественный мир сонета разрознен, состоит из отдельных элементов, а индивидуальное «я» не способно к сведению всех структурных компонентов в совокупный образ личности. При этом «модель человека идеологически задана, социально нормирована и репрезентирует целостный (нераздвоенный) тип человека» (Чебанюк Т.А., 2000. - С. 165). Таким был сонет в первой половине XVIII века.
Вторая половина XVIII века характеризуется наличием творческой установки: «все исходит из человека, и все сходится в человеке» (Чебанюк Т.А., 2000. - С. 165). Поэтому время отличается наибольшим интересом к личности в разных ее составляющих. В этот период формируется «целостная рационалистическая теория, которая претендовала на универсальное и абсолютное объяснение человека и общественной жизни, на знание путей его исправления» (Чебанюк Т.А., 2000. - С. 167). Расширяются и познавательные границы жанрово-строфической формы: сонет становится способом философского осмысления насущных проблем бытия. В структуру лирического повествования вводятся понятия отчаяния, тоски, покоя, утешения, истины, жизни и смерти способные вывести сознание читателя на более высокую ступень абстракции. Проблема осмысления своей участи и идентификация своего «я» в культурно-историческом процессе развития эпохи - ведущие темы сонета этого периода. Например, сонет А.А. Ржевского:
Пройдет моя тоска, и век драгой настанет,
Минуется напасть, не буду я тужить.
Сулит надежда то, она и не обманет.
Не вечно в горести и муке мне прожить.
Желаемый душе покой моей предстанет,
Судьба смущенный дух не будет мой крушить.
Зловредный случай мой со временем увянет;
Начнут приятные утехи мне служить.
Прейдет мучение, настанет жизнь другая,
Наполнена утех, приятная, драгая.
Смягчися, рок, скорей, прейди, печаль моя.
Престань меня терзать, окончись, время слезно,
Приди душе покой, сокровище любезно!
Когда же он придет? ~ как жизнь окончу я. (Совалин B.C., 1986. - C.l 1)
В предыдущих сонетных опытах в оппозиции жизнь/смерть жизнь толковалась как принятие общественных устоев, смерть - показатель нарушения законов общества. В представленном примере жизнь - осознание утопичности общественных позиций, смерть - покой, новая жизнь. В результате идея лучшей жизни восходит к архетипическому мотиву «возвращения, восстановления первоначального, сакрального времени» (Элиаде М., 2000. - С.41). Но человек не становится исходной точкой отсчета в поисках новой концепции мира и самого себя. Превалирует проекция «человек - государство», которая, впрочем, усложняется за счет вовлеченности человека в трансцендентные, социально-исторические и общественные сферы отношений. Вследствие чего повествование сонета развивается по принципу теза - теза - антитеза, либо теза - антитеза - теза, что дает возможность синтеза. Развитие действия характеризуется напряженностью, наличием скрытого конфликта. Но форма по-прежнему находится в оппозиции к содержанию, поскольку человек осознает только свою мирскую предназначенность и не ощущает себя делателем культурно- исторического и философско-эстетического бытия. Личность не стремится себя исторически идентифицировать, что говорит об отсутствии исторического и личностного самосознания. Преобладают социальные структуры, характеризующиеся преимущественной направленностью во внешний мир.
Сонеты этого периода сближаются с жанром элегии. Иллюстративны в этом смысле сонет «На отчаяние» и элегия «Терпи, моя душа, терпи, различны муки...» А.П. Сумарокова. Сопоставительный анализ двух лирических жанров позволяет выявить индивидуальные, свойственные только сонету формально-содержательные особенности.
Сонет А.П. Сумарокова «На отчаяние»:
Жестокая тоска, отчаяния дочь!
Не вижу лютыя я в жизни перемены:
В леса ли я пойду или в луга зелены
Со мною ты везде и не отходишь прочь.
Пугаюся всего, погибла сердца мочь.
И дома, где живу, меня стращают стены.
Терзай меня, тоска, и рви мои ты члены,
Лишай меня ума, дух муча день и ночь!
Препровождаю дни единою тоскою; К чему такая жизнь, в которой нет покою, И можно ли тогда бояться умереть?
Я тщетно в жалобах плоды сыскать желаю. К тебе, о боже мой, молитву воссылаю, Не дай невинного в отчаянии зреть! (Совалин B.C., 1986. - С.6)
Элегия А.П. Сумароков «Терпи, моя душа, терпи различны муки...»
Терпи, моя душа, терпи различны муки, Болезни, горести, тоску, напасти, скуки, На все противности отверзлось сердце днесь, Хоть разум огорчен и омрачен дух весь! Веселой мысли нет, все радости сокрылись... К которой не воззрю, тоскуя, стороне, Я помощи себе не вижу ниотколе, От всех сторон беда, и нет надежды боле... На что ты кажешься, жизнь, в радостях кратка, И долговременна, кому не так сладка? Когда велит судьба терзаться неотложно, Сноси печали, дух, сноси их сколько можно! И если их уже ничто не отвратит, Отваживайся! Смерть их вечно прекратит. (Фризман Л.Г., 1991. - С.59)
Композиционно-образный центр сонета и элегии - тема неприятия существующего общественного уклада, выражается автором через понятия тоски, печали, напасти и болезни. Как в сонете, так и в элегии изображено настроение лирического субъекта, запечатленного в общих чертах в лирической ситуации. В элегии «между всеми частями устанавливается некое тематическое равенство, и она превращается в объемистую смысловую тавтологию» (Гуковский Г.А., 2001. - С.79), где перечисляются признаки душевного состояния героя, локализированные в абстрактном пространстве лирического повествования «Я помощи себе не вижу ниотколе,/От всех сторон беда, и нет надежды боле», В сонете действие развивается последовательно, осложнено за счет дополнительных характеристик лирического героя. Лирическая ситуация отличается большей конкретностью, детальностью «В леса ли я пойду или в луга зелены//И дома, где живу, меня стращают стены», что позволяет выделить этапы сюжетно - композиционного движения сонета. Повествование элегии линейно, не расчленено композиционно, а кульминация растворена в художественном пространстве. Сонет в этом плане отличается большей структурированностью лирического сюжета. Кульминационный момент ярко обозначен, выражает морально-этические нормы общества, дает их разъяснение. Элегия же не несет никакой дидактики, ее содержание связывается с обобщением и объединением ситуации.
Как для сонета, так и для элегии этого периода (за исключением некоторых случаев) характерно отсутствие имени, поскольку «имя героя символически закрепляет его единичность, отличает его от других мыслимых героев» (Гуковский Г.А., 2001. - С.81), что нехарактерно для лирической системы рассматриваемого периода. В элегии это объяснимо тем, что ее содержание носит общественный характер, выражает настроение массы, а в сонете обусловлено другими причинами. Во-первых, сонет не воспринимался как жанр, способный запечатлеть те или иные качества личности, соответствующие духу времени и отображающие текучесть общественного сознания, а во-вторых, он являлся новой формой в поэтической системе жанров и представлял интерес преимущественно в сфере формальных экспериментов.
В целом ориентация сонета на элегию прослеживается только на тематическом уровне, а способы сюжетно-композиционного раскрытия автономны и зависят от формально-содержательных особенностей сонета:
- хронологически последовательное изложение лирического события;
- детальность лирической ситуации;
- сфокусированность художественного события на лирическом герое;
- пространственно-временная конкретизация лирического события.
Таким образом, несмотря на эпоху нормативного, жанрово - традиционного сознания сонет ориентирован на индивидуальность духа художника, на воссоздание полного бытия личности и эпохи. В отличие от других лирических жанров, в частности элегии, которая формировалась в рамках историко-литературной ситуации, сонет развивался автономно, согласуя свои формально-содержательные особенности с историко - культурной ситуацией.
Начиная с 70-х годов XVIII века, возникает потребность идентификации современного исторического сознания и появляется проекция человека в историю как сознательная обращенность к близкому прошлому, где явления настоящего воспринимаются как прошлое, а будущее как настоящее. В сонете значительно расширяется культурное пространство лирического образа. Например, сонет В.И. Майкова «К Михаилу Никитичу Муравьеву»:
Когда ты, Муравьев, пленен той гласом лиры, С которою свою учился соглашать, Последуй ей и пой: места не будут сиры, Которые по мне ты будешь утешать.
Москва под сению монаршия порфиры. Здесь будет пение сугубое внушать, Когда, виясь над ней, прохладные зефиры. Со нашим тоном тон свой будут соглашать.
И бог Невы хоть нас, как мню, не позабудет, Но более скорбеть о пении не будет, Когда ты тщание свое употребишь,
Чтоб был подобен слог певцов приятных слогу, Как Сумароков всем к тому явил дорогу, То пением своим, поверь, не согрубишь. (Совалин B.C., 1986.-С.19)
Сознание не только лирического субъекта, но и читателя сонета еще не может аккумулировать в себе две сферы межличностных отношений: бытовую и культурно-историческую. Поэтому в структуре лирического повествования появляется лирическое «я» как участник события. Обособление лирического «я» говорит о наметившейся тенденции диалогизации сонетного повествования, что, в свою очередь, дает возможность формирования вариативной модели отношений, «при которых субъект речи смотрит на себя со стороны как на «другого» (Бройтман С.Н., 1989. - С. 15). Такая система отношений отличается от предыдущей модели «я - мы» более развернутой сюжетной коллизией. Ценностные ориентации субъекта формируются в процессе усвоения связей с другими субъектами. «Я» образ начинает приобретать значимость в контексте эпохи и расширяет жизненно-бытийственную сферу участников лирического события.
Наметившаяся тенденция вычленения «я» из общей картины мира, попытка противопоставления «вневременным и внеличностным традиционным добродетелям личностно определенных способностей человека» (Чебанюк Т.А., 2000. - С.216) обозначила явное движение к внутреннему миру личности. Но индивидуальное совершенствование личности виделось в преодолении нравственного несовершенства общества. Поэтому в конце XVIII - начале XIX века складывается ситуация, когда сонет формально был открыт для изображения меняющейся картины миры. Но его содержательные возможности еще не получили должного осмысления в сознании автора и эпохи.
Период конца XVIII - начала XIX века можно охарактеризовать как время определения суверенитета личности по отношению к государству. Формируются оппозиции личность/общество, личность/государство, личность/власть, где личность оставляет за собой право иррационального выбора, не вступает в антагонистические отношения с окружающей действительностью.
Дистанцирование личности от общества носит узко субъективный характер. В результате формируется новое частное, неофициальное пространство героя сонета, который является личностью реального, но особым образом организованного мира - мира, где через иррациональные категории идет процесс осмысления положения личности в социокультурном пространстве. В сонете А.А. Шаховского «Амур известный плут, сын пламенной Венеры...» наблюдается сознательное введение мифологической образности в качестве способа выражения собственных побуждений и чувствований:
Амур известный плут, сын пламенной Венеры, Крылатый Петиметр, божок людских сердец, Наследный сильный князь Пафоса и Цитеры, Психеин милый муж и радостей отец.
Что меткий он стрелок, вселена вся той веры, Ребенок хоть и стар - любовных дел мудрец, В колчане у него две стрелки равной меры, Ему их подарил Венерин муж кузнец.
Одна стрела, когда Амур ее пускает, Пораня, вдруг любовь взаимну порождает, Чтоб одному страдать, есть действие другой.
Поранен в сердце я, то очень ощущаю; Скажи же, Пашенька, я этого не знаю, Которой поразил Амур меня стрелой? (Совалин B.C., 1986. - С.25)
Функционирование мифологических сюжетов в сознании автора, героя и читателя позволяет говорить о формировании «мифологической модели мира», которая направлена на создание новой реальности, где мифические образы являются выражением не только индивидуально-авторских переживаний, но и олицетворяют весь культурно-исторический процесс развития общества. В мифологической модели нет резкого неприятия и отторжения от мира. Здесь автор может решить наметившиеся противоречия эпохи, поскольку «в мифе констатируется встреча имманентного мира и мира трансцендентного, божественного и в этом состоит его объективность» (Булгаков С.Н., 1994. - С.61). Именно объективного ответа ищет автор сонета, в сознании которого существует два пути развития личности и эпохи: воспитание самобытно мыслящей личности для совершенствования морали общества, создание ситуации соучастия, взаимодействия личности и общества «Одна стрела, когда Амур ее пускает,//Пораня, вдруг любовь взаимну порождает», либо создание собственного мира, отличного от существующего «Чтоб одному страдать, есть действие другой...».
Для разрешения возникших противоречий наряду с мифопоэтическими универсалиями в структуру лирического повествования вводится образ из жизненной сферы. Появление в сонете реального именованного героя несет основную семантическую нагрузку и эксплицитно дает ответ на поставленный вопрос: «Скажи же, Пашенька, я этого не знаю,/Которой поразил Амур меня стрелой?». Но в от отличие от периода первой половины XVIII века, имя не есть «образчик мнимых обобщений, не соответствующих никакой реальности» (Флоренский П.А., 2000. - С.24), оно обозначает наметившуюся тенденцию перехода от статичного понимания мироздания к динамичному, противоречивому, конфликтному, в процессе которого открывается истинная сущность личности. Поскольку диалектика содержания сонета не была еще достаточно осознана, то и реализация намеченного автором конфликта замыкается в частном культурном пространстве, притязающим на общественную значимость. Конфликтная ситуация избегается за счет создания собственного мира или «присвоения» небольшой, но значимой с точки зрения душевного умиротворения части общего. Пространственно-временная организация сонета остается на прежнем уровне, но культурный вектор деятельности человека направляется по отношению к нему самому и приобретает интровертивный характер.
Появление в сонете имени собственного расширяет его содержательные границы, позволяет читателю самому предположить дальнейшее развитие действия, так как имя заключает в себе определенную историческую эпоху и характерную для нее систему ценностей. Но в данном этапе имя не имеет исторического прошлого, оно - символ перехода сознания эпохи и жанрово-строфической формы сонета на новый уровень развития. В сонетах конца XVIII - начала XIX века намечается тенденция диалогизации повествования, пространственно-временная организации становится более подвижной, расширяются познавательные границы жанрово-строфической формы и проекция «я - другой» наполняется семантикой соучастия: лирический субъект начинает ощущать значимость своего «я» в контексте эпохи.
АВТОР: Анисимова Л.Г.