30.08.2012 2742

Методологические вопросы исследования синонимичных глагольных форм

 

Вариативность в системе vs. вариативность между системами: социолектные и диалектные различия

При сопоставлении базовых и вторичных употреблений глагольных показателей в различных языках неизбежно встает вопрос качества описания соответствующих показателей. Очевидно, что при использовании существующих описаний пригодными для наших целей оказываются далеко не все грамматики и специальные исследования, а только самые подробные и семантически ориентированные. Например, беглое указание на то, что та или иная форма означает «недавнее действие», «действие, которое в представлении говорящего более живо развёртывается», сопровождаемое одним-двумя примерами, хотя и может предоставить (особенно на фоне того, что вообще известно о типологии глагольных категорий) известную информацию о семантике соответствующей формы, тем не менее, не может считаться источником, в полной мере пригодным для целей нашего исследования.

Кроме того, для определения отношения полной синонимии между данной парой форм необходимо подробное описание не только базового, но и вторичных употреблений каждого из показателей. В случае отсутствия такой информации возможно делать только более слабые утверждения о квазисинонимии данных форм.

Для наших целей обращение непосредственно к языковому материалу (результатам анкетирования информантов, корпусам письменных текстов и т. п.) более информативно, чем интерпретация существующих описаний. Не случайно в материалах работы [Bybee et а]. 1994], опирающейся в основном на существующие грамматики, указано значительно больше пар синонимичных форм (без каких-либо указаний о дополнительном их дифференцировании), чем в работе [Dahl 1985], отражающей результаты обработки выполненных информантами переводов специально составленных анкет - несомненно, вторая методика предоставляет по сравнению с первой гораздо более надежную информацию, касающуюся вторичных употреблений грамматических показателей, а также дифференциации различных показателей, например, по сочетаемости с тем или иным семантическим типом (акциональным классом) предикатов (мы употребляем термин «акциональность» в соответствии с представлением о классификации глаголов на «аспектуальные классы» [Маслов 1984/2004: 28-29, Маслов 1978/2004: 312], т.е. «предельные/непредельные», «состояния/действия» и т. п., а также более конкретные «способы действия» или Aktionsart [Маслов 1984/2004: 30 и след.], как этот термин употребляется в немецкой традиции, а по-русски, - наряду с «аспектуальность», - например, в [Петрухина 2000]; ср. аналогичное употребление термина «actionality» в работах П.-М. Бертинетто).

Другим важным фактором, влияющим на интерпретацию синонимии глагольных форм, являются социолектные и диалектные различия. В описании языка могут быть объединены синонимичные формы, присущие различным социалектам и диалектам этого языка (и, тем самым - идиолектам разных информантов). Подобные случаи нередки: три формы македонского перфекта, описанных в [Graves 2000], имеют разное диалектное распределение (соответственно, имеется несколько локальных систем); эти формы сосуществуют, по-видимому, только в охридском диалекте [ibid.: 489-493], который, таким образом, должен рассматриваться как особая система с тремя перфектами (что неверно для македонских диалектов в целом и для литературного македонского языка). «Вариации в пространстве» (в различных родственных системах) отделены от «вариации во времени» (эволюции одной и той же системы) в [Мартине 1962]. В связи с глагольной системой маори (где имеется, согласно результатам анкетирования, две формы настоящего и два прогрессива) Э. Даль замечает: «Результаты анкеты по маори основаны на нескольких диалектах; таким образом, довольно часто получалось так, что для одного и того же предложения давалось несколько альтернативных переводов, так что неясно, действительно ли все категории, отмеченные в анкете, могут быть использованы в одном и том же идиолекте, т. е. сосуществуют в одной системе» [Dahl 1985: 163]. Дж. Миллер, исследующий перфектные и результативные конструкции в различных подсистемах разговорного английского, эксплицитно выделяет принцип, согласно которому «грамматикализационные процессы свойственны определённым вариантам данного «языка», а не тому или иному «языку» tout court» [Miller J. 2004: 229]; «хотя спонтанная разговорная английская речь имеет области пересечения с формализованным письменным английским, в обоих этих типах имеется много специфических для него одного грамматических структур и способов организации дискурса» [ibid.: 231]. Таким образом, в работе должны использоваться и данные о диалектном и социолектном членении того или иного языка, особенно «экзотического», и, в частности, о возможности существования различных глагольных систем в различных диалектах.

Аналогичную трудность представляет и существование различных глагольных систем в рамках различных модусов дискурса - устного и письменного - в одном и том же языке. Например, романские и германские сверхсложные формы (типа фр. jai ete ecrit, нем. ich habe geschrieben gehabt), широко распространенные в разговорной речи, не входят полноправно в видо- временную систему соответствующих литературных языков. Отставание письменной нормы от разговорного узуса в области глагола вообще носит в целом ряде европейских языков системный характер. Сверхсложные формы на протяжении последних столетий активно проникают в письменный язык, где, впрочем, пребывают на маргинальном положении; в разговорной же речи, где нет ограничений нормативного характера (или, по крайней мере, их существенно меньше), названные формы употребляются гораздо более свободно и в большем числе контекстов.

Для нашей проблематики имеет первостепенное значение тот факт, что названные формы в рамках обоих модусов дискурса вступают и в различные синонимические отношения; например, в письменном немецком сверхсложная форма конкурирует с плюсквамперфектом, в то время как для устной речи особую важность представляет использование сверхсложной формы в функции, близкой к функции аналитического прошедшего времени (которое в ней также сохраняется). Поэтому представляется существенным исследование подобных форм как в письменном, так и устном модусах. Обращение к одному лишь корпусу письменных текстов (или же к грамматикам, построенным на письменной норме) неизбежно создало бы искаженное и неполное представление о семантике этих форм в языках Европы.

Функции глагольных форм в тексте: «денотативная» vs. «прагматическая» и «дискурсивная» семантика

В исследовании синонимов вообще - ив исследовании синонимичных глагольных форм в частности - особую роль, как мы видели, играют различия, задаваемые не столько разницей в денотативных свойствах и объективных характеристиках описываемой ситуации (различными «условиями истинности», говоря языком формальной семантики), сколько субъективным отношением, которое говорящий устанавливает, с одной стороны, между ситуацией и речевым актом, а с другой стороны, между ситуацией и текстом (дискурсом), в котором она представлена. Первый тип соотношений относится к «прагматике» языка, другой - к так называемым «дискурсивным» факторам; очень часто они тесно переплетаются. Об исследовании дискурсивных функций видо-временных показателей в современной лингвистике см. прежде всего [Петрухина 2000: 76 и след.] и [Плунгян 2004].

Э. Бенвенист в уже названной, часто цитируемой статье отмечает, что «времена одного глагола во французском языке в их употреблении не являются элементами одной системы, они распределяются по двум разным взаимодополнительным системам. Каждая из этих систем включает только часть глагольных времён, обе находятся в конкурентном употреблении и одновременно оказываются в распоряжении каждого говорящего. Эти две системы представляют два различных плана сообщения, которые мы будем различать как план истории (histoire) и план речи (discours) [1959: 271]». Под «планом истории» подразумевается повествование о событиях прошлого, «без какого-либо вмешательства в повествование со стороны говорящего»; оно полностью отключено от дейктического центра («историк никогда не скажет я, ты, здесь, сейчас, так как он никогда не пользуется формальным аппаратном речевого плана». «Речь» - это «всякое высказывание, предполагающее говорящего и слушающего и намерение первого определённым образом воздействовать на второго», организующее «высказывание в формах категории лица». В принципе данный параметр - как неоднократно отмечает и сам Бенвенист - не обязан совпадать с различием между письменной и устной речью (действительно, такая ситуация, как во французском, где passe simple в устной речи отсутствует полностью, нехарактерна даже среди языков Европы), однако известная корреляция между этими дихотомиями наблюдается.

Линда Во в своём исследовании [Waugh 1991], посвящённом - как и работа Бенвениста - семантике французского простого прошедшего времени, разрабатывает целую иерархию признаков, релевантных для описания видо - временного «значения»: это прагматические (относящиеся к коммуникативной ситуации), текстуальные (относящиеся к жанру и типу текста), модальные (оценка говорящим реальности ситуации), дискурсивные (относящиеся к специфическим свойствам дискурса), экспрессивные (субъективное отношение говорящего/пишущего к ситуации) и референциалъные (относящиеся к денотативным свойствам текста, включая различные временные факторы [Waugh 1991: 242]. То, что подобный подход к дифференциации семантических пар чрезвычайно характерен именно для романистики (и активно развивается в её рамках для описания видо-временных значений вообще; ср. также [Fleischman 1990] и [Vetters 1996]), не случаен и связан именно с широким распространением подобного соотношения между денотативно тождественными видо-временными формами в романских языках [ср. Плунгян 2004: 393-394]. Для немецкого языка оппозиция между планом «речи» и планом «истории», аналогичная предложенной Бенвенистом, сформулирована X. Вайнрихом [Weinrich 1964].

Исследование собственно дискурсивных (текстовых) функций видо - временных показателей получило значительное развитие в аспектологии 1970- 1990-х гг. (важные предпосылки этого подхода имелись и ранее, например, у В. В. Виноградова); особую роль здесь сыграли исследования в славянской аспектологии (Г. А. Золотова, Ю. С. Маслов, А. В. Бондарко, Е. В. Падучева, Е. В. Петрухина, Ж. Веренк, Н. Телин и др.). В рамках дискурсивной теории глагольного значения обычно выделяют оппозицию между событиями основной линии повествования, «первого плана» (foreground) и так называемой «фоновой информацией» (background), куда входят «наличная ситуация» (по [Маслов 1984: 183]), разного рода комментарии, отступления и т. п.; выбор видо - временного показателя указывает, в частности, на смысловые и хронологические отношения между выраженными ситуациями [Петрухина 2000: 79-80]; те или иные события, выделенные из общей линии повествования, могут быть представлены как «синхронно наблюдаемый процесс» и т. п.

Как увидим ниже, указанный тип разграничений играет большую роль для установления точных функций синонимичных форм, например, претерита Убывшего перфекта в европейских языках или плюсквамперфекта в средневековых испанских текстах [Klein-Andreu 1991] и в древнерусском летописании [Петрухин 2004]. О важности учёта «бенвенистовской оппозиции между discours и histoire» пишут, в частности, при анализе семантического содержания и семантического противопоставления форм прошедшего времени в итальянском Сквартини и Бертинетто [Squartini, Bertinetto 2000: 433]. Независимо Л. Нойкомом и нами было указано на специфические функции одного из типов плюсквамперфекта (включающего особый показатель неактуального прошедшего, так называемого «ретроспективного сдвига») в австроазиатском языке сантали - данная форма в начале всего повествования задаёт «исходную ситуацию», а в начале более мелких дискурсивных единиц, чем текст, вводит новую ситуацию и новых персонажей; для этой функции нами было предложено название «сдвиг начальной точки» [Сичинава 2001, Neukom 2001, Sitchinava in press]; аналогичные функции показателя ретроспективного сдвига в бамана (группа манде, Мали), где подобный показатель в пределах системы уникален, анализируются в [Плунгян 2004: 402-407].

Разумеется, комбинация данных составляющих значения не представляет собой чего-либо специфического для синонимов; напротив, очень многие видо - временные значения нельзя описать адекватно, не опираясь в том числе на дискурсивные функции соответствующей формы и не выходя за пределы искусственно вычлененного из реального дискурса одного предложения - примера; далеко не только к русскому глагольному виду применимо утверждение из уже упоминавшейся статьи В. А. Плунгяна: «Русский вид принципиально неоднороден, и никакое «унитарное» описание (ни дискурсивное, ни формально-логическое, ни структурное, ни денотативное, etc.), по-видимому, не может дать ключ к его исчерпывающему пониманию» [2004: 395]. Но синонимические пары в глагольной системе высвечивают не денотативную сторону семантики особенно чётко; эта не полностью грамматикализовавшаяся масса признаков образует поле напряжения между сосуществующими в одной нише грамматическими формами. Для неё характерен крайне неустойчивый характер ([Dahl 2004: 129,131]); не всегда она попадает в поле зрения описательных грамматик, но для типологии представляет значительный интерес.

Таким образом, подобный компонент видо-временной семантики (и разграничения по такому принципу) должен находиться в поле зрения исследователя грамматической синонимии.

Круг рассматриваемых языков. Проблема типологической выборки

Как известно, критерием типологического исследования является репрезентативная по отношению к языковому разнообразию Земли значительная по объёму выборка из неродственных языков; в ней не должно обнаруживаться генетического или ареального «уклона» ([Croft 1990], [Bybee et al. 1994]); с формирования выборки такое исследование должно начинаться.

Данный принцип, однако, может быть последовательно применён только в случаях, когда исследуемое явление: а) по степени своей представленности в языках мира само не имеет известных ареальных предпочтений; б) представленность его в языках высоко предсказуема; например, если исследуется свойство выражения такого-то значения, то данный типологический параметр релевантен для всех языков (любое значение, естественно, так или иначе, выражается в любом языке; если для него в данном языке нет особенного грамматического средства, то типологически важно, с какими другими значениями оно совмещено и т. п.).

Но что касается грамматической синонимии, это явление, хотя и обнаруживает, как мы покажем, типологические закономерности, но удовлетворяет, и то частично, лишь первому критерию. Действительно, «несколько показателей» простого прошедшего, результатива или прогрессива представлены в самых различных языках мира, что касается их генетических и ареальных характеристик; но, например, несколько форм плюсквамперфекта, как и эта форма вообще, представляет собой достаточно выраженную ареальную особенность Старого Света и особенно Европы; даже если считать - что, по-видимому, справедливо - таксисное так называемое «абсолютно - относительное» употребление плюсквамперфекта чисто европейской (причём даже в Европе не преобладающей) ареальной чертой, то всё равно численное большинство глагольных систем с несколькими плюсквамперфектами приходится на этот ареал (что, как увидим, отнюдь не говорит о его типологическом однообразии).

Однако как обязательный параметр, по которому может быть охарактеризован любой язык, синонимия в глагольной системе мало что даёт.

Действительно, для нас информативен только «положительный» результат: отсутствие в синхронно наблюдаемой (или наблюдавшейся) глагольной системе такого соотношения не говорит, по большому счёту, ни о чём; конечно, отношение случаев, в которых синонимия представлена, к общему числу случаев для каждой конкретной глагольной категории информативно для определения общей склонности данной формы к синонимии (например, судя по нашим данным и по выборке GRAMCATS, использованной в [Bybee et al. 1994] такое соотношение высоко для будущего времени или плюсквамперфекта, но низко для перфекта), но больше никакого содержания отрицательная информация не несёт.

Таким образом, здесь нельзя сколько-нибудь априори определить выборку; необходим практически глобальный просмотр уже существующих описаний языков, полевых данных, специальных работ, чтобы собрать сведения о глагольных системах с несколькими перфектами, претеритами и т. п.

Кроме того, не всегда ясна граница между ареальными и типологическими чертами того или иного явления. Сосуществование перфектов с вспомогательными «иметь» и «быть» - черта ареально европейская, перфект со вспомогательным глаголом «иметь» (в отличие от посессивно - результативной конструкции как таковой), как отмечают, в частности, Эмиль Бенвенист, а в наше время Эстен Даль, крайне скудно представлен вне Европы (можно назвать, в частности, древний индоевропейский язык вне европейского ареала - хеттский [Heine 1997: 141]). Но вместе с тем исследование данной ситуации показывает наличие несомненного типологического разнообразия в пределах европейского ареала - не менее трёх типов, и из этих типов лишь один обнаруживается в языках, принадлежащих к цельной географически области (и к близкому исторически период); наиболее ярко здесь, конечно же, несомненно типологическое по своему характеру соотношение исландского и македонского. Кроме того, все они, что примечательно, находят известные типологические подкрепления в распределениях (и диахронической судьбе) перфектов с иными формальными характеристиками вне европейского ареала, от армянского до старояпонского.

Наконец, что особо важно - в условиях ярко неравномерной представленности изучаемого феномена в языках мира особая нагрузка ложится на такой источник информации, как существующие описания (экспедиционные материалы и наша собственная работа с информантами в работе также использованы, но ограниченно по сравнению с анализом информации, доступной в печатных работах). А, как мы только что указывали, далеко не все существующие описания пригодны для подобной работы; ключевую роль играет параметр подробности и семантической ориентированности. Разумеется, в деле описания экзотических языков в XX и начале XXI века достигнут значительный прогресс, но в силу исторических обстоятельств ареал «наилучшей описанности» лингвистического материала - и грамматической семантики в частности - приходится всё же на Старый свет и, в частности, на Европу. Кроме того, для наших исследований принципиален диахронический аспект, а именно происхождение и тенденции эволюции данных глагольных систем; здесь опять-таки по-настоящему верифицируемый материал дают только старые письменные языки.

В силу указанных причин, таким образом, используемый в работе класс языков - скорее определённый параметром класс, чем случайная выборка - обнаруживает достаточно сильный «европоцентричный» уклон (из 98 рассматриваемых языков с синонимией глагольных категорий, рассматриваемых в настоящей работе, чуть меньше половины, а именно 48 - индоевропейские, хотя представлены и индоарийские, и иранские языки, и армянский). Но - опять же учитывая сказанное выше - исследование тем самым не проигрывает в надёжности; выделяемые нами типы, возможно, могут быть пополнены другими, которые выявятся в ходе подробного полевого описания «экзотических» языков; но самое существование подобных обобщений и типологический (а не ареальный) статус представляет собой вполне надёжный факт. В нашей работе мы будем приводить в некоторых случаях - которые на первый взгляд в этом отношении могут показаться спорными - аргументы в пользу именно типологического статуса ряда сближений.

Таким образом, исследование синонимии глагольных форм создает целый ряд проблем методологического характера, как общих для типологического описания грамматических значений вообще, так и имеющих специфический характер, связанный с установлением семантических отношений в системе языка.

 

АВТОР: Сичинава Д.В.