Проблема обобщения в практическом мышлении
Исследователи, изучающие практическую деятельность, чаще других отмечают необходимость анализа ситуации, как структуры, определяющей характер протекания психической деятельности в конкретных условиях. В частности отмечается, что «одним из способов изучения профессионализации может служить анализ развивающегося отражения субъектом ситуации своей деятельности, посредством которого осуществляется её регуляция. Мы говорим здесь об отражении именно ситуации деятельности, а не об отражении объекта, производственной ситуации, а не... собственных действий». Отсюда возникает вопрос: для отражения и контроля за сложной, многоуровневой ситуацией, в которой протекает практическая деятельность, необходимы специфические структуры обобщения или достаточно сформировать обобщённый образ и систему специфических понятий и тогда мы имеем все необходимые средства для решения проблемных ситуаций?
Отмечается, что «практическое мышление, описанное Липманом, Богеном и другими учеными и исследованное Рубинштейном - это лишь одна из ранних его форм, но возможны и развитые, сложные его проявления, требующие высоких уровней обобщения, но не сводящихся к теоретическому мышлению». В другом месте мы читаем: «Точные по времени и месту действия возможны при особом устройстве структур профессионального опыта: они формируются не как конкретные и жесткие, а как абстрактные и гибкие. Неопределенность содержится в них в качестве позитивной составляющей». Как видно, авторы указывают не только на сложность, но и абстрактность структур опыта. Однако в целом в психологии до сих пор не принято говорить о других носителях обобщения, кроме образов и формальных понятий (восходящих по мере приближения к сущностному проникновению в действительность от эмпирического к теоретическому уровню). Попытка преодолеть монополию теоретического понятия в области средств абстрагирования осуществляется с помощью изучения особенностей и регулятивных возможностей образного мышления. Однако рассмотрение его и прочих средств обобщения как «предпонятийных» в целом отражает априорное представление о наивысшей ценности знания теоретического.
При исследовании развития теоретического мышления такая схема является понятной и необходимой, особенно если учесть, что под развитием мышления обычно и понимается формирование именно теоретического, а не какого-либо другого мышления. Однако при даже самом первом приближении к проблеме практического мышления может возникнуть ряд неясностей, которые по существу до сих пор не устранены. В связи с тем, что кроме эмпирических и теоретических обобщений других пока не выделено, встает вопрос, на каком типе обобщения строится практическое мышление. Необходимо отметить, что, определяя его специфику через цели и задачи, через условия, в которых оно протекает, мы не выразим ее полностью, не показав, прежде всего, специфику того знания, структур опыта, на которых оно строится и посредством которых происходит необходимое взаимодействие абстрактного (обобщенных структур практического опыта) и конкретного. В противном случае всегда есть основания для критики выделения практического мышления как специфической формы мышления. Даже будучи специфическими, обобщения практического мышления часто остаются «особыми эмпирическими», а значит - отражающими лишь случайные связи объектов.
Д.Н. Завалишина, анализируя данную, проблемы, отмечает, что «применительно к практическому мышлению, возможно, правильнее было бы говорить не о теоретических и эмпирических, а об абстрактных и конкретных обобщениях...», кроме того, «сама проблема обобщения должна выступать как проблема его полиморфности (разные уровни, типы, функции в решении)». С этой точки зрения более приемлемо считать эмпирическое обобщение началом для развития как сложных теоретических, так и не менее сложных практических обобщений.
Ряд авторов отмечает, что развитие практического мышления выходит за рамки рассмотрения его с точки зрения линии эмпирическое - теоретическое (Корнилов Ю.К. Панкратов А.В. Драпак Е.В. и др.), однако вопрос специфики обобщений остаётся открытым.
Говоря об обобщениях в практическом мышлении, Д.Н. Завалишина отмечает, что многочисленные исследования формирования и функционирования обобщений в мышлении привели к следующим допущениям:
1. Принципиальная несущественность всех конкретных характеристик объекта действия, не составляющих устойчивых закономерных его особенностей.
2. Достаточность обобщённого отражения существенных (закономерных) характеристик действия для формирования столь же обобщённого способа действия.
3. Безусловное преимущество для функционирования мышления теоретических обобщений (в которых максимально разведены закономерные и частные характеристики объекта) перед эмпирическими (в которых такое разведение осуществлено не до конца).
Дальнейшее изучение решения практических задач позволило пересмотреть эти допущения:
1. Был выдвинут принцип потенциальной существенности любого условия действия, где условие, несущественное для реализации действия в одной ситуации может стать существенным в другой, что предполагает более широкое, функциональное решение проблемы «существенности-несущественности».
2. Были выявлены сложные взаимоотношения между когнитивным и регуляторным компонентом: не всё содержание обобщённого отражения включается в регуляцию действия и, включаясь, выполняет в нём разные функции (например, формальные обобщения обладают минимальным регуляторным потенциалом).
3. Было выявлено также регуляторное «равноправие» теоретических и эмпирических обобщений, при этом в функции «носителей» обобщения могут выступать фактически любые микро- и макрохарактеристики задачи.
Отмечается также, что имеет место особая разновидность эмпирических обобщений, присущая практическому мышлению и отражающая многоаспектность, многоплановость, многокачественность ситуации деятельности. «Если обычное обобщение фиксирует гомогенное (общее) в гетеро- и гомогенном ряду явлений, то рассмотренная разновидность фиксирует гетерогенное (различное) в гетерогенном ряду явлений. Такое обобщение является синтезом, «сращиванием» в единое понятие различных существенных характеристик, присущих разным сторонам, аспектам (техника, технология, социально-психологические и психологические характеристики работников) ситуации деятельности». Необходимо отметить, что свойства такого рода ситуационных понятий недостаточно исследованы, так что неспособность обобщений практического мышления вычленять общее в общем или различном фактически не доказана, также как не доказано и обратное.
Хоффман отмечает, что мы запоминаем события не для того, чтобы выражать их в вербальной форме, а для приобретения информации, позволяющей корректировать наше взаимодействие с внешним миром, поэтому существенными и несущественными могут быть самые различные зависимости, а между элементами ситуационных структур могут свободно устанавливаться любые связи.
Как в западной (Клике, Хоффман), так и в отечественной психологии (Корнилов, Варёнов) возникают попытки рассмотреть ситуацию как носитель обобщённого знания, поскольку именно ситуация позволяет аккумулировать в себе процессуально-событийную основу практической деятельности. Если ситуация выступает в качестве феномена, элемента психологической структуры, подчиняющейся основным её закономерностям (дифференциация, генерализация), то она несомненно приобретает совсем иной статус в системе психологических понятий. Хотя предметный уровень практического мышления непосредственно связан с ситуацией, как элемент структуры практического опыта сама она специально не исследовалась. Понятие «ситуативного концепта», введённого В.Н. Пушкиным при исследовании решения задач визуального содержания не было перенесено в сферу собственно практической ситуации.
Зависимость от цели, задачи, ориентация на конкретную ситуацию могут послужить поводом для снижения статуса практического знания, однако эта зависимость не может быть абсолютной, поскольку структуры практического опыта помимо определенных алгоритмических программ должны включать и обобщенные, универсальные структуры, имеющие эвристический характер, что важно для формирования новых способов взаимодействия с ситуацией в случае возникновения каких-либо препятствий.
Известно, что глубокое проникновение в гущу частных обстоятельств деятельности отражает не уровень познания, эмпирическую направленность, а особенность практического отношения к ситуации, где частное выступает в качестве материала, упорядочиваемого посредством обобщённых структур. «В этом смысле практическое отношение виртуально: оно даёт возможность осмысленно действовать в каждом конкретном случае, не превращая его частную специфику в неукоснительный принцип». Поскольку без учёта деталей невозможны адекватные действия в ситуации, а без обобщённых структур -перенос в другие условия, то правильнее говорить об их глубоком синтезе, характеризующем практическое мышление. Способность в конкретной ситуации вычленить признаки, существенные для ее преобразования требуют такой их организации, в которой они уже имеют место как абстрактные признаки абстрактной ситуации. С другой стороны, утверждается, что если деятельность теоретического плана может быть оценена настолько, насколько она свободна от связей частного характера, то практик, напротив, настолько свободен в своей сфере, насколько в состоянии опосредовать свои действия внешними, конкретными условиями, приспосабливая их под свои цели. Умение придавать значение тем или иным аспектам конкретной ситуации невозможно без погружения в гущу частных обстоятельств, которое в данном контексте как раз необходимо для того, чтобы быть свободным от этих частных обстоятельств.
Можно предположить, что субъект выводит знания о ситуации из понятия соответствующей ситуации. Однако, на наш взгляд, очевидно, что само по себе понятие, например, «знакомства» не может обеспечить реальную ситуацию знакомства необходимыми средствами для адекватного поведения. Кроме того, такого понятия мы иметь и не можем в силу сложности и многоплановости объекта, куда, например, могут входить элементы и психологического и социального и физического характера, а также определенная последовательность событий. Скорее речь должна идти об индивидуальной концепции «знакомства», которую имеет каждый субъект и о которой, как показывает опыт, он может сказать гораздо меньше, чем реально знает, поскольку «практические умения человека, его профессиональные знания «о том, как делать» не могут быть исчерпывающе выражены в виде общезначимой системы точных определений, инструкций и указаний». Другими словами, не понятие «знакомства», а обобщённая модель ситуации «знакомства» реально определяет уровень практического знания о знакомстве. Именно эта модель позволяет не просто что-то сказать об этом, но реально превратить реальные условия в средства достижения необходимой цели. Здесь можно вспомнить Аристотеля, отметившего, что «некоторые, не будучи знатоками общих вопросов, в каждом конкретном случае поступают лучше иных знатоков общих правил».
В рамках контекстной теории интеллекта отмечается, что адекватное поведение в некоторой ситуации не обязательно предполагает компетентность и в академических условиях. Так, ребёнок, который на вопрос о сходстве яблока и апельсина говорит о форме (несущественный признак), адекватно ведёт себя, если его просят достать фрукт (существенный признак) из ящика. Исследуя деятельность завсегдатаев скачек, Дж. Сисайт и Дж. Лайкер отмечают, что когда эти люди (с низким уровнем интеллекта в традиционном понимании) сталкиваются с субъективно важной задачей, они способны демонстрировать то, что является одной из главных характеристик академического интеллекта -абстрактное мышление.
В классификации В.Ф. Асмуса признаки тех или иных предметов и явлений могут быть отнесены либо к группе, отражающих их собственную сущность, как вещей независимых от частного опыта отдельного субъекта, либо в группу признаков, включённых в специфический жизненный контекст и потому существенных лишь в рамках данного контекста, где они могут выступать в качестве системы условий, целей или средств. Поскольку в реальной жизни субъекта предметы могут входить в самые разные контексты, становясь значимыми элементами тех или иных ситуаций, сфера проблемности и сложных обобщений выходит далеко за рамки теоретического знания.
Если говорить о том, что ситуация задает «угол зрения» под которым рассматривается объект, то эта идея не является сколь-нибудь новой и широко представлена, например в исследованиях гештальт-психологов. Однако ситуация здесь всегда уникальна и не включена через некоторую генерализацию в структуру опыта. Ведь очевидно, что возможность использования стакана, например, для забивания гвоздя может быть открыта «здесь и сейчас», однако, важно, что обеспечивает подобную гибкость - силы, возникающие внутри самой ситуации или связь данной ситуации с более общей, отражающей общий принцип действия. И хотя к «ситуации» применяется такая характеристика, как «прегнантность», неясно за счет чего субъект оценивает ее как «правильную -неправильную» или соответственно более или менее возможную. Если существует логика по которой те или иные элементы либо могут, либо не могут быть включены в ситуацию и субъект в состоянии оценить вероятность тех или иных событий, то встает вопрос, на чем строится эта логика, если очевидно, что не на понятии той или иной ситуации. Если говорить, что это возможно благодаря «переходу» объективной ситуации в субъект, то всё же характер этой «ситуации в субъекте» остается мало изученным.
Говоря же на языке теории практического мышления необходимо поставить вопрос следующим образом: какие обобщённые структуры обеспечивают возможность в каждом конкретном случае построить такой ситуативный конструкт, который уже содержит в себе определённые связи между существующими условиями (как средствами) и конечной целью. Способность быстро строить такие модели, собственно и является тем, что мы называем практической компетентностью. Она может быть выражена и так - «способность превращать условия в средства достижения цели».
Несмотря на то, что функцией ситуационной модели не является рефлексия всеобщего принципа, он, тем не менее, должен быть имплицитно заложен в ней, благодаря чему действующий субъект в состоянии за частными обстоятельствами усмотреть более общую связь событий и адекватно организовать свои действия (как на микро-, так и на макроуровне). В противном случае практик не мог бы накапливать опыт, независимый от пространственно-временных границ данной ситуации и всякое непредвиденное изменение выступало бы значительным препятствием на пути осуществления цели, преодолеть которое нельзя иным путем, кроме как через теоретическое исследование проблемы. Если я знаю, как организовать элементы ситуации, чтобы, например, заключить деловой контракт, то мое знание реализуется в самых разных обстоятельствах и в разных частных ситуациях я из совершенно различных элементов формирую одну и ту же (в моём общем понимании) ситуацию. Это же означает, что она находится в структуре моего опыта в обобщенном виде, хотя и не в форме теоретического построения.
Необходимо отметить также, что критерии оценки теоретического знания, судя по всему, неприменимы к практическому. Для научного осмысления здесь кроется определённая сложность, ибо «как вообще можно изучать, анализировать и, значит, теоретически рассуждать о том, что по самому своему способу существования выходит за рамки всякого теоретического отношения? Практическое знание... не может быть только «знанием о», но должно обладать качествами «знания-события», «знания для»... «знания в» мире. Трудность заключается, прежде всего, в отсутствии достаточно разработанной традиции анализа «практического» знания вообще. Если первое проявляет себя в процессе проговаривания, то второе - в процессе «проделывания», так как функция структур практического опыта заключается, прежде всего, в обеспечении успешного преобразования ситуации. Таким образом, чем более он универсален, обобщен, тем меньше зависимость субъекта от частных обстоятельств. Подобно тому, как теоретик за несколькими частными принципами ищет более общий, универсальный закон, практик за частными принципами действования (стратегиями, алгоритмами...) ищет универсальный (алгоритм построения алгоритма, выбора стратегии). И если я перевожу эту структуру в план теоретического осмысления, то имеет место ее преобразование. При этом часто считается, что теоретическое знание организует и определяет свое практическое воплощение непосредственно, не будучи переведенными на язык действования, организующий процесс реализации знания. По всей видимости, для того, чтобы знание «о вещах» воплотилось в реальное движение конкретных событий, процессов необходимо, чтобы оно было представлено на языке собственно практического знания, которое не превращает всякий процесс в объект анализа по типу теоретической деятельности, а, напротив, переводит знание об объекте в знание процессуальное. О подобном взаимоотношении абстрактных практических и теоретических структур пишет, в частности, Хоффман. Другими словами, что бы я не говорил, практически я знаю лишь столько, сколько в состоянии осуществить, реализовать. Просто это можно выразить словами одного психотерапевта-практика: «Я не знаю, что надо делать в той ситуации, но знаю точно, что, оказавшись в ней, я буду знать, что делать» или одного из испытуемых: «Когда я пытаюсь объяснить свои действия, я начинаю решать какую-то совсем другую задачу, которая реально не стояла и потому больше похожа на попытку оправдать свои действия, хотя, когда я что-то делаю, я точно знаю, что это имеет определённый смысл, ну, то есть я понимаю, что и зачем я делаю».
Это в свою очередь говорит о возможности подлинно творческого в практическом мышлении. По всей видимости, алгоритмы, стратегии, являясь результатом практической деятельности, затем включаются в нее в качестве подчиненных элементов, в то время как системообразующим фактором являются обобщенные структуры, относительно которых те или иные действия имеют смысл. Кроме того, в той или иной степени обобщенные ситуационные структуры не должны являться целиком производными от опыта, эмпирии (как некоторые схемы, в которых просто отсутствуют частные признаки), в противном случае два понятия «практическое» и «мышление» не могут стоять рядом. Другими словами, практическое мышление должно обеспечивать возможность выводить общие стратегии из ещё более обобщённых «метадеятельностных» структур. В таком случае творческий потенциал личности выражается не только в рациональном осмыслении действительности, но и в практическом её освоении, то есть в поиске новых принципов взаимодействия со средой, в генерировании новых поведенческих программ, что может оказаться даже более значимым в системе ценностей конкретного человека.
Таким образом, если говорить о ситуационном знании как об обобщенных ситуационных структурах (а не только как об эпизодических моделях), то возникает целый ряд новых проблем, интересных не только потому, что «они служат сформированной на основе многолетнего опыта базой для более общих и абстрактных... «сценариев» в семантической памяти», но, прежде всего, потому что «фактически сама модель (ситуации) становится главной целью процесса понимания, в то время как репрезентация текста (семантическая модель) по большей части является лишь средством достижения этой цели». И если «общепринятые понятия и категории, используемые для интерпретации действительности, на самом деле являются понятиями и категориями, соответствующими нашей модели действительности», то эта модель должна иметь сложную обобщенную структуру, чтобы соответствовать абстрактным понятиям. Филлипов, например, отмечает, что ситуация представлена субъекту живой действительностью, одновременно содержит общее и особенное, единичное, случайное и закономерное, сущность и явление, причины и следствия, тождество и противоречие, единство, взаимодействие и борьбу.
Если считать, что развитие познания человека идет лишь в направлении построения сложной системы надситуативных значений или системы понятий, то вне поля зрения остается целый пласт, связанный с практическим сознанием. Последнее, очевидно, не находится постоянно на уровне житейского здравого смысла, «так вплетенного в человеческую жизнедеятельность, что в его актах, в отличие от теоретического мышления, человек не в состоянии подняться над частными обстоятельствами жизни». Речь идёт о практическом знании, которое глубоко вплетено в широчайшие области человеческой жизнедеятельности, в которых он действует и поступает вполне разумно и рационально, не поднимаясь до специальных теоретических обобщений и не строя систем научных объяснений по поводу своей жизненной или профессиональной практики. Поскольку всё чаще говорится о «приоритете практической жизни над всяким совершенным знанием», то необходим анализ последней с точки зрения наличия в ней собственных механизмов накопления и структурирования опыта.
АВТОР: Васищев А.А.