Литературный процесс в Восточной Германии после воссоединения страны
Есть три ступени исторических катаклизмов (и, может быть, три разных слоя исторической жизни вообще); нельзя их ясней определить, чем исходя из их отношения к искусству. Одни - революции, войны, иноземные нашествия, переселения народов, события, о которых пространно повествуют летописи всех времен, - нередко выражаются в искусстве, то есть поставляют ему тему и материал, но если выражаются в нём, то лишь в виде самого грубого насильственного вмешательства в его судьбу: могут убить его, но переродить не могут. Другие глубже; современники их не замечают и лишь с трудом догадываются о них историки; в искусстве они вызывают изменения стиля, колебания вкусов и манер, перерыв или столкновение традиций; ими определяется конкретный облик художественного творчества в каждую следующую за ними эпоху. Но лишь на последней ступени, в самой глубине, возможна историческая катастрофа, совпадающая с катастрофой самого искусства, трагедия, не только отражённая искусством или выраженная в нём, но и со природная его собственной трагедии; только здесь возможен разлад, проникающий в самую сердцевину художественного творчества, разрушающий вечные его основы, - разлад смысла и форм, души и тела в искусстве, разлад личности и таланта в жизни, в судьбе художника.
Разрыв и раздвоение, стремление восстановить утраченное единство, всё умножающиеся препятствия на пути к нему, большие победы, резкие падения, неустанная внутренняя борьба - такова истинная история немецкоязычной литературы последней половины ХХ века. Остановимся на некоторых явлениях литературного процесса на немецкой земле в канун «мирной революции» 1989 года, воссоединения страны и его первых лет.
Воссоединение Германии стало после 1990 года одной из главных тем немецкой литературы, причём данная тема может фигурировать и как основа содержания например большого романа Г.Грасса и проявляться во второстепенных планах произведения, которые однако в дальнейшем могут становиться его главными сюжетными линиями. Несомненно одним из самых значительных и самых объемных произведений об объединении Германии становится уже упомянутый роман Г.Грасса «Путь этот долог» («Ein weites Feld», 1995), который вызвал много как положительных, так и отрицательных откликов в критике. Название романа навеяно репликой отца Эффи Брист, героини одноименного романа Теодора Фонтане. Г.Грасс написал этот роман несмотря на то, что ранее принял решение оставить большую литературу, не писать больше, но снова взялся за перо, настолько волнующе и тревожна стала для него и для большой части творческой интеллигенции как на Западе, так и на Востоке Германии тема воссоединения страны. Грасс обращается к наследию Теодора Фонтане. Писатель иносказательно говорит о сложном, неясном, туманном пути в будущее объединенной Германии. Грасс толкует о том, что до полного объединения, до объединения ментальностей ещё очень далеко. Необходимо отметить, что именно эта проблема явилась для Хайна главным мотивом его недавно увидевшего свет романа «Вилленброк». В романе же Грасса взлёты и падения в истории Германии, истории раскола страны и её воссоединения тесно переплетаются с перипетиями в личной жизни героев. Кроме того этот роман - поистине кладезь знаний, характеризующих двухсотлетнее стремление немцев к единству, и знаний не только исторических (он знакомит читателя с эпохой Бисмарка и кайзера Вильгельма, с Третьим рейхом Гитлера), но и литературных: от Т. Фонтане и до Г.Канта и К.Вольф. После слияния литератур ФРГ и ГДР количество романов стремительно растет, даже несмотря на очевидную усталость читательской аудитории и переход к техническим средствам информации. Так большие романы выходят из-под пера Мартина Вальзера, австрийских авторов, которые в Германии воспринимаются как немецкие: Кристоф Рансмайер, Петер Хандке, Йозеф Хаслингер. Таким образом, в литературе объединенной Германии получает развитие такой роман, в котором важное значение приобретает синтез исторического познания и анализ социально-психологического конфликта. На рубеже веков эта разновидность романа получает дальнейшее развитие и в творчестве К.Хайна.
Некоторые литературоведы полагают, что в 1990 году для всей немецкой литературы наступил так называемый час «ноль», что уже имело место после окончания Второй Мировой войны в 1945, но на Западе страны и тогда это было не совсем так, хотя в целом говорили о новом начале литературы. Мы не согласны с этой точкой зрения, так как считаем ее излишне эмоциональной. Литература не может искусственно взять новый старт, не может разом отказаться от своего наследия, пусть и разноречивого. Только вернувшись назад, обратившись к ближайшему прошлому, мы можем разобраться в современной ситуации. Даже в далеком 1945 году, после разгрома фашистской Германии во Второй Мировой войне, Томас Манн в радиообращении к немецкому народу из США подчеркивал: «Несмотря ни на что, это большой день для Германии - возвращение к гуманизму. Проиграна власть, однако не власть была для Германии когда-либо главным, но честь, обусловленная свободным духом, и честь Германии снова будет с ней. Как было это и раньше». Очень важно, что Т.Манн не упомянул тогда о часе «ноль».
В этой связи возникает вопрос: существовали ли и функционировали ли две литературы - литература ГДР и литература ФРГ? Что думал об этом Кристоф Хайн? Частью какой литературы считал себя писатель? Мог ли он быть писателем двух Германий? Писателем, и это редчайший случай, который был принимаем и понимаем по обе стороны берлинской стены? И здесь Хайн, в отличие, например, от Гюнтера Грасса, ныне лауреата Нобелевской премии, который исходит из понятия неделимой все германской культуры, которую не может расколоть даже Великий Раскол - распад страны на два антагонистических государства, считает и наглядно показывает в своих произведениях, что различия появляются и проявляются уже в людях его поколения. Существует единый немецкий язык, и до 1945 года (до образования двух немецких государств - ФРГ и ГДР) существовала единая немецкая культура. Но как это ни парадоксально звучит, чтобы понять современную западногерманскую литературу, «восточным» немцам нужно воспринимать ее как литературу иностранную. В ГДР не было трудностей с восприятием таких авторов как Генрих Бёлль, Арно Шмидт или Гюнтер Грасс - писателей, которые в своих книгах большей частью описывают еще время единой Германии, события времен Ваймарской республики и третьего рейха или послевоенного времени. Но в творчестве Петера Хандке или Бото Штрауса уже возникали проблемы с восприятием их подтекста. То есть единый язык скорее разъединяет, чем объединяет. Как тут не вспомнить слова Марка Твена, говорившего в свое время о двух языках в Америке и Англии.
Важно отметить, что литература Восточной части Германии пребывает и в настоящее время в значительной мере в начале качественно нового этапа своего дальнейшего развития. Современная литературная ситуация (последнего десятилетия ХХ и начала XIX вв.) возникла под влиянием политических и социальных изменений после «ноябрьской революции» 1990 года, и по сей день находится под сильнейшим воздействием этих политико-культурных преобразований, несмотря на то, что прошло уже более десяти лет.
Необходимо пояснить, что употребляя термин «литература Восточной Германии», мы как раз и имеем ввиду литературную ситуацию после 1990 года в стране, которой больше не существует на политической карте мира. Однако мы все же не имеем права отказаться от термина «литература ГДР» при характеристике ее литературы периода 1949-1989 годов.
К. Хайн говорил о себе в 80-х годах как о писателе ГДР, признавая существование отдельной литературы этой страны, но отвергая отожествление восточно-немецкой литературы с понятием литературы региональной. Региональная литература все-таки часто несет в себе определенные ограничения, она имеет свои границы, свои возможности, свою питательную среду. Говоря о литературе ГДР, мы имеем ввиду национальный, а не региональный фактор. Служение национальному искусству и обществу Хайн сделал своим жизненным кредо. Ведь писатель должен вложить в искусство свою душу и вместе с ней самому ему неведомую душу своей души, иначе не будет искусства, не осуществится творчество. Вопреки мнению практических людей, только то искусство и нужно человеку, которому он служит, а не то, которое прислуживает ему. Плохо, когда ему остаётся лишь ублажать себя порабощенным, униженным искусством. Хайн душою всегда был с ГДР, поэтому и свою биографию как художника писатель не отделяет от истории ГДР: «Мое поколение отличается от того же поколения западногерманских писателей. К моему поколению в ФРГ принадлежат такие люди как Бото Штраус, Кретц, Лотар Байер: они создают литературу, которая в корне отличается от того, что появляется в ГДР... Моя биография немыслима там и наоборот - биографии Штрауса и Кретца нельзя представить в ГДР. Литературы тоже не взаимозаменяемы. То, что Бёлль жил в Западной Германии, однозначно не случайно, но можно представить себе, что он жил и работал в ГДР... Общая история была еще очень сильна, и романы Белля в ГДР воспринимаются легче, чем более поздняя западногерманская литература». После объединения Германии Хайна часто спрашивали о судьбе литературы ГДР. Писатель говорил о долгом пути к единой литературе, который предстоит пройти писателям новой Германии и о том, что понятия Восточная Германия и ее литература будут существовать еще несколько десятков лет. «...В Германии будет единая литература, но застану ли я это время не знаю. Думаю, этот процесс займет десятки лет».
Сам Хайн уже после воссоединения Германии так говорил о литературе ГДР: «Теперь литературу ГДР «просеивают» на мужество. И в это сито вдруг попадают такие личности как Анна Зегерс; это глупо. На протяжении многих лет ее вообще не признавали. Не считали ее писательницей, потому что она не критиковала ГДР. Конечно это большая нелепость. Писатели не критики. Критика не может и не должна быть преобладающим моментом в литературе, иначе она станет бесконечно скучной. Литература может быть критичной, но она не должна ограничиваться этим». Это высказывание фокусирует важнейшую проблему современной литературы в Германии, в эпоху, когда переосмысливаются многие прежние понятия, позиции, ценности.
По оценке многих наших критиков, литература ГДР в значительной мере представляла собой довольно монолитное явление и производила впечатление «благополучной» единой литературы с ровной сменой поколений, поступательно развивающейся, продолжающей традиции классиков - А. Зегерс, И.Р.Бехера, В.Бределя. Как в немецком, так и в нашем отечественном литературоведении была распространена традиционная классификация литературы ГДР по десятилетиям, писателей - по поколениям и по времени их вступления в литературу: например «литература 50-х годов», «писатели 70-х» и т.п. Но такая кажущаяся монолитность и прочность была представляется сегодня несколько искусственной и декларированной из идеологических соображений. В реальности все было гораздо сложнее и многограннее, и последствия той огромной разницы между действительным и показным проявляются по настоящему только сейчас - через десять лет после объединения Германии. Говоря о своеобразии литературы ГДР, вначале 90-х гг. Хайн отмечал: «В литературе ГДР имелись очень разные позиции по отношению к обществу. Но «эстетика противостояния» кажется мне в этом случае не совсем подходящим понятием. Тот факт, что отношения между образом мыслей и властью были выражены более отчетливо, чем в других странах или в другие времена, объясняется, пожалуй, тем, что образ мыслей, например, литература, воспринимался властью как нечто слишком важное. Литературу боялись, и так как ее боялись, она и имела определенную власть. Теперь мы живем в стране, где образа мысли уже не боятся... и отношений между ним и властью тоже больше не существует».
К.Хайн очень активно и откровенно высказывался по вопросу литературы ГДР: «В Западной Германии всегда существовало некое недопонимание, заблуждение в отношении литературы ГДР. Постоянно говорят о некоем бонусе, имевшемся у литературы ГДР. Я всегда считал это большим вредом.
Литературу ГДР воспринимали не как литературу, а как сообщение, по возможности тайное послание из ГДР... речь всегда шла о том, что мужественный человек смело, рассказывает о каких-то вещах. С литературой это имеет мало общего», утверждает писатель. Вначале 90-х гг. на страницы различных изданий буквально хлынул целый поток публикаций по истории литературы ГДР, превратившись в очень важную дискуссию. Были опубликованы запрещенные ранее произведения, стали известны имена писателей, которые долгое время замалчивались, сознательно подвергались забвению. Это привело к «открытию» неизвестного, «скрытого» пласта литературы, который условно можно обозначить как «оппозиционно - критическую» литературу. На наш взгляд этот термин, впервые примененный в литературоведении немецким литературным критиком Ф.Квилицшем, точно отражает сущность данного литературного направления.
Именно публикации о реабилитации осужденных в 50-70-ее годы писателей обратили внимание на проблемы неоднородности литературы ГДР. Стали явно просматриваться два основных направления: явное - официально признанная литература и скрытое - оппозиционно критическая литература. Так было положено начало определенному пересмотру историко-литературных оценок и изучению оппозиционно-критического направления.
По поводу столь «неожиданного» возникновения оппозиционно - критического направления в литературе ГДР на страницах немецкой периодики немедленно после «мирной революции» 1989 года развернулась оживленная дискуссия между восточно- и западногерманскими литературоведами. Как показывает анализ публикаций, главная цель, лейтмотив данной дискуссии состояла в том, чтобы восстановить имена писателей, подвергавшихся преследованиям, вынужденных эмигрировать из страны, восполнить пробелы в истории ГДР, дать оценку существовавшему на протяжении двух десятилетий, но скрытому направлению - оппозиционно-критической литературе. Однако как западногерманских, так и восточногерманских критиков интересовали конечно не только литературоведческие, но и нравственные проблемы. Именно в этой связи центральное место в дискуссии занял вопрос о моральном и политическом поведении писателей, об их гражданской и нравственной позиции.
В ходе этой дискуссии были также поставлены вопросы о роли и месте литературы ГДР, о ее вкладе в немецкоязычную литературу ХХ века, о перспективах дальнейшего развития. Необходимо подчеркнуть, что именно эти вопросы вызвали наиболее ожесточенные дебаты. Некоторые западногерманские критики говорили особенно и сугубо об идеологическом контексте литературы ГДР. Восточногерманские критики выступили против попыток принизить ее значение, так как в средствах массовой информации тогда прослеживалась тенденция к нивелированию, к расформированию вместе с ГДР и ее литературы, ее особого менталитета. Об этом говорила тогда известная писательница Криста Вольф. Совершенно справедливо заметил по этому поводу Ф.Квилицш: «Что же остается? применяя название одного из рассказов К.Вольф, написанного еще в 1979, но переработанного и вышедшего в 1990 году рассказа, в котором К.Вольф описывает один день из своей жизни. Под окнами ее берлинской квартиры круглые сутки дежурит машина с тремя молодыми людьми - с писательницы не спускает глаз служба безопасности. Ее телефон прослушивается, ее почта досматривается, как следствие - беспокойство, тревога и бессонница, но и растущий протест против такого положения дел. Бывший друг Кристы Юрген М. не хочет ничего слышать об этом. На лекцию, которую писательница читает в Культурном центре, приходит очень много народу, но полиция выгоняет приглашенных гостей». «Итак, что же остается для нашего будущего?», вопрошает К.Вольф. Однако, мы обращаем внимание на отсутствие вопросительного знака в оригинальном названии рассказа К.Вольф - «Что остается» «Was bleibt», может быть это указание на то, что и после распада ГДР в среде творческой интеллигенции все же оставалось нечто, вера в какие-то идеалы, хоть и извращенные реальностью ГДР? Ведь если крушение коммунистической Суперсистемы что-нибудь изменило, так не суть, а лишь форму: идеологический вакуум, безветрие, безразличие проступили очевиднее, откровеннее. Впрочем, можно даже сказать, что Суперсистема и сегодня ещё жива - просто составляющее её компоненты ныне располагаются в несколько ином порядке: прежде казалось, будто все в равной мере верят в совсем разные вещи, а теперь хорошо видно, что все в равной мере ни во что не верят.
Упомянутая выше дискуссия очень остро поставила вопросы истории литературы ГДР, вопросы, из которых многие до сих пор не разрешены, но по- прежнему актуальны. Значение той первой открытой дискуссии на эту тему трудно переоценить. После 1989 года немецкое литературоведение разделило писателей ГДР на государственных и диссидентов, и выяснилось, что Хайн не входил ни в один из этих двух лагерей. Его девизом изначально было правило «Работать открыто». В своем сборнике статей под одноименным названием он рассматривает литературу как работу, открытую работу, борьбу за общественность. Писатель в том числе подчеркивает неоднородность литературного небосклона времен ГДР: «...единой литературы ГДР не существовало. Были авторы, занимавшие просветительскую позицию, были те, кто придерживался абсолютно противоположных взглядов, были и сторонники чего-то третьего, мы были слишком разными и теперь остаемся такими». Таким образом, итоги дискуссии о литературе ГДР позволяют нам сделать вывод о неоднородности литературного процесса в этой стране и рассматривать его как дифференцированное явление, как одновременное сосуществование и параллельное развитие различных по своим эстетическим программам, но взаимообусловленных направлений. На фоне сложнейшего конфликта идеологии и творчества сформировалось оппозиционно-критическое направление, одним из ведущих представителей которого, несомненно, явился К.Хайн, творческую и общественную деятельность, а также эстетическую концепцию, которого мы освещаем.
В эпоху демократического «перелома» 1989-1990 гг., когда на смену тотальной цензуре пришла свобода слова, писатели ГДР подверглись серьезному испытанию, которое преодолели немногие. И это подтверждают слова К.Хайна: «Литературе в ГДР была придана особая функция (политизированность - прим. авт.). Эта функция дала литераторам фальшивый вес, вес, который не имеет ничего общего с литературой... Те, кто сделал ставку на этот фальшивый вес, теперь (после объединения - прим. автора) стал несколько легковесным».
Совершенно естественно, что пресса в то время в первую очередь обратилась к наиболее «трудным», замалчиваемым, неизвестным моментам литературной жизни прошлого. Начало этому процессу положили воспоминания репрессированных в 1957 году писателей В.Янки и Г.Юста, вызвавшие широкий резонанс в кругу литераторов и всей общественности. «Трудности с правдой» В.Янки с предисловием К.Вольф печатались с января 1990 года в газете «Юнге Вельт» (Junge Welt), «Свидетель в собственном деле» Г.Юста с предисловием К.Хайна - в газете «Дер Морген» (Der Morgen). Как писала Криста Вольф: «Книга Янки ставит нас перед до сих пор скрываемым, особенно мрачным аспектом нашей реальности». К.Хайн тоже обратил внимание читателей на разоблачающий характер воспоминаний писателя, подвергшегося гонениям: «Книга Юста, - подчёркивает Хайн, - разрушает лживый и человеконенавистнический взгляд на мир, к которому так многие были причастны, которые еще тогда знали правду, но не были готовы за нее отвечать». Г.Юст выступил в своей книге не только как свидетель времени и истории, его воспоминания, так же, впрочем, как и воспоминания В. Янки, опровергали официальную версию о «контрреволюционном» мятеже в Венгрии - событиях 1956 и 1957 годов и пролили свет на судебные процессы над писателями в ГДР. По мнению Хайна, обращение к истории страны, к пятидесятым годам закономерно: «история интересует нас ради настоящего, - справедливо утверждает он, - размышления об истории всегда выявляют современную точку зрения. Оценки истории никогда не свободны от современных интересов и оказывают влияние на современное общество». Необходимо отметить, что воспоминания, статьи, комментарии, обзоры, интервью, опубликованные в 1989-90 годах и посвященные подобным темам, стали источником богатого фактологического материала, т.е. благодаря им открылись многие неизвестные факты биографий знаменитых писателей, неведомые ранее широкой общественности.
Обсуждение литературы ГДР в западногерманской прессе сконцентрировалось, главным образом, вокруг политических и моральных проблем. Художественная ценность тех или иных произведений оставалась на втором, а зачастую и на третьем плане. Факты биографий писателей А.Зегерс и И.Р.Бехера, ставшие известными из воспоминаний репрессированных писателей и архивных материалов, послужили поводом для размышлений об их нравственной позиции во время судебных процессов над литераторами. Кроме того, ожесточенной критике подверглись оппозиционно-критические писатели, оставшиеся в ГДР и выступившие в ходе «осенней» революции за обновленный социализм в Восточной Германии.
«Писателей упрекают за их убеждения», - пишет К. Хирдина, справедливо отмечая: «Не только литература, но и все искусство действительно вмешались в политику, воспринимали себя политически и связывали это с давней традицией». Этой же точки зрения придерживается и западногерманский критик У.Грайнер: «Эстетика убеждений всегда была господствующим признаком немецкой литературы и литературоведения, как в ГДР, так и в ФРГ». Здесь подчеркивается особенность немецкой литературы, заключающаяся в исключительной важности именно идеологии искусства, эстетических, идейно-нравственных воззрений писателей. Ведь художественная идея (концепция автора), присутствующая в произведениях, включает в себя и направленную интерпретацию и оценку автором определенных жизненных явлений (это подчеркивали просветители), и воплощение философического взгляда на мир в его целостности, которое сопряжено с духовным самораскрытием автора (об этом с уверенностью толковали теоретики романтизма). Данное положение имело самое заметное значение в истории литературы не только ГДР и ФРГ, но и немецкой литературы в целом на протяжении всей ее истории. Последнее десятилетие ХХ века, ставшее эрой деидеологизации Восточной Европы дало возможность Кристофу Хайну и многим писателям его поколения переступить через идеологию и в своём творчестве утвердиться в положении неустойчивого, но всё же равновесия, ибо оно есть жизнь (в т.ч. в сфере искусства), а смерть - это идеальная стабильность, которую жаждала госпожа Суперсистема на путях создания Великой Державы, избавляясь от любых противоборствующих сил и тем самым вроде бы способна была достигнуть «благого конца» истории. Но такой конец, если бы и был возможен, означал бы смерть. Ибо классическая стабильность - это и есть смерть.
Это положение чрезвычайно важно для понимания глубокого внутреннего конфликта Хайна-писателя и Хайна-гражданина, которая была проблематизирована и актуализирована в статье известной исследовательницы в области немецкой литературы Г.Н.Знаменской.
Анализируя итоги дискуссии о литературе ГДР, У.Грайнер отмечает: «Появились первые критические статьи и апологии. Речь идет о толковании литературного прошлого и насаждении определенного мнения. Это не академический вопрос... Спор о прошлом есть спор о будущем. Дискуссия в немецкой периодике вначале 90-х не дала окончательных оценок, она носила в большей степени идеологический характер, во многом делались поспешные выводы и нередко принимались неадекватные решения. Однако та дискуссия значительно актуализировала вопросы истории немецкой литературы, послужив по сути своего рода прецедентом для дальнейшего подробного анализа сложившийся ситуации.
Такое серьезное академическое изучение оппозиционно-критической литературы начинается как раз в начале последнего десятилетия ХХ века. Так, в 1991 году в Западной Германии вышел специальный номер литературоведческого журнала «Текст+Критик» «Тех+Kritik», посвященный ретроспективному обзору литературы ГДР. Среди работ, опубликованных в журнале, следует выделить статью С.Хилцингер, в которой по-новому осмысливается такая характерная тенденция развития литературы ГДР, как освоение романтического наследия, а также работа В.Эммериха о трансформации утопии в литературе страны, работа Р.Херцингера и Х.П.Прейссера, в которой рассматривается острая критическая направленность поздней литературы ГДР.
АВТОР: Гладков И.В.