17.06.2012 11276

Взаимоотношения менталитета и языка: фонетический, грамматический и лексико-семантический аспекты

 

Если отношения языка и культуры, языка и мышления уже довольно долго находятся под пристальным вниманием учёных, то взаимообусловленность менталитета и языка ещё не достаточно представлена в различных научных разработках. Свидетельством этому является вывод о том, что «специфика репрезентации этноментального мира человека в процессе Рече порождения не получили всестороннего освещения ни в отечественной ни в зарубежной лингвистике» (Фесенко Т. А. 1997: 3). _Данное положение дел, вероятно, есть следствие недостаточной изученности термина «менталитет». Тем не менее, ряд авторов (Болдырев Н.Н., Гак В.Г., Гачев Г.Д., Листрова-Правда Ю.Т., Мильруд Р.П., Писанова Т.В., Почепцов О.Г., Секерина И.А., Телия В.Н. и др.) применяют интересующие нас термины, в частности «менталитет» и «язык», уже в непосредственной связи. Необходимо, однако, сказать о том, что если некоторые лингвисты (Гак В.Г., Болдырев Н.Н.) связывают ментальность, ментальные действия, ментальные процессы с лексикой, непосредственно отражающей мыслительные процессы, то другие имеют в виду внешние проявления ментальных процессов в языке вообще: в фонетике, грамматике, лексике, семантике. Попробуем проиллюстрировать наши выводы примерами. Так Н.Н.Болдырев пишет: «Ментальные и физические действия в языке равно представляются как действия: Иван построил велосипед; Иван изобрёл велосипед» (1995: 8). Таким образом, автор имеет в виду в данном случае глаголы «построил» и «изобрёл», где «построил» представляет физическое действие, а «изобрёл» ментальное. С точки зрения языка (грамматики), и ментальное и физическое в этих примерах есть суть действия. Далее Н.Н.Болдырев говорит также о том, что ментальная область в лингвистическом аспекте представляет собой «уровень концептуальных сущностей» и что этот уровень «включает общую для всех носителей языка базу знаний, которые служат основой для языкового функционирования» (там же:9).

В.Г.Гак вводит понятие ментального поля и имеет в виду в этой связи все слова и словосочетания, соотносящиеся с понятием «мыслить». «Поскольку мысль является преддверием действия, ментальные слова приобретают значение определённого действия» (1998: 668). В.Г.Гак расширяет понятие, распространяя мысль об объекте на их связь с положительными и отрицательными эмоциями. В частности, «этот компонент лежит в основе оппозиции многих слов ментального поля, их значений: подозревать, думать на кого-либо (видеть плохое в объекте); уверенность, надежда (предполагается нечто хорошее) - отчаяние (будущее несомненно плохое); вспоминать (нейтральное) - сожалеть (выражается хорошее отношение к утраченному прошлому)» (там же: 667). Таким образом, мы можем сделать предварительный вывод о том, что менталитет и язык могут рассматриваться в «более» лингвистическом плане, когда ментальность связывается непосредственно с понятием не физического свойства: думать, мыслить, предполагать, выражать надежду и так далее, и плане концептуально расширенном, затрагивающим психологию и философию. Мы думаем, что ментальный алгоритм даёт возможность рассматривать различные стороны взаимодействия менталитета, языка и действий в единой концепции. В пользу такого подхода говорит и то, что многие авторы уже, в принципе, затрагивают менталитет и язык, описывая взаимоотношения языка и сознания, языка и культуры, восприятия и языка, языка и деятельности, языка и оценки и т. д. Другое дело, что они не употребляют в этих случаях само слово «менталитет» и его производных. Мы считаем необходимым восполнить этот пробел и проанализировать взаимоотношения менталитета и языка в свете фонетики, грамматики и семантики.

Со стороны фонетики, русский и французский языки представлены набором фонем, различающимся по своим физическим параметрам. Если же иметь в виду, скажем, процессы ассимиляции, то в этом случае даже схожие более или менее фонемы будут являть ещё большую разницу для восприятия. Это подтверждается тем, что даже заимствованные слова звучат по-разному в этих языках, не говоря уже о процессах словообразования и ассоциирования: бистро, кашне, шедевр, омлет, космос и пр. Поэтому мы считаем возможным сказать, что русский и французский менталитеты различны в плане восприятия звуков языка. Восприятие речи - это процесс, «при котором акустические сигналы переводятся в ментальные представления воспринимаемых фонем» (Секерина И.А. 1997: 231). С нашей же точки зрения, восприятие речи есть одномоментный психоречевой акт, а перевод его в ментальные представления - процесс осознания, т.е., согласно ментальному алгоритму, область между восприятием и оценкой. Границы, в данном случае, конечно же условны и размыты.

Существует ещё одна проблема фонетического свойства - интонация. Р.П.Мильруд, описывая взаимоотношения русских и английских студентов, говорит по этому поводу: «Анализ суждений английских студентов показывает, что русская интонация нередко воспринимается англичанами как слишком категоричная, недружелюбная или даже враждебная из-за обилия нисходящих тонов в русской мелодике. Обилие высоких и резко нисходящих интонаций у россиян может произвести впечатление происходящей ссоры, хотя в действительности её нет» (1996: 88). Фонетические различия в приведённой ситуации приводят, в определённой степени, к разногласиям этического порядка, хотя со стороны менталитета это лишь разность восприятия мелодики речи. Принимая во внимание мелодику французской речи и некоторую резкость русской, можно предположить, что и в этом случае наблюдается характерное несовпадение. Продолжая тему, мы можем далее предположить, что в плане фонетического восприятия более похож на русский, язык немецкий, для которого также характерны резкие, отрывистые тона. Впрочем, интонация, которая в подобном случае становится точкой непонимания, является, возможно, следствием обильного применения императивных грамматических форм. Попробуем привести несколько примеров, иллюстрирующих языковое сознание и шире - менталитеты разных социумов. Французы не приемлют, как правило, формы императива в общественных отношениях, настороженно относятся к всякого рода назиданиям, советам, наставлениям (тому, что мы часто называем словосочетанием «читать мораль»), выраженным в вышеназванной грамматической форме. У нас же это в порядке вещей: «Не влезай! Убьёт!»; «Не прислоняться!»; «Не курить! Не сорить!» и так далее. Сравним: «Attention! Danger de mort!»; «Defense de fumer ! «; «Defense de s'adosser ! «Французский менталитет прибегает в этих случаях и им подобных к конверсионным преобразованиям и к замене одной части речи другой (транспозиции). Французы прибегают в данном случае к более мягким, личностным средствам выражения, либо к выражениям с модальными глаголами «vouloir, pouvoir». Например, «Voulez-vous me passer le pain, s'il vous plait?»; «Claire, veux-tu reciter notre fable?». Подобные вопросы в смысле побуждения воспринимаются, как правило, нашими учениками неадекватно и буквально, если они не знают узуальной формы для подобных случаев. Но было бы ошибочным думать, что императив там отвергается вовсе в речи. Для него существуют определённые ситуации, принятые обществом (конвенциональные). Например, надписи на дверях: «Poussez! - От себя (толкайте)» «Tirez! - К себе (тяните)» «На стук в дверь - «Oui, entrez, sil vous plait!» и так далее. Таким образом, сплошь и рядом можно наблюдать ситуативные различия в употреблении и способах выражения, казалось бы, простых вербальных действий. Эти различия a priori обусловлены различием языкового выражения менталитета представителей разных культур. Но не только языкового. Уровень демократичности в обществе, а также в семейных отношениях наверняка оказывает соответствующее влияние на направление развития языковых средств выражения. Учитывая то, что демократические отношения во французском, да и вообще в западноевропейском обществе имеют более глубокие социально-исторические корни, можно предположить, что многие трудности, как в обучении, так и в изучении французского, читай западноевропейских языков, имеют именно социальные причины, проявляющиеся в разности менталитетов.

Ещё один пример: работа над простым будущим временем «Futur Simple». Традиционно предлагаются правила образования (формальная сторона), семантическое значение, сфера употребления, то есть реализуется предписываемый принцип сознательности. Затем выполняются несколько упражнений, в лучшем случае предлагаются какие-нибудь иные формы обучения творческого характера на что, как правило, не хватает времени. Но французское «Futur Simple» имеет очень важное, идущее от менталитета (и, вероятно, влияющее на менталитет), от истории, этическо-культурное значение. Существуют известные многим десять библейских заповедей, которые формой выражения имеют именно вышеназванное будущее время, приобретающее в данном случае оттенок высокой тональности, предвосхищение с оттенком запретительности, с семантикой совета: «Tu ne tueras pas!»; «Tu ne voleras pas!»; «Tu ne te creeras point didole!» и так далее (см. Библия, Ветхий завет, Исход, гл.20). Применение в таких случаях личного местоимения и будущего времени коренным образом меняет суть дела. Назидательность «ты должен быть хорошим» превращается в уверенность «ты такой уже есть и будешь таким впредь». В русском языке эти же заповеди, как известно, выражены императивом в отрицательной форме: «Не убий!», «Не укради!», «Не сотвори себе кумира!» и другие. Подобные примеры наводят на мысль о том, что русский язык имеет некоторые семантико-психологические «просчёты» в выборе форм выражения, которые затрудняют взаимопонимание между жителями Западной Европы и России, что, в свою очередь, приводит к возникновению трудностей при изучении языков. Причины этих трудностей лежат во многом в сфере ментальных различий. В данной связи вновь напрашивается предположение: русский язык - язык народа, выражающего в огромной массе патерналистские, авторитарные способы установления социальных отношений, французский - демократических. Проблема приобретает историко-философское значение, а это означает, в свою очередь, что грамматическая (формальная) сторона есть лишь одна часть ряда проблем, причём, похоже, не самая сложная. Однако, продолжим анализ соответствия грамматических форм на других примерах, где попытаемся проследить попутно их связь с проблемами семантики, так же имеющими непосредственное либо опосредованное отношение к менталитету. Очень интересны в связи с этим выводы В.Г.Гака на примере анализа сравнения басней Крылова и Лафонтена «Стрекоза и муравей». Автор приводит рассуждение Л.С.Выготского - «русские педагоги отмечали, что, несмотря на простоту и прозрачность мысли, заложенной в басне, при разборе стихотворения сочувствие школьников часто бывает на стороне «непутёвой» стрекозы, а не хозяйственного предусмотрительного муравья» (Гак В.Г. 1998: 760). В.Г.Гак предполагает, что здесь сыграл свою роль и грамматический род имён персонажей. Действительно, во французском языке стрекоза и муравей однополые, женского рода, тогда как в русском - стрекоза по отношению к муравью - «женщина». «Заметим мимоходом, что это не единственный случай, когда изменение грамматического рода в басне влечёт за собой изменение в восприятии её содержания» (там же: 761). Примеры - «Le Corbeau et le Renard « (Maitre Corbeau et Maitre Renard). В высшей степени наглядны и размышления учёного о конкретных « переговорах « сторон (стрекозы и муравья), которые демонстрируют не только морально-этическую сторону проблемы, но и национальный менталитет героев басни. При этом анализируются расхождения между двумя вариантами басни, русским и французским.

«Цикада просит муравьиху дать ей зерна в долг, до нового урожая (до августа), обещая вернуть ей и основной долг, и процент. Просьба крыловской стрекозы совершенно иная: она не ведёт речи ни о займе, ни о процентах, она говорит только о гуманитарной помощи. Она просит муравья «прокормить и обогреть её», то есть взять к себе в дом до весны, ведь они - кумовья, близкие люди» (там же: 762). В.Г.Гак считает, что в этом «отражается большее чувство взаимопомощи у русских персонажей, а также, может быть, и менее развитый уровень товарно-денежных отношений в российской среде того времени: речь идёт не о займе, а о безвозмездной помощи. По-разному выглядят сами просительницы. Цикада летом занималась в известной мере полезным трудом: она пела, развлекая прохожих, но не подумала о своём будущем: ей свойственна непредусмотрительность. Стрекоза же отличается полной беззаботностью: всё лето она пела и резвилась, ни о чём не думая... Она могла лишь рассчитывать на участие и взаимопомощь, свойственные русской общине того времени. Если попытаться продолжить историю, то скорее всего цикада ничего не получит от муравьихи. Русский вариант басни производит иное впечатление: пожалуй, муравей всё же сжалится над стрекозой» (там же: 762763). Таким образом, в приведённых размышлениях прослеживается связь грамматики, семантики и национально-культурной специфики отношений различных социумов.

Крайне оригинальны в данном плане взгляды Г.Д.Гачева, который представляет национальные языки как «могучие инструменты, позволяющие проникнуть в субстанцию национального Космо-Психо-Логоса - и со стороны своей фонетики и со стороны грамматической структуры» (1998: 53). По его словам, «в фонеме каждого языка имеем портативный космос в миниатюре: именно - переносимый (porter = «носить», по-французски), так что можно и не ездить в чужую страну, чтобы постичь её менталитет, а вслушиваться в язык» (там же: 54). Автор говорит также о возможности просчитывать иерархию ценностей в национальном Космосе с точки зрения национальных предпочтений: верх/низ, даль/ширь, перед/зад, зенит/надир, мужское/женское и т.п. «По ландшафту фонетики можно представить природу данного национального мира, а изучая иностранный язык, себе как бы иную челюсть приходится вставлять» (там же: 55). Если фонетика для Г.Д.Гачева аналогична национальному Космосу, то грамматика языка - средство проникнуть в национальный Логос. В связи с этим, автор говорит о типах связывания слов в предложении, то есть о синтаксических структурах языков: синтетическом и аналитическом. Оригинальность и здесь не покидает автора. «Строгий порядок слов в аналитическом предложении - это их дисциплина в гражданском обществе, с разделением труда между частичными индивидами. Слова же синтетического языка способны к инверсии - т.е. свободны занимать разные места в последовательности членов предложения, не теряя при этом свой полный смысл, потому что они снабжены всем, в чём нуждаются, внутри себя» (там же: 61). Анализ национальных особенностей, например еды, образа жизни (кочевой, осёдлый), приводит автора к выводу о том, что скорая еда - прямое выражение американской ментальности. Во французской истории и ментальности проявляется особо интимное отношение к такому субстанциональному элементу как кровь. «Ни в одной стране национальный гимн не столько кровожаден, как Марсельеза» (там же: 134). Таким образом, Г.Д.Гачев начинает анализировать семантическую сторону языка. Такие выражения как «Cherchez la femme» и слова Марсельезы дают ему основания утверждать, что французский Космос центрирован на Кровь, Эрос, Женщину. Учитывая, что данные выводы далеко не бесспорны, мы, тем не менее, не можем не согласиться с тем, что фонетический строй, грамматические структуры и семантическая коннотация любого языка находятся в тесных отношениях с национальным менталитетом. Мы говорим об отношениях, как о взаимовлиянии потому, что не только менталитет участвует в формировании и развитии языка, но и язык есть одна из причин существования ментальных особенностей. С точки зрения О.Г.Почепцова, с усвоением языка человек усваивает и языковую ментальность. В дальнейшем, то есть после усвоения языка, связь обратная - социокультурные факторы определяют языковую ментальность» (1990: 119). Отсюда следует вывод: другой язык - иной менталитет. Нам представляется уместным считать данный вывод априорным в контексте использования в методике обучения иностранным языкам языковых моделей, отражающих менталитет, исходя, в том числе, и из диссертационного исследования А.В.Климовой «Учёт кросс-культурных особенностей при ведении деловых переговоров (на примерах франко - российского бизнеса)». В этом исследовании автор приходит к выводу, что «более разумно было бы исходить из того, что мы разные, а в ходе переговоров находить проявления схожести и использовать их» (1998: 9). Следуя такой логике, можно сделать предположение, что с точки зрения фонетики (материальной оболочки языка) и грамматики (формальнологической стороны), изучающие иностранный язык и носители данного языка, различны. Поэтому учебно-методическая задача для изучающих - научиться воспринимать форму и логику языка. Находить же «проявления схожести» возможно лишь в оценочном секторе ментального алгоритма, который тесно связан с явлениями психосемантического характера. Действительно, при общении с иностранцами, нарушения фонетических и грамматических правил, сами по себе ещё не ведут к разногласиям. Скорее это рассматривается как не очень хорошее знание их языка и, в большинстве случаев, бывает просто забавным. К разногласиям чаще ведут несовпадения аксиологического (оценочного) толка или, проще говоря, различное внутреннее отношение к одним и тем же вещам и явлениям, часто носящим глобальный характер. А оценку несёт в себе лексико-семантическая система.

О.Г.Почепцов ведёт речь о двух типах языковой ментальности: лексической и грамматической. По его мнению, ментальность лексического типа отражена именно в лексико-семантической системе, а особенности языковой ментальности грамматического типа определяются локальныым, темпоральным и другими фокусами представления мира. Эти фокусы представления мира «закреплены в первую очередь в грамматической системе (в системе времён, категории числа, категории рода т.д.)» (1990: 113). В связи с подобным положением дел могут возникать парадоксы взаимного непонимания между носителями одного языка и взаимопонимания между носителями разных языков. Более всего это заметно при контактах людей различных этнических общностей. «Независимость особенностей языковой ментальности от языка может приводить к тому, что различия между языковыми ментальностями представителей разных социокультурных групп, которые являются членами одной языковой общности, могут оказаться более значительными, чем различия между языковыми ментальностями представителей одной социокультурной группы, принадлежащих к разным языковым общностям» (там же: 120). Это можно наблюдать в диалоге людей, плохо знающих язык друг друга, но имеющих аналогичные взгляды на какую-либо проблему (например, в науке). Подобные разногласия ментального, а не языкового характера также можно легко наблюдать в парламентах любой демократической страны, где концентрированно представлены интересы различных социальных групп. Впрочем, следует заметить, что используемые парламентариями разных групп языки, хотя и являются их родными, тем не менее, при более детальном анализе, различны как с точки зрения правильности построения грамматических конструкций, так и со стороны лексико-семантической системы и фонетики (интонации).

«Мне кажется, что ничто так не разделяет людей, как своеобразие их юмора. То, как и над чем смеётся представитель той или иной национальности, говорит о разделяющих людей барьерах больше, чем вся мировая статистика. По-настоящему человека начинаешь понимать только тогда, когда узнаешь границу, которую не стоит переходить, чтобы не обидеть его. А чтобы разобраться в другом народе, нужно знать не только его священные книги, но и набор бытующих в обиходе ругательств» (Зэлдин Т. 1989: 5). Данная цитата поднимает на поверхность ещё один пласт проблем, которые, к сожалению, пока мало, либо совсем не представлены в наших учебниках, а если и представлены, то в качестве отдельных, единичных примеров, не дающих ответа на многие вопросы. Изучаемый язык перестаёт быть в таком случае представителем культуры народа - его носителя, для изучающих данный язык. В связи с этим, ценность в обучении приобретает духовная сокровищница народов: пословицы, поговорки, анекдоты, крылатые слова, загадки, сравнения и так далее, в качестве компактных, ярких, образных, узуальных форм и способов выражения мысли и проявления языковой культуры и ментальности, идущей из глубины веков. Речь идёт о пословицах и поговорках, но в связи с языковыми проблемами, хотя очевидно, что, например, культурологические и языковые проблемы практически невозможно разделить. Многие пословицы и поговорки, происхождение которых базируется на наблюдении за поведением животных, природными явлениями, людьми и, особенно, за их нравами, дают совет, урок, облекаемый в форму национальной культуремы (термин, предложенный Michel Benamou). Они показывают человеку, в чём заключается его предназначение, его возможности, его духовные потенции. Изучая иностранный язык, мы пользуемся не только инструментом постижения чужой культуры, но у нас появляется уникальная возможность использования информации о ней для оптимизации обучения. Попробуем привести ещё раз некоторые примеры: «L'ane peut aller a la Mecque, mais il n'en arrivera pas pelerin». Дословно: «Осёл может пойти в Мекку, но не вернётся оттуда паломником». Возможен также следующий эквивалент: «Сколько ни говори «халва», во рту слаще не станет». Понятно, что второй вариант соответствует узуальной форме русского языка (которая, впрочем, может быть локально иной), первый - французского. Если речь идёт, например, об обучении переводу, то нам будут необходимы эквиваленты, соответствующие узусу каждого языка, часто совершенно разные по форме; если о владении разговорным языком - узуальный набор оборотов речи, обеспечивающий различные лингвокультуральные подходы к данной пословице.

Существует ряд пословиц и поговорок, соответствующих в русском и французском социумах по содержанию, а иногда и по форме:

«La nuit tous les chats sont gris. - Ночью все кошки серы».

«Chien qui aboie ne mord pas. - Собака, которая лает - не кусает».

«La faim chasse le loup du bois. - Голод выгоняет волка из леса».

Нам представляется, что обучение иностранному языку полезнее строить, базируясь, преимущественно, на узуальных различиях, ибо обратное приучало бы нас невольно к поиску просто «переводных» форм. Строго говоря, в вышеприведённых пословицах и поговорках речь идёт вовсе не о «кошках, собаках и волках», а о семантически обобщённых ментальных явлениях. Другими словами, каждую из этих пословиц можно применить в речи, находясь в различных ситуациях.

Существует принцип страноведческой социализации в обучении иноязычной речи. «Согласно концепции социализации, сознание человека и его речевые способности формируются через присвоение им культуры общества. Применительно к обучению иностранным языкам, социализация означает приобщение к типичным проявлениям повседневного образа жизни носителей языка, накладывающим свой отпечаток на язык повседневного общения» (Мишин И.Ф. 1991: 59).

Приходится с определённой долей сожаления признать, что невозможно в силу ряда причин полностью следовать вышеупомянутой концепции. Слабость материально-технической базы школ, невозможность частого контактирования с носителями языка иногда становятся преградой на пути усвоения тех или иных иноязычных культурем. Кроме того, обстоятельство, что «большая часть разговорной лексики, особенно с сильным эмоциональным зарядом, в том числе и многие новые слова, в частности, слова молодёжной лексики, диффузна, не имеет семантической определённости» (Гринёва Е.Ф., Громова Т.Н. 1988: 8) также имеет отрицательное значение. Приведём ещё несколько примеров, показывающих семантическую неоднозначность оценки различными социумами внешне одинаковых слов и понятий. Так слова: берёза, сыр, шампанское, пиво, спорт имеют практически точный эквивалент во французском, английском, немецком и многих других языках. Но слово «берёза» для русского человека является символом Родины, воспетым в песнях и стихах, тогда как французское «bouleau» и немецкое «Birke» не имеют подобной социально-эмоциональной коннотации. С другой стороны, слова «fromage» (сыр) и «champagne» (шампанское) имеют определённо большее значение для души француза, чем для русского, немца или англичанина. «Wagner continua a commander du champagne. L'interruption des livraisons par suite de la guerre de 1870 lui fut plus douleureuse que la guerre elle-meme « (Tour de France 1992: 40-41). При этом совершенно не обязательно, что любой француз любит эти продукты; гораздо более важна гордость за то, что это «произведения» именно французской культуры. С какой культурой мы свяжем слово «Bier» (пиво), несмотря на то, что оно существует во всех европейских языках? Это национальная гордость немцев, как бы мы не оспаривали наличие различных сортов этого напитка в других странах. Интересно, что сами немцы при упоминании о пиве показывают пальцем на Баварию.

Поистине интернациональным является в настоящее время слово «sport» как в смысле фонетики, так и морфологии (для многих языков), но, по известным причинам, более других оно «известно» англичанам.

Таким образом, подтверждается связь лексико-семантического значения различных единиц и моделей языка с сектором «оценка» ментального алгоритма. Кстати говоря, мыслительный процесс с точки зрения наличия причины (субстрата) и следствия, а также сопутствующих обстоятельств, представлен В.Г.Гаком следующим образом: Данная схема, в определённой степени, схожа с ментальным алгоритмом. Она подтверждает, что оценка есть «более» процесс чем восприятие, что нельзя оценить то, что ещё не воспринято.

Некоторые исследователи особо выделяют фразеологические обороты, которые в отличие от слов «не только называют, но и определённым образом оценивают обозначаемые ими явления окружающего мира. В них, в образной форме выражается мнение народа, его взгляд на жизнь» (Зуева Т.А. 1987: 108). При этом автор связывает смысловое значение фразеологизмов с грамматическим. В связи с этим, они при группировке подразделяются на глагольные - считать ворон, стоять на своём, натирать мозоли, умываться потом; наречные - через пень колоду, в поте лица, с прохладцей, не разгибая спины и др. То же самое мы можем наблюдать во французском языке:

Voler de ses propres ailes; mettre des batons dans les roues; faire d'une mouche un elephant etc.

Raide comme un piquet; disparu comme par enchantement; comme un coup de foudre dans un ciel serein etc.

Имея в виду также фразеологизмы, Н.Д.Арутюнова (1976) говорит о стабильности как о залоге его правильной идентификации. Из этого утверждения можно сделать вывод - применение фразеологизмов, как и иных устойчивых сочетаний, должно сохранять его структуру и лексическое наполнение. Иная проблема - знание ситуации, в которой данный фразеологизм можно применить и не оказаться при этом не понятым. Поэтому, в методических целях содержания темы, необходимо в учебных ситуациях находить моменты урока и соответствующие им фразеологизмы. К ним, кроме пословиц и поговорок, можно отнести различные меткие присловья, потешные прибаутки, замысловатые загадки и остроумные крылатые слова, которые часто являются собственно фразеологизмами. Мы предполагаем, что в условиях обучения иностранному языку одна и та же ситуация может быть оценена по-разному разными учениками, что является, в принципе, совершенно нормальным явлением. Это означает необходимость поиска в методических целях «малых жанров фольклора « с различным оценочным уклоном, чтобы сохранить «реальность» ситуации по возможности для каждого ученика. В таком случае ценным представляется мнение Т. В. Писановой о проявлении в языке в виде рационалистических оценок - утилитарных, нормативных и телеологических - отношения к действительности, в основе которого лежит практическая целеполагающая деятельность людей (1997: 7). Таким образом, оценка не только может быть плохой или хорошей, но и являться причиной определённого поведения, направленного на достижение (в соответствие с вышеприведённой градацией) целей, например выгоды (утилитарная), установление контакта (нормативная) и духовного совершенства (телеологическая). Это соответствует постулату, согласно которому «язык, являясь на определённом историческом этапе развития человека порождением его мысли, начинает, в свою очередь, влиять на состояние культуры общества, формировать его духовность» (там же: 11). Если абстрагироваться от глобальных процессов исторического развития человека, этот же постулат можно сформулировать следующим образом: изучаемый язык, являясь на первом этапе целью, в дальнейшем, по мере усвоения, начинает формировать культуру поведения, соответствующую усвоенным на этом языке оценкам. Можно утверждать также, что первый этап обучения языку связан в основном с формированием умений и навыков. В дальнейшем они «позволяют освободить внимание человека от необходимости контролировать промежуточные операции и перенести это внимание на контроль более сложных и ответственных действий, а также на результат всей деятельности в целом» (Мильруд Р.П. 1999: 26). Т.В. Писанова, говоря об определяющей роли ментальных структур в формировании языковых единиц, затрагивает, следовательно, первую часть ею же приведённого постулата. Тогда, согласно его второй части, обучение определённым языковым единицам в оценочном аспекте будет способствовать формированию ментальных структур (менталитета) соответствующего оценкам типа. Таким образом, если обучающая задача методики состоит в усвоении языковых единиц, то усвоение «положительных» языковых единиц (в результате альтернативного выбора), представляет собой воспитательную сторону обучения.

Оценка определяет принятие решений и выбор жизненных путей (Арутюнова Н.Д. 1999: 180). Согласно ментальному алгоритму, оценка, в этом случае будет являться причиной того или иного вида деятельности, причём неважно, будет ли эта деятельность физической или речевой. Но готовая оценка всегда есть в языке. С точки зрения Н.Д. Арутюновой, оценка задаёт определённые параметры языка. Такие слова, с нашей точки зрения, подтверждают определяющую значимость оценки, но в этой связи имеем ещё и другую проблему, играющую большую роль в преподавании иностранного языка. Она вытекает из второй части цитаты автора, где говорится: «Оценочные предикаты информативно недостаточны» (там же: 215), что выявляет семантический ракурс оценки. И если для родного языка семантическое значение понятно нормальному человеку, то в связи с иностранным это часто вызывает сомнения. Н.Д. Арутюнова также считает, что оценочное значение противостоит дескриптивной семантике, фиксирующей воспринимаемые человеком черты объективного мира. Оно отлично и от тех предикатов, которые обозначают свойства невидимых миров - психического и физического. Аксиологические концепты (ценности) в одно и то же время зависят от внешнего мира и независимы от него (там же: 180). По мнению автора, в этом состоит парадокс оценки. Нам представляется, что такое противостояние имеет и большой положительный смысл. Если бы дескриптивная семантика и оценочное значение совпадали, то очень трудно было бы осуществлять, например, международные контакты и шире - диалог культур. Оценка зависела бы, допустим, от ландшафта. Другими словами, ментальные процессы практически всегда были бы различны. Но поскольку существуют так называемые универсальные ценности, то и менталитеты различных этносов могут совпадать на этой основе.

Особенности национального менталитета, утверждает Ю.Т. Листрова - Правда, отражаются также в речевом этикете. Кроме того, «в национальном менталитете можно выявить, с одной стороны, глубинные черты, прошедшие через разные социально-экономические формации и, с другой - особенности, обусловленные определённой эпохой в развитии данного общества» (1996: 108). Мы предполагаем, что при подобном подходе «глубинные черты» проявляются более в наличии и количестве языковых единиц отражающих отношение к универсальным ценностям, в частности в фольклоре. Особенности каждой конкретной эпохи выявляются скорее различного рода неологизмами и молодёжной лексикой. Многое из последнего часто затем уходит из активного употребления.

Но вернёмся к фразеологизмам как универсальным языковым единицам, проявляющим, с точки зрения В.Н. Телия (1996), национальное самосознание лингвокультурной общности. Автор уделяет особое внимание культурно - национальной коннотации фразеологических оборотов и её роли в воспроизведении обыденного менталитета. Отталкиваясь от гипотезы Сепира - Уорфа о том, что язык навязывает его носителям культурно-национальное миропонимание, В.Н.Телия приходит к следующему выводу: «Культурно - национальная коннотация фразеологизмов усваивается вместе с овладением языком, навязывает через мировидение, отражённое в характерных для данного народа образах фразеологизмов, обыденное для лингвокультурной общности, культурно-национальное самосознание и способствует его межпоколенной трансляции вместе с использованием языка» (1996: 271). К источникам культурно значимой интерпретации фразеологизмов В.Н.Телия относит выраженные в языковой форме «вещные» или эталонизированные, либо обретшие символическое значение реалии, прескрипции (пословицы, поговорки, различного рода языковые стереотипы, эталоны, символы, прецедентные тексты - крылатые выражения, сентенции и т.п.) и установки культуры, зафиксированные в фольклоре или других типах дискурсов, особенно религиозных (там же: 239). В.Н.Телия выделяет 8 типов источников культурной интерпретации фразеологизмов, представляющих для нас большое значение в качестве «передатчиков» иного менталитета:

- ритуальные формы культуры: сватовство, поминки, поверья, мифы, заклинанья и т. п.;

- паремиологический фонд;

- система образов - эталонов, запечатлённых в сравнениях типа: глуп, как баран; стройная, как берёза и т.п.;

- слова-символы или слова и словосочетания, получающие символьное прочтение: сердце кровью обливается (чувства); держать в руках (власть); нести свой крест (судьба) и др.;

- фразеологизмы, вышедшие из религиозных дискурсов;

- интеллектуальное достояние нации и человечества в целом: философия, история, литература и т.п. Данный источник представлен в сборниках, выполненных в жанре «крылатые слова и выражения», «в мире мудрых мыслей» и т.д.;

- реалии, которые служат предметом описания в страноведчески ориентированных словарях: гол как сокол, передавать эстафету, битва за урожай и др.;

- внутриязыковые ресурсы культурной интерпретации: море житейское (библ.), корабль перестройки, штурманы перестройки и т.д. (там же: 240-246).

По мнению В.Н.Телия, фразеологизмы, будучи культурно-национальными «конденсатами» не только обозначают мир «Действительное», то есть имеют номинативное значение, но и транслируют из поколения в поколение традиции и стиль мировидения, выражая тем самым и характерологические особенности менталитета, принадлежащего миру «Идеальное» (там же: 251). Если эти размышления вновь соотнести с нашим ментальным алгоритмом, то мир «Действительное» находится по обе стороны от мира «Идеальное»: осознание цели, потребности действительное идеальное действительное.

Таким образом, указанные явления изоморфны. Переводя данные процессы в методический план, необходимо сказать, что «Действительное» можно воспринять и отразить (речевая деятельность), это соответствует первому этапу обучения иностранному языку. Второй этап - моделирование отношения к действительному средствами другого языка, то есть использование языковых единиц различного рода в плане «Идеальное» в различных ситуациях. Последнее представляется в виде применения особых, ментально значимых языковых моделей в процессе обучения.

Итак менталитет - это и восприятие реальности, и бессознательная внутренняя реакция на неё, и осмысление, оценка и внешняя реакция, выражающаяся в деятельности, в том числе речевой. Игнорирование любой из составляющих ментальный алгоритм ведёт к обязательному игнорированию целостности менталитета.

Кроме того, если вспомнить ещё раз схему мыслительного процесса В.Г.Гака, то общее сравнение даёт основание представить определение менталитета, сопряжённое с речевой деятельностью. Менталитет - это мыслительный процесс, обусловленный каждой конкретной культурой и репрезентируемый определённым речевым действием. При этом коллективное и индивидуальное сознание можно соотнести как национальный и индивидуальный менталитет. Национальный менталитет представлен национальным языком (французским, русским, немецким и другими), индивидуальный - речью каждого конкретного представителя культуры, что отражено в понятии «языковая личность» и показано нами в виде «прямой» или «ломаной». В соответствии с темой нашего исследования мы ведём речь прежде всего о национальных проявлениях, поэтому нас, в первую очередь, интересует вопрос «кто есть французы с точки зрения иных наций» или «что такое Франция». Вот культурные ассоциации студентов факультета иностранных языков МГУ им. М.В.Ломоносова в отношении французов и Франции, представленные в книге «Язык и межкультурная коммуникация» (2000).

Данные ассоциации отражают, по-видимому, не столько менталитет французов, сколько менталитет тех, кто их воспроизводит. Но следует, вероятно, ожидать, что при возможной коммуникации русских и французов, точками соприкосновения или предметами коммуникации станут именно эти вопросы. Поэтому нам кажется важным затронуть тему национальной концептосферы, тем более, что «возможности культурной и межкультурной коммуникации связаны с характером культур, образующих национальный культурный мир или, иначе говоря, национальную концептосферу» (Кирнозе З.И. 2001: 80). По мнению автора, её ядро есть те черты, которые присущи всем народам и которые представлены ограниченным набором концептов. Это означает то, что хотя каждый язык имеет огромный набор концептов, при этом постоянно меняющийся и обновляющийся, «качество» коммуникации будет зависеть от отношения коммуникантов к концептам, представляющим наиважнейшие для того или иного народа понятия. С точки зрения З.И.Кирнозе это земля, родина, мир, религия, труд, семья, материнство, отцовство, рождение, жизнь, смерть... Каждый из них, выраженный словом, т.е. репрезентируемый языком, представляет вербальный облик концепта (там же: 80).

Вербальный облик концепта, с точки зрения ментального алгоритма, предъявлен для восприятия и внешне проявляется в деятельности. Но, безусловно, наиболее важную роль в случае коммуникации играет фактор оценки концепта. «Русская «воля» не эквивалент французской «свободе», русский «интеллигент» не одно и то же, что западноевропейский «интеллектуал» (там же: 81).

Само по себе семантическое отличие концептов не нарушает коммуникации в том смысле, что оно порождает позитивные или негативные последствия. Наоборот, нечто иное, новое, представляющее иную культуру, вызывает скорее любопытство, так необходимое в педагогике. Проблему представляет последующее наложение нового на уже имеющуюся оценку, сформированную родной культурой. Но, с нашей точки зрения, оценку можно формировать при обучении иностранному языку посредством применения в обучении оценочных формул имеющихся в любом языке. И, тем не менее, «проблема проблем» состоит в следующем: например, французское идиоматическое выражение «rendre la monnaie de sa piece» легко перевести как «отплатить той же монетой», то есть эквивалентным, существующим и в русском языке выражением. Но данная идиома сама по себе ещё не выражает менталитет народов, в противном случае он должен бы быть идентичным. Менталитет репрезентируется скорее в дальнейшем, часто подсознательном выборе формул «око за око, зуб за зуб» или «ударят по правой щеке, подставь левую». Деятельность в таком случае будет зависеть от отношения к глубинным основам культуры, в данном примере - религиозным. Мы предполагаем, что вообще любая оценка и выбор всегда в основе представляет собой отношение к тем или иным религиозным постулатам. В связи с данным случаем напрашивается вывод - менталитет может быть представлен не только языком, но и соответствием речи и действия. Афоризм «язык существует для того, чтобы скрывать свои мысли» приобретает особую окраску и кажется уже не шуточным.

С.Г.Тер-Минасова, анализируя национальные характеры и стереотипы, опирается, в том числе на анекдоты, если можно так сказать «интернациональные» (одной нации о другой), классическую литературу, фольклор и язык. Если, с точки зрения анекдотов, французы легкомысленные гуляки, эпикурейцы, думающие только о женщинах, вине и еде, то, с точки зрения национальной литературы, они представлены драматическими героями Стендаля, Бальзака, Гюго, Мериме, Мопассана, Золя, решающими сложные проблемы (Тер-Минасова С.Г. 2000: 139-142). Интересен пример автора говорящего об англичанах, чопорных и сдержанных в анекдотах, но создавших литературу, полную юмора, Джонатана Свифта, Бернарда Шоу, О.Уайльда, Диккенса, Теккерея и других; анекдотические хулиганы и алкоголики - русские - внесли в сокровищницу мировой литературы произведения Пушкина, Лермонтова, Толстого, Чехова, Достоевского и других всемирно известных авторов.

Однако фольклор С.Г.Тер-Минасова считает наиболее надёжным источником сведений о национальном характере, поскольку произведения устного народного творчества представляют собой коллективное творчество народа, они «обкатаны» в устных передачах из поколения в поколение, как морская галька, не имеющая первоначальных индивидуальных изгибов, изломов и зазубрин, поэтому они лишены субъективизма индивидуально - авторских произведений (там же: 140).

С точки зрения данной схемы, национальные реалии есть объект для восприятия изучающими иностранный язык. Если изучение языка происходит вне культурной среды нации, то объектом восприятия являются национальные реалии, в подавляющем большинстве случаев представляемые языком (поскольку также возможно представление фотографий, показ фильмов, т.е. различного рода наглядности, вернее, её суррогата). Поэтому нам кажется абсолютно верной тенденция к применению в учебных пособиях текстового материала национального происхождения, а также стремление к предъявлению фоновых знаний.

Любое восприятие изучающего другой язык есть субъективное восприятие по определению, о чём свидетельствует и С.Г.Тер-Минасова говоря, что путь от внеязыковой реальности к понятию и далее к словесному выражению неодинаков у разных народов (там же: 47).

Положение усугубляется ещё тем, что иная внеязыковая реальность в нашем случае не представлена. Получается, что автоматически происходит совмещение иного языкового материала с родной внеязыковой реальностью. «Une culture etrangere s'interprete souvent spontanement a travers les systemes de valeurs operatoires dans la culture maternelle» (Le fran5ais dans le monde. 181, Novembre - Decembre, 1983, Hachette / Larousse. p. 3). Вероятно поэтому часто формируется понятие, отличающееся от того, которое имеет место у носителя языка, что затем, в реальной коммуникации приводит к взаимному непониманию. Подобное несоответствие проявляется, например, в попытке эквивалентного перевода поговорки «Battre le chien devant le lion» как «Кошку бьют, невестке весть дают» (Французско-русский словарь пословиц и поговорок 2001: 8), где перевод основан на содержании слова «бить». Но семантика французской поговорки отражает скорее заискивание перед более сильным, чем стремление его запугать по методу «бей своих, чтоб чужие боялись». Русская же поговорка в первом случае есть скорее скрытый намёк на недовольство, что семантически не совпадает. Данный случай как раз и свидетельствует о собственном восприятии иного. В таких ситуациях, на наш взгляд, даже не обязателен социокультурный комментарий (С.Г.Тер-Минасова), поскольку в отличие от воспринимаемых иных реалий (которые не совпадают никогда с родными), оценочный их аспект (семантика) может совпадать практически полностью. Парадоксально, однако, то, что комплиментарный характер (термин Л.Н.Гумилёва, С.Г.Тер-Минасовой) коммуникация может иметь в двух случаях: когда отношение собеседников к самой сути, «бить слабого, заискивая перед сильным», положительное, либо наоборот - отрицательное. То есть, в этом случае, правило отличается от физического, где сходятся только противоположные полюса. Но для этого, повторим, необходимо понимание семантики сказанного, а это может лежать за гранью простого комментария.

В связи с вышеизложенным следует вывод: неправильная трактовка реалий, их несовпадение или ошибочное понимание (в том числе перевод), есть первый уровень нарушения коммуникации (семантический), на наш взгляд, сравнительно легко преодолеваемый; несовпадение же внутреннего (бессознательного) отношения к реалиям (положительного или отрицательного) - второй уровень. Нам представляется, что второй уровень нарушения коммуникации лежит скорее в сфере религиозной культуры, отношения к ней. Можно ли научиться (или научить) преодолению второго уровня? Этот вопрос относится, надо полагать, к так называемым «проклятым вопросам», ответить на которые однозначно нельзя, так же как и решить все связанные с ними проблемы.

«Bien vole (mal acquis) ne profite jamais» безукоризненно соответствует поговорке «Краденое добро впрок не идёт». Это означает, что первый уровень непонимания преодолён. Но представим себе попытку коммуникации добропорядочного гражданина и профессионального вора с помощью подобных эквивалентов. Ответ, на наш взгляд, очевиден. Отсюда следует ещё один вывод: второй уровень нарушения коммуникации имеет вненациональный характер.

«Bonne renommee vaut mieux que ceinture doree - Добрая слава лучше богатства». Представим, что собеседники одинаково относятся, с точки зрения второго уровня, к богатству. Но во французской поговорке «идеалом» представлено слово «renоmmёe» - «признание», а не «слава». Русский язык (и менталитет) выглядит более максималистским. С нашей точки зрения, подобные ментальные различия вполне преодолимы, в том числе, с помощью социокультурного комментария.

В сборнике максим Ларошфуко мы находим более семидесяти тем, представлявших объект интереса этого автора. Мы попытались проанализировать этот сборник с точки зрения частотности упоминания тех или иных тем в его, различного рода высказываниях.

Безусловно, у Ларошфуко есть гораздо большее количество максим, как по приведённым темам, так и в отношении других, например о счастье, торговле, деньгах, признании и др. Но данный сборник составлен нашими современниками (Leon Lejealle, Jean-Pol Caput) с 1949 по 1972гг. Мы предполагаем, что авторы выбрали из множества максим те, которые, по их мнению, более всего интересуют читателя и которые они сами считают наиболее важными. Поскольку авторы - французы, то присущий любому автору субъективизм, в данном случае отражает именно французский менталитет. Если, продолжая сравнение, сопоставить данный тематический ряд с опросом студентов МГУ (С.Г.Тер-Минасова), то общей темой в них будет «любовь». Наличие столь малого количества совпадений может косвенно свидетельствовать о различии шкалы ценностей и интересов между русскими и французами. Такой же вывод напрашивается при сравнении наиважнейших национальных языковых концептов З.И.Кирнозе и максим того же Ларошфуко, где общим для обоих случаев является концепт «мир». Этот концепт не вошёл в представленные нами максимы по причине недостаточной частоты упоминаний составителями сборника. Однако, нам кажется важным следующее замечание: несмотря на малое количество совпадений, говорящих о разности менталитетов, наличие таких совпадений как «любовь» и «мир», говорят о единстве универсальных ценностей.

Таким образом, для достижения каких-либо целей посредством коммуникации, необходимо знать наиболее значительные для собеседника темы, т.е. иметь в виду иерархию его ценностей во-первых, и, во-вторых, предпочтительно использовать для их демонстрации языковые модели национального происхождения. Это хорошо подтверждается формулой того же Ларошфуко: «La galanterie de l'esprit est de dire des choses flatteuses d'une maniere agreable.

Большое значение в связи с языковыми проявлениями менталитета имеют, на наш взгляд, философско-психологические подходы Т.А.Фесенко, выявляющие связи и отношения вербальных проявлений этноменталитетов при переводе. В частности, по её мнению, «перевод репрезентирует лингвокультурологические объекты по алгоритмам определённой культуры и может быть оптимальным лишь тогда, когда совпадает с психосемиотическими профилями реципиентов» (2001: 23). С позиций адресата (реципиента) «перевод существует как проекция его читательских смыслов, и эффективность новой совокупности «автор - переводчик - читатель» определяется тем фактом, насколько соотносимы между собой интегральные (совмещённые) ментальные пространства у составляющих этой триады и совпадают ли параметры (алгоритмы) их концептуальной интеграции» (там же: 24).

Имея в виду вербальную репрезентацию эмоционального концепта в немецком языке «das Ugehorige», автор представляет следующий текст Генриха Бёлль: «Die Vorstellung, mit ihm geschlafen zu haben, loste die merkwurdige Vorstellung von etwas Ungehorigem aus...». Анализируя данный текст и его перевод «Мысль о том, что она когда-то спала с ним, вдруг вызвала странное ощущение вины.», Т.А.Фесенко делает вывод о несовпадении русского переводного варианта «вина» с немецким концептуальным инвариантом «Das Ungehorige» (неподобающий, непристойный, непочтительный, неуместный). Если в немецкой лингвокогнитивной модели «несоответствующее, неподобающее поведение» расценивается как «неприличное, бестактное, заслуживающее порицания», то в русской лингвокогнитивной модели оно ассоциируется с «виной», «грехом», которые требуют искупления (там же: 26). Продолжая данную идею, можно предположить, что указанные несовпадения ментальных пространств имеют в своей основе религиозные корни. Мы имеем в виду, в данной связи, прежде всего «ортодоксальность» православия и «мягкость» католичества. В качестве доказательства можно привести примеры устроения дискотек католическими церквями Германии для привлечения к церкви и вере молодёжи (из бесед с западногерманскими гражданами в Кобленце в 1989 году). Подобное немыслимо с точки зрения русской церкви (и менталитета). Таким образом, религиозная составляющая вновь проявляет себя в ракурсе отношений и оценок к одной и той же ситуации.

Проблема «автор - переводчик - читатель» в сравнении с проблемами непосредственной коммуникации, обучение которой входит в наши задачи, осложняется тем, что между коммуникантами «автор - читатель» стоит ещё и посредник «переводчик». С этой точки зрения, непосредственная коммуникация, хотя и осложняемая неполным знанием иностранного языка, предстаёт в более выгодном свете. Это подтверждается и тем, что многие лица, в частности из учёного мира, стараются выучить язык, на котором написаны некоторые научные труды, что свидетельствует о недостатках переводных экземпляров.

О возможности выявления ментальной модели действительности, отражённой в языке, говорит Н.В.Макшанцева. По её мнению, овладеть иностранным языком - значит овладеть специфическим образом мышления. «Мы можем мыслить о мире только в выражениях данного языка, пользуясь его концептуальной сетью» (Макшанцева Н.В. 2001: 29). Приведём несколько концептов, связанных с концептом «eau» (вода), демонстрирующих, на наш взгляд, разность ассоциативных образов русских и французов.

Выражения «porter de l'eau a la riviere» и «donner des coups d'epee dans l'eau» приблизительно соответствуют русским - «ломиться в открытую дверь» и «носить воду решетом». Эта разница в ассоциациях будет особенно заметна, если каждый из носителей языка попробует изобразить в рисунке каждое из выражений, что и сделано, например, в иллюстрированном словаре идиом М.И.Дубровина (1993). Существующее во французском языке выражение «enfoncer une porte ouverte» также ассоциативно отлично от «ломиться в открытую дверь», поскольку русский глагол «ломиться» более эмоционально нагружен. Кроме того, данные эквиваленты различны грамматически, не говоря уже о фонетической стороне дела.

Мы предполагаем, что многие проблемы запоминания слов и выражений при обучении иностранному языку, связаны именно с различием ассоциативных представлений. Действительно, запомнить «chercher une aiguille dans une botte de foin» (искать иголку в стоге сена) намного легче, чем, допустим, «etre cousu d'or» (быть очень богатым), хотя второе проще и грамматически и фонетически. Впрочем, в подобных случаях, можно говорить также не о проблеме запоминания, а о проблеме удерживания в памяти.

Е.И.Потапова считает, что на восприятие мира человеком значительное влияние оказывает концептуальный каркас, включающий как невербальные, так и вербализованные концептуальные модели. «Мир в сознании процеживается через сетку этих моделей и соответствующим образом трансформируется, категоризируется, интерпретируется» (2001: 41). Автор разделяет мнение о том, что концептуальная система человека структурирована и определяется посредством метафор. Речь идёт о мыслительных процессах человека, которые «в большой степени метафоричны, что объясняет метафорические процессы, имеющие место в языке» (там же: 41). Мы могли бы также добавить, что если бы мыслительные процессы не были метафоричны, то и взаимопонимание между культурами (или представителями различных культур) обеспечивалось бы только сходными концептуальными моделями и было бы крайне затруднено в случаях расхождений. В этой связи можно говорить об универсальности метафор и, следовательно, об известной универсальности социальных процессов и законов. Иностранный язык есть, таким образом, дополнительный инструмент подтверждения таких законов.

Максима «La passion fait souvent un fou du plus habile homme et rend souvent les plus sots habiles» (La Rochefoucauld, Maximes) вполне подтверждается поговоркой « всякая палка о двух концах «, но имеет при этом дополнительную информацию ментального характера «la passion». В.И.Заботкина (2001) рассматривает концептуальные метафоры как часть культурной парадигмы носителей языка. При этом концептуальные метафоры, являясь когнитивными моделями, могут быть универсальными, либо культурно-специфическими. Мы считаем, что их универсальность можно заключить в категорию оценки «хорошо - плохо», тогда как специфичность выявляется при восприятии иноязычной речи. Это опять же может означать то, что коммуникация с положительным знаком обеспечивается в том случае, если у коммуникантов совпадают универсальные подходы, либо если совпадение демонстрируется искусственно в процессе речепроизводства.

Большое значение в представлении менталитета, а также его трансформации и, следовательно, в «отслеживании» наиболее актуальных тем (т.е. в изменении национальной концептосферы) имеют толковые словари. «Le dictionnaire, en accueillant des mots et des sens nouveaux chaque annee, nous renseigne sur les centres d'interet d'une communaute, les evolutions du vocabulaire refletant celles de la societe» (Les annees Petit Robert 2000: 3). Авторами словаря выделены слова и новые понятия, появившиеся во французском языке с 1960 года, и распределены по четырём рубрикам, соответственно десятилетиям. Проанализировав новые тенденции в развитии языка по приложению к новому изданию «Le petit Robert» (2000), мы пришли к выводу о том, что новые слова и понятия в подавляющем большинстве принадлежат к так называемой молодёжной лексике и концентрируются, в основном, на следующих темах:

- секс и сексуальные отношения (erotologue, call-girl, cunnilingus, hetero, homo, echangisme, nympho, etc.), в том числе всё то, что с этим связано (pedophilie, phallocentrique, sterilet etc.);

- максимализм и неприятие, протест (bombage, bomber, contestataire, contester, maoisme, marginal, militantisme, appariteur muscle, revolutionnarisme etc.);

- молодёжные интересы и увлечения (hippie, associabilite, ashram, gourou, psychedelique, pop, pop music, LSD, acide, antidopage, overdose etc.);

- современные тенденции в общественно-политической жизни (deproletariser, demithification, antipsychiatre, auxiogene, dinamiter, ergonomique, feminiser, gestalt-therapie, stesser etc.);

- современные технические средства передвижения (aeroglisseur, aerotrain, aiguilleur du ciel, deux-roues, hovercraft etc.);

- спорт (aikido, axel, finn, kart, karting, plagiste, regater, skibob, superleger, surf, surfer, tennis-elbow etc.);

- музыка и танцы (twist, musique-aleatoire, animateur, cassette, design, discographie, discotheque, disque-jockey, enceinte acoustique etc.);

- мода (badge, bermuda, blouson noir, blush, boxer-short, doudoune, esthetisation, eye-liner, lurex, lycra, minijupe, minivague, zipper etc.);

- язык (acceptabilite, acronyme, agrammatical, contextuel, decoder, denoter, morpheme, discontinu, encodage, idiolecte, hyperonyme, franglais, grammaticaliser, lexie, litterarite, logogramme, proxemique, paradigmatique etc.);

- информатика (adressage, analyste-programmeur, assembleur, hardware, imprimante, microprogramme, modem, multiplexage, multiprocesseur, octal, ordinogramme, package, software, telegestion etc.);

- окружающая среда (bio-industrie, biomasse, biotechnologie, avifaune, ecologie, futurologie, phytoecologie, polueur, maree noire, pesticide etc.);

- космос (aerospatial, astrophisicien, cosmonaute, orbiteur etc.);

- лазерная техника (teledetection, thermistance, thyristor etc.);

- медицина (alcoolemie, alcooltest, cardinologie, defibrillateur etc.);

- вооружённые силы (antimissile, autogere, clash, defolier etc.), а также иные темы, касающиеся современного развития, которые в принципе, могут быть включены в уже отмеченные.

Данный анализ показывает, что любые изменения в обществе (или касающиеся общества) сразу же отражаются национальным языком, подчиняясь его внутренним законам. Наиболее заметно это проявляется при заимствовании из других языков. Но подобная языковая трансформация не идентична с точки зрения менталитета, хотя она и касается одних и тех же тем. Например, концепт «космос» прочно связан у русских с именами Гагарина, Терешковой, космическими кораблями «Восток», «Мир» и т.д. Ассоциации, связанные с этими же концептами у французов, вероятно, будут иными, поскольку у них есть свои национальные герои и ракеты (н-р: ракета Ariane, запускающая спутники связи по заказам многих стран мира; женщина-космонавт (Клоди-Андре Десей) назначенная с мая 2002г. министром и т.д.). Таким образом, с точки зрения первого уровня коммуникации, у нас есть расхождения «фонового» порядка. Второй уровень основывается, в нашем случае, на отношении к концепту, на оценке «полезно» или «обременительно» данное явление для экономики, культуры, науки и т.д. Первый уровень, несмотря на его «разность», может сближать коммуникантов самим предметом коммуникации; второй - как ещё более сближать, делая коммуникантов друзьями, так и «разводить» на основе возможных противоположных оценок.

По мнению В.Ю.Синцова, одно из направлений в исследовании культурно - национального менталитета заключается в реконструкции присущего языку интегрального, цельного взгляда на мир. Речь идёт об исследовании системы концептов, таксономизированных на основе важнейших параметров антропосферы (2001: 87). Если авторы новейшего толкового словаря «Petit Robert», упоминаемого нами, выделяют в качестве таковых вышеприведённые, то мы имеем возможность включить их как в исследование, так и в процесс обучения французскому языку в школе. Мы считаем, что обучение в этом случае будет сопровождаться «приобретением» современного национального менталитета носителей языка. Выделенные концепты могут служить наименованием темам, предъявляемым для изучения и обучения в старших классах школ. Примечательно то, что наличие современных актуальных тем вовсе не отрицает применение языкового материала «устаревшего» характера как, например, фольклор. Мы полагаем, что исторически закреплённые в языке ментальные модели способны не только разнообразить учебный процесс, но и дать возможность более эффективного развития абстрактного мышления, основанного на метафорическом переносе идей и мыслей с одного объекта на другой, часто внешне не имеющего к первому никакого отношения.

Расширение требований к национально-культурному уровню владения языком предполагает освоение элементов устного народного творчества, восприятия текстов художественной литературы и так далее (Пыхина Н.В. 2001: 93). Имея в виду национальный менталитет, мы не можем игнорировать фундаментальные концепты, наиболее актуальные темы национального масштаба. Но, находясь в тесных временных рамках урока, практически невозможно реализовать и то и другое. Поэтому интегративный учебный материал, т.е. одновременно содержащий элементы национальной культуры и тенденции современного национального «концептовидения», был бы более предпочтительным. Мы не исключаем возможности одновременного оперирования в процессе обучения такими темами, как, скажем, лазер и народные сказки, максимы Ларошфуко и информатика и т. д. Речь идёт в данном случае о совмещении фундаментальных основ национальной культуры и их развития в современном мире. Пьер Нора предполагает вероятность существования желания ментальной привязки к прошлому (enracinement mental dans le passe) (Nora Р. 1983: 10). Для нас подобная привязка не только возможна, но и необходима для формирования готовности и способности к межкультурной коммуникации, без чего невозможно хорошее (комплиментарное) владение иностранным языком. Ментальное прошлое сосредоточено, в различных источниках как классического, так и народного творчества. Следовательно, наша задача - соединить прошлое и настоящее в преподавании языка через языковые модели, репрезентирующие национальный менталитет.

 

АВТОР: Мильцин В.Н.