Аллюзия и смежные явления в заголовках современных газет
Антропоцентрический подход к изучению языка, активно внедряемый в лингвистическую науку, позволил рассматривать язык и человека в неразрывном единстве. Как отмечает ряд авторов, человек видит мир через призму языка, а изменение и развитие самого языка зависит от происходящих в обществе изменений; интересов и потребностей человека (Дементьев 1999; Леденев 2003; Покровская 2003). Имея социокультурный характер, язык взаимосвязан и взаимодействует с человеком в рамках той культурной парадигмы, которая сформировалась на определённом этапе развития общества.
В условиях современной действительности культурная парадигма получила название постмодернистской, под которой большинство учёных (Д.И. Дубровский (Дубровский 2002), И.П. Ильин, А.Н. Коняхин, Э.А. Усовская (http // Усовская), М.А. Хевеши (Хевеши 2001 и др.) понимают существенные преобразования в системе культуры, вызванные бурным развитием информационных технологий, разнообразных средств массовой коммуникации, которые охватили все сферы человеческой деятельности.
Особенностью данной парадигмы, появившейся в конце 70-х годов в западной культуре и распространившейся в культуре многих странах, в том числе и России, является то, что граница между элитарной (высокой) и массовой культурой оказалась размытой (Культурология 1997; Чучин-Русов 1999), в результате чего возник феномен «журнализации» культуры, заключающийся в способности глобального охвата всех сфер жизнедеятельности; поверхностного, но быстрого вхождения в любое событие, явление, в любой фрагмент социальной жизнедеятельности и «участия» в нём (Дубровский 2002; Коняхин 2004). Подобная «журнализация» культуры характерна, в первую очередь, для газетно-публицистического дискурса.
Однозначного определения понятия «дискурс» в современной науке не существует: данный термин используется в психолингвистике, лингвокультурологии, лингвистике: текста, структурно лингвистике, социолингвистике: и т.д. В настоящем; исследовании мы придерживаемся социолингвистического (В.И. Карасик) и когнитивно-дискурсионного (Н.Ф. Алефиренко (Алефиренко 2005), Е.С. Кубрякова) подходов к пониманию дискурса, а также точки зрения Т. ван Дейка (Дейк 1978, 1994). В работах указанных авторов удачно, на наш взгляд, определён феномен дискурса и раскрыта его типология.
Сообразно со сказанным, газетно-публицистический дискурс представляет собой дистантную форму коммуникативной деятельности институционального и когнитивного характера, основными участниками которой являются представители средств массовой информации как социального института и массовая аудитория (Водак 1997; Карасик 1998). Указанный тип дискурса выходит в мир психики и когнитивной деятельности (Кубрякова 2004), поскольку в полной мере отражает антропоцентрические факторы, что проявляется в следующем. В процессе опосредованного общения адресант осуществляет целенаправленную творческую работу, которая опирается и на интуитивную, и на осознанную интеллектуальную деятельность, в то время как адресат также выполняет творческую работу, которая, однако, уже осуществляется на уровне автоматизма и интуиции.
Особое проявление газетно-публицистический дискурс приобретает в периодической печати. Дистантная коммуникативная деятельность реализуется между передающей стороной (журналистом), которая создаёт вербальные знаки, и принимающей стороной (читателем), которая их воспринимает и осмысливает. Автор статьи «наделён не декларируемыми правами «режиссёра общения» (Гурьева 2003, 120), т.к. именно им разрабатываются коммуникативные стратегии (определённые модели речевого поведения для достижения общей цели общения) для самого себя и для адресата. При этом цель адресанта заключается в создании такого сообщения, которое будет понятно читателю, цель адресата - понять замысел автора и правильно интерпретировать сообщаемое.
Указанный нами тип дискурса наиболее активно вбирает в себя постмодернистские тенденции, в частности, «цитатное письмо», суть которого, по С.И. Сметаниной, заключается «...в интеллектуальной, эмоционально - оценочной, формальной переработке «чужого» текста-цитаты, осмысленного и освоенного в системе культуры, и повторное использование его в качестве средства номинации по отношению к реальным ситуациям (лицам) при создании медиа-текста» (http // Сметанина).
С помощью цитатного письма строятся газетные заголовки большинства современных центральных газет, к которым Л.Л. Реснянская относит две группы печатных изданий: 1) универсально-тематические газеты: «Аргументы и факты» (АиФ.), «Комсомольская правда» (КП.), «Труд» (Т.), «Известия» (И.), «Московский комсомолец» (МК.), «Российская газета» (РГ.); 2) специализированные печатные издания (партийные газеты): «Правда» (П.), «Советская Россия» (СР.) (Реснянская 2000, 5).
Названия статей в перечисленных изданиях, отличаясь от заглавия художественного произведения, по Н.А. Кожиной, соотношением не только с текстом, но и с внешним миром, занимают сильную позицию: в настоящее время газетные заголовки «...приобрели такое качество, как зазывность, т.к. они призваны продать свой товар - информацию» (Ильясова 2003а, 110; Кожина 1986). Подобным качеством в большей степени обладают заголовочные конструкции, представляющие собой аллюзии, в которых находит своё отражение такое понятие постмодернистской культурной парадигмы, как интертекстуальность.
Данный термин был введен в 1967 году французским постструктуралистом Юлией Кристевой, обозначившей под ним общее свойство текстов, выражающееся в наличии между ними связей, благодаря которым тексты (или их части) могут разнообразными способами явно или неявно ссылаться друг на друга, в результате этого возникает диалог как с широкой публикой (массовой аудиторией), так и с просвещенным меньшинством (создателями текстов, на которые ссылаются) (Кристева. Цит. по: Ушакин 1996).Е.А. Баженова выделяет два понимания интертекстуальности широкое: и узкое (Баженова 2003): Широкий подход к интертекстуальности (Ю Кристева, Р. Барт (Барт 1994), Э:А. Усовская и др.), разработанный прежде всего в рамках семиотики, отражает положение Ж. Дерриды о том, что «мир есть текст» (http // Черняева). В соответствии с данным положением всякий текст (в частности, аллюзия) представляет собой интертекст, имеющий своим претекстом совокупность всех вербальных и построенных средствами других знаковых систем предшествующих текстов.
Узкое понимание интертекстуальности (Ж. Женетт, Л.Л. Нелюбин (Нелюбин 2003), НА. Фатеева (Фатеева 2000) и т.д.) заключается в том, что данным термином называют конкретные и явные отсылки к предшествующим текстам, открытое или скрытое их цитирование, что приводит к появлению специальных текстов: цитат, аллюзий, плагиата и т.д., обозначенных «текстовыми проявлениями интертекстуальности» (Постмодернизм 2001; Гальперин 1981, 110).
В исследовании аллюзии мы придерживаемся концепции А.С. Черняевой (http // Черняева), в которой совмещены два понимания интертекстуальности, и полагаем, что созданные авторами аллюзивные газетные заголовки в основе своей имеют единый претекст - культурный контекст и литературную традицию - и предстают как интертексты (в широком понимании), но в то же время являются специальными (прецедентными) текстами, представляющими собой «осознанные или неосознанные, точные или преобразованные цитаты или иного рода отсылки; к более и менее известным ранее произведенным текстам в составе более позднего текста» (Красных 1998, 352) (в узком понимании).
Такой подход к интертекстуальности в процессе функционирования претекстов и интертекстов учитывает их диалогическое взаимодействие, в результате которого в новом тексте (названии статьи) появляются дополнительные смыслы, каких не было в предшествующих им текстах. Покажем это на следующем примере: «Есть такая профессия - Родину защищать» (КП. 1998 № 4) (о российских солдатах-миротворцах в Косово). Рассматриваемый заголовок является интертекстом, внутри которого наблюдаются ссылки на цитату из кинофильма «Офицеры» «Родину защищать. Есть такая профессия, взводный», но в то же время в данном заголовке наблюдается и дополнительный отличный от первоначального, смысл: российские военные в Косово защищают не свою Родину.
Итак, интертекстуальные вкрапления представляют собой прецедентные тексты, являющиеся переосмыслением ранее существующих текстов, содержащие в себе некую «фразеологичность», в результате чего тексты - первоисточники стали стираться из памяти людей, терять авторство.
Исследования М.Ю. Сидоровой, B.C. Савельева; Ю.Н. Караулова и др. показывают, что прецедентные тексты объединяют в себе три основных вида интертекста аллюзии, цитаты и реминисценции, обеспечивающие функционирование интертекстуальности в таком средстве массовой информации, как газета. Указанные формы проявления интертекстуальности имеют много сходных черт, но не тождественны друг другу.
Такие ученые, как С.И. Походня, B.C. Санников, понимая прецедентную аллюзию в широком смысле, объединяют её с цитатой, которую данные авторы обозначают как ссылки на эпизоды, имена, названия и т.д. мифологического, исторического или собственно литературного характера (Санников 1998). В своей работе мы разграничиваем данные понятия в аспекте точности воспроизведения претекста, или текста-первоисточника, исходя из определения Ю.Н. Караулова: «Прецедентный текст - это реминисценция от одного слова к тексту» (Караулов 1987, 216).
Сообразно с этим, цитатой можно назвать «дословное воспроизведение отдельных фрагментов из произведений науки, литературы, искусства, общественно-политических и государственных документов, афоризмов, пословиц и поговорок», а аллюзией - неточное цитирование каких-либо компонентов текста-источника; присутствующих (в созданном как бы «за текстом» - имплицитно) (Лазутина 2000, 187; http // Интертекстуальность).
Подтвердим высказанную нами мысль примерами из газет: заголовки «Унесенные ветром» (Г.1. 2001 № 6), «Карлсон, который живет на крыше» (П. 2001 № 5) являются точными цитатами названий художественных произведений М. Митчелл и А. Линдгрен. Сравним их со следующей заголовочной конструкцией: «Хотели как лучше, а получилось как всегда» (П. 1999 № 2). В данном примере наблюдается не точное воспроизведение, а трансформация (замена слов в исходном материале) следующего текстового образования: «Мы хотели как лучше, а получилось как всегда» (слова B.C. Черномырдина). Подобные заголовки являются аллюзиями, которые, исходя из приведенного примера, можно назвать трансформированными цитатами.
В работе Л.В. и О.В. Лисоченко «Языковая игра на газетной полосе» цитаты в том значении, которое принято в нашей работе, называются текстовыми реминисценциями. Так, например, авторы приводят следующие текстовые реминисценции: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона» (КП), «А ты не летчик» (АиФ), «А я играю на гармошке» (КП) (Лисоченко 2000, 140). Полагаем, что поскольку приведенные названия газетных статей точно воспроизводят претексты, то являются цитатами.
Аллюзия не тождественна и реминисценции. В психологии под реминисценцией понимают «воспроизведение спустя некоторое время после запоминания того, что при непосредственном воспроизведении было недоступно» (http // Реминисценция). На основе данного определения строится и понятие текстовой реминисценции, представляющей заимствование, наводящее на воспоминание о другом произведении, отдельном образе, мотиве, стилистическом приёме, некотором событии из жизни другого автора (Валгина 2003; http // Интертекстуальность; Супрун 1995).
Граница между аллюзией и реминисценцией считается достаточно размытой, поскольку данные понятия часто определяются друг через друга. Так, например, аллюзию на литературные произведения и на события и факты действительного мира называют реминисценцией (http // Аллюзия; Аллюзия 1997).
Мы разграничиваем указанные формы проявления интертекстуальности в аспекте: точности воспроизведения; претекста. Реминисценция, как правило, включает в себя напоминание: отдельных элементов произведений? художественной литературы, исторических и культурных событий, имен выдающихся людей, осуществляемое посредством настолько трансформированной конструкции, что отсылка к тексту-первоисточнику оказывается затруднительной. Аллюзия по сравнению с реминисценцией содержит конкретные ссылки на различные вербальные и невербальные претексты, угадываемые читателем гораздо легче:
Обратимся к примерам: 1) «Что сталевару хорошо, то ЖКХ - беда» (PF. 2004 № 65); 2) «Что Березовскому с Шейнисом плохо, то немцу с русским хорошо. И: почему так?» (РГ. 2000 № 181); 3) «Не ходите, дети, в Африку гулять» (КП. 2000 № 17); 4) «Жить стало лучше, жить стало веселее» (Т. 1999 № 53). Заголовки (1), (2) относятся к реминисценциям, т.к.: а) новый текст существенным образом отличается от первоисточника Что русскому здорово, то немцу смерть» (русская пословица); б) в его структуру не включены значимые в смысловом отношении компоненты текста-донора (субъект и его состояние); в) структура интертекста заимствует лишь ритмическую организацию претекста. Примеры (3), (4) являются аллюзиями, поскольку содержат значимые компоненты первоисточников, что и позволяет легко их установить: «Маленькие дети! Ни за что на сеете не ходите в Африку, в Африку гулять» (строка из стихотворения К.И. Чуковского «Бармалей»), «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее» (слова И.В: Сталина):
Итак, по степени точности воспроизведения текста-источника среди прецедентных текстов первое место занимает цитата, т. к. передает фрагменты претекста без изменений. На втором месте стоит аллюзия, воспроизводящая «чужую речь» в несколько измененном виде, и третье место в нашей классификации занимает реминисценция, которая существенным образом трансформирует - первоисточник. В связи со сказанным, можно отметить, что аллюзия представляет собой интертекст, включающий в себя элементы претекста, среднего между цитатой и реминисценцией. Элементы претекста в составе аллюзии называются маркерами или репрезентантами аллюзии, а сам первоисточник выступает ее денотатом (http // Аллюзия; Аллюзия 2001).
В современном газетно-публицистическом дискурсе аллюзия функционирует не только как интертекстуальное явление, но и как стилистический прием, который также используется авторами газетных публикаций для называния своих статей. Чаще всего в исследовании, аллюзии учёные включают в данное понятие две стороны одной сущности: интертекстуальную и стилистическую. Однако мы полагаем, что аллюзия представляет собой две сущности, названные одним понятием, но отличающиеся друг от друга. Попытаемся доказать высказанную нами точку зрения.
Если рассматривать аллюзию в стилистическом аспекте, то можно сказать, что она представляет собой «приём текстообразования, заключающийся в соотнесении создаваемого текста с каким-либо прецедентным фактом - литературным или историческим» (Павловская 1998, 274). Согласно О.В. Павловской, аллюзия занимает особое место среди средств выразительности газетного языка и не является тропом или фигурой (там же), т.к. трансформирует текст, на основе которого создается с помощью ряда существующих тропов и фигур речи в целом. То, что аллюзия осуществляет подобную трансформацию, подтверждает определение французского учёного П. Бакри: «Аллюзия - это сочинение, мысль, предварительная, сцена, иногда более или менее трансформированная, но которую каждый раз возможно узнать (Перевод наш – Ш. Н.)» (Васгу 1992, 250). Кроме того, данное средство выразительности обладает таким важным признаком, как способность намекать посредством сходно-звучного слова, упоминания общеизвестного имени, факта, исторического события, литературного произведения (Аллюзия 1997; КССПТ 2000; Шалимова 1996).
Всё выше сказанное позволяет определить аллюзию как стилистический приём риторического усиления речи, который занимает промежуточное место между тропами и фигурами и который создаётся на основе прецедентных текстов, имеющих литературное и нелитературное происхождение. Рассматривая - мое средство выразительности обладает способностью намекать на тот или иной текст и с этой точки зрения имеет ещё один денотат (прецедентный текст), а также маркеры, отсылающие к этому денотату. В данном случае аллюзия выступает интертекстом (в широком понимании) по отношению к прецедентному тексту (а не к претексту), сам же текст-первоисточник в аллюзии как стилистическом приёме явно не прослеживается. Так, аллюзивный газетный заголовок «Буря вокруг стакана воды» (АиФ: 1998 № 4) (о том, что в кранах течёт опасная для жизни вода) построен на основе прецедентного выражения «Буря в стакане воды», широко известного читателю. В структуре данного заголовка также присутствуют маркеры, или репрезентанты, с помощью которых осуществляется отсылка именно к крылатому выражению а не к претексту, поскольку текст - донор (высказывание Ш. Монтескье) известен не каждому массовому читателю. Установление первоисточника осуществляется благодаря маркерам прецедентного текста, построенного на его основе. Следовательно аллюзия как стилистический приём предстаёт как интертекстуальность в квадрате.
Таким образом, аллюзия как интертекстуальное явление и аллюзия как стилистический приём обладают сходными признаками: а) наличием денотатов, к которым осуществляется отсылка; б) присутствием маркеров; или репрезентантов как элементов этих денотатов. В то же время между аллюзией как интертекстуальным явлением и аллюзией как стилистическим приёмом существует одно важное отличие: первая появилась на основе одного денотата (претекста) и является прецедентным текстом, вторая имеет два денотата (прецедентный текст и собственно претекст) и не принадлежит к прецедентным текстам. В нашей работе для разграничения денотатов аллюзии как стилистического приёма введены два понятия: 1) денотат первого порядка, представляющий собой претекст, или текст-донор, на основе которого появился тот или иной прецедентный текст (цитата, аллюзия и реминисценция); 2) денотат второго порядка, под которым понимается прецедентный текст, участвующий в построении рассматриваемой аллюзии.
В зависимости от вида претекста, или денотата второго порядка, выделяют «текстовые аллюзии», денотатом которых является вербальный (словесный)? текст, например: «Девять негритят» (МК. 2004 № 8) (о кандидатах в президенты, которые должны сойти с президентских выборов по очереди) - денотатом является название рассказа А. Кристи «Десять негритят», и «интермедиальные, отсылающие к текстам других видов искусств, чаще всего живописных», например: «Грачи» прилетели» (РГ. 2003 № 215) (об установке в Киргизии российских истребителей СУ-25 «Грач») - денотатом является название картина А.К. Саврасова «Грачи прилетели».
Появление в газетно-публицистическом дискурсе аллюзии как стилистического приёма можно изобразить в виде следующей схемы: Д1 → Д2 → АС = АИ2, где Д1 - претекст (денотат первого порядка), Д2 - прецедентный текст (денотат второго порядка), АС - аллюзия как стилистический приём, АИ2 - аллюзия как интертекстуальное явление в квадрате. На основе представленной схемы авторами газетных публикаций строится такой вид аллюзии как литературная аллюзия, под которой понимается стилистический приём, заключающийся в трансформации и намёке на прецедентный текст, имеющий литературное или нелитературное происхождение и являющийся вербальным или вербально-иконическим знаком.
В целом, в газетно-публицистическом дискурсе функционирует три вида аллюзий: 1) «исторические», строящиеся на упоминании исторического события или лица; 2) «литературные», основывающиеся на разнообразных прецедентных текстах; 3) «смешанные», обладающие признаками как; исторической, так и литературной аллюзии (Павловская 1998, 274). О.В. Павловская; отмечает, что в газетных текстах часто используется ряд разновидностей литературной аллюзии, среди которых данным автором выделены трансформированные литературные цитаты-реминисценции, высказывания учёных, политиков и т.д., цитаты из популярных песен,, названия теле-, видеофильмов и фразы из них, крылатые выражения, названия живописных полотен, скульптур и т.п. (Павловская 1997). Как можно заметить, литературная аллюзия строится на включении цитат из прецедентных текстов, возникших не только из художественных произведений, но и из претекстов других видов искусств. Поэтому мы считаем, что литературная: аллюзия прямо не зависит от своего претекста, породившего; тот или иной прецедентный текст, и поэтому может иметь денотаты первого порядка, относящиеся не только к области литературы, но и к другим видам искусства.
Как показывает наш материал, в построении современных газетных заголовков чаще всего используются литературные аллюзии, строящиеся на основе прецедентных текстов. Подобные тексты широко известны массовой аудитории. Как отмечает Г.Л. Пермяков: «каждый взрослый (старше 20 лет) носитель русского языка знает не менее 800 пословиц, поговорок, ходячих литературных цитат и других клишированных изречений» (Пермяков 1971, 48-49).
Построение литературных аллюзий на основе трансформации прецедентного текста отмечено и в исследовании В.Г. Костомарова: «Во многих случаях перед нами перепроверка ходячих фраз недавнего прошлого на пригодность, а также отталкивание от них при создании новых фраз (курсив наш - Н.Н.)» (Костомаров 1999, 188). Ходячие фразы относятся к прецедентным текстам, и именно они активно используются в речевой практике носителями русского языка и русской культуры, а не претексты, поскольку не каждый из читателей точно представляют себе место и роль цитируемого фрагмента в тексте - источнике (http // Лукин).
В структуре аллюзии помимо элементов, отсылающих или намекающих на тот или иной прецедентный текст (маркеров, или репрезентантов), присутствуют элементы, изменяющие прецедентный текст и за счёт этого обладающие повышенной экспрессией, например: «Правовое яблоко нефтяного раздора» (РГ. 2000 № 210) (о споре по поводу пакета акций ОАО «Варьеганнефть») - прецедентный текст «Яблоко раздора». Назовем такие элементы антимаркерамщ или трансформантами, благодаря которым аллюзию можно считать экспрессивной единицей или «экспрессемой», что соответствует функционированию газетного языка в целом (Какоркина 1996). Как отмечает В. Костомаров: «Газетный язык рисуется как конфликтная ситуация... - последовательное чередование экспрессии и стандарта, выступая основным свойством газетного языка...» (Костомарове 1971, 141). Маркеры и трансформанты в составе аллюзии в нашем исследовании определяются как чередующиеся элементы соответственно стандарта и экспрессии.
Чередование экспрессии и стандарта, согласно исследованию В.Г. Костомарова, осуществляется на трех уровнях:
- «внутри фразовом» - чередование «стандартного обозначения с его так или иначе: окрашенным эквивалентом», который «расшифровывается нормативно-стандартными, нейтрально-немаркированными средствами»;
- «контекстном» - «текстовое сочетание, чередование содержательно независимых друг от друга элементов разных стилистических и иных окрасок: ...присоединительные конструкции, метафоризация» перемена ролей» терминов и иноязычных элементов»;
- «композиционном» - «отталкивание от пословиц и поговорок, «цитат» и целых литературных произведений» (Костомаров 1971, 143-145).
В аллюзиях чередование экспрессии и стандарта представляет собой последовательное чередование маркеров и антимаркеров, которое осуществляется, в первую очередь, на «композиционном» уровне, а «внутри фразовое» и «контекстное» - условно присутствуют в экснрессеме, как бы наслаиваясь на «композиционное».
Так, например, в аллюзиях «Как угнать миллион» (РГ. 2003 №231) (об угоне автомобиля с акцизными марками на алкогольную продукцию), «Своя рубашка ближе к телу. И к кошельку» (КП. 2000 № 172) (о том, что число товаров российского производства возрастает) наблюдаются три уровня чередования: «внутри фразовое» (сочетание маркеров и антимаркеров внутри одной конструкции), «контекстное» (в первом примере лексема «украсть» в денотате «Как украсть миллион» заменяется метафорическим своим эквивалентом «угнать»; во втором - наблюдается, наличие присоединительной конструкции «И к кошельку»), «композиционное» (первая экспрессема построена на основе названия кинофильма, вторая - на базе пословицы «Своя рубашка ближе к телу»).
В то же время сама аллюзия также может представлять собой стандартизированную единицу, о чем свидетельствуют своего рода «аллюзийные стереотипы, которые без изменений или с небольшими изменениями тиражируются разными изданиями» (Павловская 1998, 276). Литературные аллюзии, которые созданы с помощью эквивалентных трансформаций одного и того лее прецедентного текста, получили в нашей работе название аллюзийных стереотипов первой степени, например: «Батальоны просят рубля» (КП. 2000 № 64) (о документе, принятом Госдумой о льготах и денежных довольствиях военнослужащим), «Батальоны просят рубля» (Т. 2000 № 187) (о задержках военных выплат, что вызывает забастовки).
Литературные аллюзии, построенные на основе одного и того же денотата второго порядка, но имеющие разное лексическое наполнение, названы аллюзийными стереотипами второй степени, например: «С миру по нитке - Березовскому охрана» (П. 2000 № 124) (о бывших сотрудниках ФСБ и МВД, работающих в частных службах безопасности, помогающих уголовному миру), «С миру по нитке - театру на успех» (Т. 2000 № 205) (о гастролях, благодаря, которым улучшается финансовое положение театров). Подобные стандартизированные единицы в силу приобретённой в области периодической печати известности, на наш взгляд, можно считать газетными прецедентными текстами, функционирующими только-в газетно-публицистическом дискурсе.
Использование аллюзийных стереотипов в качестве газетных заголовков отличается невысокой частотностью, что подтверждает мысль, высказанную в исследованиях Н.С. Валгиной (Валгина 2003), С.В. Ильясовой (Ильясова 20036), В.Г. Костомарова (Костомаров 1999) и др. о том, что в условиях современной действительности экспрессия победила стандарт.
Доминирование экспрессии в газетных заголовках, ироническое переосмысление и трансформация прецедентных текстов свидетельствует о принадлежности литературной аллюзии к языковой игре, которую З.С. Санджи-Гаряева, понимает в широком и узком смыслах. В широком смысле языковой: игрой автор называет все способы актуализации языкового знака и игру целыми ситуациями и текстами, в узком - использование языковых средств, специально отобранных автором для придания ироничности высказыванию (Санджи-Гаряева 2004).
Языковую игру, понимаемую в узком смысле, Ю.Д. Апресян называет «авторской аномалией» и относит к ней различные стилистические фигуры и приёмы (Апресян. Цит. по: Бредихин 2003, 5). Однако аллюзия как стилистический приём, на наш взгляд, представляет собой языковую игру как в широком, так и в узком смыслах, т.к. с одной стороны, она выступает трансформацией прецедентного факта, а с другой - построена с помощью совокупности различных языковых средств, образующих эту трансформации:
Основу подобной игры составляет аналогия между поведением людей в играх вообще и речетворческой деятельности в частности (Бредихин 2003). Как отмечает Й. Хейзинга, игра - это «функция, которая исполнена смысла. Она вторгается в процесс непосредственного удовлетворения нужд и страстей как ограниченное определенным временем действие, которое исчерпывается в себе самом и совершается ради удовлетворения, доставляемого самим этим свершением» (Хейзинга 1992, 21, 28). Литературная аллюзия, исходя из сказанного, воплощает в себе результат игровой деятельности адресанта, имеющей целью доставить эстетическое удовольствие и автору экспрессемы, и своему адресату. Поэтому аллюзивная языковая игра представляет собой речетворческую деятельность автора, ограниченную во времени, имеющую определенный смысл, строящуюся на намеренном изменении прецедентного факта с целью вызвать улыбку, смех и ироническое отношение к публикуемому материалу (Дружин 2001; Земская 1983; Санников 1999).
Как и всякая игра, аллюзивная языковая игра имеет определенный замысел, условия и правила, устанавливаемые адресантом и принимаемые адресатом. Замысел аллюзивной языковой игры заключается в создании автором такого газетного заголовка, который был бы воспринят и понят читателем.
К условиям осуществления аллюзивной языковой игры, установленным автором газетного заголовка, относятся:
- Наличие участников игры - производителя информации (автора) и получателя информации (массового читателя). Получателя информации; используя термин Л.Г. Ионина, мы назовем определённым типом «партнера по общению» (Ионин 1996, 89). Подобное определение читателя обоснованно, т.к. публицист в своих статьях обращается не к конкретным личностям во всем богатстве их характеристик, а к определенному типу своего адресата, о котором у него всегда должно быть четкое представление.
- Наличие одинакового тезауруса (фоновых знаний) у участников игры - «литературных» знаний или знаний прецедентных текстов (Лисоченко 2000, 139). Так в аллюзии: «Жить бы рад - расплачиваться нечем» (Т.2002 № 225) (о том, что многим жителям страны нечем платить за квартиры), автор экспрессе - мы опирается на знание адресатом следующего прецедентного текста: «Служить бы рад - прислуживаться тошно».
- Наличие игрового материала. В качестве игрового материала в аллюзивной языковой игре выступают компоненты элитарной и массовой культуры - прецедентные тексты, составляющие фоновые знания. Например, для построения такой аллюзии «Не в свою ванну не садись!» (АиФ. 2000 № 13) о том, как пострадал человек, установив ванну импортного производства в квартире), автор, заменяя одно слово, обыгрывает следующую пословицу: «Не в свои сани не садись».
Правша языковой игры предполагают определённое поведение участников, соответствующее замыслу и условиям игры. Адресант намеренно и осознанно трансформирует выбранный для заголовочной конструкции прецедентный факт с помощью языковых и стилистических средств для приближения к современной действительности ситуации, уже известной из другого источника (Сметанина 2002). Адресат воспринимает предложенный газетный заголовок, понимая намеренное искажение автором прецедентного факта, и таким образом познает мир прошлого и настоящего, проникая в глубинное намерение адресанта (Дементьева 2000; Санников 1999).
Мы полагаем, что аллюзивная языковая игра может считаться состоявшейся только при наличии всех перечисленных нами компонентов: замысла, условий и правил игры.
Функционирование в газетно-публицистическом дискурсе аллюзии отличается двойственностью: данное языковое явление проявляет себя и как форма проявления интертекстуальности, и как стилистический приём. Значительное количество газетных заголовков строится в виде аллюзии, которая имеет два денотата (претекст - денотат первого порядка, и прецедентный текст - денотат второго порядка) и выступает стилистическим приёмом риторического усиления речи. По своему источнику (денотату второго порядка) это литературная аллюзия, строящаяся адресантом на основе прецедентных текстов литературного и нелитературного происхождения. Принадлежность литературной аллюзии к языковой игре, имеющей свои замысел, условия и правила, позволяет говорить об отражении в её содержании личного опыта автора и уровня культуры читателя, что является неотъемлемым свойством газетно-публицистического дискурса.
АВТОР: Новохачёва Н.Ю.