Различные локативные конструкции прогрессива
Наиболее частотный источник прогрессивов, как мы видели - конструкции с локативным значением, и неудивительно, что именно они чаще всего вступают в отношение грамматической синонимии. Локативные конструкции, служащие показателем прогрессива, достаточно чётко отличаются друг от друга по степени обобщённости выражаемого ими значения. Это отмечено, например, в [Bybee et al. 1994: 130]: «В некоторых языках понятия положения или движения, входящие в прогрессив, кажутся крайне специфическими, например, в языке нгамбай «сидеть» контрастирует со «стоять», но оба этих глагола дают прогрессивный смысл. В других языках в качестве вспомогательных глаголов выступают более обобщённые «находиться» или «быть где-либо», а локативные элементы обобщаются до значения «место» или просто «локатив».
В связи с этим Байби и соавторы задаются вопросом: «если для этих прогрессивных конструкций необходим некоторый локативный смысл, насколько специфическими они могут быть, будучи в то же время грамматичными, и насколько обобщёнными они могут быть, привнося в то же время достаточный оттенок локативности, чтобы передавать прогрессивную семантику?». Таким образом, выделяются конструкции с более специфическими локативными признаками (например, глаголы конкретного положения), менее специфическими (локативные предлоги) и максимально обобщённые (например, там, где глагол положения переходит просто в связку, например, из примеров, разбирающихся Байби - в испанском языке или тибето-бирманском языке нунг; об этом пути грамматикализации связки см. также [Майсак 2005: 205 и след.]).
Оказывается, что в пределах одной системы локативные прогрессивы, отражающие различные степени грамматикализации, в определённой степени отражают и противопоставления в собственно видовой семантике, связанные с переходом от обозначения состояния через этап «дуративного прогрессива» к прогрессиву «фокализованному». Прежде чем перейти к обсуждению этого случая, рассмотрим использование различных (по-видимому, грамматикализирующихся одновременно и параллельно) глаголов положения в качестве показателя прогрессива.
Конкуренция нескольких грамматикализовавшихся (семантически предельно обобщённых) глаголов положения, означающих разные типы позиций, существует в языке и независимо от грамматикализации их именно как показателей прогрессива. Действительно, чрезвычайно распространена в языках мира ситуация «расширенного» использования нескольких глаголов конкретной позиции для обозначения ещё реально локативного смысла - нахождения того или иного объекта в определённой точке пространства, причём значение исходной позиции уже в значительной степени стирается. Этот феномен детально разобран в [Рахилина 1998/2000] (применительно к русскому языку), [Kuteva 1999] и [Майсак 2005: 205-213]. Так, в русском языке «глагол позиции фактически выполняет функцию бытийного глагола, при том что выбор конкретного глагола зависит от типа фигуры» [Майсак 2005: 206]: стул стоит в углу, книга лежит на столе, картина висит на стене, где всем трём глаголам положения в менее «позиционно-ориентированном» языке, например, английском, соответствует один и тот же глагол to be «быть». В терминологии
Т. Кутевой такой выбор, связанный с «типовым» представлением о положении данного объекта в пространстве назван «немаркированным/каноническим кодированием»; такое явление очень распространено, а в некоторых языках мира (например, папуасских) достигает очень дробной степени классификации соответствующих объектов (до семи бытийных глаголов: [там же: 209]). Характерно выделение одного из этих глаголов как немаркированного и наиболее обобщённого (в разных языках в этой функции выступает и «сидеть», и «стоять», и - реже - «лежать»).
Сосуществование различных глаголов положения как показателей маркирования прогрессива засвидетельствовано в нескольких неродственных языках. В германской языковой группе такая ситуация представлена достаточно интенсивно, например, в норвежском, где как показатели прогрессива выступают глаголы sta «сидеть» и ligge «лежать» [Ebert 2000: 634]. Хотя в качестве «основной» конструкции, образованной от глагола положения, в обобщающей таблице [ibid.: 607] указано по одному глаголу для каждого языка («сидеть» либо «стоять»), выбор глагола положения, судя по данным анализируемой в этой статье типологической анкеты, в каждом языке достаточно гибок и связан с лексической семантикой глагола. Так, с ситуацией «чистить ружьё» различные информанты, представляющие различные германские языки, выбирают то глагол «сидеть», то глагол «стоять», но с ситуацией «играть в карты» -только «сидеть» [ibid.: 619]. «Люди обычно видят сны (dream) лёжа и, хотя можно мечтать (to dream) стоя, сидя или на ходу, в ответах на анкету [в следующем предложении] употреблялся только глагол «лежать»« [ibid.: 620]:
…датский Han ligger og drommer om sin pige. с.-фризский Hi lait an driimt fuon sin friindin. з.-фризский Ну leut fan syn faam te dreamen. нидерланд. Hij ligt van zijn vriendin te dromen.
«Он [лежит] мечтает о своей подруге (girlfriend) / видит её во сне».
В [Майсак 2005: 215-218] собрано большое число аналогичных примеров из славянских (ср. русские конструкции вроде стоит курит, сидит пишет, в ряде говоров распространённые сильнее, чем в литературном языке), тюркских, нило-сахарских языков, языков Америки; весьма характерно, что во многих случаях обсуждаемые конструкции сохраняют такой тип синонимии уже на новой, чисто имперфективной стадии развития, легко допускающей хабитуальные употребления; таким образом, этот тип достаточно устойчив и «переживает» расширение семантики прогрессива в сторону других имперфективных значений (ср. особенно употребление всех трёх глаголов положения как показателей настоящего времени в уйгурском, тувинском и хакасском [там же: 184]). Указанный тип синонимии прогрессивов представлен в трёх языках, входящих в используемую в [Bybee et al. 1994] типологическую выборку GRAMCATS: это австралийский язык альяварра (где в качестве показателей прогрессива выступают глаголы, переведённые как «сидеть, оставаться, быть» и «лежать, быть»), уже упоминавшийся в цитате из этой работы язык нгамбай (Чад), а также язык дакота (семья сиу, Северная Америка); в обоих этих языках, как и, например, в германских, грамматикализовались глаголы со значением «стоять» и «сидеть». Пример альяварра показывает, что подобная синонимия может сохраняться и после семантического перехода глаголов положения, задействованных в ней, в связки.
Другим диахроническим путём развития такого типа синонимии является специализация одного из глаголов положения (как правило, наиболее сильно обобщённого семантически и вне данной конструкции) как показателя прогрессива; так, в татарском языке [Schonig 1984: 277; Bertinetto, Ebert, de Groot 2000: 549-550] большинство глаголов положения употребляются как показатели «дуративной совершаемости» (с точки зрениев авторов последней работы - это показатель не вида, а акционального типа), но как показатель прогрессива специализуется только сочетание конверба одновременности на -а и глагола tor- «быть, стоять».. Ср. ситуацию в иберо-романских языках, где наряду с безусловно господствующим вспомогательным глаголом от stare одно время отмечался (не только в прогрессиве, но также в результативных формах и в бытийном значении) глагол sidere, особенно в средневековом португальском [Вольф 1988], но довольно быстро вышел из употребления, контаминировавшись со связкой от глагола esse. С другой стороны, в качестве «наиболее общего» глагола, использующегося как показатель прогрессива, может выступать, напротив, и глагол «сидеть» (в частности, он сочетается с ситуациями, исключающими сидение, такими, как «идти»): так обстоит дело в языке мбай (Чад), родственном уже упоминавшемуся языку нгамбай [Майсак 2005: 230] и в диегеньо (семья хока, Мексика) [там же: 233, Heine et al. 1993: 205]
В германских языках, по данным [Ebert 2000: 649], эта стадия пока не достигнута, однако знаменательно, что в нидерландском языке в различных идиолектах отмечается тенденция обобщать глагол liggen «лежать» либо zitten «сидеть» по крайней мере в тех случаях, когда в семантике полнозначного глагола не имеется чётких условий для предпочтения какого-либо иного вспомогательного глагола положения [ibid.], причём последний из них употребляется уже и в полностью десемантизировавшихся контекстах Ik heb zitten rondlopen «я ходил вокруг» (букв, «я сидел ходить») [Lemmens 2002]. Параллельно с этим сильнее грамматикализовавшиеся конструкции с liggen и zitten свободнее допускают «нетипичные» для прогрессива контексты и некоторыми авторами рассматриваются как показатели уже не прогрессива, а хабитуалиса [Heine et al. 1993: 139, 201; Heine, Kuteva 2002: 194, 278], в то время как глагол staan «стоять» сохраняет ограничения, свойственные прогрессиву. Такая картина напоминает татарские вспомогательные глаголы («стоять» резервируется для прогрессива, а «лежать» и «сидеть» - для других имперфективных значений), но, в отличие от ситуации в татарском, ни один из нидерландских глаголов положения не развивается в сторону связки (хотя «обобщённо-локативные» употребления в экзистенциальных контекстах вроде русского стол стоит характерны для всех трёх в одинаковой степени [Kuteva 1999]).
В [Майсак 2005: 220-221] утверждается, что функционирование глаголов положения в «обобщённо-локативном» значении и их грамматикализация - параметры в принципе независимые. Отмечены языки, где глаголы положения, допускающие такие употребления, не грамматикализуются, а не употребительные в обобщённо-локативных контекстах, напротив, становятся показателями прогрессивного и близких к нему значений (так в корейском и в тибето-бирманском языке чантал в Непале). Данные систем с несколькими формами прогрессива подтверждают это наблюдение, точнее, показывают необязательность соответствия степени грамматикализации глагола положения в составе конструкции прогрессива и вне её. Действительно, специализация тех или иных глаголов, параллельно грамматикализовавшихся как показатели прогрессива (или, далее, его диахронических наследников) не проявляет явной корреляции со статусом этих глаголов на шкале «глагол конкретного положения» - «чистая связка»; так, в иберо-романских языках sedere превратилось в чистую связку, смешавшись с esse, но победу в конкурентной борьбе одержал stare, сохраняющий определённую локативную семантику до сих пор; в нидерландском языке глагол «стоять» также специализовался в качестве прогрессива, при том что вне прогрессивной конструкции не обнаруживает признаков какой-то преимущественной грамматикализации сравнительно с прочими глаголами положения.
Итак, альтернативные конструкции прогрессива, образованные при помощи различных глаголов позиции - очень распространённый в языках мира тип синонимии. Важной особенностью этого типа является то, что он в целом ряде языков продолжается уже и на последующих стадиях (дуратив, хабитуалис, общий имперфектив и даже настоящее время). Наряду с этим имеется и тенденция вырабатывать для прогрессива единый, наиболее обобщённый показатель от глаголов позиции (им может быть как «стоять», так и «сидеть»), причём в двух языках - татарском и нидерландском - один глагол положения (в первом случае «стоять», во втором «сидеть») специализируется на выражении собственно прогрессивных функций, а остальные - «сидеть» и «лежать» - переходят на следующий, имперфективный этап. Всё это не слишком напоминает типичную «специализацию» по Бреалю или «сужение ниши» по [Dahl 2004]: «лишние» конструкции не отсеиваются, а сохраняются на новом уровне; семантически более специфический прогрессив с течением времени оказывается менее «терпящей» синонимию формой, чем его преемники - в этом отношении напоминая, например, перфект. Такое явление (как и в случае перфекта) можно связать со «зрелостью» (в понимании [Dahl 2004]) прогрессива, его семантической «кристаллизацией» и отграничением от конструкций с более широкой семантикой.
Локативные конструкции различного типа прогрессива
Другой тип синонимии средств локативного обозначения прогрессива - сосуществование слабее грамматикализованных, стоящих ближе к лексическим единицам, показателей (например, глаголов положения) и сильнее грамматикализованных средств (например, локативных предлогов и падежей).
Так, в германских языках представлено значительное количество недавно грамматикализовавшихся конструкций локативного происхождения (в [Bybee et al 1994: 132] они названы рождающимися, nascent, в существующих грамматиках описаны слабо [Ebert 2000: 605]; несмотря на синтаксические признаки произошедшей грамматикализации, они далеко не во всех языках являются обязательными показателями соответствующих значений [ibid.:629]). По степени десемантизации (удалённости от лексических единиц с локативным значением) их можно выстроить так (неупорядоченный инвентарь конструкций - [Ebert 2000: 607], ареальная их дистрибуция указана в [ibid.: 636-637]):
- уже разбиравшиеся глаголы положения, в частности, сериализованная конструкция «X сидит/стоит и делает что-то» (так в скандинавских языках) и инфинитивная «X сидит, (чтобы) делать что-то» (так в нидерландском и фризских); сериальная конструкция, очевидно, отражает более раннюю стадию грамматикализации (в нидерландском языке исторически это старший вариант данной конструкции: [Миронов и др. 2000: 245]);
- глагол «держать», представленный только в шведском, норвежском и идиш (в идиш это единственная форма прогрессива), причём в шведском имеется дополнительное различие между сериализованной и инфинитивной конструкцией;
- сочетание глагола-связки «быть» и предлогов с локативным значением; десемантизированный предлог с изначальным локативным значением «у» (нем. bei).
По данным К. Эберт, по крайней мере два прогрессива, образованные из двух различных источников, имеются во всех германских языках, кроме английского, идиш и швейцарско-немецкого диалекта (кроме того, в первых двух прогрессив вообще один, так что наличие синонимии прогрессивов вообще сильнейшим образом коррелирует в германских языках с синонимией в пределах этих форм локативного происхождения).
В обсуждаемой работе выделяются различия в употреблении двух основных групп конструкций - POS (глаголы положения) и PREP (конструкции с локативными предлогами). Оба типа конструкций допустимы в качестве ответа на вопрос «Что делает X прямо сейчас?» [ibid.:608-609] и представляют собой квазисинонимы. Оказывается, что по своей сочетаемости и семантическим признакам вторая группа близка к тому, чтобы ограничиваться прототипическим («сфокусированным») значению прогрессива, в то время как конструкции, основанные на глаголах положения, носят двоякий характер - с одной стороны, они соответствуют более раннему «дуративному прогрессиву», с другой стороны, демонстрируют уже утрату прогрессивной семантики, сочетаемость с состояниями и хабитуальные употребления. В целом выбор между этими конструкциями подвержен большому количеству факторов разного характера, и ни в одном германском языке они не находятся в отношении дополнительного распределения; наблюдаются очень значительные колебания между идиолектами («второй датский информант перевёл практически все агентивные глаголы при помощи как конструкций с глаголами положения, так и предложных конструкций; двое же других датчан не использовали ни одной или только одну конструкцию POS... один нидерландский информант употребил почти все конструкции POS с агентивными, другой - только с неагентивными глаголами» [ibid.:619]).
Тем не менее можно выделить некоторые устойчивые свойства этих типов прогрессива. Так, конструкции, образуемые при помощи предлога, не сочетаются с «ограничивающими» временными обстоятельствами, в то время как конструкции, восходящие к глаголам положения, здесь употребительны [ibid.:625]:
Действительно, «предложные конструкции обычно подразумевают сфокусированную перспективу: в определённый момент времени разворачивается такая-то и такая-то ситуация. Это объясняет, почему они не сочетаются с наречиями, означающими временной предел. В случае конструкций положения такая перспектива не имеется в виду, и здесь событие локализуется по отношению к временному интервалу с определённой длительностью или точкой завершения» [ibid.]
В работе Эберт выделен «пучок» параметров, разграничивающих эти два типа германских конструкций; таких факторов выделяется шесть [ibid.: 623]. Так, конструкции со значением прогрессива, восходящие к глаголам положения, удерживают локативную семантику (сочетаются с деятельностями, предполагающими сохранение положения в пространстве: «читать», «чистить картошку», «играть в карты», [ibid.: 619]). С предложными конструкциями чаще встречаются агентивные, предельные и контролируемые ситуации («строить сарай», «дарить подарок»), со вспомогательными глаголами положения - неагентивные («гнить», «идти (о дожде)», «кипеть»), непредельные («работать», «читать», «танцевать») и неконтролируемые («проговориться», «обидеть» в соответствующем контексте); впрочем, подчеркнём ещё раз, что эти правила носят далеко не жёсткий характер (особенно в том, что касается предельных глаголов). Более строгие ограничения на агентивность свойственны конструкции с немецким предлогом bei и его этимологическими соответствиями (севернофризское bai, bi, нижненемецкое bit). С этими параметрами коррелирует прагматический, а именно «целеполагание и важность события для говорящего»; при положительном значении этого параметра выбирается предложная конструкция, при отрицательном - конструкция с глаголом положения. Кроме того, «сфокусированность» и «дуративность» выступают как параметры не только концептуализации соответствующих ситуаций, но и как параметры самих объективно наблюдаемых процессов: так, с рядом глаголов в севернофризском употребление конструкции со значением положения возможно только в случае, если ситуация происходит на протяжении некоторого значительного отрезка времени [ibid.: 622-623]. Эти два типа конструкций по-разному сочетаются с глагольными временами и показателями модальности: так, в нидерландском языке футурум более естествен с предложной конструкцией, чем со вспомогательным глаголом положения, которая, напротив, предпочтительна при сочетании с перфектом; в севернофризском с некоторыми модальными глаголами исключена предложная конструкция [ibid.: 613].
Конструкция с глаголом «держать», представленная в шведском и норвежском языках, демонстрирует признаки, сближающие её с предложной конструкцией: «PREP- и HOLD- конструкции используются примерно одинаково, и во всех языках представлена или та, или другая» [ibid.: 607]; от себя добавим, что это распределение строго дополнительное (т. е. «either... or» у Эберт надо понимать как «либо... либо») - ни в одном германском языке не засвидетельствованы обе. Действительно, конструкция с глаголом «держать», в отличие от конструкции с глаголом положения, не употребительна в контекстах обстоятельств, ограничивающих временной интервал [ibid.: 609], шведское halla pa чаще используется применительно к предельным глаголам и целенаправленным деятельностям ([ibid. 620], со ссылкой на мнение Э. Даля).
В пределах конструкции с глаголом «держать» в шведском языке выделяются два квазисинонимичных подтипа, один из которых образуется при помощи сериализации (halla pa och + финитная форма, букв, «держит и делает»), а другой при помощи зависимого инфинитива с предлогом (halla pa att + нефинитная форма, букв, «держит, чтобы делать») [ibid.: 615, 647]; в действительности роль здесь играет лишь финитность/нефинитность знаменательного глагола, ибо att и och [о] различаются только орфографически.
Оказывается, что и здесь сильнее грамматикализованный с формальной точки зрения прогрессив (с нефинитной формой) проявляет свойства, характерные скорее для «сфокусированного» прогрессива, а именно, имеет проспективное значение:
Taget haller pa att ga
«Поезд отправляется» [=вот-вот отправится].
Данное различие с предельными глаголами приближается к антирезультативному [Tommola 2000а: 682]:
Den gamle mannen holl pa och dog «Старик умирал [и умер]» Den gamle mannen holl pa att do
«Старик умирал [было; но ему нашли нужное лекарство]».
Следующая стадия эволюции подобной синонимии конструкций с грамматикализовавшимся глаголом «держать», на наш взгляд, представлена в идиш [Ebert 2000: 633], где имеются образующиеся при помощи различных предлогов конструкции с чисто прогрессивным и чисто проспективным значениями:
ikh halt in shraybnя держу в писать «Я пишу»,
ikh halt baym shraybn я держу у писать «Я намереваюсь писать».
Близкое к германскому соотношение между новой и старой формой локативного происхождения отмечено и в романском ареале, особенно ярко в итальянском языке. Здесь, как уже мы говорили (4.2.), засвидетельствовано диахроническое развитие от изначально «дуративно-прогрессивного» значения (свойственное всем конструкциям с глаголами положения в романских языках) в сторону чисто «сфокусированного» значения и связанных с ним ограничений.
До XIX века итальянский прогрессив stare + герундий, где вспомогательный глагол восходит к глаголу положения «стоять» (грамматикализовавшемуся как связка) имел круг употреблений, характерных именно для «дуративного прогрессива» (с ограниченным множеством глаголов, таких как guardare «смотреть» и aspettare «ждать»). Очень характерен следующий пример, наглядно отражающий ещё далеко не кончившийся процесс грамматикализации этой конструкции (первое её вхождение в цитируемом предложении - форма прогрессива, второе - в значительной степени свободное сочетание, на что указывает и сохранение семантики глагола «стоять», и позиция дополнения sulla piazza «на площади» непосредственно после него):
Renzo lo stava guardando con un» attenzione estatica, come un materialone sta sulla piazza guardando al giocator di bussolotti
«Ренцо смотрел на него с возбуждённым вниманием, как смотрит простой парень на игрока в кости на площади» (букв, «стоит на площади, глядя на игрока в кости») [Мандзони, XIX в., Bertinetto 2000: 564], а, кроме того, сочетался с показателем перфективного прошедшего и аналитического перфекта, что в современном итальянском совершенно утрачено [Bertinetto 1986]; ныне «легко показать, что итальянский прогрессив stare + герундий употребляется (за очень немногими исключениями) лишь в случаях строгого фокусирования, как в типичной «схеме инциденции», где говорящий интересуется лишь тем, что происходит в определенный момент времени» [Bertinetto 2000: ibid.]:
Quando Gianni ё arrivato, Anna stava ancora lavorando «Когда Джанни пришёл, Анна ещё работала».
Кроме того, у этой формы утратилась сочетаемость с глаголами, означающими состояния, и расширилась употребительность с предельными глаголами [ibid.: 567]; после периода «функциональной перестройки» прогрессива в середине XX века резко повысилась его частотность, как в устном, так и в письменном языке.
В то же время в итальянском языке существует, помимо прогрессива, образованного при помощи глаголов движения, также и прогрессив с дополнительным локативным (предложным) показателем - stare а + инфинитив. Эта форма употребляется в «сфокусированных» контекстах, однако не утратилась в дуративных; в настоящее время она употребляется в разговорной речи центральной Италии, особенно в Риме [ibid.: 561], но практически не проникает в литературный язык. Сохранение старых употреблений может объясняться как меньшей диахронической историей формы, так и наличием дополнительного локативного «якоря» - предлога а, «связывающего» эту форму со старшими, «статальной» и «дуративной» интерпретациями. Этимологически тождественные конструкции estar а + инфинитив и estar + герундий имеются и в португальском языке; здесь между ними семантического различия нет, а граница пролегает между, с одной стороны, устным и письменным регистрами (форма с инфинитивом преобладает в разговорном языке Португалии, с герундием - в письменном), а, с другой стороны, между европейским и бразильским вариантами португальского (в последнем преобладает вариант с герундием); полностью аналогичные синонимичные формы прогрессива имеются также в галисийском [ibid.: 577]. Полная синонимия и разграничения в регистровой сфере, очевидно, представляет собой более старый диахронический этап этой пары форм (ситуация в итальянском XIX века была примерно такой же, как в современном португальском) [ibid.: 570].
Структурно близкая синонимическая пара имеется в уже обсуждавшемся языке нгамбай [Heine, Reh 1984: 126; Heine, Kuteva 2002: 281]; этот пример сопоставляет с европейскими (германскими) конструкциями и Т. А. Майсак [2005: 223]. Здесь одна форма прогрессива образуется при помощи сериализованной конструкции с глаголом «стоять», а другая - при помощи сочетания «стоять» с предлогом «для» и номинализованной формой (к сожалению, неясно, имеет ли этот предлог локативную этимологию - выше рассматриваемые романские потомки латинского предлога ad [как, собственно, уже и сам он] совмещают локативное и целевое значение):
Несмотря на одинаковый перевод, который дают Хайне и соавторы, распределение этих конструкций может быть и не тождественным, тем не менее и в случае полной синонимии, и в случае квазисинонимии такое распределение не является неожиданным.
В работе [Tommola 2000а: 660-663] (таблица [ibid.: 666]) альтернативные прогрессивы в прибалтийско-финских языках (финском и эстонском) рассматриваются как синонимы (semantically equivalent). Тем не менее и среди них можно выделить конструкции, представляющие различные этапы грамматикализации и соответственно семантической эволюции от «дуративного» прогрессива к сфокусированному. Конструкция «связка + нефинитная форма с показателем инессива» (фин. olla V-mA-ssA; эст. olema V- ma-s) в финском языке не употребляется с предикатами состояния (предпочитается с процессами и предельными глаголами). Как в финском, так и в эстонском она имеет и «сфокусированные», и «дуративно-прогрессивные» употребления, но обязательна (т. е. вполне грамматикализовалась) только во вторичной абсентивной функции.
В то же время более новая «именная конструкция» с участием отглагольного имени, оформленного локативным падежом (инессив в финском: olla N-ssA; адессив в эстонском: olema N-t) в обоих этих языках не употребляется как показатель абсентива [ibid.: 661-662]. В финском языке эта конструкция, помимо указанного ограничения, находится в дополнительном распределении с инфинитивной, употребляясь только с некоторыми глаголами движения (tulla «приходить», lahtea «уходить [куда-л.]») и глаголами постепенного изменения состояния (laskea «падать, уменьшаться»); такое дополнительное распределение и параметры, по которым оно происходит, напоминает дополнительное распределение перфектных конструкций и их наследниц в ряде языков (см. Главу вторую, 2.3.3.). В эстонском языке эти два прогрессива независимы, причём эстонская именная конструкция встречается только в «сфокусированных» контекстах:
Toit on just serveerimise-1
еда СВЯЗ сейчас подавание-АДЕСС
«[Входите, пожалуйста!] Обед прямо сейчас подают».
Таким образом, в прибалтийско-финских языках, как и в романских, две сосуществующие локативные конструкции проходят этап полной синонимии (отразившийся в финском языке), а затем (в эстонском) размежёвываются в связи с различием «сфокусированной» и «дуративно-прогрессивной» функций; в финском они распределились дополнительно по различным семантическим типам глаголов.
Сосуществование синонимичных конструкций прогрессива с совпадающим локативным показателем, но различными формами полнозначного глагола отмечено во многих языках и диалектах западных манде языков, например, в бамакском говоре бамана [Идиатов 2003: 274 и след.], [Trobs 2004: 137, 142-143]; см. также о грамматикализации аспекта в языках манде [Kastenholz 2003].
Обе эти конструкции не сочетаются с наречиями, ограничивающими ситуацию во времени, что является признаком именно «сфокусированного», а не «дуративного» прогрессива; так, в контексте Он возделывал своё поле во время сезона дождей они невозможны ([Идиатов 2003: 277]); для них также свойствены значения «репортажного настоящего» и градативное («собственно-процессное», указывающее на качественное развитие ситуации, «всё более и более»/»всё менее и менее»).
В некоторых языках этой группы наблюдается варьирование и локативного показателя («у», «в», «на»; например, в ваи [Trobs 2004: 139]), формально соответствующее таковому в германских языках. Сочетание обоих параметров варьирования наличествует, например, в языке мандинка, где различаются четыре синонимичные конструкции прогрессива [ibid.: 140-142] или в диалекте бамана Сегу, где их количество достигает шести [ibid.: 145 ff.]; причём в мандинка одна из них демонстрирует семантико-синтаксические предпочтения, будучи обязательной с употреблёнными без дополнения переходными глаголами; приводимый Трёбсом пример можно интерпретировать и как лишённый предельности «детелисизированный» предикат.
Ряд синхронных различий между конструкциями be ka и bs... la в бамакском бамана отмечен Д. И. Идиатовым [2003: 274-276]: вторая из них (именная) не сочетается со значением «континуалиса» (продолжающегося действия), а первая предпочитается при сказуемом во множественном числе (писать письма); это может быть первым шагом к тенденции «множественного» представления ситуации и дальнейшего развития в сторону итеративных и хабитуальных значений. Действительно, для диахронической судьбы этих рядов конструкций характерно начавшееся в большинстве языков развитие одной из них, сильнее грамматикализованной, в сторону чисто имперфективного значения и даже показателя будущего времени [Trobs 2004: 133-137, 145-146, Идиатов 2003: 261-274], [Kastenholz 2003: 39-40, 49] (о типологически известном развитии «хабитуалис - будущее» см., например, [Haspelmath 1998], [Татевосов 2004]). В таблице [Trobs 2004: 148] сопоставлены два основных диахронических «слоя» (автор прибегает к теории грамматикализации и понятию синхронного «наслаивания», layering) средств выражения прогрессивного значения в западных манде языках - «старые прогрессивы» (устроенные как чисто глагольные конструкции) и «новые прогрессивы» (включающие отглагольные имена и синтаксически близкие к именным конструкциям). Здесь можно обнаружить некоторую аналогию с прибалтийско - финскими языками: конструкции прогрессива, основанные на отглагольных существительных, в тех языках манде, где они противопоставлены формам без показателей номинализации, также выступают как специфические средства выражения семантики прогрессива, в то время как чисто глагольные формы проявляют тенденцию к тому, чтобы развивать другие значения и утрачивать эту специфику (в различных диалектах бамана значение прогрессива у этих старых форм практически полностью вытеснено хабитуальным значением).
Характерно, что в отличие от языков с несколькими равноправными глаголами положения (т. е. конструкциями, равными по степени грамматикализации), синонимия прогрессивных конструкций, отражающих различные слои грамматикализации, на стадии показателя хабитуалиса уже «не выживает»: во всех специально рассматриваемых в работе Трёбса хабитуальных конструкциях языков манде имеется одно и только одно средство выражение хабитуального значения - восходящее к финитному, сильнее всего грамматикализованному показателю прогрессива.
Особый случай сосуществования двух квазисинонимичных конструкций с глаголами положения и различными нефинитными формами глагола неоднократно описан [Недялков В., Недялков И. 1987, Bertinetto, Ebert, de Groot 2000: 546-549, Шлуинский 2003] в карачаево-балкарском языке (похожая ситуация представлена и в целом ряде других тюркских языков, см. в особенности статью Недялковых). Здесь с глаголом tur- «стоять» сочетаются одновременный конверб на -а и конверб предшествования (имеющий также в тюркских языках целый ряд других функций) -р: первая конструкция названа в [Bertinetto, Ebert, de Groot 2000] «прогрессивом», вторая - «результативом II». Оказывается (согласно наиболее полному исследованию А. Б. Шлуинского), что первая конструкция в большинстве случаев имеет актуально-длительную интерпретацию, а с обстоятельствами, указывающими на повторяемость события (но не при любом глаголе) - хабитуальную, в то время как вторая конструкция с предельными глаголами всегда означает результирующее состояние, а с процессами и состояниями - соответствующую ситуацию в момент наблюдения. Такая конструкция («результатив с имперфективной интерпретацией»), сильно зависящая от акционального параметра, по- видимому, представляет более раннюю стадию грамматикализации, чем собственно прогрессив на -a tur-. Практически аналогичная ситуация с точки зрения вида и акциональности имеется в языке мапудунгу (Чили и Аргентина), с той разницей, что сильнее грамматикализованный прогрессив там передаётся не предикатом положения, а глаголом со значением «заниматься к.-л. деятельностью», что также типологически ожидаемо.
Имеющийся материал по сосуществованию различных локативных конструкций (глагол положения vs локативный предлог, конкретный vs абстрактный локативный предлог, различные показатели локативных падежей и конвербов) демонстрирует значительную пестроту. Такие пары, однако, в большинстве случаев обнаруживают различные стадии семантической эволюции прогрессива (локативно-стативная конструкция - дуративный прогрессив - [сфокусированный прогрессив, необязательный этап] - имперфектив - хабитуалис), иногда проявляют различия, связанные с сочетаемостью с аспектуальными классами глаголов. Отмечена квазисинонимия, связанная с наличием или отсутствием тех или иных дополнительных значений прогрессива (проспективных - в германских, абсентивных - в прибалтийско-финских), что также находится в известной связи с этапами грамматикализации. В отличие от ранее разбиравшегося случая параллельной грамматикализации различных глаголов положения, синонимия разных типов локативных конструкций имеет тенденцию перерастать в оппозицию «собственно прогрессив vs. имперфектив»: так обстоит дело в германских языках или языках манде (близкая ситуация и в эстонском).
АВТОР: Сичинава Д.В.