27.07.2012 8816

Современный исторический роман

 

Повышенный интерес к прошлому, который мы наблюдаем в последнее время, с одной стороны, является реакцией на традиционную историографию. Писатель, стремится сам расследовать прошлое, выдвигает свои версии исторических событий. С другой стороны, не случаен повышенный интерес к историческому роману именно тогда, когда историки открыто, обсуждают традиционную историю, возможность познания прошлого, существования единой картины прошлого. Казалось, что после дискредитации истории возникнет и недоверие к историческому роману. Однако исторический роман не умирает, как предсказывал Барт. Он считал, что реалистическое произведение нечестно в наше время, а значит, реалистическое историческое повествование нечестно вдвойне.

Хигдон в книге «Тени прошлого в современной британской литературе» пишет, что после второй мировой войны модернистские мотивы само рефлексии, напряженного эмоционального опыта, переживания моментов бытия сменились пристальным интересом к прошлому. Но это был не просто возврат к жанру исторического романа эпохи его расцвета, так как изменилось восприятие прошлого. В эпоху постструктурализма и деконструкции прошлое перестало восприниматься как целостное, законченное, знаемое. В терминологии М. Фуко, история перестала быть «непрерывной». Акцент с эволюционного, поступательного движения истории сместился на отдельные исторические периоды. «Мировая история» распадается на малые истории. Вместо одного мета нарратива в современном полифоническом романе сосуществуют разные истории - версии, интерпретации. После дискредитации «больших» историй, произошла «приватизация» истории - обращение к частному прошлому.

И современный историк и автор современных исторических романов склоняются к тому, чтобы свернуть с магистрали истории и исследовать то, что осталось в тени, не вошло в учебники по истории, по-новому взглянуть на великие события той или иной эпохи. И здесь они действуют в духе постмодернизма, один из главных постулатов которого - децентрализация, интерес к маргинальным проявлениям. Постструктурализм превратил и историографию в науку о тексте, так как свидетельства о прошлом доходят до нас в виде текстов. Знание о прошлом дается только через посредника, а значит, тот или иной факт уже проинтерпретирован. Как бы ни старался летописец правдиво описать события прошлого, его субъективная оценка всегда будет искажать реальность. А так как прошлое подвержено интерпретациям и знание правды о нем затруднено, категория правдивости здесь не совсем уместна. Сколько интерпретаций столько и историй, не случайно Барнс называет свой роман «A History of the World...», то есть «одна из историй».

В Германии и Великобритании судьбы исторического романа после второй мировой войны складывались по-разному. Тем не менее, в современных литературах обеих стран можно выделить два основных направления исторического романа в зависимости от подхода автора к истории. Одни стремятся изобразить прошлое, не «загрязняя» его вымыслом, восстановить истинный ход событий, то есть следуют традиции В. Скотта и большинству исторических романов XIX века. Приверженцы другого направления иронически подчеркивают вымышленность своих произведений, аргументируя это тем, что художественное произведение на историческую правду претендовать не может, и литература превращает любой факт в вымысел.

В Германии с 50-х годов исторический роман постепенно отходит на второй план, не пользуется особым интересом публики и авторов, выглядит историческим реликтом. Классический исторический роман XIX века существовал до 30-40-х годов XX века - последние его представители Томас и Генрих Манн, Деблин.

Отличается положение исторического романа в ГДР и ФРГ. В ФРГ исторический роман переместился в сферу развлекательной литературы, стал предметом для экранизаций. Акцент делался на экзотичности, приключении, костюмности прошлого. С другой стороны, возрос интерес к биографиям, историческим документальным произведениям.

В ГДР «буржуазный» реализм XIX века перешел в соцреализм. Исторический роман изображал прошлое с позиций официальной, идеологизированной истории, нес воспитательные функции. Но с 1970-х годов положение резко изменилось. Это связано с усилением субъективного начала в литературе. Как пишет А. Гугнин, восточногерманские писатели пытались «выйти за пределы социальной и классовой детерминированности личности и найти более глубокие пласты ее бытия в мире». Субъективизация, психологизация в литературе ведет к постепенному размыванию традиционной реалистической формы изображения. Несмотря на официальное положение соцреализма, сначала в поэзии, затем в драме, и позже - в прозе намечается отход от реализма. Гугнин отмечает эволюцию творчества большинства крупнейших писателей, которая происходит в 1970-80-е годы и сильно изменяет картину развития литературы.

Важную роль в появлении новых исторических романов в ГДР сыграли литературоведческие дискуссии начала 1970-х годов о пересмотре культурного наследия. Благодаря этим дискуссиям был восстановлен в правах немецкий романтизм, а также западноевропейский модернизм, что способствовало возникновению диалога литературных эпох, методов и жанров. «Открытие» модернизма помогало формированию новых художественных вкусов. Начинала заявлять о себе альтернативная литература, субкультура, с которой официальный режим непримиримо боролся.

В 1970-1980-е годы, как отмечает Гугнин, в литературе ГДР появилось множество произведений, авторы которых играли с литературными традициями, перерабатывая оригинальные произведения, включая литературные реминисценции. Аллюзии, текст в тексте, скрытое и явное цитирование готовили почву для постмодернизма получил широкое распространение в Германии в начале 80-х годов. У истоков немецкого постмодернизма стоит, прежде всего, Хайнер Мюллер, который перерабатывал и переосмысливал как классические, так и современные сюжеты, мотивы и образы (например, Шекспира, Шолохова и др.). «Писатели ГДР с 1970-х годов и до конца ГДР дописывают фрагменты, переделывают и переписывают произведения своих предшественников и современников, освобождаясь с помощью литературной игры от жестоких идеологических канонов, восстанавливая нарушенные традиции», - пишет А. Гугнин. Подобные произведения нельзя назвать истинно постмодернисткими только на основании использования внешних приемов постмодернизма как литературного направления - переход от «текста в тексте» к постмодернизму происходил постепенно.

Историческая проза этого периода по другому подходит к изображению прошлого, нежели проза предшествовавшего поколения.

Обращение к литературному наследию стало способом выразить свое отношение к власти и существующим порядкам. Читатель включался в эту игру, соотнося исторические пассажи с современностью. Гугнин приводит следующий пример. Гюнтер де Бройн в романе «Жизнь Жан Поля Фридриха Рихтера» (1975) подробно рассказывает о цензуре в Германии в конце XVIII - начале XIX века. И читатель сразу же догадывался, что это не просто историческая справка, а критика цензуры современной. «Исторический роман «осовременивался» не столько в смысле нарушения исторического колорита или исторического реквизита, сколько в плане общей концепции истории и новой актуализации ее перекличек с современностью». Так, в романе «Пират» (1988) Эгон Гюнтер использует сюжет о борьбе средневекового пирата Клауса Штёртебекера с Ганзейским союзом, но поднимает его до мифа о герое. Писатель только ставит вопросы, не отвечая на них, что характерно для писателя постмодернизма вообще, так как, по его мнению, рациональное мышление не может постичь глубинных основ жизни, бессильно перед иррациональными силами бытия. Писатель может только предложить равнозначные варианты толкования жизни.

Историческая проза Кристы Вольф («Нет места. Нигде», «Кассандра», «Медея») также мифологична и метафорична, но писательница стремится психологизировать миф. В этих произведениях акцент перемещается на внутреннюю жизнь персонажа, на экзистенциальные проблемы личности, ее конфликт с окружающим миром. Автор не ставит перед собой задачу восстановить картину прошлого, она только вводит читателя в социально-исторический контекст эпохи, для нее важна история духовного развития персонажа. Так, в повести «Нет места. Нигде» (1977) Вольф повествует о вымышленной встрече Генриха Клейста и Каролины Гюндероде. Как и для авторов историографического мета романа, писательнице не важно, что такая встреча в действительности не происходила, задача Вольф - исследовать общество и литературу эпохи романтизма.

В романе «Образы детства» (1976) писательница ставит проблему исторической памяти, исследует индивидуальную память человека, ставит под сомнение верность воспоминаний, стремится восстановить нравственную память о прошлом. Медея Кристы Вольф - фигура вневременная, миф о ней рассказывает о современном политическом и душевном кризисе. «Она находит историчность в настоящем», пишет о К. Вольф Ф. Мартини. Можно добавить, что настоящее она обнаруживает в прошлом, продолжая традицию исторического романа эпохи модернизма.

Историческая память отдельного человека и всего человечества является центральной проблемой в творчестве Гюнтера Грасса. Роман «Жестяной барабан» (1959) повествует не только о жизни главного героя Оскара Мацерата, но и об истории всего XX века. Перед читателем проходит калейдоскоп отдельных эпизодов, из которых складывается история Германии прошлого века. В исторической повести «Встреча в Тельгте» (1979) автор, используя вымышленный сюжет, переносит читателя в эпоху Тридцатилетней войны в Германии. Грасс не только разворачивает широкую историческую и литературную картину эпохи, но и соотносит ее с современностью. Прошлое, пусть даже и вымышленное событие - встреча поэтов - дает автору возможность поговорить о современном состоянии культуры.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что в немецкой исторической прозе 1970-80-х годов, как и в эпоху модернизма, происходила модернизация прошлого, использование истории с целью критики настоящего. Предметом описания в этих исторических романах была не столько история, сколько современность, насущные проблемы, волнующие автора здесь и сейчас, а потому, как и в случае с историческими романами модернизма, мы можем говорить об их аисторичности.

А. Гугнин отмечает, что несмотря на огромное количество произведений в жанре исторической прозы, вышедших в 70-80-е годы, серьезных достижений было немного. Среди них следует отметить романы Мартина Штаде на темы прусской истории XVIII века - «Король и его шут» (1974), «Дурацкая война» (1981), рассказы и повести Кристофа Хайна, исторические романы Стефана Гейма. Более поздние произведения исторического характера, как например, «Ответная игра» («Ruckspiel») (1993) Ульриха Вёлька, в котором представлена панорама жизни поколений послевоенной Германии вплоть до падения Берлинской стены, демонстрируют отсутствие уверенности в истории, что всё было действительно так, как было. Повествование взрывается, прошлое распадается на воспоминания, которые не складываются в единую целостную картину. Еще один роман того же писателя, «Freigang» (1990), Уве Виттшток называет одним из типичных произведений постмодернизма. Главный герой этого романа - физик, который после нервного срыва находится на лечении в санатории. (Здесь можно провести параллели, к которым явно подводит сам автор, и с «Физиками» Дюрренмата и с Оскаром Мацератом из «Жестяного барабана».) Беседуя с психотерапевтом, пациент хочет понять его методы лечения и записывает темы разговоров на карточки, которые потом пытается упорядочить. Однако это невозможно, так как не существует центра, от которого он мог бы оттолкнуться, а значит, история не может быть рассказана линейно.

И хотя в Германии до сих пор сильна модернистская традиция и это отражается и в историческом романе, однако с середины 80-х годов в Германии появляются исторические романы, трактующие отношения с прошлым и историей с позиций постмодернизма: дистанция, неопределенность, непрозрачность. «Человек исследует историю, разгадывает ее». Нет окончательной правды о прошлом, значит, не может быть и готовых ответов. Представители этого направления - К. Рансмайр, В. Флейшхауэр, П. Зюскинд.

В Великобритании исторический роман постмодернизма изучен гораздо глубже, так как явление существует дольше, чем где бы то ни было, ему уже посвящены отдельные работы, а авторы этих романов считаются классиками постмодернизма.

Британские критики с противоположными оценками описывают два типа современного исторического романа. Первый продолжает традицию В. Скотта и исходит из того, что история целостна, прошлая реальность поддается описанию, знание о прошлом достижимо. К этому типу в Англии относятся, например, романы М. Рено, Д. Фаррела, А. Мердок. Н. Макьюен в 1987 году в работе «Перспективы современной британской исторической литературы» был уверен, что именно это традиционное направление в сочетании с техникой письма, взятой от модернизма, представляет серьезную литературу. По его словам, эти исторические романы традиционны в том, что хотят быть правдивыми по отношению к прошлому и настоящему, и склонны четко соблюдать границу между ними. По мнению Макьюена, скептицизм в отношении знаний о прошлом и сомнение в существовании правды о нем ведет к тому, что историография превращается в развлечение, а исторический роман - в массовую литературу. Авторы традиционного направления описывают прошлое, а не переписывают его, как это делают представители другого типа современного исторического романа, не противостоящего, а сосуществующего с традиционным.

История этого типа исторического романа начинается с романа «Женщина французского лейтенанта», написанного Джоном Фаулзом еще в 1969 году. Появление этого романа было встречено сначала как возрождение исторического романа в Англии. Однако затем критики стали обвинять Фаулза в «открытой и бессовестной имитации старых условностей и попытке выдать их за новые». С середины 80-х годов к этому направлению начинают обращаться все больше авторов разных поколений. Онега называет это «взрывом исторического романа». Среди представителей постмодернистского исторического романа Д. Фаулз, Д. Барнс, П. Акройд, Г. Свифт, А.С. Байет. Этих авторов объединяет то, что многие из них имеют прекрасные знания по теории и истории литературы, заканчивали филологические факультеты. А их романы объединяет не только интерес к прошлому, но ироническое и парадоксальное восприятие скорее не самого прошлого, а нашего отношения к нему, читательских ожиданий от традиционного исторического романа. Английский писатель и критик Морил Даффи считает, что этот вид исторического романа не ставит перед собой цель «пролить свет на настоящее», он «ослепляет подобно сверкающим драгоценностям пещеры Аладдина».

Как уже отмечалось, название романам этого направления - «историографический мета роман» - дала в 1988 году Линда Хатчен. Историографический мета роман объединяет пародийную само рефлексию, унаследованную от модернизма, и традиции исторического романа XIX века с его продуманным и выстроенным сюжетом, тщательно прорисованными персонажами и повествовательной техникой классического реализма. Онега считает, что историографический мета роман берет свое начало от «магического реализма», произведений Маркеса и Борхеса. Одним из первых историографических мета романов в мире признается «Сто лет одиночества» (1967), роман, в котором над рационализмом и реализмом берут верх фантазия, вымысел, мифология.

Прежде всего, этот тип исторического романа играет на достоверности и недостоверности исторического факта. Автор часто прибегает к фальсификации, одно из ключевых слов историографического мета романа - подделка. Цель его - поколебать существующее представление об истории, опирающееся в основном на текстуальные свидетельства, заставить читателя сомневаться. Если исторический роман использует эти свидетельства для того, чтобы придать правдоподобие, реальность миру романа, то историографический метароман намеренно не ассимилирует подобные свидетельства, они не вплетены в повествование, не растворены в нем, а вставлены в текст с помощью приема монтажа, когда документы, отрывки из дневников, письма, вырезки из старых газет просто прерывают повествование. Читатель словно присутствует при собирании исторических деталей.

Если в романах, наследниках традиционного исторического романа, прошлое и настоящее всегда четко разделены, то в историографическом романе разные временные слои перемешаны, влияют друг на друга, так же, как вымысел и реальность. Исторический роман понимает историю как направляющую силу - в повествовании и в человеческой судьбе, исторический процесс отражается на судьбах героев. Герои, таким образом, являются «марионетками», не активны в отношениях с прошлым, а прошлое также пассивно. В историографическом мета романе герои ищут прошлое, а оно влияет на настоящее, человек прошлого оказывается живее и интереснее современного. Герой историографического мета романа одержим прошлым, преследует ли он давно умершего автора или вымышленного писателя, или ищет свои корни, свою малую историю. Интересно отметить, что если в классическом историческом романе действие происходит всегда и только в прошлом, то в историографическом мета романе очень часто действие разворачивается в настоящем, а прошлое присутствует в виде текстов, дискурсов, воспоминаний.

Скотт увидел человека как «историческое животное» (в отличие от аристотелевского «общественного животного»), осознающее себя в неразрывной связи с предыдущими поколениями. Сейчас эта связь (continuity) утеряна, и разрыв все больше увеличивается из-за ускоряющегося развития науки и высоких технологий. В романах В. Скотта «история доминирующей культуры написана поверх ненаписанных историй других, побежденных, культур». То есть традиционный исторический роман, как и традиционная история, опускает многие исторические факты, которые остаются непонятыми, следовательно, многие исторические вопросы остаются без ответа, и со временем все больше событий прошлого остается за бортом. Исторический роман XIX века восстанавливал прошлое, а историографический мета роман интерпретирует, переписывает прошлое, пытаясь соединить прошлое и настоящее, оживить историю, понять прошлое.

Историографический мета роман, переписывая и пере репрезентируя прошлое, открывает его для настоящего. Как это ни парадоксально, в таком романе прошлое обретает будущее: некий исторический факт получает новую интерпретацию, событие, которое не имело места в истории (так как не сохранились соответствующие письменные свидетельства), обретает право на существование. Писатель, обращающийся к жанру историографического мета романа, открывает возможность литературы выявлять правды, которые ускользнули от традиционной истории. Например, английский писатель Чарльз Пэллизер так отвечает на вопрос, почему он пишет: «Для того, чтобы рассказывать самому себе истории, которые придают смысл окружающему миру - или, по крайней мере, создают более менее связную ложь?.. Чтобы найти ту единственную большую историю, которая всё объяснит и разрешит противоречия? Чтобы придумать историю, в которой можно было бы скрыться от скуки и ужаса моей эпохи?». Ему вторит Акройд: «Отчего не писать о своем времени? Отчего ты бежишь его? Не оттого ли, что бежишь самого себя». Помимо оживления прошлого есть у историографического мета романа еще одна цель - попытка обретения своего внутреннего «я», самоидентификации с помощью прошлого. Персонажи с фрагментированным сознанием пытаются найти свои корни, поставить себя в контест истории, а значит, и настоящего.

Примечательно, что в работе Коннора «Английский роман в истории» 1996 года (спустя почти 10 лет после Макьюэна) оба типа исторического романа уже описаны на равных, и историографическому мета роману даже отдается предпочтение как более уместному в контексте постмодернизма. С другой стороны, традиционный исторический роман со своей одно плановостью, претензией на правдивое отражение исторических событий за это время практически перешел в область тривиальной литературы Макьюэн соглашался с тем, что многое из прошлого утеряно, и мы не знаем и всего того, что осталось, значит, некое новое свидетельство, факт может изменить нашу интерпретацию прошлого. Но он настаивал на том, что есть некоторые факты прошлого, которые нельзя подвергать сомнению, и авторы исторических романов должны уважать общепринятое и известное прошлое. По его мнению, угроза самому жанру исторического романа исходит от тех, кто утверждает, что вся история - выдумка, интерпретация интерпретаций, правдивость которых нельзя доказать, так как не на что опереться.

Однако историографический мета роман не упраздняет историю, напротив, пробуждает к ней интерес, заставляет читателя задаться вопросом о смысле истории. В этой связи важно отметить, что автор историографического мета романа не отвергает существование исторической действительности, реальности вне текста, он говорит о ее недоступности и следовательно возможности разных интерпретаций, особенно в литературе. Хотя автор историографического романа и не пытается воссоздать реальные события прошлого, более того, ставит их реальность под сомнение, но задавая читателю вопросы и загадки, автор заставляет современного человека думать и размышлять.

В 1984 году Ф. Джеймисон писал о кризисе истории и реалистического романа и видел выход в реорганизации их традиционной структуры: не отражать действительность, а создать концепцию истории/литературы. Историографический мета роман еще не выработал эту концепцию, но в корне изменил канон традиционного исторического романа, в то же время, не порывая с традициями жанра. Можно сказать, что это тип исторического романа являет собой пример художественного синтеза, за которым будущее.

 

АВТОР: Райнеке Ю.С.