23.07.2012 17296

Художественная сила женских характеров в романе Достоевского «Бесы»

 

С углублением и усложнением задуманного центрального образ Николая Ставрогина у автора появляется необходимость вводить новые персонажи, оттеняющие те или иные грани характера героя. Например, такие герои, как Варвара Петровна Ставрогина (мать Николая) была задумана уже в ранних набросках к роману под именем «Княгиня». Ее фаворитка Даша, сестра Шатова, фигурировала под именем «Воспитанница», а Лиза Тушина, влюбленная в Ставрогина и обманутая им, под именем «Красавица» появляются почти одновременно. И только в самом конце подготовки набросков к роману пришли в него Мария Лебедякина «Хромоножка» и Кириллов. Лишь в августе 1870 года Достоевский записывает: «Задача: создать лицо Хромоножки». С.И. Гессен так трактует женские образы романа: ««Никогда никого не могу я любить», - признается Ставрогин в своей «Исповеди», и эта неспособность его любить проявляется в особенно яркой форме в его отношении к женским образам романа. Сын своенравной и деспотичной генеральши Ставрогиной, тайным браком женатый на безумной

Марии Лебядкиной, любовник гордой и страстной Лизы, он «бесценным другом своим» имеет «нежную и великодушную» Дашу. При этом, однако, он ни сын, ни супруг, ни любовник, ни друг, ему недостает любви, чтобы это его внешнее отношение к близко стоящим к нему женщинам сделалось конкретным и живым отношением». В самом деле, все женские образы романа, кажется, только и созданы для того, чтобы подчеркнуть «теплохладность» героя ровным его отношением, как к матери, так и к хромоножке - не от одинакового почтения к ним, а от одинакового к ним равнодушия.

И Мария Лебедякина, и Кириллов должны были, по замыслу Достоевского, служить воплощением религиозных, нравственных, философских и духовных исканий автора, выразителями его различных концепций, которые он стремился развить в романе. Ф. А. Степун считает, что «с Марией Тимофеевной духовно и идейно связан Шатов. Вера Марии Тимофеевны в природу, в мать сыру-землю Богородицу ей простительна, так как Хромоножка еще не знает Христа. Заблуждение Шатова глубже, так как он, по его словам, верует в Православие и в Тело Христово, хотя еще не верует в Бога, а лишь надеется, что со временем поверит в него». (Разумеется, мы не можем согласиться с исследователем, что Шатов исповедует «идеи русского мистицизма»).

Заметим, кстати, что исследователь из Петрозаводска В. В. Иванов справедливо считает, что Хромоножку стоит называть Марией Ставрогиной, а не Лебядкиной: автор ни разу не называет ее по фамилии брата, и в романе она появляется уже при первой встрече с читателем женой Ставрогина. Иванов пишет: «Исследователи именуют Марью «Лебядкиной», хотя в тексте романа «Бесы» автор нигде не называет её «Лебядкиной», а персонажи романа называют её «сестрой капитана Лебядкина». Но если персонажи очень долго не знают о формальном браке Ставрогина и Лебядкиной, то нам это известно: точнее было бы называть эту героиню Марьей Ставрогиной, что не лишает её кровного родства с капитаном Лебядкиным. Это уточнение вносит некоторую дополнительную ясность в её сложный и неоднозначный образ». Будем и мы придерживаться этого принципа.

Именно Марию Ставрогину писатель стремится вознести выше всех других персонажей, потому что ей (в отличие от Ставрогина и Шатова) присуща горячая, не рассуждающая, идущая от самого сердца, почти младенческая вера; образ ее проникнут фольклорными мотивами на грани язычества и христианства. С.Н. Булгаков писал, что «этому излюбленному созданию своей музы, этой возлюбленной дочери Матери-Земли Достоевский влагает в уста самые сокровенные, самые значительные, самые пророчественные свои мысли. Мало найдется во всей мировой литературе огненосных слов, которые созвучны были бы нездешней музыкой обвеянной речи». Она вполне убеждена, что «Бог и природа есть все одно», а Богородица - «Великая Мать, упование рода человеческого». Мария верит, что спасение всего человечества в любви к нему каждого, и что формирование человеческой личности происходит через страдания: «Как напоишь слезами своими под собой землю на пол аршина в глубину, то тотчас же о всем и возрадуешься». Это какое-то особенное, личностное, сокровенное знание Христа, действительно народное (ведь русский народ знал каноническое Писание весьма приблизительно: оно передавалось в среде неграмотных крестьян и рабочих, как устное народное творчество - с пояснениями и добавлениями).

Мария - «Хромоножка» не случайно представлена юродивой. Из истории русской православной церкви известно, что некоторые юродивые обладали даром предвидения и после смерти были причислены к лику Святых как мученики за Христа. Всем известны имена Василия Блаженного, Ксении Петербургской, Блаженной Матроны. Так и героиня Достоевского наделяется автором способностью слияния с миром и с Богом, даром ясновидения, сверхразумного прозрения, проникающего в самую суть вещей, людей и обстоятельств. Например, во второй главе второй части романа она предчувствует кровавый умысел Ставрогина, скрываемый им даже от самого себя. Она, увидев убийство во сне, говорит: «Меня, конечно, дурные сны одолели; только вы то зачем в этом самом виде приснились?» Она погибнет от ножа нанятого убийцы, Федьки-каторжника, а задолго до этого события говорит Ставрогину: «У тебя нож в кармане. Ты думал, я спала, а я видела: ты как давеча вошел, нож вынимал!» Мария Лебедякина - рупор правды, как всякий юродивый. Ее устами впервые говорится о двойственности образа Ставрогина. Она полюбила сильного и благородного человека, а он отказывается от брака с ней, сносит пощечину Шатова. У Марии возникает мысль, что «ее сокола» «подменили»: «Похож то ты очень похож, может, и родственник ему будешь. Только мой - ясный сокол и князь, а ты - сыч и купчишка!» С.Н. Булгаков пишет: «Хромоножка» пронизана нездешними лучами, ей слышны нездешние голоса, поэтому ее не обманет маска, она не примет личины за лицо и не поверит самозванцу». И все же в Марии, как и в любом бесноватом, есть присутствие бесовской силы: в начале знакомства со Ставрогиным она была всего лишь безнадежно влюбленной и задавленной нищетой, а сходит с ума, будучи венчанной женой Ставрогина-беса. М.М. Дунаев считает, что в Ставрогине она не умела «рассмотреть за оболочкою ангела света бесовский мрак. Оттого эта особа и обожествляет своего кумира. Хотя под конец, кажется, отчасти начинает сознавать ничтожество Ставрогина». В данном случае можно возразить исследователю: Ставрогин двулик; Мария при первом знакомстве заметила в нем искру света (жалости, сочувствия), способность к покаянию. Она же и разоблачает Ставрогина в конце, потому как не видит его прекрасной маски, скрывающей ото всех сущность героя, а проникает в самую его душу.

Мария Ставрогина как слабое, искаженное, гротесковое отражение судеб многих русских святых-юродивых, становится безвинной жертвой какой-то призрачной идеи обновления мира: Петр Верховенский хочет «купить» послушание и подчинение Ставрогина ценой ее жизни. Он, стремясь склонить на свою сторону Николая Ставрогина, сделать его должником, желает освободить его от необдуманного и ненавистного брака - устраивает жестокое убиение семьи Лебедякиных, которое ведет за собой еще одну невинную жертву - смерть Лизы Тушиной. И эту смерть предвидит Мария Лебедякина, рассказывая Шатову о Блаженной Лизавете, которая «семнадцатый год сидит за решеткой».

Дунаев придерживается своеобразного мнения о сущности образа Хромоножки. Он пишет: «Трудно согласиться с восприятием Хромоножки как с положительным светлым образом у Достоевского, хотя такое мнение яют многие исследователи. Должно признать правоту аргументированного мнения Сараскиной: Хромоножка есть искажение идеала». Согласимся с исследователем только в одном: положительным этот образ назвать нельзя, как нельзя принять за норму психически больного человека; светлым (как литературный образ) - можно, так как восприятие мира у героини, светлое, непосредственное от Бога, а не опосредованное - через мирского человека. Ведь именно Мария Ставрогина, Хромоножка, вершит нравственный суд над Ставрогиным по законам народной этики. Достоевский посылает и ее, и Дашу Шатову во спасение, во искупление, в покаяние Ставрогину. Недаром мать Ставрогина, узнав об этом странном браке, приписывает поступку сына рыцарственность и романтичность. И у читателя возникает ощущение, что, может быть, на секунду в душе Ставрогина мелькнула жалость к этому последнему, всеми унижаемому замученному существу, к его «невинной слезинке».

Вспомним песню Хромоножки: «Мне не надобен нов-высок терем, я останусь в этой келейке; уж я стану жить спасатися, за тебя Богу молиться». Об этих народных стихах верно сказал Вяч. Иванов, что это «песня русской Души, таинственный символ ее сокровенного келейничества. Она молится о возлюбленном, чтобы он пребыл верен - не столько ей самой, сколько своему богоносному назначению, и терпеливо ждет его, тоскуя и спасаясь - ради его спасения». В самом деле: если бы Ставрогин сразу объявил о браке с нею, не исключено, что поступок разбудил бы в нем чувство истинного благородства, а там, глядишь, и покаяния.

В образе Марии заключается весь трагический тон романа с убийствами и самоубийствами в финале. Немногие исследователи касались этого образа, считая его либо малозначительным, либо карикатурным, либо спорным. Пожалуй, смелее многих и однозначнее высказался о. Сергий Булгаков в «Русской трагедии», где он писал о романе «Бесы», что «царство света здесь намечено немногими, хотя и высоко художественными штрихами, в образе. Тихона и вещей Хромоножки, одном из удивительнейших созданий творчества Достоевского». О вере ее, называя Хромоножку «Душой Мира» и «Вечной Женственностью», он говорит, что «это - дохристианская или вне христианская душа». В этом с ним солидарен Вяч. Иванов, который тоже отождествляет хромоножку с «Матерью Землей», «Душой-Землей», которая безвольна и бездеятельна и ждет своего жениха. В данном утверждении - глубокая символичность образа Марии. Этим библейским женихом, по теории Достоевского о народе-богоносце, должен стать Христос; но вместо Него ею (русской землей) овладевает бес-Ставрогин и «иже с ним», в душевную красоту которого долгое время верит Мария Ставрогина. То же случилось и с русской землей: она отвергла веру в Христа и приняла на себя весь «социалистический эксперимент» бесов-нигилистов.

Высоко оценил образ Хромоножки и Бердяев, считая, что она - один из приемов разоблачения сущности Ставрогина, он писал: «Как бессилен Ставрогин перед Хромоножкой, которая оказывается выше его. У Хромоножки есть глубокие прозрения. Разговор Хромоножки с Шатовым о Богородице и земле по небесной красоте своей и глубине принадлежит к лучшим страницам мировой литературы. Бессилие Ставрогина перед Хромоножкой есть бессилие ноументального барства перед Русской землей, землей - вечной женственностью, ожидающей своего жениха». Правда, и Булгаков считает, что «она не принадлежит к положительным героям Добра, носителям мудрого начала религии»; в то же время «под щитом своей юродивости, уродства и слабоумия она не доступна силе злобы и открыта добру».

Идеальным представился этот образ и Ю.П. Иваску, который писал, что «самый светлый и вполне удавшийся образ Достоевского - Хромоножка, которую он не побоялся скомпрометировать клиническим идиотизмом! Пусть Лебядкина не понимает самых простых разговоров, но она понимает ту высшую правду, которая скрыта от других героев «Бесов»... И потому она видит в Шатушке праведника, а в Ставрогине самозванца. Эта святая идиотка - единственная в мире Достоевского героиня-идея, и ее высокое упоение - белое, а не красное или черное». Особенно сильным этот образ показался первым зрителям трагедии «Бесы» на театральных подмостках. Театральная критика времен первой постановки драмы «Бесы» писала: «В продолжение всего своего пребывания на сцене это хрупкое, удивительно женственное, загадочное существо жило среди людей замкнутой, блаженной, сосредоточенной жизнью. Те немногие слова, которые она говорила, а еще больше - ее детски-взрослый взор иногда приоткрывали ее внутренний мир, в котором искалеченная любовь преобразилась в вечное терпение, самопожертвование и веру». О ней с восторгом вспоминала и актриса Щепкина-Куперник: «Хромоножка в «Бесах» Достоевского... заслонила всех персонажей. Эта жалкая фигура с грубо накрашенными щеками и бумажной розой в волосах так и стоит передо мной. Ее глаза - то пустые и безумные, то полные «святого страдания» и какого-то презрения, слова ее, когда она становится на колени перед Ставрогиным, потрясали, и недаром знаменитый бельгийский поэт Верхарн признал ее образ наиболее совершенным среди всех остальных». Исследователь А. Бем, считавший роман «Бесы» сюжетно завершенным и без главы «У Тихона», полагает, что проклятие Хромоножки над Ставрогиным и есть развязка романа «Бесы», разоблачение дьявола. «Если кульминационным пунктом должна была явиться исповедь с пророческим провидением Тихона нового преступления Ставрогина, то теперь Достоевский такое вершинное значение переносит на ночное свидание с Хромоножкой. Именно ее проклятие вслед убегающему в ночь Ставрогину: «Гришка Отрепьев, анафема!» - ложится пророческой тенью на облик героя», - пишет публицист.

В романе создан еще один замечательный образ - Лиза Тушина - один из самых удачных женских образов Достоевского. Это высоко нравственная, цельная и умная натура. В книге Касаткиных есть очень верное наблюдение о сущности болезненных натур в произведениях Достоевского, где в частности, сказано: «Болезненная Лиза из романа «Бесы» кажется более обаятельной, чем здоровая и красивая Даша. Достоевский, отмечая обаяние первой говорит, что Лиза была скорее дурна лицом, чем хороша. Красота здесь обусловлена внутренним содержанием человека». В изображении ее любовной трагедии - «поединка рокового» с Николаем Ставрогиным - в полной мере сказалось мастерство Достоевского-психолога. «Из всех женщин, окружающих Ставрогина, - пишет Сергий Булгаков, - наиболее сродна ему Лиза, ибо и Лиза не принадлежит себе, и она влечется слепой и злой силой». Лиза, безоглядно, до самопожертвования любящая Ставрогина, давно угадала все мутные глубины его души: «Я вам должна признаться, у меня тогда, еще с самой Швейцарии, укрепилась мысль, что у вас что-то есть на душе ужасное, грязное и кровавое, и в то же время такое, что ставит вас в ужасно смешном виде». И тут же, подавив жалость, мстительно говорит ему, обнаруживая неустойчивость и порывистость своего характера: «Берегитесь мне открывать, если правда: я вас засмею. Я буду хохотать над вами всю вашу жизнь. Ай, вы опять бледнеете? Не буду, не буду, я сейчас уйду, - вскочила она со стула с брезгливым и презрительным движением». Что привело Лизу в Скворешники? Бесовские чары, а не любовь, какая-то черная любовь к злобному пауку или «золотушному бесенку с насморком из неудавшихся». Лиза намеренно, по собственной воле, по желанию иметь необыкновенную свободу действий и поступков, становится добычей ада, но сколько силы, подвига и самоотверженности в ее натуре. Булгаков справедливо пишет о ее бесовском изломе: «Лиза делает вызов не только здравому смыслу, но и гораздо более почтенным чувствам... Она не обманывает себя относительно Ставрогина,. она ищет не его, а гибели, она ищет той неведомой свободы, которую сулит переход за последние грани, но, обманутая бесовским маревом, находит отчаяние и пустоту». Образ Лизы - практическое возражение тем критикам, которые считали роман «Бесы» слабым в художественном отношении. Николай Страхов писал А.Н. Майкову сразу после выхода романа: «Смерть Кириллова поразительна, и то место, которое мне читал в Петербурге Федор Михайлович, не потеряло своей страшной силы и при чтении. Как хороша смерть Лизы! Степан Трофимович с книгоношей и весь его конец - очарование. Я удивляюсь теперь учительности этого романа. С нетерпением буду ждать отдельного и полного издания». Мало внимания уделила критика не только образу Лизы, но и образу Даши Шатовой, мужественной и положительной героини, о которой Мария говорит в своей провидческой непосредственности: «Одна Даша ангел». Ее жертвенность, смирение заслуживает уважения; она не боится Ставрогина, потому что хорошо знает его; при этом Даша хорошо понимает, что возродить Ставрогина она не сможет. Этот образ Достоевский создал для того, чтобы показать, что даже сила земной женской любви не может спасти Ставрогина от бесовства, если силу любви Бога, силу очищения от покаяния он отвергает. Бем пишет о значении образов Лизы и Даши в раскрытии образа Ставрогина: «Последнее преступление Ставрогина, жалкая попытка найти забвение в подвернувшейся любви Лизы, снимает остатки очарования с его лица. Предсмертное письмо к Даше только дорисовывает облик Ставрогина». Ставрогин с легкостью принимает жертву всех трех женщин; себя же приносит в жертве бесам в результате двойственности убеждений, сговора с нигилистами, самоубийства. Следовательно, и Мария, и Лиза, и Даша - ритуальное приношение ненасытному дьяволу.

В романе «Бесы», на первый взгляд (да и по высказываниям исследователей всех периодов) мрачном, злодейском, нигилизму противопоставлено множество светлых и положительно прекрасных лиц, образов-идей. Достоевский не хотел нравоучительно показать, как опасен, безобразен, античеловечен и бездуховен нигилизм, а подчеркивал, что лица, носящие в себе красоту Христа в разных проявлениях, не умирают, даже погибнув физически. Именно эти образы в романе представляют христианство единственной альтернативой нигилизму-бесовству.

 

АВТОР: Гогина Л.П.